После занятий короткий отдых и построение на обед. Столовая в том же здании, в подвале, но это вовсе не означает, что достаточно спуститься по лестнице и занять свои места за столами. Нет. Сначала надо выйти на улицу и немного пройти строем, закрепляя навыки, полученные на занятиях по строевой подготовке, да ещё и песню разучить.
Энтузиазму прибавило то, что неведомо откуда пришёл слух, будто вновь набранную роту могут взять в Москву уже на предстоящий военный парад 7 ноября 1963 года.
Занимались старательно, стремились и выправку приобрести и шаг строевой отработать, но нелегко это, ох как нелегко – ноги гудели в конце дня. Вот и замешкался суворовец Николай Константинов, опоздал в строй на обед. Не один опоздал, с ним опоздали ещё три или четыре суворовца. Тут же и первый наряд вне очереди. Каждому по наряду!
Правда, наряд довольно странный. На следующее утро, вместо занятий всех наказанных за опоздание в строй отправили на кухню, где их тут же усадили чистить картошку.
Товарищи вышагивали строевым по два часа в день. Строевые занятия были приоритетными. Командиры понимали, сколько посыплется насмешек со стороны уже истых суворовцев, которые через несколько дней вернутся в училище с каникул. Так что наряд получился своеобразным отдыхом. Никто из наказанных, как выяснилось, премудростями чистки картошки не владел. Разве что Константинов немного. Когда он жил в Старице, старинном районном городке на Волге, что раскинулся на её берегах выше Калинина по течению, то по возвращении из школы приноровился делать картофельные оладьи. Мама научила. Надо было самому почистить картошку, а потом потереть её на тёрке. Но там речь шла о трёх-четырёх клубнях. А здесь?! Здесь нужно было начистить целый бак. Но когда этот бак начистили, принесли ещё один. Словом, может, и легче, чем строевая на жаре – лето выдалось знойным до самого конца августа, – но тоже не рай. Правда, после того, как выполнили задание, нарушителям дисциплины принесли кофе с булочками. Это блюдо было постоянным на втором завтраке в училище. Обязательно какое-то второе, ну там мясо или рыба с гарниром, а потом кофе с булочкой. Булочки же необыкновенные. После четырёх часов занятий каждый суворовец мог проглотить, пожалуй, с десяток таких булочек, которые буквально таяли во рту.
И вот желание сбылось. Труженикам кухни позволили съесть этих булочек столько, сколько душе угодно, ведь не секрет, что такие вот блюда готовятся не тютелька в тютельку по количеству суворовцев, а с хорошим запасом, особенно когда всё училище в сборе.
Выпили штрафники внеплановое кофе, съели нештатные булочки, и их отпустили в роту. Отбыли наказание. На первый раз хватит. А там – построение на второй завтрак. И снова в столовую, теперь уже строем, со своим взводом. И снова после второго блюда кофе и булочка с кофе. Константинов шутил, что совсем неплохо сходить в такой наряд, даже вне очереди.
Кормили в училище очень даже неплохо. Прежде, в домашних условиях, Николай не задумывался о еде. Ну, нравились одно время картофельные оладьи, вот и научился их делать. А так, он даже и вспомнить не мог, чем кормила его мама. Готовила она очень вкусно, но обычно он спешил скорее перекусить, сделать уроки и мчаться на велосипеде к друзьям. Это в Старице, ну а в Калинине и других развлечений было достаточно.
Только в Суворовском и стал замечать, что дают на первый завтрак, что на второй, что на обед, а что на ужин. Естественно, нагрузки не те уж, что дома, а перекусов в течение дня уже не было. Вообще запрещалось что-либо из съестного хранить в прикроватных тумбочках.
