«Четвертый рейх»

3 июня 1943 года, Москва, Большой Каменный мост


Юноша и девушка подошли к перилам моста около полуночи. Несмотря на недавнюю отмену комендантского часа, народу на улицах было все еще мало. Постовой сержант прогуливался внизу, по набережной Москва-реки, и заметил двоих. Они говорили громко, видимо, ругались, но разобрать ничего было нельзя. Сержант решил перекурить, после чего подойти к ребятам, но вдруг услышал сверху выстрел. Тело девушки покачнулось и рухнуло в воду. Он опрометью бросился на покатым ступеням, но не тут-то было – юноша на его глазах поднес пистолет к виску и выстрелил второй раз. Труп повис, застряв между каменными перилами, а пистолет с громким звуком плюхнулся в реку.

Через полчаса на место прибыла следственно-оперативная группа во главе со старшим следователем Генпрокуратуры Шейниным. Тело девушки достали из воды и опознали, как и ее спутника, по документам. Это была Нина, дочь видного советского дипломата Константина Уманского, 17 лет. Стрелявшим был сын наркома авиации СССР Володя Шахурин, ее одноклассник.

Не выспавшийся следователь недовольно осмотрел тела и велел отправить их в морг, после чего подозвал к перилам, где полчаса назад случилось несчастье, своего помощника Михаила Рагинского. Тот только что допросил единственного свидетеля, который толком ничего не видел и не слышал.

– Ну и что?


Владимир Шахурин и Нина Уманская


– Ничего. Разговора не слышал. Видел только, что Шахурин сначала застрелил ее, а потом застрелился сам.

– Что думаешь?

– Думаю, дело политическое, и потому копаться будем долго. Посудите сами – было бы оно простое, Генпрокурор вас бы не назначил вести следствие.

– Меня назначили не поэтому. Когда назначили, никто еще не знал личности убитых. Просто я дежурный от прокуратуры, выстрелы в центре Москвы, вот и поручили неотложные мероприятия провести. Все-таки не муровца же посылать, это убийство, тут опыт нужен…

Тот развел руками.

– Ладно. Завтра начинай допрашивать всех их знакомых, особенно сверстников и друзей. С родственниками я поработаю сам.

Приехав домой, следователь сначала хотел было отоспаться, но сон уже приказал долго жить – короткие летние ночи вообще не способствовали отдыху Льва Романовича. Да тут еще телефонный звонок – зампрокурора товарищ Руденко сам решил справиться об обстоятельствах выстрелов. Пришлось доложить все как есть и долго слушать нотации и наставления по поводу расследования столь масштабного преступления. На двадцатой минуте разговора, а точнее, лекции следователь понял, что про сон придется забыть на несколько дней вперед.


4 июня 1943 года, здание НКВД СССР на улице Житной


Утром следующего дня Лев Романович отправился на прием к своему старому приятелю, заместителю наркома внутренних дел Василию Васильевичу Чернышеву. Это был человек, примечательный своим конформизмом – в период большой чистки в НКВД 1937—1939 годов он, человек, одинаково приближенный и к Ягоде, и к Ежову, умудрился не только не попасть в колесо репрессий, лихо раскрученное Берия, но и занять должность заместителя наркома и тем самым фактически сосредоточить всю власть в наркомате в своих руках.6 Берия было некогда заниматься текущей работой – его больше интересовали поиски вредителей в верхах, а также работы по ядерному проекту, – и потому должность его заместителя в свете этих обстоятельств приобретала особое значение. Первое время Берия, конечно, не доверял оставленному от Ежова наследию в лице исполнительного и глуповатого Чернышева. Однако, Гоглидзе и Кобулов, его ближайшие соратники, знали Василия Васильевича как человека очень исполнительного. Два года Берия присматривался к нему и слушал положительные характеристики из уст своих товарищей, а потом грянула война. Тут уж было не до разборок – в обстановке всеобщей мобилизации именно исполнительный Чернышев мог кропотливо и усидчиво выполнять свалившийся объем работы. И, надо сказать, продемонстрировал он в этом деле такие успехи, что очень скоро ему стали поручать и более ответственную и тонкую работу. Так, он стал курировать работы по внедрению технических средств слежения. Немцы до войны уже освоили методы прослушки своих недругов, а вот в СССР она только-только начинала свое существование под чутким руководством Василия Васильевича. Начали, конечно, со своих. Сталину всегда было интересно, что говорит его окружение за его спиной. И, если до войны он довольствовался только доносами, то сейчас его возможности существенно расширились…

С Чернышевым Шейнин был знаком еще до войны – тогда замнаркома стал курировать работу секретной лаборатории ученого Лурия по разработке «детектора лжи», в которой активное участие принимал Лев Романович. У них остались теплые дружеские отношения, которые и позволили следователю явиться ко второму лицу в наркомате утром после убийства.

