Глава первая В Суворовское… не годен!

Как же всё складывалось хорошо, как же отлично всё складывалось у Николая Константинова до самого вот этого вредного кабинета ЛОР.

Утром они с отцом прибыли в Бауманский районный военный комиссариат города Москвы на медкомиссию.

Всех врачей Николай прошёл довольно быстро и успешно. И вдруг! На всю жизнь запомнил он небольшой чистенький кабинет и женщину в белом халате с отражателем на лбу.

Всё вежливо, всё приветливо: «Откройте рот. Скажите: «А-а-а».

И восклицание:

– Боже мой, какое училище?! Папаша, папаша, вы показывали мальчика врачам? Мальчика лечить надо! Срочно лечить! Гланды-то какие! На море везите, папаша, а не в училище. На море, срочно. В санаторий!

Вот это «на море везите» настолько врезалось в память Николаю, что он даже интонацию запомнил.

Какое ещё море?! Не хотел он на море, хоть и был-то прежде там всего один раз, да и то на майские праздники. В Севастополе был. Он посмотрел на врача и твёрдо сказал:

– Я хочу стать суворовцем. А ангинами никогда не болел.

Он действительно не помнил, чтобы были у него ангины. Так, простуды всякие случались. Но ангин не помнил.

Отец попытался уговорить врача. Ни в какую. Ответ один: нет и всё. Не положено.

И Николай, стараясь как-то воздействовать на врача, тоже что-то твердил о своей мечте. Напрасно, всё напрасно.

Тогда отец сделал самую последнюю попытку. Он попросил сына выйти в коридор и подождать там. О чём он разговаривал, как разговаривал, Николай не узнал, да и что там узнавать, если и это не помогло.

Вышел отец с медкнижкой и показал запись: «Не годен».

Постояли в тихом переулке. Военкомат располагался неподалёку от «Детского мира». А это от дома, что на Покровском бульваре, два шага. Тем не менее приехали на машине. Отец вообще всюду старался ездить, настолько любил сидеть за рулём. Лето в разгаре. Листва уже не ранняя, зелёная, листва уже немного потемнела, стала сочной, июльской листвой. Впрочем, в переулке зелени мало. Асфальт, асфальт, асфальт, с припаркованными кое-где на нём машинами – в основном «Победы», «москвичи», «Волги».

Июль… Чуть больше месяца до вступительных экзаменов, назначенных на середину августа.

1963 год… Год, когда осуществлялся первый набор в суворовские военные училища восьмиклассников в девятый класс. До этого в училище принимали в пятый. И вот такое решение…

Николай Константинов собрался поступать в училище ещё до этого решения. Его хотели, конечно, не без помощи высокого военного начальства втиснуть прямо в роту семилеток, отучившихся уже четыре года, в девятый класс. О, что бы это было!!! Тогда он и представить себе не мог, что! А потому он не обратил особого внимания на то, что всё вот так резко переменилось и поступать придётся на общих основаниях. Главное – стать суворовцем.

Постояли немного у машины. Оба несколько огорчённые. Отец быстрее пришёл в себя и сказал, похлопав Николая по плечу:

– Ну что же. Не судьба тебе стать военным. Много и других профессий интересных. Вот, например, агроном.

У отца появилась этакая мысль с тех самых пор, как он, бросив высокое положение в государственной иерархии, уехал в деревню, чтобы писать роман о колхозной жизни. Таков был в начале пятидесятых призыв партии к литераторам – писать о колхозах и совхозах. Отец работал вместе с колхозниками, вникал в жизнь, и председателя колхоза, и секретаря райкома и, наконец, выпустил роман, взяв в его наименование старое название деревни, хоть и не являющейся главной усадьбой колхоза, но представляющей какой-то сельский культурный центр. В этой деревеньке располагалась Тихо-Затонская начальная школа, в которой Николаю довелось проучиться до второй четверти третьего класса, пока неурядицы сотрясали семью, пока, увы, разводились его родители. Отец и после развода принимал самое живейшее участие в жизни Николая, ну и теперь вот особенно много ему пришлось повозиться, прежде чем добился сначала разрешения втиснуть сына в учебный поток семилеток, а затем, когда состоялось решение о переводе суворовских училищ на трёхлетний срок обучения, включить в число кандидатов, отбираемых военкоматами. Тот первый набор отличался от будущих наборов тем, что мало ещё кто знал о нём, а потому и желающих почти и не было. Все привыкли к тому, что в суворовские училища принимают сызмальства.

