Хромой спартанец шел на войну. «Зачем ты идешь?» – «Я иду не бежать, а биться». Слепой спартанец шел на войну. «Зачем ты идешь?» – «Чтобы притупить собою меч врага». Старый спартанец шел на войну. «Зачем ты идешь?» – «Заслонить молодых».
Московский февраль состоит из двух слогов, семи букв, шести звуков, бродячих ветров и ненормированного количества холода.
Сашка позвонил, когда Рина переходила дорогу. Рина так задубела, что не понимала: она ли уворачивается от машин или машины от нее. Электронный термометр на остановке показывал – 19. Ну а ботинки, разумеется, осенние, шапки – так и вообще нет. Мысль одеваться по сезону всегда посещала Рину с большим опозданием, когда указанный сезон уже проходил. Выскочишь на крыльцо ШНыра – вроде нормально, не холодно. Да только уже на полдороге к станции чувствуешь себя погруженным в жидкий азот.
– Ты на месте? – спросил Сашка.
– Вроде да, – лязгнула зубами Рина.
– Молодец! Что ты видишь?
– Как ча? – Рина сама не заметила, что начинает «чакать», как Макар. – Ну это… перекресток Ломоносовского и как его там…
– Правильно! Пожарную машину на памятнике, которая нерпи заряжает, уже видно?
– Нет.
– А… ну да! Ты же с другой стороны идешь… Рынок слева есть? Павильончики? Магазины? – Сашка был деловой, как десять кило колбасы. Рина даже рассердилась на него. Еще бы – сидит сейчас в ШНыре, в тепле, и командует.
Рина оглянулась.
– Рынок есть.
– Отлично! Ты почти на месте!.. Предпоследний ориентир: трамвайные пути.
Рина попыталась увидеть пути, и тут ее оглушило истеричным звонком. Она отскочила из-под носа у проносящегося трамвая. Водитель жестами показывал ей, что он о ней думает. Мысли были самые противоречивые.
– Чего такое? – не понял Сашка.
– Ничего… Пути нашла.
– Умница! Вся в меня! – похвалил Сашка. – А голос почему такой невеселый?
– Чтоб ты не догадался, как сильно я рада!
– А… ну да!.. Теперь последний ориентир: киоск для продажи проездных.
– Есть такой!
– Смотри прямо над ним! Что ты видишь?
– Столб.
– Правда, столб? – обрадовался Сашка. – А пластиковый вазон с искусственными цветами на столбе висит?
– Ну.
– Высоко от земли?
– Метра три с половиной.
– Во! – обрадовался Сашка. – Он самый! Полезай теперь туда и сунь руку в вазу! Там для тебя записка!
– А на словах нельзя?
– Нельзя! – таинственно отозвался Сашка.
Как Рина ни любила альпинизм, лезть на столб зимой ей не хотелось. Не исключено, что и сам Сашка не карабкался на столб, а дотянулся до вазы с крыши киоска для продажи билетов. Однако теперь окошко киоска было открыто, и рядом с ним стояли люди.
Рина решила рискнуть и вообще никуда не залезать.
– Нашла? Прочитала? – немного выждав, забеспокоился телефон.
– Да.
– И что ты прочитала? Текст какой? – напрягся Сашка.
«Я тебя люблю!» – торжественно произнесла Рина. – Правильно?
Сашка озадаченно замолчал. Слышно было, как он пыхтит в трубку.
– Ты, правда, что ли, на столб залезла? Так быстро?
Рина усмехнулась. Воображение у Сашки было технарское. Гуманитарий же всегда может просчитать технаря. Особенно если гуманитарий девушка, а технарь всего лишь молодой человек. Правда, этот молодой человек был романтик, но романтик, опять же, на свой практический лад. Например, Рина видела, что в Копытово асфальтируют площадь у магазинов, и предлагала: «Давай оттиснем наши ноги в свежем асфальте! И это останется навеки!» «Ну до ближайшего ремонта площади – точно», – отзывался Сашка. Вот и сейчас, узнав, что Рина прочитала записку, Сашка продолжал деловито раскручивать клубок:
– И что ты по этому поводу думаешь?
– По какому?
– Ну по поводу записки!
– Да ничего! – торопливо сказала Рина. – Ну все! Пока! Я замерзла!
Она действительно мерзла, прыгала с ноги на ногу и думала, почему люди так боятся сказать: «Я тебя люблю», первыми, но упорно выманивают признание из других. Типа, чтобы не открыть врагу главную военную тайну?
