Тревожно и навязчиво дребезжит школьный звонок. Сегодня, как никогда, вся жизнь замкнута на этот звук, отмеряющий куски отпущенного времени сорокапятиминутками уроков и пятнадцатиминутками перемен, которые вошли, въелись в самую кровь, в плоть, в душу, без которых уже и жить-то никак невозможно… А вдруг придется привыкать? А ведь рано или поздно придется, как не крути! Так почему не сейчас? Пожить для себя… тем более, если верить врачам, то недолго и осталось. Для себя? А как это? Как это делается-то, а??? Не умею ведь… Так за всю жизнь и не научилась… Всё – ради мамы, ради дочери, ради школы… И что? В итоге – что? Тотальное одиночество. Алла Николаевна стоит у окна на лестнице между этажами, запертая в вакууме своего отчаяния, между адом и раем, между землей и небом. Слезы непроизвольно льются из глаз, неудержимо, безнадежно, солоно и горько.
Однако, класс ждет, и нужно туда идти. Алла Николаевна, позволив себе хлюпнуть носом в последний раз, тщательно вытирает заплаканные глаза и решительно шагает по ступенькам вверх, преодолевая внутреннее сопротивление, быстро минует опустевшую рекреацию и, прислушиваясь к шуму в своем брошенном на произвол судьбы классе, помедлив, останавливается в проеме двери, наблюдая. Ребята, пользуясь кратковременной свободой, снуют между парт, смеются, играют в гаджеты. Но вот, Милка, подняв глаза, видит Аллу Николаевну в дверях, и по классу летит шепоток: «Училка, училка пришла, смотрите, училка!» Суетливое броуновское движение, мгновение – и все уже сидят на своих местах, в ожидании. Алле Николаевне ничего не остается, как сделать еще один шаг вперед, войти в класс и закрыть за собой дверь. Словно в клетку со львами. Соберись, тряпка, ты же здесь укротитель! Соберись и иди…
– Я тороплюсь, Алла Николаевна!… Правда-правда тороплюсь!
Алла Николаевна оборачивается на крик. Мечта всех парней по имени Вика Королёва. Нарядная, словно подружка невесты. Красотка медленно ковыляет по коридору на высоченных каблуках, аккуратно перебирая тонкими ножками.
– Туфли новые, не привыкла еще!
– Королева, ты уже с дискотеки или только собралась?
– Алла Николаевна, бегу!
Алла Николаевна покорно ждет, пока Вика одолеет коридор. В классе Милка, не слышавшая их диалога, недоумевает.
– Чего это с училкой? Застыла в дверях и молчит… Может, урок отменит?
– А я в одном кино видел, что когда так затихают, то в монстра превращаются!
Это произносит Зеленка свистящим страшным шёпотом и внезапно хватает Милку сзади за шею. Та со страху истошно визжит, после чего, лупит Зеленку по рукам, под радостный хохот одноклассников.
– Вон, смотри, одна уже в зомбака превратилась! Держись от нее подальше, это заразно, – подхватывает Шило, указывая на девочку, одетую в вычурные готические одежды и театрально загримированную.
«Готка» и ухом не ведет и, даже не оборачиваясь, поднимает руку вверх и показывает «фак» насмешникам. Но на сей раз впустую – явление классу разодетой Вики Королевой отвлекает от нее внимание. Милка оборачивается к Шиловскому.
– А вот и сюрприз, Шило! Вау, Викусь! Поздравляю, круто!
Вика победно шествует по проходу между партами, словно манекенщица по подиуму, собирая восхищенные взгляды парней и завистливые – девчонок. Непринужденно покрутившись у своего места, чтобы все могли оценить великолепие ее нового наряда, Вика не торопится сесть за парту. Прежде она подставляет щечку для поцелуя своему постоянному ухажеру, другу и покровителю Шиловскому и лишь после того усаживается. Вика собирается продолжить разговор с Милкой, Шилом и Зеленкой о своей неотразимой красоте, но Алла Николаевна, доселе терпеливо наблюдавшая эту сцену, решает прервать поток восторгов.
– Здравствуйте! Мы начинаем урок…
Однако Шиловский, гордый за свою подругу, еще не успокоился.
– Зая моя! – басит он нежно на весь класс и, обняв Вику сзади, целует ее в шею, отчего Зая жмурится как довольная кошка – вот-вот замурлычет.
Слегка смущенные их слишком откровенными нежностями Зеленка и Гуся наперебой пытаются острить.
– Зайка моя, я твой тазик!
– Ф-у-у-у! Королёва, ты что, в цирке задержалась? Тебя со вчерашнего дня клоуны с арены не выпускали?