Но вот всё сорвалось, и снова возникла идея у отца о профессии агронома. Странная идея. Сам-то окончил Литературный институт и Высшую дипломатическую школу, работал в серьёзных учреждениях, в иностранном отделе газеты «Известия». Рассматривался вопрос и о дипслужбе за рубежом, но он неожиданно всё бросил ради работы над романом о колхозной жизни.

Николай тоже любил деревню. Он любил Москву, где родился и куда стремился всю свою недолгую пока детскую жизнь, и деревню. И очень не любил небольшой районный городок, куда увезла его мама после того, как вышла замуж за главного врача районной больницы. Он несколько раз сбегал к отцу, жил и учился в Москве, потом возвращался в семью матери, а она перебралась в живописнейший приволжский город Калинин. Именно там Николай впервые увидел суворовцев, этих замечательных ребят в потрясающей воображение военной форме. У него даже были среди игрушек – солдатиков – десять фигурок суворовцев.

Слушая мечты отца об агрономической профессии, он никак не реагировал, считая, что это совершенно несерьёзно. Какой агроном?! Только военный путь он видел для себя с самого раннего детства.

В ту пору о предках – ну, таких, как дед по линии матери, – говорить было не принято. Тем не менее Николаю, конечно, рассказали, предупредив о том, что это не для распространения, что его дед окончил Воронежский кадетский корпус и Алексеевское юнкерское училище в Москве, что встретил 1-ю мировую войну штабс-капитаном, командиром роты или даже батальона, а в знаменитом Брусиловском прорыве участвовал уже полковником. Служил в штабе командующего фронтом генерала Брусилова.

В Белом движении не участвовал. Его старший брат – отважный драгунский офицер, награждённый шашкой «за храбрость» – служил после революции в 1-й Конной Буденного и был лично известен Семёну Михайловичу как дерзкий и отважный кавалерийский командир. Он и братьев своих привлёк к службе в Красной армии. Правда, сам после войны сменил профессию: окончил Медицинский институт, а затем неожиданно занялся гомеопатией и стал весьма и весьма популярным в довоенное время гомеопатом.

Но вовсе не эта часть родословной оказала решающее значение на выбор профессии. Отцу вскоре после того, как он вошёл в литературу со своим первым романом, достаточно высоко оценённом, довелось работать с Михаилом Александровичем Шолоховым. Так вот именно Шолохов однажды сказал: «Отдай Николая в кадеты!»

Сразу никто не обратил внимания на особенность совета, на то, что Шолохов сказал «в кадеты», а не «в суворовцы». В ту пору тайны биографии Шолохова были под большим запретом. Но вот его совет сыграл роль. И когда Николай как-то обмолвился, что хочет стать суворовцем, отец сразу начал действовать, тем более Шолохов не просто так сказал, но и помог обратиться к тому, кто способен был принять необычное решение – определить в суворовское военное училище вне всяких правил, в роту, уже отучившуюся четыре года.

Узнав о том, что можно поступать в училище на общих основаниях, отец сказал Николаю:

– Тебе повезло. Просто удивительно повезло. Именно в этом году открывается набор в девятые классы трёх суворовских училищ. В Казанское, но там французский язык, в Калининское, но там английский. А вот Свердловское суворовское как раз для тебя.

Дело в том, что Николай Константинов начал изучение языка в районном городке, где преподавали только немецкий.

Что ж, Свердловское так Свердловское. Тогда он ещё и понятия не имел, каково учиться вдали от дома. Впрочем, ребята же учились и учатся, причём учились до той поры вдали от дома с раннего возраста, поступая в СВУ после четвёртого в пятый класс.

Быстро оформили все необходимые документы. Казалось, рукой подать до исполнения желания.

