Лариса
Бим Бом примчался в комнату Туманов и, подергивая клешнями от радостного волнения, закружился на скользком полу. Он мелодично поскрипывал, напевая песенку, повествующую о веселой подготовке к Лучезарному Празднику. Глядя на его неуклюжие пируэты, Лариса тайно рассмеялась в ладони.
– Ваза Желаний выставлена в зале Праздника, – сообщил веселый робот, как только сумел остановиться. – Вам выпала честь первой вложить в нее жисстимеры с желаниями. Позвольте стать вашим проводником.
Он с широкой улыбкой поклонился, протягивая девушке клешню.
– Пойдем, – проговорила, все еще смеясь, Лариса и встала с кровати, на которой долго просидела в тоске.
От велянской традиции загадывания желаний накануне Лучезарного Праздника тянуло родным, новогодним. На жисстимерах – деревянных табличках, покрытых бекимусовой смолой, острыми палочками записывали десять желаний – по одному на каждой табличке, и опускали их в ярко раскрашенную глиняную вазу. Праздничным вечером жисстимеры сжигали и стряхивали пепел в окно, развевая по ветру. Жители планеты верили, что хотя бы одно из десяти желаний непременно исполнится.
Лариса скептически относилась к праздничной затее. Искренне удивилась серьезности, охватившей ее в момент придумывания желаний. Сидя на белой каменной скамье возле синей в мелкую белую крапинку огромной вазы, она задумчиво кусала губы. Стоящий рядом Бим Бом держал в клешнях десять жисстимер и металлическую палочку эллеру, похожую на длинную спицу.
“Чего я на самом деле хочу?”
Лариса наблюдала за озорным танцем солнечных зайчиков на изогнутых стенах, расписанных трехмерной панорамой цветущего сада у берега реки. Кружочки лучей оживляли нарисованный сад. Вместе с ними двигались, играли на лету падающие в воду золотистые лепестки маленьких ажурных цветков. Из приоткрытого окна тянуло прохладой.
Лариса вытащила среднюю жисстимеру и взяла двумя пальцами эллеру, стараясь не держать ее как шариковую ручку. Она решительно поднесла палочку к табличке, но кроме точки ничего не смогла изобразить.
“Итак, какое желание будет первым? – задумалась она. – Чтобы все было хорошо? Ну, это слишком расплывчатое желание… Благо для одного существа может оказаться бедствием для другого. А что лучше для меня, я и сама не понимаю. Будем плясать от личных пожеланий. Пожалуй, я хочу следующего:
Чтобы война на Веле прекратилась окончательно и бесповоротно.
Чтобы Эйнар перестал быть таким вредным. Желательно, пусть у него проснется совесть, если он вообще понимает, что это такое, и пусть он навсегда оставит в покое несчастных велян, перестанет вредить природе Велы.
Чтобы Кэм, его семья и друзья остались живы и милый блондин снова работал архитектором, а не военным.
Хочу счастья в личной жизни. С кем-нибудь из моих двоих, точно не знаю.
Хочу домой.
Хочу дамский смартфон. Розовый! Удивительно, но я все еще мечтаю об этом славном гаджете.
Хочу, чтобы Номинобин завалило белым пушистым снегом для ощущения праздника, если предыдущие пункты списка не прокатят.
Жаль, что на жисстимере нельзя писать настоящие пожелания. Робот, наверное, ждет, когда я наскребу на табличке страдания души, чтобы точно выяснить, что я за существо и с какой целью здесь нахожусь. А сочинять десять ложных глупостей неохота”.
– Желаний обязательно должно быть не менее десяти? – поинтересовалась Лариса. – Нельзя загадать одно самое заветное желание, чтобы оно гарантированно исполнилось?
– Нет. Нельзя, – хмуро возразил Бим Бом. – Так принято. Гарантии исполнения нет. Это дань традиции, а не серьезное занятие. Но поскольку вы не принадлежите к велянскому народу, я не вправе вас принуждать к соблюдению местных обычаев. Вы можете ничего не писать на жисстимерах, – после долгой паузы робот протяжно скрипнул и добавил. – Да. Видимо, праздника в этом году не будет. Очень, очень жаль.
– Нет! Ты неправильно меня понял, Бим Бом, – опомнилась Лариса. – Я не против соблюдения велянских обычаев. Мне они даже нравятся. Но я немного запуталась в желаниях. В последнее время моя жизнь стала очень сложной. В ней так много страшного и непонятного, что я разучилась мечтать. Мне трудно поверить в исполнение мечты.
– А вы попробуйте поверить. Тогда ваши мечты и вправду могут исполниться. Напишите о том, о чем приятно думать. Пожелайте того, что вас обрадует.
– Только не смотри через плечо. Договорились?
– Как далеко мне отъехать?
