В последнее время мне снятся странные сны. Я вижу солнце – яркое, горячее, швыряющее во все стороны потоки слепящего света. В наших подземных залах такого света никогда не бывает.
Еще мне снится трава – редкая, жухлая. И деревья, чьи листья зеленее самого отборного малахита.
Иногда я грежу наяву. Когда матушка по утрам заплетает мне косу, мне чудятся другие руки – грубые, мозолистые, но при этом ласковые и осторожные. И голос. Высокий, женский.
«Не вертись, Танюшка. А ну как дерну за волоса? Чай, больно-то будет…»
Вчера в медной комнате мне показался смутно знакомый мужчина. Светлые волосы, широкие, чуть ссутуленные плечи… Обернулся ко мне, сверкнул голубыми очами.
«Памятка ты моя…»
И сразу пред глазами встала бревенчатая изба, у стены – широкая скамья, на скамье – шкатулка из шелкового малахита, а в ней каменья да уборы всякие – один в один, как мои, которые я больше прочих надевать люблю.
Высокая, очень худая женщина убирает эту шкатулку в голбец. Но я-то знаю: когда она с братьями отлучится из дому, уборы можно будет достать и вдоволь наиграться…
Эти странные грезы мне хотелось обсудить с матушкой. Как-то вечером, когда в одном из верхних залов мы растили яшму и аметист, я задала ей вопрос:
– А что, матушка, правду ли говорят, будто все Хозяйки медных гор были когда-то людьми?
Мать в ответ печально улыбнулась:
– Кто говорит, доченька?
– Ящерицы. Камни. Песок. Все говорят.
– Никак видения у тебя были, дитятко?
– Были, – кивнула я, оставляя работу. – Я видела землю – самую поверхность. Отца видела и мать. Родную мать. А еще шкатулку из малахита, а в ней бусы мои и колечки.
– Помню я этот ларец, – кивнула матушка. – Я его Степану, отцу твоему, за услугу одну подарила.
– Шкатулка-то непростая была, маменька?
– Что ты, доченька. Самая что ни на есть обыкновенная. А вот каменья в ней лежали чудесные. Много столетий назад эти каменья меня саму в гору привели. Их мать-земля такими сотворила, чтобы они впору лишь той женщине были, которая способна следующей Хозяйкой стать. Знаешь, дитятко, я, когда отца твоего увидала, сразу поняла: от этого мастера будущая Хозяйка народится. Дочкой она ему будет, внучкой иль правнучкой, то мне было неведомо. Пришлось за его семейством приглядывать. А что делать, доченька? Я давно уж не молода. Подойдет время, призовет меня мать-земля, стану я малахитовой глыбой. Надо горы на кого-то оставить, им без пригляда нельзя. Искусство, опять же, каменное преемнице передать. То-то радость была, когда волшебные уборы Степановой дочке впору пришлись! Как вступила ты в юные годы, я в ваш дом бродячей рукодельницей пришла. Помнишь, иль нет, дитятко? Отец твой тогда уж покойником был, а ты с матерью да двумя братьями жила. Я, пока в избе вашей гостила, тебя шелками вышивать научила. А еще пуговку стеклянную дала – чтобы связь держать, пока камни тебя ко мне не приведут.
– Помню, – кивнула я. – Там еще заяц был – боярин Турчанинов. Замуж меня звал, сулил в малахитовой палате царицу показать. Я в той палате к малахитовой колонне прижалась и к тебе перенеслась. Одного не пойму, матушка. Отчего эти видения ко мне приходить стали? Я ведь много лет о земной жизни и не вспоминала.
– Это, дитятко, подарок тебе от матери-земли. Прежде чем новая Хозяйка получит власть над камнем, она ей на короткий срок память возвращает, чтобы та через видения свои с прежней жизнью простилась. Я тебе, доченька, знания да умения свои передала. Раз память к тебе вернулась, значит, не сегодня-завтра придется мне уйти на покой, а тебе – силу горы перенять.
– Матушка…
– Ты спорить-то не вздумай. Это закон, и стоит он в горах испокон века. Однако ж есть у закона одна оговорка. Вспомнив земную жизнь, может будущая Хозяйка заново к ней вернуться. Может выйти на волю, да к людям податься.
– А горы, матушка? Кто за ними станет следить? Старая хранительница?
На губах матери появилась печальная улыбка.
– Нет, доченька, – покачала она головой. – Та хранительница всё одно малахитовой глыбой обернется, а гора совсем без Хозяйки останется. Пропадут в ней тогда все камни-самоцветы, все руды пропадут, останется одна пустая порода. Ну, так что, доченька? Как решишь поступить? Тут останешься или к людям поднимешься?
Я усмехнулась, повела плечом.
– Что мне люди, матушка? Я среди них с рождения чужой да одинокой была. А среди камней мне хорошо. Значит, среди них я и останусь. Не зря же ты столько лет науке своей меня обучала? Горе без пригляда нельзя, у нее должна быть Хозяйка. Верно, матушка?