Много говорили с отцом о военной службе. Отец часто повторял, что армия – это государство в государстве. Если туда приходишь не на срочную службу, а на всю жизнь, накрепко связав её со службой офицерской, то как бы перестаёшь себе принадлежать. Но государство за это тебя не забывает. Государственный человек – государственная забота.

И Николай уже чувствовал себя вот таким государственным человеком. Он представлял себя в суворовской форме, такой необыкновенно красивой.

И вдруг всё это оказалось несбыточным, рухнули все мечты. И из-за чего? По какой причине? Причина казалась ему какой-то нереальной, несуществующей.

Как же так?! Столько разговоров, столько надежд! Он уже видел себя в этой удивительной военной форме с такими замечательными алыми погонами и алыми лампасами на брюках. И вдруг…

– Я хочу быть суворовцем, – твёрдо сказал он отцу.

Отец посмотрел на него с некоторым удивлением. Обычно сын не высказывался столь резко и твёрдо, он старался быть мягким, прислушивался к старшим. И вдруг:

– Делай что хочешь, – повторил Николай. – Неужели ничего нельзя сделать с этими гландами? Я ведь действительно совершенно здоров!

– Эта дама, врач военкомата, рекомендовала вырезать гланды.

– А успеем? Это же долго – больница.

Отец усмехнулся:

– По её мнению, время здесь ни при чём – в училище путь и так и этак закрыт. Так что все её советы, – отец махнул рукой, – ни к чему не приведут. Сказала ещё что-то о прижигании. Это быстро. И в больнице лежать не нужно.

– Так давай…

– Но это больно. Прижигать.

– При чём здесь – больно, не больно. Давай прижжём! – воскликнул Николай.

Решать что-то действительно надо было очень быстро. Все этапы прохождения документов расписаны по дням. Рассмотрение заявлений в райвоенкоматах, затем медкомиссия. После этого документы направляются в городские или областные военкоматы. Ну а оттуда уже после мандатной комиссии, на которую кандидаты в суворовцы не приглашаются, документы уходят в суворовские военные училища, а уже затем райвоенкомат получает подтверждение о приглашении кандидата в суворовцы на вступительные экзамены.

Как же не выбиться из графика, если на медкомиссию дано всего несколько дней?

– Ну что ж, едем домой. Мне нужно сделать несколько звонков… – сказал отец. – Буду выяснять, что делать.

Как это удивительно читать нынешнему поколению! Чтобы сделать несколько звонков, нужно ехать домой. По телефону-автомату много не обзвонишь. Не очень удобно это. А мобильных не только не было – о них не слыхали даже.

Когда вернулись домой, отец сел за телефон. Поднял всех, кто как-то связан с медициной. И наконец, поговорив с кем-то из знакомых больше, чем с другими, сказал:

– Не передумал? Нет? Тогда собирайся, едем.

Больница была неподалёку от Пушкинской площади в черте Бульварного кольца.

Поднялись на четвёртый этаж, кого-то спросили, кого-то подождали. Наконец им указали кабинет и сообщили:

– Вас вызовут.

Вызвали. Вошли вместе с отцом. Николай огляделся. Большой просторный кабинет, окна разделены лишь небольшим угловым простенком. Широкие окна. Светло. Посреди комнаты кресло. Рядом столик с хирургическими инструментами, от одного взгляда на которые мурашки по коже.

– Ну-с, и что привело к нам? – спросил мужчина средних лет, с бородкой, как у Георгия Александровича – врача, за которого вышла замуж мама Николая после развода с его отцом.

Врачи часто бывали в то время похожими друг на друга вот из-за этих чеховских бородок. Отдалённо, но похожи. Во всяком случае, врачи, более старшего возраста, не выпускники-юнцы.

Отец стал объяснять.

– Так вам рекомендовали прижигание.

– Не то чтоб рекомендовали, но сказали, что это один из возможных вариантов лечения.

– Болезненная процедура. Очень болезненная. И наркоз не предусмотрен.

Врач сделал паузу и внимательно посмотрел на Николая, словно испытывая его этим взглядом. Затем спросил:

– Будешь терпеть? Не боишься?