– Лучше в коридор, – указала рукой Лариса и прибавила, испугавшись вызвать ненужные подозрения. – Потом можешь прочесть, что я напишу на жисстимерах. Но пока я хочу ловить желания в одиночестве.
Робот выехал из зала Праздника. Положив дощечку на колени, Лариса начала выскребать в затвердевшей смоле велянские иероглифы. Официальная версия желаний переводилась примерно так: “Чтобы закончилась война. Чтобы Эйнар навсегда отказался от идеи завоевания миров. Чтобы состоялся Лучезарный Праздник. Чтобы в Номинобине выпал снег. И просто хочу стать счастливой”.
Ларису не смутило то, что желаний получилось в два раза меньше положенного. Пусть Эйнар прочитает и задумается хоть ненадолго, если она ему не безразлична вместе с ее неукротимыми счастливыми мечтами.
***
Кэм
Имним рассказывал о жизни своего семейства с начала войны долго и эмоционально. Часто делал широкие жесты, иногда срывался с приглушенного шепота на крик, и Кэму приходилось осаживать его. Вместо того, чтобы постепенно успокоиться в общении, учитель еще сильнее разволновался, перечисляя выпавшие на его долю трудности. Оставив привычный льстивый тон, Имним настойчиво пресекал попытки Кэма утешить его добрыми словами.
Всего раз по пути к озеру Имним разразился хриплым смехом. Они тогда проходили мимо разверзнутой посреди квадратной площади темной дыры, оставшейся от здания Ученого Совета, недавно разобранного роботами. Дыру окружали шесть выжженных пней, их черные головешки торчали из груды осколков декоративной плитки.
– А здесь не мешало бы поставить твой Знак Тоски! – прокричал согнувшийся Имним. – Помнишь свой гениальный первый проект? Тут он пришелся бы весьма кстати! Какой вид открывался бы с берега! Загляденье!
– Конечно, помню, – стыдливо промямлил Кэм. – Тот монументальный кошмар трудно забыть.
Он погрузился в неприятные воспоминания…
День тогда выдался пасмурный. Лекция была скучной и настроение соответствующим.
Кэм сидел у широкого окна, невнимательно наблюдая за плавным движением тонких облаков, выстроившихся шеренгой под туманной серой пеленой. Он клевал носом, опершись подбородком на руки.
Имним заметил отсутствие внимания ученика. Он степенно подошел и, стукнув кулаком по краю проекционного аппарата на столе, отрывисто выкрикнул:
– Господа, предлагаю провести конкурс на лучший проект нового здания Ученого Совета! Первой будет рассмотрена разработка Кэма Таркеши. Прошу вас выступить, господин Кэм.
Кэм растерянно встрепенулся, понимая, что очутился в западне. Вместо контуров здания он шутки ради создал в проекционном аппарате странную скульптуру.
Она была создана из обрывков кривых металлических трубок, а посреди них, как в клетке, находился стоящий на коленях и обеими руками схватившийся за голову юноша. На постаменте виднелась надпись “Знак Тоски”.
Кэм попытался придумать, как спастись из глупого обидного положения, избежать насмешек. Но так и не нашел иного выхода, кроме как показать учителю и другим ученикам нелепое творчество. Оглянувшись на посеревшего от гнева Имнима, нависшего над ним массивной сопящей тучей, Кэм развернул пугающего вида голографическую проекцию, забыв удалить надпись.
Притихший на мгновение зал взорвался оглушительным хохотом. Из всех присутствовавших на лекции не смеялись двое: ссутулившийся бледный Кэм и склонившийся к нему разгневанный Имним. Широкие губы учителя подергивались в сдавленной злой улыбке, а его сурово прищуренные глаза тонули в пухлых щеках.
– Знак Тоски! – громко прочел вслух Имним, выпрямившись и глядя на повисшую в воздухе проекцию чуда архитектурной мысли. – Занятный монумент. Нечего сказать. Только мне интересно узнать, господин Кэм, какое отношение данная уродливая конструкция, олицетворяющая собой грубое нарушение закона художественной гармонии, имеет к зданию Ученого Совета.
– Самое прямое, – выпалил, набравшись мужества, Кэм. – Я считаю нецелесообразным постройку нового здания Ученого Совета. Прежнее достаточно прочное и не требует замены. При условии ремонта илдерсных перекрытий прослужит еще долго. Я предлагаю ограничиться обновлением его внешнего вида, а именно установить на крыше данный монумент. Уточню, что представленный вашему вниманию Знак будет великолепно смотреться со стороны озера Тэминна и станет главным украшением района Желлгера.
– Даже если попробовать согласиться с вашим утверждением, останется непонятным, почему вы дали загадочному монументу такое странное название – Знак Тоски.
