Вторник, 23 октября 2018
– Нет, они не мои. И не ищите дальше. Вы не найдете эти тюльпаны ни в одном цветочном магазине Герники. – Продавщица в цветочном магазине презрительно посмотрела на букет.
– Почему? – Сестеро удивила ее категоричность.
Флористка бросила на нее снисходительный взгляд. Это была женщина средних лет – до такой степени худая, что казалась высокой, хотя высокой она не была. Или, возможно, эту иллюзию создавала прямая как палка спина?
– Вы ведь не особенно разбираетесь в цветах? – заметила она, сделав паузу, но Сестеро так ничего и не ответила. Флористка отложила красные ленты, которыми она занималась все это время, и подошла к полицейской. – Тюльпаны цветут весной, и спрос на них именно в это время. Осень – это что-то странное. Никто их не продает. Разве вы когда-нибудь видели, чтобы кто-нибудь приносил тюльпаны на кладбище в день всех святых? Разумеется, нет.
Сестеро не нравилось презрение на лице этой женщины, которая кривила губы при каждом взгляде на кольцо в ее носу. Она бы с радостью покинула это место, но у этой сотрудницы была важная информация.
– И откуда тогда мог взяться букет? – спросила она, скрывая недовольство.
Цветочница нежно погладила лепесток одного из тюльпанов, затем покачала головой и пожала плечами.
– Я готова поспорить на собственный магазин, что в радиусе ста километров не найдется ни одной цветочной лавки, где можно было бы купить эти тюльпаны: это очень редкая разновидность.
На этот раз губы сморщила Сестеро. Такого ответа она не ожидала.
– Что это за сорт? – Возможно, так удастся выяснить их происхождение.
– Трудно сказать… Их тысячи, но это точно гибридный сорт. Возможно, Дабл Эрли Абба или Фаер оф лав… – Ее произношение было идеальным, будто она только что выпустилась из Оксфорда.
– Есть ли какой-нибудь способ узнать, когда их купили?
– Надо посмотреть… – Цветочница вытащила тюльпан из букета. Со сосредоточенным видом она сделала разрез по всей длине и принялась внимательно его изучать. Эта процедура удивила Сестеро. – Он свежий. Его срезали меньше суток назад. Я бы даже сказала, часов пять назад.
Сестеро перевела взгляд на часы на стене, частично скрытые зарослями. Было одиннадцать утра. Если флористка права, эти цветы срезали не позднее восьми вечера накануне.
– Как вы можете утверждать с такой точностью?
Еще один снисходительный взгляд от цветочницы.
– Потому что. Я занимаюсь цветами всю свою жизнь.
Сестеро прикусила губу, чтобы не сказать какую-нибудь грубость. Она с трудом выносила таких женщин.
– А что насчет этого? – Она протянула ей остатки цветка, который Наталия Эчано сжимала в руках в момент своей гибели.
Флористка повторила те же манипуляции.
– Состояние плохое, но я бы сказала, что это тот же сорт, но этот цветок срезали за несколько дней до этого.
– А может быть такое, что он из того же букета, а цветы все это время стояли в воде или что-то вроде того? – спросила Сестеро.
Флористка тут же покачала головой.
– Это невозможно. Стебель тогда бы выглядел и ощущался по-другому.
Сестеро пожалела, что не послала Айтора на эту беседу. Он бы точно проявил больше терпения, пытаясь выяснить, как убийца раздобыл цветы.
– А их можно вырастить самостоятельно?
– Трудно. Это не просто цветок. Тюльпаны – капризные цветы, особенно в домашних условиях. Я бы очень удивилась, узнав, что любитель мог вырастить цветы подобного качества.
Еще не договорив, она отвернулась и снова занялась красными лентами. Лезвие ножниц прошлось по полоске блестящей бумаги, превращая ее в завиток, каким обычно украшают букеты в цветочных магазинах.
Ане с отвращением забрала тюльпаны. Она не ожидала, что визит в цветочный магазин принесет ей больше вопросов, чем ответов.
– Ясно. Большое спасибо, что уделили мне время, – сказала она, но не удержала сарказма.
– Надеюсь, я смогла вам помочь, – откликнулась женщина, не потрудившись проводить ее до двери.