Наверное, каждый суворовец-выпускник – бывших суворовцев не бывает – способен воспроизвести примерное меню тех давних лет, когда сам носил суворовскую форму. Первый завтрак – лёгкая закуска, ну там ещё яичко всмятку или пудинг, порция повидла, кусочек масла, чтобы можно было сделать бутерброд, и, конечно, чай. После этого – четыре часа занятий. Конечно, занятия в основном проходили в классах или в спортзале, то есть в помещениях. Но строевая на улице, тактическая подготовка, на которой отрабатывали действия, сначала обычные, за рядового солдата, а затем, за командира отделения, на улице. Огневая подготовка частично в классе – теория, – ну и в тире. В тире учились стрелять из автомата, но только холостыми патронами.
Для выполнения начального упражнения учебных стрельб выезжали на стрельбище гвардейской мотострелковой дивизии, которая дислоцировалась в городе. Стрельбище же и тактические поля располагались за городом, выше по течению, и называлось всё это Путиловскими лагерями. Именно лагерями, а не лагерем.
Одним словом, нагрузка и в обычные учебные дни была достаточной, чтобы человек мог проголодаться. Потому то и делали второй завтрак после четырёх часов занятий.
Затем было два часа занятий и после них короткое личное время, в которое можно было сходить в буфет, потом до самого обеда спортивные мероприятия, участие в секциях, хотя иногда распорядок пересматривался, и сразу после личного времени шла самоподготовка, которая разделялась обедом на две части.
Обед стандартный – закуска, первое блюдо, второе блюдо и компот. Готовили в Суворовском военном училище очень вкусно.
После обеда короткий отдых в тридцать минут – это было определено Уставом внутренней службы, подтверждалось иногда приказами, а потому оставалось незыблемым на все времена. Далее самоподготовка, политмассовое время, в которое проводились комсомольские собрания, устраивались встречи с интересными людьми, ну и прочие мероприятия.
Затем ужин, который опять-таки по блюдам был традиционным, а вот по качеству все приёмы пищи удивительны. Вряд ли каждый, кто учился в училище, мог так питаться в домашних условиях. Тут важно уточнить, что в советское время, особенно в 60-е – 70-е годы никто по поводу разносолов на столе не заморачивался, точнее, большинство советских людей не заморачивалось, а уж тем более всё это было как-то не очень важно в детстве, отрочестве, юности.
Правда, в военных училищах к еде относились с большим вниманием, да и понятно. Уставали ребята на занятиях. Энергии расходовалось много.
Что же касается приготовления пищи, то добрые, достойные подражания традиции стали очень сильными и жизненными.
Автору этих строк приходилось во время очень частых посещений уже не Калининского, а Тверского суворовского военного училища, в котором учился сын Дмитрий, выступать перед суворовцами с лекциями, беседами, доводилось бывать и в суворовской столовой. Как же после встречи не посидеть за столом с командирами. И если в войсках на такие вот посиделки обычно приносили что-то из магазина или буфета, то в Суворовском училище довольствовались тем, что ели суворовцы, и ничего другого не требовалось. Известно, что в условиях армейских с каждой сотни довольствующихся можно безболезненно и без ущерба накормить десять человек.
А тут уж как не отведать именно тех блюд, которые на столе у суворовцев, в детстве хоть этаким образом побывать.
Конечно, всё то, о чём я упомянул в своём отступлении от сюжета, не было ещё известно герою повествования суворовцу Николаю Константинову, точнее, он такие детали не анализировал и о них не задумывался.
Для суворовцев нового набора важно другое.
Вечерами, в личное время, нет-нет да заговаривал кто-то о том, что вот, уже через пару дней приедут суворовцы старших классов. Как-то примут они целую роту новичков, которые влились в строй не с пятого класса, а сразу с девятого.
Володя Корнев успокаивал:
– Ничего страшного. Что нюни распустили? Познакомимся, подружимся.
– А ты читал Куприна «Кадеты»? – продолжал суворовец Наумов, щупленький паренёк, явно робкого десятка.
– Конечно. Как решил в училище идти, первым делом прочёл. Ну и что? Что там страшного?
