Остапов подъехал к офису, припарковал автомобиль и достал из бардачка тряпку. Обошел машину, придирчиво осматривая и протирая те места, которые казались ему недопустимо пыльными. Изучил машину еще раз и остался недоволен. Ее необходимо было помыть, чтобы она засверкала на солнце, да и натереть воском не мешало бы.
Через двор в сторону офиса пробирался, постоянно оглядываясь по сторонам, странный человек. Странен он был, в первую очередь, своим одеянием. На нем были черные мужские костюмные брюки, которые были ему коротковаты и узковаты, и черный свитер (в такую жару-то!). Черная кепка и темные очки завершали образ.
Непонятное существо припадало к земле, тревожно оглядывалось по сторонам и вело себя крайне подозрительно. Степан присел за машиной и стал наблюдать за манипуляциями незнакомца. Тот явно собирался проникнуть в офис «Сатори». Так и оказалось.
Последний раз оглянувшись, черный человек проскользнул в дверь. Остапов кинулся следом, мысленно ругая нерадивых охранников. Коридор был пуст, и лишь в конце его, там, где находилась лестница, ведущая на верхние этажи, мелькнуло что-то черное. Догнать подозрительную личность удалось только на последнем этаже, когда та пыталась войти в номер к Алевтине. Подобно пантере, Степан собрался и совершил прыжок, сбив с ног воришку. Который при ближайшем рассмотрении оказался постоялицей этого самого номера, то бишь, Веревкиной.
Зажмурившись, она громко и отчаянно завизжала. Степан захлопнул ей рот ладонью и через пару секунд вскрикнул сам, так как Алька, не открывая глаз и не переставая подвизгивать, пребольно его укусила. Он разозлился и резко отдернул руку. Алька дернулась, хрюкнула, опустила голову на пол и затихла.
– Ну все, хватит, вставай, разлеглась тут, – проворчал Степан, поднимаясь с пола.
Алевтина еще немного полежала, потом опасливо глянула на агрессора и радостно дрыгнула ногой.
– Это вы! Господи, какое счастье, – закричала она трубным басом, вскакивая и бросаясь на грудь Остапову, который пытался отряхнуть свой костюм от пыли.
Тот схватил ее за локоть и рывком втянул в номер. Оказавшись там, где их никто не может увидеть и услышать, он сильно дернул Веревкину за рукав.
– Алевтина, что это вы себе такое позволяете? – грозный Остапов снова перешел на вы. – Крадетесь как… как злоумышленник. Еще и кусаетесь!
Его глаза метали молнии, он был взбешен, разъярен, разгневан. Алька, хоть и заревела сразу белугой, невольно им залюбовалась.
– Да что же это такое? – в отчаянии обращаясь к небесам, воскликнул Степан. – Что это за истерики? Езжайте домой, и там показывайте свой характер. У нас договор не подписан, работа не доделана, а она черт знает что мне здесь устраивает. Маскарад какой-то!
– Я сейчас успокоюсь и все объясню, – всхлипывая и икая, проблеяла Алевтина.
В ванной она долго высмаркивалась и отплевывалась. Остапов покачал головой. Его главным бичом была отчаянная скука. Он многое бы отдал, чтобы от нее избавиться, но никак не получалось. На заре его занятия бизнесом было, конечно, интересно. Но это было давно. Теперь же его жизнь была абсолютно размерена и удручающе однообразна.
У него была красавица-машина, которую он лелеял, прекрасная квартира, приходящая домработница, которая обеспечивала ему тот порядок, который ему нравился и к которому он привык. У него были красивые, умные, породистые женщины. Причем породу он ценил даже больше, чем красоту.
На тусовки он ходил только если этого не требовали дела, потому что там было тоскливо так, что сводило скулы. Каждое действие тусовщиков можно было предсказать заранее. Он знал, что эта светская дама страшно скупа, и ходит на вечеринки только для того, чтобы поесть самой и накормить свою псину, которая вместе с ней посещает все мероприятия. Знал, что этот журналист приходит, чтобы попить, причем то, что он пьет на халяву, никак не отражается на доброжелательности его репортажей о вечеринке. Знал, что эта дива сейчас будет пытаться эпатировать публику, совершенно не заботясь о том, что ее отец, депутат-демократ, от стыда за нее переворачивается в гробу. Тошно на душе было после всех этих фуршетов.
Тогда он вступил в закрытый элитарный клуб. Здесь было гораздо интереснее. Можно было посидеть у камина, согревая в руках фужер с коньяком, можно было сыграть в шахматы, обсудить достоинства вин… Здесь было веселее, но все равно не то. Возможно, виной всему были члены клуба, все до единого такие же пресыщенные жизнью люди с очень хорошим достатком, как и сам Остапов.