Сестеро открыла дверь бара, все еще чувствуя поражение. Оставалось надеяться, что Айтору повезло больше. Она оглянулась в поисках напарника. Его не было на месте. Пока не было.
Бармен – тот же, что обслуживал ее прошлым вечером, – бросил на нее взгляд через глянцевую поверхность кофеварки.
– Что будете?
– Двойной.
– Американо?
– Нет, двойной. Две порции эспрессо в одной чашке.
– Как скажете.
Игровой автомат в глубине зала издал надоедливую мелодию и металлический звон монет. Сидевший за ним азиат радостно кивнул.
– Я запрещу тебе играть. – Бармен повысил голос, перекрикивая звуки кофемашины.
Сестеро вытащила телефон, чтобы проверить, нет ли сообщений от коллег, и тут дверь открылась.
– Ну и ливень! – Айтор снял дождевик и повесил его на крючок под барной стойкой.
– Обещают всю неделю такую погоду, – заметил слепой, сидевший у входа. Лотерейные билеты покрывали его грудь разноцветным водопадом.
– На улице так паршиво, – пожаловался бармен. – Даже на работу идти не хочется.
– Как будто кому-то когда-то хочется, – усмехнулся слепой.
– Ну, вы же хотите, чтобы вокруг все цвело. Вот вам и цена за это. Да чего вы жалуетесь, это всего лишь вода. Раньше лило куда сильнее, – вмешался старик за одним из столиков. Он не удосужился даже поднять голову от наполовину разгаданного кроссворда в газете.
– Что будете? – спросил бармен у Айтора.
– Зеленый чай и тортилью.
– Принесите еще одну для меня, – добавила Сестеро, вспомнив, что так и не позавтракала. Обычно она никогда так не делает, но в этот день все вышло из-под контроля. В том числе и еда.
– Как все прошло в цветочном? – спросил Айтор.
Сестеро вздохнула.
– Так себе. Все сложнее, чем мы думали. Сейчас не сезон для тюльпанов, и она не знает, кто мог их продать. А как в похоронном бюро?
Бармен поставил на стойку два дымящихся блюдечка, и у Сестеро разыгрался аппетит.
– Убийцы не было на кладбище. А если и был, то пришел без букета, – объяснил Айтор. – Их принесли гробовщики. Они прекрасно помнят, как забирали его из морга вместе с остальными цветами.
– Нужно проверить, есть ли там камеры видеонаблюдения, – решительно сказала Сестеро. Возможно, обнаружить убийцу будет проще, чем ей казалось несколько минут назад.
– Уже. Ни одной. В том числе снаружи.
– Черт…
В голове Сестеро вихрем пронеслись мысли. Она явно что-то упускала. Закрыв глаза, она заставила себя абстрагироваться от неудачной шутки, которую Аргиньяно[2] отчебучил с экрана телевизора, включенного на полную громкость.
– Он ее повторяет уже в третий раз, – проворчал отгадывавший кроссворд.
– Бабульки в шоке от его грязных шуточек. Такими темпами на него подадут в суд, – откликнулся слепой.
– Ну хватит, все лучше, чем новости… Кто-нибудь знает, что там с той журналисткой? – вмешался официант.
– Да ну тебя, никто ничего и не узнает. Они все скроют. Ее давно пытались заткнуть. – Слепой постучал тростью по полу.
Полицейские переглянулись. От болтовни в баре зачастую больше пользы, чем от допросов.
– Стоит только нацелиться на застройщиков и политиков…
– Ей нужно было завести телохранителей.
Повисло молчание, и Аргиньяно на экране успел поставить в духовку пирог с перцем пикильо.
– А зачем ей телохранители, если она крутила шашни с комиссаром? – внезапно заметил старик.
– Так они расстались. Она его бросила.
– Мне кажется, она в принципе с ним встречалась ради защиты, – заметил бармен, протирая стаканы тряпкой.
Старик захихикал.
– Похоже на то. Как только отказалась с ним спать – сразу же оказалась на рельсах. И мы никогда не узнаем, кто в этом виноват. Знаете почему? Потому что им плевать. Это был комиссар. Наталия знала слишком много, и ее убрали. Они позаботятся о том, чтобы никто ничего не узнал. Через два дня все забудется.
– Если только ее смерть не повесят на кого-то еще, – предположил слепой.
– Как там Санти?