Подошел зеленый, с белой полосой, автобус. Рина запрыгнула в него и стала искать проездной. Она толкалась в вечной московской пробке, попущенной для тренировки всеобщего терпения, и улыбалась своему отражению в стекле. Мысль о Сашке согревала ее сильнее автобусного кондиционера. В большинстве пар один позволяет любить себя, а другой откликается на любовь. При этом, как ни странно, больше получает не тот, кого любят, а тот, кто любит сам. А Рина сейчас, скорее, купалась в неуклюжей Сашкиной любви, чем любила сама.
С Сашкой ей было легко и хорошо. Верный, спокойный, он не пытался казаться остроумным, да и вообще не стремился понравиться. Темы для разговора находились сами собой. Когда мимо проезжала машина, Сашка принимался рассуждать: если наехать шиной на непогашенный окурок и он прилипнет – прожжет окурок шину или нет? Или: если из мчащегося поезда по ходу движения выстрелить из арбалета, сложатся ли скорости и увеличится ли пробивная способность? Может, и не самые интересные темы, но Рине, с ее мальчишескими привычками и ножом на ноге, они оказывались в самый раз.
Другим огромным плюсом Сашки было то, что он всегда говорил правду. Настоящую правду. Выдавал всю свою мысль целиком – со всеми тайными пружинками и скрытыми мотивами, которые другие предпочитали застенчиво накрывать салфеточкой лжи. Он рассказывал, что даже в школе, принося в дневнике пятерку, всегда говорил, была ли она честно заработанной или ее поставили за то, что тише других вопил и никого не убил на уроке.
Сашка перезвонил, когда автобус почти довез ее до метро «Ленинский проспект».
– Ну чего тебе? Еще какие-то записки в горшочках? Куда теперь ехать? Пресня? Братеево? Митино? – спросила Рина.
В автобусе она отогрелась и настроена была игриво.
– Не, я не о том… – отозвался Сашка. – Я другое хотел сказать. Про записку. Я тут долго думал…
– …поздравляю! Надеюсь, не устал?
– …и я знаю, что ты на столб не залезала, – продолжал Сашка.
Рина переполошилась.
– Откуда? Оповещающий маячок?
– Не. Зачем? В моей записке было написано просто «ку-ку!». Одно-единственное «ку-ку» и больше ничего. Но суть ты поняла верно.
Рина хотела ответить, но тут автобус сильно тряхнуло и ударило обо что-то. Водитель запоздало загудел. Толстая женщина в лисьей шапке потеряла равновесие и теперь летела спиной вперед, сшибая всех на своем пути. Полная шныровского благородства, Рина попыталась ее поймать. Законы физики, как всегда, оказались сильнее благих намерений.
Рина сидела на полу автобуса. На коленях у нее устроилась шестипудовая женщина.
– Прости, детка! Я, кажется, упала! – сообщила она очумелым голосом.
– Ничего страшного! – ответила Рина, отплевывая лисью шерсть. – Это вы меня простите! Я покусала вашу шапку! Надеюсь, она не взбесится!
Вскочив, Рина бросилась к окну и стала смотреть, что произошло. Она увидела, что автобус столкнулся с черной иномаркой, которой вздумалось повернуть со второй полосы. Возможно, иномарка и успела бы, но ей помешал гололед. Тяжелый автобус протащил ее метров десять, и теперь обе машины застыли недалеко от входа в торговый центр.
На глазах у Рины молодой строго одетый мужчина – по виду водитель или охранник – распахнул заднюю дверцу автомобиля и, извиняясь, что-то стал объяснять. Скорее всего его прервали, потому что он быстро отступил и выпрямился. Из машины вылез высокий сутуловатый человек и недружелюбно уставился на небо, осыпавшееся перхотью мелкого снега. В руках он держал самый нелепый предмет, который может понадобиться в Москве в феврале, – громоздкий зонт с загнутой ручкой. Сунув зонт под руку, мужчина повернулся к автомобилю и помог выбраться странной худой девушке. Она казалась младенцем во взрослом теле. На застывший рядом автобус, на торговый центр и на подбегавших к ним людей она смотрела с вопросительным недоумением новорожденного, для которого нацеленный на него автомат и бабочка – раздражители примерно одного рода.
Один из подбежавших что-то спросил. Человек с зонтом досадливо дернул головой. Его охранник с угрозой сунул руку во внутренний карман, и всех жалельщиков как ветром сдуло. И так уже ясно было, что никто из пассажиров иномарки не пострадал.