Николай стал прислушиваться к разговору. Он был начитан, потому что и у мамы и отца библиотеки очень хорошие. Но в маминой библиотеке собрания сочинений Александра Иванович Куприна не было. У отца эти шесть темно-зелёных томов стояли на полке. Но когда гостил в Москве, не до чтений. Ездил то к одной бабушке, то к другой, то к родственникам на дачу. Лето же, конечно, в деревне проводил. Так что не читал. А повесть эта «Кадеты. (На переломе)» особенно и не переиздавалась.
Наумов же не унимался. Стал рассказывать содержание. И картина перед ребятами вставала не очень весёлая.
Слушая о том, каким издевательствам подвергся воспитанник Буланин, главный герой повести, едва переступив порог военной гимназии, ни Наумов, ни остальные ребята, не могли понять причин такого вот тягостного положения младших. Куприн много раз прямо заявлял, что и Буланин, главный герой повести «Кадеты. (На переломе)» или часто ещё употребляется наоборот – «На переломе (Кадеты)», и юнкер Александров, главный герой романа «Юнкера», написаны им с самого себя. А когда просили рассказать военную биографию, тоже предельно точно отвечал, что вся она заключена в «Кадетах», «Юнкерах», «Поединке» и ряде других военных произведений.
В «Кадетах» всё получается так, что увиденное маленьким Сашей Куприным в тогда ещё не кадетском корпусе, а военной гимназии, является пародией на кадетские корпуса. Так ли это? Да, отвлекаясь от сюжета повествования, подтверждаю – действительно так.
И лишь с высоты нашего нынешнего опыта мы в состоянии понять, в чём же дело? Просто мы совсем недавно были свидетелями отчаянных попыток превратить суворовские военные училища в те же пародии, которыми стали в своё время военные гимназии, причём стали не сами по себе и не стараниями командиров и преподавателей, служивших в них, а стараниями тайных врагов России, зараженных разрушительным либерализмом.
Военные гимназии были плодом либеральных реформ военного министра Милютина, действовавшего примерно так, как в наше время действовал его идейный преемник Сердюков. Отличие одно… Милютин имел военное образование, окончил Императорскую военную академию, участвовал в боевых действиях по разгрому Шамиля на Кавказе, получил ранение. Затем был назначен профессором Императорской военной академии по кафедре военной географии и статистики. Ещё во время службы на Кавказе написал «Наставление к занятию, обороне и атаке лесов, строений, деревень и других местных предметов», а позднее «Историю войны 1799 г. между Россией и Францией в царствование императора Павла I». Трудно понять мотивы деятельности заслуженного генерала. Наверное, вмешалась политика, вмешались какие-то силы, воздействовавшие в то время на многих государственных деятелей – не все могли противостоять этим тайным силам, и иные сгибались под их натиском. Не нам их судить после того, как на наших глазах и при нашем молчаливом созерцании был разрушен могучий Советский Союз и разгромлена без войны его действительно непобедимая армия. Сколько времени и силы потребовалось, чтобы её возродить!