– Все очень просто, господин Имним. – Кэм отправил в зал мученическую улыбку. – Ученый Совет не собирается на обсуждение забавных происшествий, а проводит серьезные научные заседания. Простые обыватели считают их скучными и малопонятными. Знак Тоски, как некая доля шутки, будет поднимать настроение уважаемым ученым Совета и случайным прохожим. Всем известно, что хорошее настроение положительно влияет на мозговую активность. На этом основании пользу от установления на крыше здания Ученого Совета изобретенной мною конструкции из трубчатых олнил толеметия считаю научно обоснованной и целесообразной.
Хохот в зале начал понемногу стихать. Имним выслушал по очереди предложения остальных учеников а после занятий подошел к понуро сидевшему Кэму и обиженно проговорил:
– Учтите, господин Кэм. Это был первый и последний раз, когда я оценил ваше безобразие как выполненную практическую работу. Запомните, если вы не начнете старательно заниматься, то несмотря на уважение к вашему отцу, мне придется исключить вас из учебной группы. И еще должен сказать: напрасно вы решили стать архитектором. Страшно представиить, как изуродует облик прекрасных городов такой бездарный творец.
Кэма тогда сильно обидели слова Имнима. Парень еле выдавил скупое извинение вежливости ради. Переживая события того дня заново, Кэм чувствовал смятение.
– Да, глупая была затея со Знаком, – согласился он, продолжая путь.
– Почему глупая?!! Совсем нет, – всплеснул руками Имним. – Жаль, я тогда не замечал, какой ты талантливый…
– Архитектор? – Кэм радостно продолжил его прерванную речь.
– Прорицатель, – сердито возразил Имним. – Не догадался, что ты обладаешь даром провидца. А теперь хожу по любимому с детства городу, смотрю по сторонам. Что же я вижу? Сплошной Знак Тоски! И на каждой улице, и в воде озера, и в небе – повсюду висит передо мной тот страшный символ. Места нет, куда бы не дотянулись его хищные щупальца трубчатых олнил.
– Да, Тэминн стал другим. Неуемная скорбь слышится в плаче ветра, который тревожно стучится в заколоченные окна домов.
– Можешь предсказать, что ждет нас дальше? Когда закончится этот ужас?
– Не могу. Вопреки вашим словам, я не провидец, учитель. Мудрецы, и те не знают, что нас ждет.
– Ты беседовал с мудрецами? – Имним, затрясшись от волнения, вцепился мозолистыми пальцами в мешковину накидки на плече Кэма. – Что они сказали тебе? Отвечай скорее!
– Ничего конкретного старец не сказал, – побоявшись, что нервный собеседник стянет скрывающую оружие накидку, Кэм отцепил его сильную руку. – Он точно не знает, что будет.
– А приблизительно? Мудрецы всегда пророчествуют иносказательно. Прошу тебя, повтори его слова.
– Он сказал: “все должно решиться, когда в Номинобине выпадет снег”.
– Снег! Как интересно! А что должно решиться? Что произойдет? И будет ли произошедшее благоприятно для нас?
– Предсказанное событие либо спасет нас и погубит Эйнара, либо наоборот. Так я понял со слов мудреца. Старец сказал: то, что наступит, когда столицу покроет снегом, будет хорошо или для него, или для нас. Других пророчеств я не слышал.
– Но у нас есть надежда.
– Я бы уточнил, половина надежды, согласно его словам. Но я не верю пророчеству. Старец сбежал в лес, не дождавшись Лучезарного Праздника. Подозреваю, он видел нечто худшее, но скрыл это от нас, чтобы не лишать последней надежды.
Имним замолчал, призадумавшись.
Они взошли на утес, возвышавшийся над берегом озера. Гладкие камешки выступали из-подо льда, белым полотном протянувшегося от обрыва скалы к воде. Их россыпь украшала берег сверкающим ожерельем. Тихий холодный ветер гнал по серой глади озера мелкую рябь. Вокруг не было никого.
– Пожалуй, еще лучше было бы поставить твой Знак Тоски на высоком постаменте, вмонтированном в дно озера, – Имним вернулся к понравившейся теме. – Там бы он смотрелся величественнее. Да и само наше озеро не мешало бы переименовать из Озера Грез в Озеро Скорби.
– Озеро Скорби, – глухо повторил нахмурившийся Кэм. – В настоящее время для него это самое подходящее название.
Имним дружески улыбнулся, заглядывая в глаза ученика.
Ветер усилился, засвистел в ушах, сметая широкий капюшон с головы Кэма и раздувая грубую мешковину накидки. Рябь подросла до небольшой волны, то накатывающей на ледяной пляж, то отступающей. Воображаемый Знак Тоски утонул в мутной серой глубине озера, подсвеченного бледными полосками лучей, протянувшихся от синих облаков.