Рина стояла у окна, надежно скрытая наклеенной на стекло пестрой пленкой с рекламой йогурта, и с жадной недоверчивостью всматривалась в человека с зонтом, охранника и их спутницу. Последние сомнения исчезли. Перед ней стояли Эля – исчезнувшая девушка с фотографией Мамаси, грозный глава форта ведьмарей Долбушин и его охранник Андрей.
Пока Рина соображала, что ей делать дальше, Долбушин критически оглядел свой автомобиль, убедился, что продолжать движение он не может, и решительно зашагал к торговому центру. Андрей двинулся было за ним, но глава форта нетерпеливо махнул зонтом. Охранник неохотно вернулся к машине и, вытянув ноги, сел на капот.
Элю глава форта вел под локоть, как тащат людей, чьей способности верно определять дорогу не доверяют. Да и вообще на свою спутницу Долбушин почти не смотрел. Он и заботился о ней, и одновременно немного ею брезговал. Лицо у Долбушина было холодное, заранее отталкивающее всякое сочувствие, всякое теплое к себе отношение.
Водитель автобуса, наконец, догадался открыть двери. Метро было рядом – до остановки они не дотянули каких-нибудь ста метров. Рина выскочила и, держась в отдалении, последовала за Долбушиным. Следить за ним было несложно. Через каждые несколько метров Эля останавливалась, показывала пальцем на голубей, на собачек, садилась на корточки и вообще вела себя, как совсем маленькие дети. Долбушин раздраженно дергал ее за рукав, и они шли дальше.
Рина скользила в толпе за Долбушиным. Идти со скоростью тащившейся Эли было непросто, и она то притворялась, что говорит по телефону, то наклонялась, чтобы потуже затянуть отлично завязанный шнурок. В голове у нее, как пластинка, крутилась фраза Кавалерии, как-то случайно оброненная в разговоре:
– Надо понять суть его форта, тогда поймешь и суть Долбушина. Это форт активных, думающих, даже временами добрых людей, привыкших к тому, что в мире нет правды. Или считающих, что каждая правда выдумана кем-то и с какой-то целью.
– А если сказать им, что в мире есть правда? – с надеждой спросила Рина.
Ответ был кратким.
– Для них это будет только твоя правда. Ничего больше.
Эля более-менее слушалась своего проводника, пока не увидела в витрине газетного киоска кошку. Кошка лежала на журналах, тянулась лапами и показывала живот. Кошка подействовала на Элю как магнит. Она вывернулась у Долбушина из рук и прилипла к киоску. Рине показалось, что Долбушин сейчас придушит кошку. А заодно и девчонку. Вместо этого глава форта достал телефон, набрал номер и что-то коротко приказал. Потом подхватил Элю под локоть и решительно потянул ко входу в торговый центр.
Рина сообразила, что Долбушин вызвал новую машину, а пока она едет, собирается ждать с Элей в тепле. Рина бросилась к вертящимся дверям торгового центра, прокрутилась в них и, вырвавшись с другой стороны, поняла, что потеряла их из виду. Занервничала, метнулась в одну сторону, в другую.
В торговом центре царило вечное лето. Мраморные ноги джинсового павильона обвивал виноград. Перед входом в японский ресторанчик прохаживались два одетых самураями узбека. Электрический водопад трудолюбиво переливал подкрашенную воду. Внезапно Рина обнаружила Долбушина. Вместе с Элей он поднимался на эскалаторе и был уже так высоко, что Рина видела только блестящие ботинки и край зонта. Вскоре она нагнала их и пожалела главу ведьмарского форта. Путешествовать с Элей по торговому центру Долбушину было непросто. Перед каждым бутиком она надолго застревала, а в магазине игрушек зависла на целых полчаса. Долбушин нетерпеливо постукивал зонтом по плитке, наблюдая, как Эля поочередно обнимается с семью набивными гномами и упрямо пытается вгромоздиться на дорогущие пластиковые качельки.
К Долбушину подбежала продавщица. Негодование заставляло ее подскакивать. Для внушительности она усилилась пожилым охранником, на пояс которого было навьючено столько наручников, электрошоков, дубинок и баллончиков, что со стороны это напоминало туземную юбку.
– Мужчина! Эти качели для детей до трех лет!
– Я не обязан знать о качелях все. Это ваша работа, – холодно ответил Долбушин.
Продавщица перестала подпрыгивать.
– И что ваша дочь в семь раз больше этих качелей, вы тоже не видите?
– Ваш мозг плохо определяет пропорции. Не в семь, а в два. Кроме того, данные, доставляемые органами зрения, субъективны, – отвечал глава форта голосом, близким к ледяному.
