«Во имя Отца, Сына и Святого Духа».
Маргарита механически бормочет «Аминь» и садится на скамью, положив руку на руку. Священник поворачивается, берет распятие, быстро, на секунду, поднимает вверх, а затем кладет на кафедру перед собой. Маргарита задается вопросом, сколько раз он уже проделывал это и как ему удается продолжать в том же духе. Похороны всегда нагоняли на нее тоску. Она знает, что для некоторых людей это событие недели, своего рода приключение, такое же, как поход к парикмахеру или визит медсестры. Но Маргарите всегда претило такое отношение к смерти. Она уже встречалась с ней и не хочет, чтобы эти встречи вошли в привычку.
Она пришла только потому, что это была Жанна, никакие другие похороны ее не интересуют. Пусть себе умирают, это не ее дело. Она не хочет становиться похожей на всех этих стервятников, которые только и ждут смерти кого-то из близких, чтобы встретиться и втихаря поздравить себя с тем, что не оказались на его месте. Чувство собственного достоинства дороже развлечения на полдня.
Церковь почти пуста, и ей требуется несколько секунд, чтобы понять, что она здесь самая старшая. И что здесь нет ни одного мужчины. Ничего удивительного, но она не может не отметить этот факт. Как давно она не видела мужчину своего возраста, размышляет Маргарита, усаживаясь в последнем ряду полупустой церкви.
В унисон с остальными она повторяет «Бог есть любовь», ведя указательным пальцем по тексту брошюрки, которую держит в правой руке. Она согласна пропеть несколько молитв, скорее для того, чтобы не слышать остальных, чем из искренней религиозности. Она никогда не верила ни в какого Бога, но прекрасно понимает, что могла бы верить во что-то другое, если бы жизнь сложилась иначе. Так что вся эта благочестивая духовность ее не очень трогает.
Жанна хотела, чтобы ее похоронили в деревне в часе езды от Парижа, о которой Маргарита никогда не слышала. Определенно, до последнего часа невозможно по-настоящему узнать человека, сказала она себе, когда под ее туфлями захрустел гравий церковного двора. Сегодня рано утром она села на пригородную электричку, затем взяла такси, которое довезло ее до маленькой церкви рядом со скромным кладбищем. Это был очень живописный уголок, и, возможно, не так уж удивительно, что Жанна выбрала именно его. Ей всегда нравилось быть в центре внимания, а на парижских кладбищах конкуренция чересчур жесткая. Здесь же нет ни Далиды, ни Бальзака. Только булочник, семейный врач, учительница. Возможно, Жанна надеялась однажды оказаться на картине какого-нибудь случайно заехавшего сюда художника. Своего рода ставка, сделанная с того света.
Маргарита попросила таксиста подождать на стоянке, пока будет длиться церемония, и плевать, если это обойдется в целое состояние. Ни за что на свете ей не хотелось бы застрять здесь, в этой деревне, где население кладбища уже давно превысило количество учеников в школе. Она с радостью забрала бы у него ключи, чтобы быть уверенной, что он не уедет, но понимала, что водитель, скорее всего, не согласится. Поэтому Маргарита нехотя вошла в церковь, несколько раз обернувшись, чтобы поймать его взгляд. Но он уже опустил голову, погрузившись в телефон.
Церемония прошла без заминок. Маргарита почувствовала некую отлаженность процедуры и ее логическую последовательность. Священник держал в одной руке чашу с водой, в другой – кропило. Он обрызгивал гроб святой водой с той же легкостью, с какой, должно быть, окроплял младенцев во время крещения. Жизнь где-то прекращалась и начиналась в другом месте. Именно в этот момент Маргарита вышла из церкви, впервые за весь день помолившись – чтобы такси все еще было на месте.
Маргарита уже давно состарилась, но смерть Жанны – это другое. Это в некотором смысле точка невозврата. В машине, которая везет ее домой, она понимает, что старость только что получила новое определение: теперь это – одиночество.