Утро. Я резко открываю глаза. Как уснула, не понимаю.
Пол ночи не могла успокоиться: сердце колотилось в груди, словно оно решило выйти из строя. Старалась не шевелиться, чтобы не касаться мужчины, хотя это было глупо. Особенно, если считать, что он притянул меня к себе так сильно, что я чувствовала все изгибы его тела. Старалась не думать об интимности происходящего, надеясь, что он уснет, и я выползу из плена его рук. Но от малейшего моего движения Марк подтягивал к себе, прижимая плотней, отчего я переставала дышать. Меня бросало то в жар, то в холод.
Тогда же и решила, что с утра признаюсь в потере памяти. Лучше уж в психушку, чем вот так.
Тело жутко затекло, лежать неподвижно на одном боку с больным ребром оказалось невероятно трудно. Долго не высыхали волосы. Ночью раскрытые руки сковало ледяным холодом. Это дома я свою густую шевелюру феном сушу, а здесь я просто зарылась под одеяло в надежде спрятаться от реальности, не задумываясь о красоте и удобствах. А когда Марк повернул лицо и зарылся в моих кудрях, стало еще хуже, хотя и теплее. От его шумного дыхания над ухом запирало легкие и не получалось сделать вдох. Я пробовала расцепить пальцы мужчины, чтобы передвинуться на другой край кровати, но не могла даже на миллиметр отстраниться.
Душу скручивало в тугой узел. Лже-муж начинал бесить.
И вот, наконец, утро.
Шторы приоткрыты, вялое солнце бродит по орнаменту на полу.
Аккуратно поднимаю руку Марка. Выползаю, но тут же заваливаюсь назад.
– Доброе утро, золотая, – шепчет мужчина на ухо, а меня трусит.
– И тебе доброе, – максимально вежливо выдавливаю я и снова оттягиваю его ладонь. – Выпусти, мне пи-пи надо.
– Только после утреннего поцелуя.
О! Ну сколько можно?
– Нет! – резко отстраняюсь, толкнув его локтем, и тяну за собой одеяло. Нечего пялиться!
– Это почему же? – Марк вальяжно поворачивается на бок и подпирает голову ладонью.
Он так и не оделся вчера! Бесстыдник. Бросаю назад одеяло, чтобы он прикрылся, а сама убегаю в душ – переодеться. Но во что? Где моя одежда?
Дверь в ванную открывается.
– Держи, – Марк протягивает сложенные аккуратной стопкой спортивки и футболку, – Лиза еще вчера принесла.
Я нервничаю. Спокойно стоять возле голого мужчины нереально, особенно если он выдает себя за твоего мужа. Довольно пикантная ситуация, правда?
– Благодарю, – процеживаю сквозь зубы.
– Так официально. Вика, меня уже порядком напрягает твое поведение. Ты или говоришь, что не так или… – он застывает на полуслове. Задумался.
– Все нормально, у меня просто шок, – оправдываюсь. Я боюсь. Он страшный. А вдруг психанет? Лучше Зуеву признаюсь.
– Хорошо, и мы, наконец, должны поговорить о том, что случилось перед аварией, – Марк понижает странно голос.
Опа! А что случилось? Округляю глаза.
«Муж» щурится, будто проверяет, помню я или нет. Он пугает меня до колик.
– Да, конечно, – бросаю я и закрываю перед его носом стеклянную матовую дверь душа.
Слышу тихую ругань, затем – удаляющиеся шаги. Мужчина шуршит тапочками по паркету.
Облегченно выдыхаю.
О чем он говорит? Что еще случилось?
Играть комедию дальше нет смысла, я только больше запутываюсь в этой нелепой паутине. И что меня дернуло сделать вид, что помню его? Что значит «помню»? Моя жизнь – это танцы и работа, там нет никаких мужей, свадеб и прочего! Почему я должна выкручиваться? Но интуиция ведет меня в обратном направлении и твердит мне молчать. Какое жуткое и неприятное чувство.
Быстро ополаскиваюсь и переодеваюсь.
Выхожу из ванны и сталкиваюсь с Марком взглядом. Он заправил импровизированную двуспальную кровать и разлегся на ней, закинув руки за голову. По его широкоскулому лицу плавает странная ухмылка: довольная и загадочная. Что теперь?
Оборачиваюсь и понимаю в чем дело. Свет из окна падает на дверь душа и просвечивает все, что там находится. Вот же ж! Извращенец! Специально дверь в ванную не закрыл! Кровь приливает к лицу. Я нервничаю и, хлопнув дверью, выхожу в коридор.
– Привет, Вика, – тут же перехватывает меня Марина.
Она осматривает мои раны на лице. Удовлетворительно качает белым колпаком, из-под которого выглядывают светлые кудряшки.
– Через полчаса Бенедикт Егорович проверит твои ребра.
– А можно к нему сейчас?
– Нет, он занят. Он сам зайдет.
Хочется завыть.
Ладно. Полчаса потерпеть могу, но вот я совсем не желаю признаваться в амнезии при «муже».
– А Зуев не может меня осмотреть у себя?
– Что за глупости? Все, иди, у меня пациентов на уколах еще восемнадцать человек.
Марина выглядит устало. У нее чуть припухшие веки и розовые, налитые щеки. И почему она не Марья или Маруся? Так и прилипает к ней образ барышни из старинных славянских сказок, не хватает только цветастого платочка и веретена.
Я уже собираюсь уйти, но вдруг вспоминаю:
– А ты не знаешь, приходил ли вчера следователь?
«Марья» приподнимает глаза от кучки крохотных бумажек на столе и смотрит на меня так многозначительно, что я ретируюсь и иду по коридору прочь.