Послышался треск. Эля сидела на полу и капризно грозила кулаком оборвавшимся качелям. За ее спиной медленно заваливалось все пластиковое сооружение с часами, лесенкой и баскетбольным кольцом.
– Вам придется пройти на кассу!.. Михаил Леонидович! Проводите клиента! – голосом раненой птицы крикнула продавщица.
Пожилой Геракл схватился за свой устрашающий пояс. Он явно позабыл все инструкции и теперь терзался сложными муками выбора. Что ему делать, если Долбушин не пройдет на кассу? Свистеть в свисток? Пшикать баллончиком? Бить электрошоком? Заковывать в наручники? Рина ждала боевой сцены, мысленно озаглавленной: «Жестокое убийство охранника и продавщицы».
Однако, к ее удивлению, Долбушин преспокойно прошел вслед за продавщицей. Пока он расплачивался кредиткой, Рина выскочила из-за картонной женщины, застывшей в вечном восторге от обладания феном, и подбежала к Эле.
– Ты узнала меня? Бежим!
Эля оторвалась от созерцания карнавальных костюмов. Разноцветный бисер завораживал ее. Рина увидела два круглых детских глаза. В каждом зрачке жило по взволнованной Рине. Рины суетились, размахивали руками, но на дно сознания не пробивались.
– Это же я! Я! Помнишь лифт? Потом тебя украли из больницы! Не узнаешь?
Темная спина Долбушина шевельнулась у кассы. Рина схватила Элю за руку и потянула за собой. Делать этого не стоило. Резкое движение напугало Элю. Ее рот стал кривиться. Рина поняла, что сейчас будет. Дернув рукав, она коснулась ладонью сияющего льва на нерпи. Перебросила Элю через плечо и, ощущая себя горцем, умыкнувшим невесту, кинулась к лестнице. Запоздалый крик Эли размазался по этажу. Пожилой Геракл поймал Рину за запястье и метра полтора несся по воздуху, сшибая откинутыми ногами кадки с пальмами. В одной из этих кадок он в финале и остался.
«Двадцать секунд…» – пробормотала Рина.
Настолько хватит энергии льва. Потом ноша станет неподъемной, и Долбушин их нагонит. Рина ринулась к эскалатору, сгоряча промчалась несколько ступенек навстречу людскому потоку и тут только поняла свою ошибку. В торговом центре лифты поднимались наверх. Вниз надо спускаться по лестницам, причем не раньше, чем обойдешь этаж по кругу.
Возвращаться было поздно. За спиной Рина слышала дыхание настигавшего ее Долбушина. И она продолжала бежать по поднимающемуся эскалатору. Люди разлетались, как кегли. Некоторые успевали пригнуться и проскочить под ногами у Эли, которые, болтаясь в воздухе перед Риной, невольно стали теперь таранным оружием.
Сражение с эскалатором отняло у Рины драгоценные секунды. Она уже сбивалась с дыхания, когда ступеньки закончились, и, запоздало поняв это, она несколько метров пронеслась по этажу, смешно задирая колени. Обернулась. Долбушина на эскалаторе не было. Уверенная, что опередила его, Рина рванулась к лестнице, ведущей на первый этаж, и тут энергия льва иссякла. Произошло это так внезапно, что Рина не успела поставить Элю на ноги и, как черепаха, распласталась на полу.
– Отпусти меня, дуреха! – прохрипела Рина, с усилием выбираясь из-под нее.
Рина потянула Элю за рукав, пытаясь поднять ее, но та была тяжелая, как якорь. Упрямо сидела на полу и задумчиво переводила взгляд с правой ноги на левую, сравнивая их. Рина увидела, что на ней нет одного сапога.
– Тапосек… – выговорила Эля с трудом.
– Какой тапочек? Вставай! – закричала Рина.
– …ты потеляля мой тапосек! – строго договорила Эля.
На светлой плитке у эскалатора что-то темнело. Поняв, что без своего «тапоська» Эля с места не сдвинется, Рина бегом вернулась за сапогом. Схватила его, выпрямилась и…
…и именно в это мгновение ручка зонта, как крюк, сгребла Рину за шею и дернула назад. Боль была острой, сверлящей, страшной. Рина упала на колени, пытаясь вырвать из-за пояса шнеппер. Вырвала, повернулась к своему врагу и запоздало поняла, что шнеппер не взведен. Зонт клонил ее к земле, как телеграфный столб. Он был холодный и мертвый. Рина ничего не видела. Боль слепила ее. Она не различала даже ближайших витрин.
