На следующий день на землю обрушился шквальный ливень, и когда Мэри выглянула в окно, пустошь была почти скрыта за пеленой серого тумана и облаков. О том, чтобы выйти на прогулку, не могло быть и речи.
– Что вы делаете дома, когда идет такой дождь? – спросила она у Марты.
– Главное – стараемся не путаться друг у друга под ногами, – ответила та. – Нас сразу становится так много! У нашей матеньки добрый нрав, но даже она не выдерживает. Старшие уходят в хлев и там играют. Дикону, тому мокрядь нипочем. Он все одно выходит, как будто там солнце светит. Говорит, что в дождь видит все таким, каким оно не бывает в хорошую погоду. Раз в сильный ливень нашел лисьего щенка, почти утонувшего в своей норе, и притащил его домой за пазухой, чтоб тот не замерз. Лисицу-мать застрелили поблизости, нору затопило, и весь остальной помет утонул. Теперь лисенок у нас живет. А в другой раз нашел почти потонувшего ворона и приручил. Его зовут Сажа, такой он черный, и он везде прыгает и летает за Диконом.
Прошло то время, когда Мэри возмущала непринужденная болтовня Марты. Она даже стала находить ее занятной и жалела, когда Марта замолкала или уходила. Истории, которые рассказывала ей айя, когда она жила в Индии, были совершенно непохожи на Мартины истории о доме среди пустоши, вмещающем четырнадцать человек, живущих в четырех маленьких комнатах и никогда не наедавшихся досыта. Дети, судя по всему, толклись в нем и сами себя занимали, как выводок добродушных щенков колли. Больше всего Мэри интересовали мать и Дикон. Когда Марта рассказывала о том, что сказала или сделала «матенька», это всегда действовало успокаивающе.
– Если бы у меня был ворон или лисенок, я бы могла с ним играть, – сказала Мэри. – Но у меня никого нет.
Марта посмотрела на нее растерянно.
– Ты вязать умеешь? – спросила она.
– Нет, – ответила Мэри.
– А шить?
– Нет.
– А читать?
– Это умею.
– Тогда почему бы тебе что-нибудь не почитать? Или не поучиться немного письму? Ты уже достаточно большая, чтобы самой учиться по книжкам.
– Нет у меня никаких книг, – ответила Мэри. – Те, что были, остались в Индии.
– Жалко, – сказала Марта. – Если б миссис Медлок разрешила тебе пойти в библиотеку, там этих книжек навалом.
Мэри не спросила, где находится библиотека, потому что внезапно ей в голову пришла новая идея. Она решила, что сама найдет ее. Насчет миссис Медлок она не беспокоилась – та всегда сидела внизу, в своей удобной гостиной. В этом странном доме люди вообще редко встречались друг с другом. Собственно, и встречаться-то было не с кем, кроме слуг, а когда хозяин отсутствовал, те вольготно проводили время внизу, в огромной кухне, увешанной сверкающей медной и оловянной посудой, и в просторной людской, где ежедневно по четыре-пять раз обильно трапезничали и устраивали себе шумные развлечения, если миссис Медлок не было поблизости.
Мэри кормили исправно, по расписанию, и Марта прислуживала ей за столом, но никому не было до нее никакого дела. Миссис Медлок наведывалась к ней каждый день или раз в два дня, но никто не интересовался, чем она занимается, и не говорил ей, что делать. Она предполагала, что в Англии именно так принято обращаться с детьми. В Индии айя находилась при ней неотлучно, следовала за ней повсюду и служила ей верой и правдой. Ее присутствие зачастую даже утомляло Мэри. Теперь никто за ней не ходил, и она училась одеваться сама, потому что, если она желала, чтобы Марта подавала ей вещи или помогала их надевать, та смотрела на нее, как на дурочку-неумеху.
– Ты в своем уме? – сказала она ей однажды, когда Мэри стояла и ждала, чтобы Марта надела ей перчатки. – Наша Сьюзен-Энн вдвое сообразительней тебя, хотя ей всего четыре года. Иногда кажется, что у тебя мозги набекрень.
После этого Мэри целый час хранила недовольную мину, но это заставило ее взглянуть на некоторые вещи по-новому.
Тем утром, после того как Марта последний раз раздула угли в камине и ушла вниз, она, минут десять глядя в окно, размышляла над новой идеей, которая пришла ей в голову, когда она услышала о библиотеке. Сама по себе библиотека не очень ее интересовала, потому что она не была большой любительницей чтения, но упоминание о ней снова навело ее на мысль о сотне комнат, запертых на ключ. Интересно, действительно ли они заперты и что она обнаружит, если ей удастся проникнуть в какую-нибудь из них? Неужели их действительно сто? Почему бы ей не пройтись и не проверить, сколько дверей она насчитает? В такой день, когда на улицу не выйдешь из-за дождя, это будет каким-никаким занятием. Ее никогда не учили спрашивать разрешения что-либо сделать, и для нее не существовало никаких авторитетов, поэтому ей бы и в голову не пришло спросить у миссис Медлок, можно ли походить по дому, даже если бы она с ней встретилась.