– Муж? Хреново, конечно. А ты как думал? Говорят, его пичкают таблетками, чтобы он совсем уж не расклеился.
Сестеро поднесла ко рту последний кусочек тортильи. Разговор свернул не туда. Нужно вернуться к началу.
– Не слышала, чтобы у Наталии Эчано были какие-то проблемы с застройщиками, – подчеркнуто равнодушно вставила она.
Айтор рядом с ней поднес бокал к губам и с притворным интересом уставился в телевизор.
– Это потому, что ты не слушала ее программу, – заявил слепой. – Они тут устроили шумиху с музеем. А она каждый день выступала против.
Сестеро нахмурилась. Она ничего не понимала.
– Музей Гуггенхейма, – объяснил бармен. – С тех пор как стало известно, что здесь хотят открыть филиал компании, все стоят на ушах.
– Какой-то умник с инсайдерской информацией скупает землю за бесценок. Лотерея, дамы и господа! – воскликнул лотерейщик тем же тоном, каким объявил бы розыгрыш.
Сестеро выразительно посмотрела на напарника. Накануне он должен был посетить «Радио Герника» в поисках информации.
– Я сейчас вернусь туда. Вчера там был только техник, который дал мне послушать пару записей. По вечерам пускают эфир из Бильбао, и из команды Наталии Эчано никого на станции нет, – вполголоса пояснил Айтор.
– Эти взяточники живут на широкую ногу. Вы что, правда думаете, что политики и застройщики плетут интриги только на юге? – заявил мужчина с кроссвордом. – Эй, Маноло! Вымышленное животное, пять букв. Начинается на «п». Угадай с одной попытки.
Бармен рассмеялся.
– Пора бы им уже сменить пластинку. Каждый день загадывают одно и то же, – сказал он и кивнул в сторону экрана. – Ничего себе! Этот парень просто талантище. Видали, что он сделал из консервированных перцев и пары яиц?
– А еще там сливки, масло, специи… Да он туда чего только не бросил, – возразил слепой.
– А я бы все равно съел сейчас, – настаивал бармен.
– Еще один: библейский персонаж из трех букв. Они что, думают, что у нас память отшибло? Его загадывали по меньшей мере трижды за последние пять дней.
– Брось это дело и займись судоку. Меньше брюзжать будешь, – посоветовал бармен.
Айтор указал в сторону двери. Сестеро кивнула. Больше здесь делать нечего. С другой стороны, время в баре не прошло зря. У них появился новый возможный мотив.
– Вы ведь из полиции? – Слепой перегородил им дорогу тростью.
Сестеро посмотрела на напарника. Как и она, Айтор был в штатском и даже снял с пояса кобуру. Эта игра начинала ей надоедать.
– С чего вы это взяли? – поинтересовалась она.
– Да вас за километр видно, – заметил он. – Как насчет лотерейного билета? Розыгрыш в пятницу. У тебя телефон звонит. Наверняка это твой муж хочет, чтобы ты и ему прикупила билетик.
Все в баре рассмеялись.
Сестеро прижалась ухом к рюкзаку. Он и правда вибрировал. Расстегнув молнию, она посмотрела на экран.
– Это Чема, – сказала она Айтору и ответила на звонок. – Сестеро, слушаю.
Голос полицейского был полон тревоги. И Ане ощутила, как тревога, зародившись в груди, наполняет все ее существо.
В мае 1985 года
– Это великолепно. Одолжишь на минуточку?
Не дожидаясь ответа, учительница взяла мой рисунок и подняла его так, чтобы всем было видно. Ей пришлось трижды попросить тишины и даже повысить голос, чтобы ученики в классе – их было больше тридцати – наконец-то повернулись к ней.
– Посмотрите, как хорошо вырезано, в отличие от многих. Вам уже шесть, а ведь даже трехлетки смогли бы вырезать лучше.
– Я лучше нарисовала, – запротестовала Ициар, девочка со светлыми косичками, сидевшая за соседней партой.
– Да, Ициар нарисовала очень хорошо, – признала учительница. – Как и многие из вас. Но кое-кому придется снова учиться с малышней, если вы не проявите больше усердия.
– У меня ножницы затупились, – встрял Лукас, показывая свою лошадь с отрезанными ногами.