Николай ответил уверенно:

– Не боюсь!

– Очень хочешь стать военным?

– Да, хочу. Помогите, если можете, – попросил Николай. – Придумали в военкомате, что горло плохое. А чем оно плохо? Делайте всё, что нужно. Я выдержу!

– А вот это мы сейчас и посмотрим, что там с горлом. Правда, ведь моё мнение тут ничего не стоит. Они сами с усами там.

Николая усадили в кресло, напоминающее стоматологическое. Конечно, оторопь взяла, не без этого.

И опять пошло: «Открой рот, скажи: «А-а-а!»

– Н-да, – проговорил врач. – Ничего уж такого плохого не вижу. Но лечить надо, причём не обязательно этими всеми живодёрствами. Есть много всяких способов…

– Извините, но мне нужно сегодня, сейчас же. Иначе и лечить надобность пройдёт. Сам вылечусь, закалкой.

– Ух ты какой молодой человек! Решительный. Быть тебе командиром. Ну что ж, коли так, приступим.

Врач взял какой-то прибор, напоминающий паяльник, включил его, подождал. Сказал:

– Откройте рот, молодой человек.

Сестра моментально заложила кусочки ваты, а врач сказал:

– Сейчас немного жареным мясом запахнет. Не бойтесь. Так и должно быть.

Было больно, очень больно, искры сыпались из глаз, но Николай терпел, сидел, не шевелясь. И действительно пахнуло палёным мясом…

– Ну, вот и всё! – сказал наконец доктор. – А теперь домой. И лежать! И молчать, ни слова не говорить. Должно поджить немного. Время необходимо для этого.

Он ещё о чём-то предупреждал, к примеру, что есть и не пить тоже некоторое время не стоит. Но Николай не слушал, он сосредоточился на борьбе с болью. Он думал о том, поможет или не поможет то, что сделали в этом кабинете.

Поблагодарили, вышли.

Это с мамами рекомендации врачей выполняются. С папами не всегда.

Вот тут, ну прямо как очередное испытание.

Очередь кружилась на площадке, но ведь площадка была с той стороны бульвара, по которой машины шли к метро «Кировская», а Николай с отцом ехали к Покровскому бульвару, который начинался после Чистопрудного.

Очередь заметили. Как не заметить. Счастливые покупатели спешили оттуда в разных направлениях с пакетами и авоськами, доверху набитыми особым дефицитом советского времени – воблой. Отец остановил машину, вышли и оказались в хвосте вьющейся по площадке очереди.

Стоять нужно было долго. А Николаю предписали лежать.

– Ты, наверное, иди домой, пусть бабушка тебя уложит, – сказал отец. – Досталось сегодня.

Николай замотал головой, прошептал едва слышно, ощущая боль в горле при каждом слове:

– Нет, буду стоять!

Словно всем ветрам назло! Он стремился к испытаниям, а они не отпускали его.

Стояли довольно долго, но Николай никак не хотел уходить. Наконец снова сели в машину, сделали ещё один круг, развернувшись у станции метро «Кировская», и вскоре оказались во дворе дома.

Бабушка уложила Николая отдохнуть, а отец уехал по каким-то делам. Лежать-то Николай лежал, да вобла дразнила его. А запах! Запах на всю комнату! И не удержался. Почистил и съел одну рыбёшку.

Вот тут-то и началось. Солёным по ране… Даже слово сказать было больно.

Утром снова отправились в военкомат.

Зашли в кабинет. Та же врач с удивлением спросила:

– Что ещё нужно от меня? Я же всё объяснила.

– Вот, – сказал отец, – заставил прижигание ему сделать.

– Когда же успели?

– Вчера, сразу от вас в больницу.

– И вы привели его в таком виде?! Вы с ума сошли. Мальчику лежать надо. После операции.

Николай с трудом проговорил:

– Посмотрите, доктор, пожалуйста.

– Что я посмотрю? Что я там увижу? Там сплошная рана.

Она всё-таки посмотрела, ещё раз пришла в ужас и снова стала возмущаться. Сказала:

– Напрасно. Ничего не меняет. Я не могу изменить заключение.