А вот вчера ему впервые было по-настоящему весело и интересно. Его забавляла провинциальная Веревкина с ее нелепой одеждой и чуть косолапой походкой, с ее словечками и грубоватой непосредственностью. А самое главное – ему было с ней легко, потому что они не воспринимали друг друга как объект. С ней Остапов совершенно расслабился, ведь она не кокетничала. Как это ни странно, не делала на него стойку, не жеманничала, не старалась казаться лучше, чем на самом деле. А как она рассказывала о вине!.. Он давно не видел таких вдохновленных лиц, да и сам уж позабыл, когда был так искренне увлечен делом. Ее дивные глаза светились восторгом и некоторой одержимостью.
Но сейчас она его неприятно поразила – эти слезы, объятья, взволнованный голос…
«Влюбилась», – с тоской подумал Остапов. А он-то, дурак, хотел ей предложить переходить работать к нему.
Из ванны павой выплыла Алевтина и скромно присела на край кровати. Нос у нее распух, глаза покраснели, а мокрая челка разметалась по лбу.
– Мне надо с вами поговорить, – смиренно проговорила она.
Степан сжался, предчувствуя грядущее объяснение в любви.
– Не надо поговорить, зачем поговорить… – заикаясь, и картавя больше, чем обычно, пробормотал он.
– Надо, – с металлом в голосе произнесла Веревкина. – И чем скорее, тем лучше. Садитесь.
Она похлопала по кровати, приглашая Степана сесть рядом с собой. Отчего-то он подчинился и робко присел на край.
Когда Алевтина стала пересказывать свои вчерашние приключения, он от напряжения сначала и не понял, о чем речь. А когда осознал, что никто не собирается ему навязываться и не лезет с признаниями в любви, испытал такое облегчение, что чуть не пустился в пляс. Он расслабился и уселся удобнее:
– Аль, расскажи еще раз и со всеми деталями.
Алька взглянула на него с тоской:
– Да что рассказывать-то, когда вы не слушаете? Вам же пофиг. Понятно, не с вами же это случилось. А кому нужны чужие проблемы? Я вот что вам хочу сказать, Степан Аркадьевич, смываться мне надо и срочно. Так что давайте подпишем договор о поставках вина, да я поеду. А не хотите подписывать, так я тогда прямо сейчас пойду собираться домой.
– Да ты можешь нормально рассказать, что случилось? С чего вдруг такой маскарад? Из твоего невнятного бормотания да причитаний я понял, что ты вчера спьяну видела какой-то труп, почему-то в поезде, который на тот момент был в депо. А потом бежала неизвестно где и сколько времени, остановила машину, уснула в ней и остаток ночи провела у подруги. Только понимаешь, с жары, да с похмелья и не такое может привидеться. Успокойся, поспи, выпей кофе, а потом поговорим о делах.
– Да нет же! Это все было на самом деле, ей богу!
– Ну хорошо, – сказал Степан примирительно, – какая это была электричка? Мы разузнаем, какой поезд тебя вез, сходим туда и попытаемся разобраться, что к чему.
Алька схватила его за руку и затряслась крупной дрожью:
– Я туда ни за что не пойду.
– Хорошо, я пошлю туда своих ребят. На какой электричке ты ехала?
– Не знаю, – прошептала Веревкина. – Я не помню.
– Ну хоть в каком направлении, в какое время?
Алька угрюмо молчала.
– Вот видишь, не помнишь и не знаешь. А билет у тебя сохранился?
– Бес его знает. У меня в сумке много чего есть, может, и билет завалялся. А может, я его и потеряла. За мной же эти гнались, ну, с трупом которые, – девушка снова затряслась.
– За тобой гналась целая куча здоровых мужиков, да еще и труп в придачу, – Остапов еле сдерживал улыбку, – и никто тебя не смог догнать. Я от мужиков ушел, я от трупа ушел… Колобок ты наш!
Алька насупилась. Этот холеный красавчик ей не верил. Еще бы! В его размеренной жизни, наполненной только дорогим и красивым, явно не могло приключиться ничего подобного. Ехать в грязном поезде с не очень приятно пахнущими людьми, в пыли… Фу, не комильфо! Теперь он точно не захочет с ней сотрудничать, и плакали ее комиссионные.
Зря все-таки она послушалась Пустозвонову. Та из всего ужаса, который приключился с ее подругой, выцепила только одно – вроде как Алевтине до смерти нужен этот сноб Остапов. Она страшно радовалась и потирала руки, треща без умолку, что мужчина (а тем более такой) может обратить внимание на Веревкину только если она сумеет его заинтересовать.