Верная Милка вступается за подругу.
– Темный ты Гуся! Это же тренд!
– Я не поняла? Вы ничего не перепутали? Здесь урок истории или цирк, а может зоопарк? Или кунсткамера? Никто разве не учил вас вставать, когда учитель входит в класс? За десять лет вы это не усвоили?
Алла Николаевна пытается сдержать рвущийся наружу гнев. Как угодно, но нельзя сейчас давать себе волю. Господи, дай терпения…
– А мы тут учителя не заметили!
«Чума» – он и есть чума. Не зря прозвали. На всю школу чума… отпетый. Нельзя дать ему сегодня вывести себя из равновесия. Никак нельзя…
– Петров, не начинай, пожалуйста, а? Всем известно, что твоим воспитанием явно некому заниматься. Вставайте! Я долго ждать буду? Ну, живо, живо!
Класс лениво встает. Гуся пытается слегка смягчить хамскую выходку Чумы.
– Чума попутал, Алла Николавна… Мы-то вас заметили, но в глазах зарябило от серо-буро-малинового Зайкиного тренда.
– Эй, кому Зайка, а кому Виктория Алексеевна!
Королева вовсе не сердится, она лукаво улыбается Гусе. Зубрила оборачивается с первой парты и цедит сквозь зубы: «Хватит понтов, достали уже! Ты хоть день можешь без показухи прожить?» Но Вика мгновенно парирует: «Зубрила, расслабься, я просто забыла у тебя разрешения спросить!» Под шум аплодисментов мужской половины класса она горделиво улыбается, хлопая накрашенными ресницами. Гуся посылает ей воздушный поцелуй, в ответ же видит кулак Шиловского. Чума, между тем не успокаивается.
– А что еще вам про меня известно? – он сверлит Аллу Николаевну презрительным взглядом и рот его кривится от злобы.
– Заткнись уже Чума, все знают, что ты – чемпион по тупорылости!
Чума показывает крикнувшему это Зеленке кулак, тот отвечает тем же, класс веселится – любят они площадные развлечения. Что угодно годится, только бы оттянуть начало урока. Стараясь не обращать на них внимания, Алла Николаевна поворачивается к доске, и видит надпись «Училка – ТП». Вот бы взять их всех и застрелить нафиг. Но – нечем. И нужно держаться. Нужно выстоять, вытерпеть. Она быстро стирает похабщину с доски и оборачивается к своим мучителям с совершенно непроницаемым лицом.
– Итак, тема сегодняшнего урока: «Российская Федерация: поиск пути развития с 1991 года». Кто из вас что-нибудь знает об этом периоде?
– Провал в анал! В смысле – полный провал идеи СССР!
– Ну, ты загнул, Гусятина! Прям, стихи…
– Какие глубокие познания, Гусько… Хотя, по-существу, прав…
– О-па, Гуся прогнулся под училку… Зачёт!
– Тогда шмоток нормальных не было!
Зая хмурит хорошенький лобик, и на лице у нее написано искреннее сострадание к барышням эпохи перестройки, вынужденным ходить в неэстетичных обносках и лохмотьях. Масяня демонстративно закатывает глаза.
– Кто о чем… А Королёва о прикиде…
– А что, правда… Мне мама рассказывала…
Симпатичная рыжеволосая пышечка по кличке «Панда», увлеченная кулинарка, выкрикивает с места.
– Талоны были! На еду и еще на что-то… На мыло что ли? Моя бабушка собирала водочные талоны и меняла их на сахар.
– Ну и дура твоя бабка! Водку на сахар! – Чума выразительно крутит пальцем у виска.
– А что такого? Она – варенье варить… – обижается Панда.
– Все верно, талоны были, молодец… Что еще?
Алла Николаевна оглядывает класс, но все молчат, а Готка демонстративно игнорируя урок, что-то рассматривает в своем планшете.
– Сизова, а ты что об этом знаешь? Отвлекись от картинок, удели внимание классу. Сизова, я к тебе обращаюсь!
– Эй, гробокопательша, пискни из могилы!
С этими словами Чума запускает Готке в голову учебник, но промахивается и книга, чуть не выбив стекло у портрета Михаила Горбачева, с шумом падает на пол. Готка невозмутимо поднимает голову, смотрит на Чуму, затем медленно возводит руку, всю сплошь в цепочках, вверх и показывает Чуме «фак».
– Я – Мортиш, а не Сизова. Варенье меня не интересует – любая еда это лишь возможность пополнить энергетический запас. А из чего он возьмется – это пофигу.