– Заходи, Лев Романович, – обрадовался Чернышев, увидев старого приятеля. – Как твои дела? Сто лет тебя не видел…

– Дела уголовные, Василий Васильевич, у нас ведь с тобой других нет.

– Это точно… Слышал, тебе поручили следствие по делу сына Шахурина? Да, ответственная и сложная работа тебе предстоит. В такую пору – когда в войне перелом – да так ударить по самому больному месту такого наркома, от которого зависит исход боевых действий! Ты уж их найди, негодяев, Лева…

– С радостью, но ты мне должен в этом помочь.

– Чем могу?

– Прослушкой.

Василий Васильевич поморщился: ему не хотелось с кем бы то ни было обсуждать работу, хоть и являвшуюся уже секретом Полишинеля, но все же составляющую государственную тайну. Однако, и препятствовать следствию не входило в его планы. Недолго подумав, он решил, что лучше уж пуститься в откровения со старым проверенным Шейниным, чем с кем-то другим.

– О чем ты?

– Только не говори, что ты не слушаешь наркома авиации в такие-то дни…

– Слушаем, конечно, но особо ничего не слышим.

– Может, глаз замылился? Или ухо? Не хочешь дать мне послушать последнюю неделю в квартире наркома? Авось, услышу чего, что может быть и тебе, и мне полезно.

– Ну, изволь, только сам понимаешь – с тебя подписка о неразглашении…

– Как скажешь, – улыбнулся Шейнин.

После соблюдения небольшой бюрократической формальности Чернышев проводил следователя в подвал здания на Житной, где и базировалась лаборатория аудиозаписи. Бросив пару слов сотрудникам, он раскланялся и оставил Шейнина в глухой маленькой темной комнате, окруженным магнитными пленками в два столбика. Это были записи из квартиры наркома авиации за последнюю неделю. Следователь надел наушники, уселся возле магнитофона и стал слушать.

На это у него ушел день. Обычные бытовые разговоры, ничего не значащие слова, легкая критика Сталина за неправильное командование на фронтах, пьянка с маршалом Тимошенко. В общем, мало толку для выполнения той задачи, что была поставлена перед Львом Романовичем. За исключением одного.

Где-то за три дня до убийства к сыну Шахурина пришли товарищи по элитной 175 школе, где учились дети всей советской партийной верхушки. Среди них была и Уманская, с которой тот состоял в романтических отношениях. Они заперлись в кабинете наркома и долго о чем-то договорили, но речь была такая глухая и неразборчивая, что разобрать практически ничего не удалось. То ли прослушка была еще эмбриональной по своей сложности по причине отсутствия грамотных специалистов, то ли кто-то сознательно изолировал микрофон, но разобрать следователю удалось только два слова «теневое правительство». Это насторожило Шейнина, и он попросил вырезать соответствующий кусок ленты, а сам отправился домой, чтобы как следует обдумать услышанное. Хотя, по большому счету, обдумывать было нечего…


27 мая 1943 года, квартира наркома авиации А. И. Шахурина


В назначенный час все собрались в кабинете наркома Шахурина, которого, по счастью, не было дома. Домработницу услали за продуктами, а сами разместились за длинным столом, представлявшим рабочее место Алексея Ивановича на дому.

– Итак, заседание президиума «Четвертого рейха» предлагаю считать открытым, – зайдя в комнату, с порога начал сын наркома авиации Володя Шахурин. Проходя вдоль кабинета к отцовскому креслу за рабочим столом, он мимоходом накрыл плотной тряпкой стоящий у входной двери телефон.

– Это зачем? – спросил Джулиус Хаммер, племянник знаменитого американского промышленника и друга Ленина, Арманда Хаммера, давно уже проживающий в СССР по инициативе дяди, разделявшего социалистические воззрения здешних вождей.