Неожиданно Долбушин выругался и отдернул зонт. Зрение медленно возвращалось к Рине. Вначале она стала различать цвета, потом формы. Опомнившись, направила в лоб главе форта разряженный шнеппер.
– Назад! Убью!
Долбушин послушно шагнул назад. Рина испытала восторг. Сам великий Долбушин испугался ее! Вот она, шныровская школа!
– Бросьте зонт! Зонт, я сказала! Живо!
Зонт упал с глухим стуком. Рина хотела схватить его и отбросить подальше от Долбушина, но тот быстро предупредил:
– Не смей! Он тебя убьет!
Рина послушалась, хотя и не поверила ему до конца. Долбушин смотрел на нее с непонятным, застывшим во взгляде мучением, которое сбивало Рину с толку. Она опустила было шнеппер, но сразу его вскинула, спохватившись, что это может оказаться ловушкой. В конце концов, он взрослый мужчина. Отвлечет внимание и выбьет у нее оружие. Интересно, он хоть заметил, что шнеппер не взведен?
– Я знаю, что у ведьмарей вы – шишка! Но для меня вы – никто! Нуль, шаманщик, двоюродный брат пустосты! Дернетесь – отправлю на зимовку! – крикнула Рина, ощущая, что голосу ее не достает уверенности.
Долбушин ошеломленно молчал. Рина напомнила себе, что молчание – знак согласия.
– Девушку я забираю с собой! Только суньтесь – шнеппер будет у меня под курткой!
«Двоюродный брат пустоты» равнодушно кивнул, но, когда Рина сделала осторожный шаг назад, он внезапно твердо сказал: «Нет». Рина заметалась, не зная, что ей делать.
– Как «нет»? Вы ее не отдаете?
Он пожал плечами.
– Не то чтобы не отдаю. Отбирать силой не буду.
– Тогда как?
Длинный подбородок Долбушина клюнул, как поплавок.
– Пусть выбирает сама. Для тебя я – никто. Может, я кто-нибудь для нее? – спросил он с неуловимым выражением.
– Это навряд ли. Зачем она вам?
Долбушин задумался.
– Когда-то у меня была дочь. Девочка «нет!» – сказал он, пристально глядя на нее. – Родители говорили: «Аня, лапочка, пошли гулять!» А девочка отвечала: «Не Аня не лапочка не пошли не гулять».
Рина фыркнула. Почерк знакомый. И чего он разоткровенничался?
– Ее звали Аня? Дурацкое имя! – сказала она с вызовом. Невозможно целиться в человека и не грубить. – И где ваша дочь сейчас?
– Неважно, – ответил Долбушин. – Зачем тебе Эля?
– Не ваше дело! Вы хоть знаете, кто эта девушка? – не удержалась Рина.
Долбушин ухмыльнулся. Так улыбаются люди у зубного врача, когда челюсти их в заморозке.
– И кто?
– У нее была фотография Мамаси! – выпалила Рина и спохватилась, что, увлекшись, сказала слишком много. Правда, она быстро успокоилась, напомнив себе, что имени «Мамася» в природе не существует. Пусть сколько угодно листает телефонную книгу или пробивает по милицейской базе.
На имя «Мамася» Долбушин не обратил никакого внимания.
– Значит, договорились? – спросил он.
Рина сделала еще один шаг назад и опустила шнеппер. Теперь он на нее не бросится. Они и так привлекали слишком много внимания.
– Договорились.
Она повернулась и быстро пошла к Эле. На половине пути вздрогнула и обернулась. А ну как Долбушин сейчас догонит ее и ручкой зонта ударит по затылку? Однако глава ведьмарского форта стоял все там же, не сдвинувшись ни на сантиметр. Даже зонта своего не поднял. И все так же непонятно смотрел на нее. Толпа вокруг них редела. Рина окончательно уверила себя, что глава форта ведьмарей ее боится.
– Не вставайте у меня на пути! – крикнула она.
– А ты взведи тетиву. Болтается, – сказал Долбушин.
Рина, на языке у которой вертелась еще пара красивых фраз, икнула и, втянув голову в плечи, подошла к Эле. Эля больше не сидела на полу. Она прыгала на одной ноге, не забывая откручивать лист у искусственного плюща. От усердия она даже высунула язык.
– Ну выбирай! Он или я! – мрачно сказала Рина.
Эля не стала выбирать. Она отвернулась и запрыгала к Долбушину.
– А ну стой!.. Куда ты? Он тебя тиранит! Таскает за локоть, как куклу! Унижает твое достоинство! – отчаянно крикнула ей вслед Рина.
Эля даже не обернулась.