– Ты что дурная?! – тарахтела Светка. – Ведь ни у кого нет никакущих шансов обратить на себя его внимание. А у тебя есть! Ну не подарок ли жизни это? Такой повод – пальчики оближешь! Если бы его не было, повода в смысле, – дрянь дело, пришлось бы что-нибудь придумать. А так…
Она мечтательно закатила глаза.
– Да с чего ты взяла-то, что он мне нужен? – Алевтине, наконец, удалось прервать поток слов подруги. – У меня земля под ногами горит, а эта дурында только о мужиках и думает.
– Он тебе нужен, потому что я это чувствую. Это раз. Ты уже давно в девках засиделась. Это два. Мужик он – пальчики оближешь. Богатый, опять же, – это три. Он тебе понравился, я по голосу поняла. Это четыре. И, наконец, не одной же тебе выпутываться из этого ужаса. Пять! Он обязательно тебе поможет, потому как он мужчина, ну а ты, соответственно, женщина. А женщинам надо помогать!
– Почему? – тупо спросила Алька.
– Потому что мы слабые! И ты должна быть слабой, беспомощной, чтобы он мог проявить свою мужественность. Да не спорь со мной. Как увидишь его, так сразу на грудь падай, да реви бессильно. Шикарно, конечно, было бы, упади ты в обморок! Но боюсь, что с этим ты не справишься. А как бы ты красиво смотрелась в живописной позе на полу: головка откинута, руки беспомощно вытянуты вдоль тела, юбка слегка приоткрывает коленки, ворот распахнулся… – Светка попыталась изобразить картину обморочного соблазнения Остапова.
Алька смотрела на нее, раскрыв рот. Нет, никогда у нее не получится так красиво, как у подруги! Та прошлась по комнате, картинно виляя тощеньким задом, потом вскричала: «Ах!» и стала медленно оседать на пол. Перед тем, как окончательно расположиться на ковре, она коленкой откинула край халата, явив миру стройные бедра сорок второго размера.
Светка каждую свободную минуту проводила на своем огороде, который гордо именовала дачей. На шести сотках она умудрялась выращивать массу полезных овощей и фруктов, экономно используя каждую пядь земли. Едва приехав к себе на участок, она обряжалась в «пляжный костюм», состоящий из вылинявшей футболки и черных спортивных штанов. Если было жарко, она закатывала рукава и штанины и продолжала орудовать тяпкой в таком виде. Этот «купальник» создавал необычный загар. Загорелыми были лицо, шея, руки да икры ног. Выше колена ноги были белоснежными с синеватым отливом. И вот сейчас из-под полы распахнутого халатика и торчало это разноцветное великолепие.
– Свет, мне же надо сматываться. И желательно сегодня, – взмолилась Алевтина.
– Значит, заинтересуешь его до отъезда, – лежа на полу, проговорила Пустозвонова.
Потом они долго примеряли, что бы такое надеть Альке, чтобы ее не узнали преступники. Сама Светка была высокая и тощая, поэтому ее гардероб даже не стали принимать во внимание. Остановились на брюках и свитере мужа Пустозвоновой. Правда, и эти вещи были Алевтине тесноваты – брюки неприлично обтягивали бедра, пуговица на талии не застегивалась, а штанины заканчивались выше щиколоток.
Владимир Пустозвонов был тщедушен и гораздо ниже своей супруги. Очень по этому поводу комплексовал и поэтому ходил, держа спину неестественно прямо. «Как лом проглотил» – говорила ему Светлана. Потом он смастерил себе из газеты подкладки под стельки, делающими его на целых 3 см выше. Эти сантиметры были ему просто необходимы для поддержания чувства собственного достоинства. Но, тем не менее, он и со стельками, и с прямой спиной был на полголовы ниже жены и ее подружки.
Но выход был найден – пояс брюк застегнули на английскую булавку («Заодно и от сглаза», – отметила Светка), а низ брюк отпустили и отпарили утюгом. Получилось более-менее.
И вот сегодня Алевтина делает все, как было велено: на груди рыдает, рассказом заинтересовывает – да только Степан не заинтересовывается. Сидит такой красивый и насмешливый, и не верит ни одному ее слову.
– Как бы они меня поймали, когда я так бежала?
– «Гарун бежал быстрее лани…».
– Вспомнила, – с такой силой заорала Веревкина и хлопнула себя по лбу, что Остапов чуть сам не пустился в бега. – Я все вспомнила.
Алька схватила свою сумку, перевернула ее и с яростью стала трясти над кроватью.
– Так вот какую тайну хранят женские сумки! – присвистнул Степан, с радостным удивлением глядя на груды хлама, покинувшие недра Алиной авоськи.
Надкусанная шоколадка, помада, груды бумажек и фантиков всевозможных кондитерских фабрик, капли от насморка, жвачки россыпью, копейки, одна кожаная перчатка, замусоленный детектив Ольги Степновой в мягком переплете – это была малая толика того, что он успел увидеть.