Открыв дверь, Мэри вышла в коридор и пустилась в странствие. От этого длинного коридора отходило много других, в конце концов он привел ее к короткому лестничному маршу; поднявшись по ступенькам, девочка очутилась в еще одном коридоре, тоже заканчивавшемся лесенкой. И повсюду – двери, двери, двери… А на стенах – картины. На некоторых были изображены темные странные пейзажи, но чаще всего встречались портреты мужчин и женщин в причудливых величественных костюмах из шелка и бархата. В одной галерее все стены занимали такие портреты. Мэри и представить себе не могла, что в доме их может быть так много. Медленно двигаясь вдоль этой галереи, она разглядывала лица, которые как будто тоже глазели на нее. Ей казалось, что все эти люди недоумевали: что делает в их доме маленькая девочка из Индии? На некоторых портретах были изображены дети – маленькие девочки в пышных шелковых платьях, доходивших до пола и колоколом стоявших на своих кринолинах, и мальчики с длинными волосами, в костюмах с рукавами-буфами, кружевными воротниками или нарядными рюшами вокруг шеи. У детских портретов она всегда задерживалась, ей доставляло удовольствие гадать, как звали этих детей, куда они подевались и почему так странно одеты. Была среди них одна чопорная некрасивая девочка, чем-то похожая на нее. Одетая в зеленое парчовое платье, на пальце она держала зеленого попугая, а в ее остром взгляде сквозило любопытство.
– Где ты теперь? – вслух обратилась к ней Мэри. – Вот бы ты оказалась здесь.
Наверняка ни одной другой девочке не доводилось так странно проводить утро. Казалось, что во всем этом необъятном замысловато построенном доме нет никого, кроме нее самой, маленькой девочки, бродящей вверх-вниз по лестницам, по широким и узким коридорам, по которым, как ей казалось, до нее никто не ходил. Раз в доме столько комнат, кто-то должен был когда-то в них жить, но кругом царила такая пустота, что в это не верилось.
Только поднявшись на второй этаж, Мэри попробовала поворачивать дверные ручки. Все двери оказались заперты, как и говорила миссис Медлок, но после многих безуспешных попыток одна из них поддалась. В первый момент Мэри даже испугалась, почувствовав, что ручка поворачивается без труда, а когда она толкнула саму дверь, та медленно и тяжело отворилась. Массивная дверь вела в просторную спальню. Ее стены были украшены расшитыми драпировками, повсюду стояла инкрустированная мебель, какую она видела в Индии. Широкое окно с освинцованными стеклянными панелями выходило на пустошь, а над каминной полкой висел еще один портрет той самой чопорной некрасивой девочки, которая смотрела на Мэри с еще большим любопытством.
«Может, она когда-то спала здесь? – подумала Мэри. – Она на меня так смотрит, что делается не по себе».
После этого Мэри открывала другие двери, еще и еще, насмотрелась на такое количество комнат, что даже устала, и, хотя не считала их, начала верить, что их действительно сто. Во всех висели старинные портреты или ковры, на которых были вытканы чудные сцены. Почти в каждой она находила необычные предметы мебели и диковенные орнаменты.
В одной комнате, которая выглядела, как дамская гостиная, висели портьеры из вышитого бархата, а в застекленном шкафу стояло около сотни маленьких слонов из слоновой кости. Они различались по размеру, у некоторых на спинах высились паланкины и сидели погонщики. Были довольно большие слоны и совсем маленькие, которые казались слонятами. Мэри видела резные фигурки из слоновой кости в Индии и знала о слонах все. Открыв шкаф, она встала на ножную скамеечку и довольно долго играла со слониками, пока ей в голову не стукнуло, что она ушла далеко от собственной комнаты и точно не знает, где находится.
– Боюсь, я опять повернула не туда, – сказала она, остановившись в конце короткого коридора с ковром на стене, – и теперь не знаю, куда идти. Как тут тихо!
Как только она это произнесла, тишину нарушил какой-то звук. Он походил на плач, но не совсем такой, как тот, что она слышала накануне вечером; это было капризное детское нытье, которое скрадывали стены.
– Сейчас он ближе, чем вчера, – сказала Мэри, сердце ее учащенно забилось. – И это действительно плач.
Она случайно оперлась о ковер, возле которого стояла, и отскочила в испуге назад: ковер прикрывал дверь, та открылась от ее прикосновения, и Мэри увидела за ней еще один коридор, по которому шла миссис Медлок со связкой ключей в руке, вид у нее был очень сердитый.
– Ты что тут делаешь? – грозно спросила она и, схватив Мэри за руку, потащила ее прочь. – Что я тебе говорила?
– Я свернула не за тот угол, – объяснила Мэри. – Не знала, куда идти, и услышала чей-то плач.
В этот момент она почти ненавидела миссис Медлок, но в следующий возненавидела ее еще больше.
– Ничего подобного ты не слышала, – заявила экономка. – Сейчас же отправляйся в свою детскую, или я надеру тебе уши.
Продолжая держать девочку за руку, она потащила ее, подталкивая, по одному коридору, затем по другому и втолкнула в детскую.
– А теперь сиди там, где тебе велено сидеть, иначе я тебя запру. Лучше бы хозяин нанял тебе гувернантку, как собирался. За тобой нужен глаз да глаз. У меня других забот полон рот.
Она вышла, громко хлопнув дверью, а Мэри, побледнев от гнева, подошла к камину и уселась на коврик. Она не плакала, она скрежетала зубами.
– Там кто-то плакал…плакал…плакал! – повторяла девочка.
Она дважды слышала его и твердо вознамерилась все выяснить. Этим утром она уже много выяснила. Ей казалось, что она совершила долгое путешествие, по крайней мере, было чем занять себя: она поиграла со слониками и увидела серую мышь с ее выводком в гнезде, устроенном в бархатной подушке.