Ну а не так давно разрушителем стал известный всем специалист мебельных дел Сердюков. Он в отличие от Милютина службу в армии (срочную) окончил ефрейтором, а затем, до «удачного поворота судьбы» торговал мебелью, и ни к тактике, ни к оперативному искусству, ни тем боле к стратегии отношения никакого не имел. Ничего не понимал он и в Военном образовании. Недаром, придя к власти в армии, тут же сместил заслуженного боевого генерал-лейтенанта Олега Евгеньевича Смирнова с должности начальника управления Военного образования и назначил туда одну их своих «амазонок». Смирнов окончил Ленинградское суворовское военное училище, Московское высшее общевойсковое командное училище, Военную академию имени М.В. Фрунзе, Военную академию Генерального штаба, в которой впоследствии служил под началом генерала армии Игоря Родионова. Сменившая же его мадам командовала не то детсадом, не то яслями, где едва усидела на должности, а потом сразу по-сердюковски взлетела на такой пост. Сия кичливая амазонка, упивавшаяся властью, начала уничтожение суворовских военных училищ. Суворовцев лишили права участвовать в парадах, офицеров-воспитателей – кадровых военных – убрали из училищ. А тем, кто остался там работать, уже в запасе, запретили ходить в военной форме, чтобы «не травмировать души воспитанников». Прислали «дядек» и «тёток» уборщиками, да и много ещё жутких «чудес» натворили. Словом, смердяковцы калечили суворовские военные училища, как когда-то калечили кадетские корпуса милютинцы. «Амазонка» же собирала непрерывные совещания и оглашала премудрости – мол, кормить в училищах только обедами. Завтракать и ужинать суворовцы и курсанты должны дома. Ей возражали, мол, не все же местные, многие ребята из других городов. «Не брать из других городов, – требовала мадам. – Москвичи пусть учатся в Москве, петербуржцы – в Петербурге и так далее. А если в городе нет училища – «от винта». Опытные, убелённые сединами начальники училищ её не устраивали. Началась чистка. Достаточно сказать, что начальником Московского суворовского военного училища она успела назначить своего приятеля физрука не то детсада, не то яслей, который вылетел как пробка из бутылки, едва Министерство обороны возглавил генерал армии Сергей Шойгу.
Ну а что получилось из милютинской реформы, Куприн описал достаточно подробно в повести «На переломе. (Кадеты)».
Словом, выходит, что действия умного разрушителя столь же опасны, сколь и действия разрушителя безумного.
Я могу сравнить обстановку, ярко и безусловно талантливо описанную Александром Ивановичем Куприным с той, что была в суворовских военных училищах, созданных Сталиным. Точнее, мне легче говорить о той, что сложилась в 60-е годы, когда я был суворовцем Калининского СВУ, и в 90-е годы, когда суворовцем Тверского (в прошлом Калининского СВУ) был мой сын.
Суворовцы нового набора ничего этого не знали, а слушали лишь рассказы о тех страстях, которые им доведётся испытать уже в ближайшие дни, когда явятся в училище такие вот Грузовы, что описаны Куприным. Быть может, придётся подставлять головы под «маслянки» – удары по голове сначала концом большого пальца, а потом дробно костяшками всех остальных, сжатых в кулак.
Наумов стал пугать и какой-то ещё совсем неизвестной ребятам «присягой», заключающейся опять же в жестокостях. Тут уж стали и другие рассказывать понемногу. Просачивались из войск слухи. Собираются, мол, старослужащие и вызывают молодого солдата. «Письма домой пишешь?» А тот и не знает, как правильно отвечать. Наугад говорит: «Пишу!» Приговор «старичка»: десять горячих за перегруз почты. И снова вопрос: «Так пишешь домой или нет?» «Молодой» отвечает: «Не пишу!». И снова приговор: десять горячих за непочтение к родителям».
Ну а десять горячих – это у кого и на что фантазии хватит. Ложку раскаляли и били ею по мягкому месту, а то и кружкой, словом, что под руку попадётся.
Ну что тут сказать? О чём могли подумать ребята, которые только что стали суворовцами? Ведь они вливались уже в учебный поток. В училище было две роты выпускных, две роты предвыпускных и одна рота, в которой учились сверстники суворовцев вновь набранной роты.
Причём все роты были ротами «семилеток», такое название надолго укоренилось в связи с начатыми новыми наборами после восьмого класса на три года. Таких суворовцев меж собой окрестили «трёхлетками».
Вот так. Рота из ста человек, причём ещё не сколоченная, не слившаяся в единый коллектив, оказывалась против пяти рот, прошедших, пусть и не очень жёсткие, но и не снившиеся на гражданке огни и воды.
А Наумов продолжал нагнетать.
– В роте нас трудно достать. Здесь командиры. А вот кто попадёт в санчасть, там держись.
Ну что же, оставалось ждать. А так хорошо всё начиналось…