– Ну что? – спросил отец, когда они вышли на уже знакомый переулок. – Придётся обратиться к тому человеку, который нам посоветовал затеять всё это. Теперь у меня есть твёрдый аргумент.

– Какой же? – всё так же с трудом произнося слова, спросил Николай.

– Твоё упорство. Не ожидал такого от тебя. Вчера мне страшно было, когда прижигали. А ты хоть бы что. Молодец.

В последующие дни отец кому-то звонил, что-то выяснял. Наконец посадил Николая в машину, и они отправились на Фрунзенскую набережную, в то огромное здание, что возвышается напротив Парка культуры и отдыха имени Горького.

Николай остался в машине. Ждать пришлось очень долго. Отец отправился к начальнику управления военно-учебных заведений Сухопутных войск.

Это был единственный вариант. Пока решали вопрос с медициной, документы остальных кандидатов в суворовцы уже прошли несколько инстанций и, наверное, находились в училищах. А вот документы Николая так и не были готовы – не пропускала их подпись лор-врача – «не годен».

Наконец отец появился. Был он явно доволен беседой.

– Ну, поздравляю. Первый этап пройден.

– Ура! – воскликнул Николай и тут же схватился за горло.

Боль ещё полностью не прошла. Тем не менее он спросил:

– Почему только первый?

– Впереди ещё одна медкомиссия. В училище. Но и это не всё. Конкурсные вступительные экзамены.

– Подготовлюсь. Сдам. Главное, прошли здесь. Когда ехать в Свердловск?

– Вот тут для тебя сюрприз. Поедешь не в Свердловск.

– А куда же?

– Генерал-лейтенант Белозерский посмотрел твоё личное дело и увидел, что мама у тебя в Калинине. Сказал, что в Калинин и направим.

– Но там же английский?

– Генерал пояснил так. Мы, мол, нестойких родителей пугаем Свердловском. Многие документы забирают. Значит, не сильно хотят. А тут, вижу, парень твёрдо решил. Я подтвердил: куда уж твёрже. Одним словом, с немецким языком в Калининское суворовское тоже берут. И предупредил генерал – экзамены, нужно сдать экзамены. При мне ему звонили из Свердловского, кажется. Видимо, докладывали об отборе кандидатов. А он им, мол, сирот надо, конечно, брать, но сироты войны уже к нам не приходят. Идут сейчас те, кто родился в конце сороковых. Знания, твёрдые знания! Вот главное. А вот тут безжалостно – двоечники как балласт. Преподавателей отвлекают и мешают заниматься с сильными ребятами.

Всё это сразу как-то впиталось в сознание. Подготовка к экзаменам.

– А какие предметы сдавать?

– Русский язык – изложение, кроме того, математика, физика и иностранный язык, то есть тебе сдавать немецкий. Ну и физподготовка.

– А что по физподготовке?

– Сейчас посмотрим… Отжимание, подтягивание, стометровка.

– Понятно. Будем готовиться.

– Предписание и проездные выданы. В училище прибыть 15 августа.

– Отлично. Есть время подготовиться.

– Завтра едем в деревню, – решил отец. – И так в Москве засиделись.

Только узнав, что направлен в Калинин, Николай задумался о том, как бы поехал в далёкий Свердловск? Но он не знал, да и не мог знать, что в тот день произошло не просто перенаправление из одного училища в другое, в тот день произошло в его жизни что-то гораздо более важное. Произошло событие, которое в дальнейшем отразилось на его судьбе и окончательном выборе профессии всей его жизни, да и не только профессии. Именно в тот день было положено начало определения вектора поведения, вектора жизни. Но об этом читатели узнают, пройдя с героем все этапы его пути.

Отец ещё в середине пятидесятых ушёл на творческую работу. Как писатели говорят, «на вольные хлеба». Члены Союза писателей СССР имели такое право. Они не ходили на службу, они всё своё время сосредоточивали на создание произведений советской литературы. В первую очередь художественной литературы. Поэтому деревня, где он построил щитовой дом, была как бы местом его постоянной работы.

Загрузка...