Но, кажется, такой непорядок не смутил Веревкину. Она выхватила из этого мусора какую-то баночку, с ликованием потрясла ею в воздухе, стряхнула на пол крошки и плюхнулась на кровать.
– Вот смотрите, это доказательство того, что и преступники были, и труп. Эти банки высыпались из коробок, которые они хотели перепрятать. Бандиты тащили коробки, а одна возьми да и порвись. И банки раскатились по всему вагону, а эта подкатилась ко мне. Я ее и схватила специально, чтобы бандиты вместе с этой банкой не обнаружили меня, – Алька без стеснения хвасталась своей сообразительностью и отвагой.
А когда подняла глаза на Остапова, то сразу замолчала. Он сидел, приоткрыв рот, и в ужасе смотрел на то, что показывала ему Алевтина. Понял, что та говорит правду.
– Что-нибудь не так? – шепотом спросила она и тоже посмотрела на пузырек, словно он таил какой-то подвох.
– Да нет, все в порядке, – очнулся Степан. – А что там внутри, ты не смотрела?
– Нет, конечно, когда было смотреть-то?! А вы чего так вытаращились на банку, думаете, там нитроглицерин, который может рвануть?
И Алька, взвизгнув, перекинула банку в руки Остапову. Тот от неожиданности отбросил ее от себя.
С криком «Ложись!» Веревкина рухнула на кровать и погребла под собой Степана. В этот момент дверь в номер распахнулась и в образовавшийся проем влетела горящая пакля.
Остапов вскочил, легко сбросив с себя Алевтину, и принялся сбивать пламя первым, что подвернулось под руку. Это оказался свитер мужа Пустозвоновой. А отдать в таком виде мужнину вещь Светке – это, пожалуй, будет почище пожара. Поэтому Алька, не раздумывая, бросилась вырывать его из рук Остапова.
Но не успела, потому что в ту же минуту в номер внеслась Чушкина. С озверелым лицом она стала трясти огнетушитель, а потом треснула им по стене, выпустив такую же озверелую пену. Пена сначала накрыла Альку, потом Остапова, ничуть не заботясь о том, что источник пожара находится далеко от них. Огнетушитель был новый, только что заправленный, поэтому щедро поливал все, на что его направляла рука обезумевшей Марго.
Степан отбросил свитер в сторону и ринулся на Чушкину. Та визжала и отбивалась, выставив огнетушитель перед собой, как бойцы автомат. Веревкина тоже подбежала к ней и со всего маху саданула ее по голове сумкой, которая попалась ей под руку. И пока неприятель разворачивал на нее свое орудие, Остапову удалось нейтрализовать его с помощью захвата за шею. Секретарша сразу обмякла в его руках. Огнетушитель, провернувшись несколько раз вокруг своей оси, издал последний свистящий звук и затих. Пакля догорела, проделав в ковре дырку размером с детскую ладошку. Дотащив обмякшую и от этого ставшую враз тяжелой Чушкину до мокрой кровати, оба с облегчением ее туда и уложили.
– Что это было? – опустошенно спросила Алевтина.
– Это было то, что к нам в фирму «Сатори» затесался человек-тайфун. Человек-недоразумение, Веревкина Алевтина… простите, как вас по батюшке?
– Сигизмундовна, – прошептала ошарашенная Аля.
– Вот, вот, Веревкина Алевтина Сигизмундовна. Поверьте мне, до вашего появления на нашем предприятии за десять лет его существования не случилось и толики того, что приключилось за последние сутки.
– Нормально, – протянула Аля, – ну ни фига себе?! Это я и виновата? А то, что у меня в городе и в фирме тоже за все время ничего подобного не случалось, как за сутки в Москве и в вашем «Сатори», так это не считается?
И она от обиды хлюпнула носом.
– Нет, не считается, – отчеканил Степан. – Потому что у нас это все произошло после того, как появилась ты.
– Вы то тыкаете мне, то выкаете. Это меня сбивает.
– Ну, бог с ним, постараюсь тыкать, Сигизмундовна. Давай найдем эту бандитскую баночку, да вызовем народ порядок навести. Ты даже не представляешь, как нам необходимо, чтобы ты переходила к нам работать.
Остапов взлохматил свои волосы и вдруг расхохотался. Он смеялся долго, с наслаждением, хлопая себя по бокам и приседая.
Алька смотрела-смотрела на него, на погром в номере, на мокрую Чушкину, и сама не выдержала. Сначала прыснула, потом хихикнула, а потом ее смех слился с хохотом Остапова.
В номере мельтешили какие-то люди, вытаскивали пострадавшие вещи, помогали подняться шатающейся Марго, а эти двое все не могли успокоиться.