– Да неужто! Вечно то ножницы затупятся, то краска засохнет…
– Но это правда, – настаивал мальчик.
Учительница вернула мне рисунок. Мне было неловко, но в то же время я был очень горд собой.
– Твоя мама будет очень довольна, – сказала она, погладив меня по голове, а затем снова повысила голос. – Пора заканчивать. Доделывайте, и мы повесим их на ленточку и напишем: Zorionak, ama[3].
Я взял голубую краску. Лошадка была почти готова. Оставалось только нарисовать глаза. Я хотел сделать их голубыми, как у моей мамы.
Затем мы выбрали ленты, и раздался звонок, означавший конец занятий.
– Подождите минутку, – сказала учительница тем, кто бежал к двери. – Спрячьте ваш подарок до воскресенья. Вот увидите, как они будут довольны, что вы вспомнили про День матери.
Осторожно, чтобы не смять, я положил подарок в сумку. Я умирал от желания вручить его маме. Я представил, как разбужу ее в воскресенье, едва рассветет. В ящике я хранил конфету, которую мне подарили несколько недель назад на день рождения. Я положу ее на поднос рядом со стаканом свежевыжатого сока и отнесу маме в постель. Ведь она всегда начинает день с апельсинового сока.
Наконец этот день настал. Отца не было дома. Его почти никогда не было дома, море всегда забирало его у нас. Когда он возвращался, он всегда рассказывал мне о месте с удивительнейшим названием: Гран Соль, Великое Солнце. Я всегда просил его взять меня с собой, а он смеялся и говорил, что однажды мы отправимся туда вместе. Спустя годы мне довелось побывать в этом волшебном месте, и я убедился, что единственное, что в нем волшебного, – это его название.
Как я уже говорил ранее, это было воскресенье, День матери, и я хотел сделать ее пробуждение особенным.
Мне с трудом удалось уместить все это на подносе – сок, поджаренный хлеб, подарок, который мы приготовили в классе… Единственное, что я не смог сделать, – это кофе: я не знал, как пользоваться кофеваркой, да и ее свист разбудил бы маму раньше времени.
Я тихонько прошел в спальню. Тонкие полоски света, пробивавшиеся сквозь ставни, украшали изголовье кровати.
Время здесь было подчинено ритму ее дыхания. Я с трудом удержался, чтобы не залезть под одеяло и не прижаться к ней. Так поступают только малыши, и она давно не одобряла подобного поведения.
– Что тебе нужно так рано? – буркнула она, когда я поцеловал ее в щеку.
Я посмотрел на будильник на столике. Было почти девять, в это время мы вставали по выходным.
– Zorionak, ama… Сегодня твой день, – сказал я, обнимая ее за руку, лежавшую поверх простыни.
– Хватит нести чушь, – ответила она, сбрасывая мою руку и переворачиваясь на другой бок.
Внутри меня что-то оборвалось.
– Я приготовил тебе сок, – пролепетал я еле слышно.
– Дай поспать. Хватит придуриваться.
Мои глаза наполнились слезами. Не так я воображал себе эту картину.
Я посмотрел на сок. Если она сейчас же его не выпьет, все витамины исчезнут. Я открыл было рот, но рыдания душили меня.
Наверное, я заплакал, уже не помню, но как иначе, когда твои фантазии рушатся? Остаток утра я провел на кухне перед накрытым с таким старанием подносом в надежде на то, что она скоро встанет. Шли часы, надежда угасала, ноги онемели. Наверное, я поплакал еще, и плечи опустились от горя, но это уже мои домыслы. Разве можно помнить все в деталях, когда прошло столько лет?
Был почти полдень, когда она появилась на кухне. Она вошла уже одетая, красивая, как обычно, и с серьезным лицом.
– Zorionak, – прошептал я.
Она презрительно хмыкнула.
– Поздравь тех, кому есть что праздновать. А меня оставь в покое.
Я едва сдержался, чтобы не заплакать. Прикусил до боли губу и пододвинул к ней поднос.
– Я приготовил тебе…
Не разжимая губ, она покачала головой.
– По-твоему, я буду пить сок, который сделан столько часов назад?
С этими словами она открыла холодильник и достала апельсины. Звук соковыжималки стал для меня последним ножом в спину, пока я плелся по коридору. Я не хотел, чтобы она видела мои слезы.