– Прослушка. Закрытые лаборатории НКВД стали потихоньку осваивать старые немецкие технологии, которые в рейхе вовсю практиковали еще до войны. Пока размещают подслушивающие устройства микроскопического формата в мембранах телефонов – чтобы те работали по принципу микрофона, громкоговорителя. Пока можно просто блокировать переговорное устройство – думаю, что до последних новинок лабораторий рейха наши ослы еще не скоро додумаются…

– А ты знаешь и кого слушают? – робко спросил сын Реденса, свояка Сталина, с которым тот расправился еще перед войной.

– Во-первых, не ты, а вы, группенфюрер. Привыкайте к субординации и к порядку. А во-вторых, знаю. Почти всех из ближнего круга. Так что рекомендую впредь при проведении собраний проявлять известную степень осторожности.

Наконец он прошествовал во главу стола и окинул присутствующих взглядом. Все встали и вскинули руки в гитлеровском приветствии.

– Хайль Гитлер! – ответил Шахурин. – Прошу садиться. Итак, на повестке дня вопрос о последствиях Сталинградской битвы. Что имеете сказать по этому поводу, группенфюрер? – он снова посмотрел на Реденса. Тот встал и отчеканил:

– Всюду распространяется мнение о том, что сражение под Сталинградом имеет решающее значение и произвело перелом в ходе войны. Остались защищенными волжские и кавказские рубежи, получили иммунитет бакинские месторождения нефти. Турция отказалась от вторжения в СССР, Япония не начала планируемый Сибирский поход, Румыния, Италия, Венгрия стали искать возможности для выхода из войны и заключения сепаратного мира с Великобританией и США…7

– …которые, несмотря на это, второй фронт открывать не спешат, а? – парировал Шахурин.

– Да, рейхсфюрер, но…

– А почему не спешат?

– Я полагаю, что выжидают время, – парень тарабанил как по писаному. – Германия еще достаточно сильна, и потому даже объединение с ее вчерашними союзниками не дает США и Великобритании гарантий победы. Кроме того, США вообще не находятся на нашем континенте и потому защищены от раскройки политической карты мира. Они будут думать до последнего – и не будут исключать союз с Гитлером как с капиталистом. Им важно получить территории Японии в Тихом океане. Кому Гитлер решит отдать предпочтение на финальном этапе войны – Японии или США – вот вопрос. От этого и зависит их решение.

– Все верно, группенфюрер. А что может РККА без второго фронта?

– Практически мало. Сталинград порядком измотал наши войска морально и физически, а вермахт готовит прорыв в районе Курска. Если там произойдет стратегическое наступление в тыл Советского Союза, то исход войны можно считать решенным, – изначально сомневавшийся Реденс говорил такими четкими и выверенными формулировками, что постепенно начал убеждать себя и всех присутствующих.

– Откуда такие суждения? – тихо спросил Серго Берия.

– К нам приходил на днях Молотов дядя Слава. Вот я за ним и записал. И мне его слова представляются очень даже правдивыми…

– Все так и есть. Вероятность прорыва в тыл – очень высокая. А это значит, что не сегодня – завтра войска вермахта будут у стен Кремля, – довольно говорил Шахурин. – Москва – это не Крым, не Украина и не Краснодар. Это сердце России. Партизанское движение будет тут еще очень сильно некоторое время. От настроений в Москве во многом зависит успех завоевания всей России. Потому построить тут всех в ряд и по команде направить в концлагерь не выйдет. Да и задача так не стоит. Не так ли, рейхсмаршал? – Шахурин перевел взгляд на сына Берия. Кто, как не он, мог знать о донесениях разведки из штаба вермахта? Тот согласно кивнул. Хозяин продолжил:

– А как стоит задача? Сформировать здесь правительство. Со Сталиным никто разговаривать не будет, он дискредитировал себя. А с кем будут? Не с улицы же людей набирать? Правильно, с нами. С детьми ближнего круга. И руки чистые, и авторитет родителей имеется, и знание жизни, и главное – молодость. Желание работать и менять жизнь народа, который уже 20 лет за нос водят. И мы к этому должны быть готовы. Мы должны представить ему наш нынешний состав в качестве «теневого правительства» СССР.