Глава 7 Черный человек темной ночью

Человек хочет верить во что-то полностью, несомненно. Так, как верит пес, который с закрытыми глазами прыгает с крыши, зная, что хозяин его поймает. Мрак до поры до времени поощряет в нас веру, а потом тыкает носом в несовершенства того, кому мы верим. Наша вера разбивается, и мы не верим уже никогда и ни во что.

Так вот: когда тебя что-то может остановить – это не вера.

Из дневника невернувшегося шныра

Они мчались в новом джипе Тилля. За рулем сидел сам Тилль. С ним рядом на переднем сиденье тщательно пристегнутый Долбушин зажимал между худыми коленями зонт. Сзади на мягком диванчике нетерпеливо подпрыгивал Дионисий Тигранович Белдо. Короткие, в золотых перстнях пальцы Тилля цепко сжимали руль. Водителя, проработавшего у него семь лет, глава форта берсерков лично выбросил из машины, стоило Белдо шепнуть ему, куда они едут. Когда они выехали из города, джип начало швырять на гололеде. Глава финансового форта ударился плечом о дверцу.

– Не гоните, как смертник, Тилль! Напрасно вы прогнали водителя! – сказал он.

– Тогда бы мне пришлось его убрать. А найти нового, который бы меня устраивал, не так просто! – Тилль неудачно вписался в поворот. Джип понесло навстречу длиннющему трейлеру. Трейлер заревел и, вихляя, вывернул на обочину. Они разошлись буквально на толщину волоса. Тилль вытер с лица пот. Долбушин отметил про себя, что, когда машину начало нести, глава всех берсерков держал руль одной рукой. Другой он вцепился в кабанью голову, висевшую на цепочке у него на шее.

– Как некстати этот дальнобойщик отвернул! Упущен отличный шанс разом сменить руководство всех трех фортов!.. – хладнокровно заметил Долбушин. Когда все происходило, сам он даже не зажмурился.

– Не трех, – сквозь зубы сказал Тилль, не отпуская кабанью голову.

– Ах да, простите: двух! Я забыл, что с этой свинкой вы неуязвимы, хотя обгореть, возможно, и пришлось бы.

– Тьфу-тьфу, Альберт! Что вы мелете? У вас черные губы! Не накликайте беду! – испугался Дионисий Тигранович и стал спешно искать дерево, чтобы по нему постучать. Дерева в джипе не оказалось, и Белдо ограничился тем, что постучал по обнаружившемуся у него в кармане карандашику.

– Карандаш не поможет! Он не соединен со вселенной пуповиной вечности! – с издевкой сказал Долбушин.

Старичок перестал стучать по карандашику и поймал отражение Долбушина в автомобильном зеркале.

– Вы сегодня всех задираете, Альберт. У вас что-то изменилось и все плохо? Если так – извольте: я благородно готов побыть вашим громоотводом, – промурлыкал Белдо.

Долбушин отвернулся и надолго замолчал. Час спустя джип Тилля свернул с шоссе на заметенную снегом дорогу, прорезанную колеей грузовиков. Ломая колею, Тилль проехал метров пятьсот и свернул к бетонной ограде.

– Навигатор говорит, что приехали! – буркнул он, щелкая толстым ногтем по экрану.

К ним уже бежал тощий, услужливый человек без шапки и в расстегнутой дубленке. Засуетился, открывая ворота, замахал руками и быстро перебежал к одноэтажному кирпичному зданию, оглядываясь и приглашая их за собой. Тилль доехал до крыльца. Разминая затекшие спины, главы фортов покинули джип. Услужливый человек подскочил к ним и заметался ладонью, находясь в нерешительности, протягивать ему руку или нет. Он заметно нервничал.

– Что ж это вы? Руководитель, а сами ворота открываете? А кто же будет рукой водить? – дружелюбно пробасил Тилль, награждая его своей пухлой конечностью.

Ободренный рукопожатием берсерка, директор захихикал и полез здороваться к Белдо, но тот, извиняясь и покачивая ручонкой, сказал, что у него очень слабые пальчики. Что касается Долбушина, то к нему услужливый и лезть не осмелился.

– Я всех выгнал… всех выгнал… как вы и сказали… – поспешно сказал он.

– Похвально. Кто еще знает? – Тилль задумчиво оглянулся на джип. В правой звуковой колонке, как донес Долбушину один из осведомителей, у Тилля хранился многозарядный бельгийский пистолет. Глава форта берсерков не уважал шнепперы.

– Экскаваторщик и водитель самосвала.

Тилль перестал коситься на машину.

– И все?

– Ну, может, еще кому шепнули. Слухи-то быстро распространяются. Но вы не волнуйтесь! Все надежные ребята!

– Надежнее вас? – не поверил Долбушин.

Директор засмеялся, точно заблеял. Смеялся и переводил глазки с одного гостя на другого, пытаясь определить, кто из них самый важный. Белдо был сразу вычеркнут из списков. Директорская мысль колебалась между Тиллем и Долбушиным, медленно перевешивая в сторону Долбушина. Потоптавшись на крыльце, услужливая личность неожиданно повела их не внутрь административного здания, а к железным воротам гаража. Остановилась и, подбирая ключ, возбужденно заговорила:

– Тут история какая. У нас небольшое химическое производство. Делаем реактивы, удобрения, краску. С отходами, конечно, есть сложности. Отработанную воду сбрасываем в два отстойника. Еще есть третий отстойник, самый большой. Сейчас вот зима, промерзло все до дна. Мы решили лед распилить да и вывезти от греха. Проверки, бывает, наскакивают. Доковырялись до дна, стали ледяную плиту поднимать, а там, понимаешь, ноги…

Директор тревожно взглянул на Белдо. Старичок схватился за сердце и стал искать по карманам таблетки. Таблеток на нашел, но отыскал мятную конфетку и предложил ее директору. Тот замотал головой.

– Поначалу мы думали: кто-то из местных. Перемахнул, понимаешь, деятель спьяну через забор да и ухнул. Много ли поддатому надо? Хотели уже в полицию звонить, да дело-то скользкое, замотают… А тут смотрю: экскаваторщик бежит. Лица на нем нет! Кричит: «В соседнем кубе льда лошадь нашли… крылатую!» – директор уже привычно посмотрел на Белдо, как на самого сочувствующего.

Старичок послушно заохал, пугаясь новости о крылатой лошадке.

– Ну я пробил по Интернету, и сразу наткнулся на ваш исследовательский сайт!.. Вы что, действительно готовы заплатить триста тысяч долларов любому, кто… И каков порядок выделения средств? – голос услужливой личности вильнул.

– Про денежки – это вот к Альбертику! – прощебетал Белдо. – Я их сроду не держал! Они, как губка – напитываются отрицательной энергетикой всякого, кто держит их со злобой! Зачем мне чужие болезни, когда я и сам человек нездоровый?

Долбушин сдернул с плеча тощий рюкзачок.

– Порядок выделения средств упрощенный. Тридцать пачек по десять. Отрицательной энергетики не бойтесь – только что из банка… А теперь открывайте гараж!

Борясь между услужливостью и желанием заглянуть в рюкзак, директор отомкнул тяжелый замок. Вбежал внутрь, задел что-то ногой, зашарил по стене. Лампы дневного света просыпались долго – вначале с голубоватым потрескиванием вспыхнула длинная в глубине гаража, потом – две короткие у входа.

На деревянных поддонах лежали два неровных ледяных куба. Лед был странного цвета – розовато-зеленый. Один куб был чуть больше человека. Другой – длинный и вытянутый – занимал сразу три поддона. Было заметно, что лед поначалу разбивали ломами, а потом, боясь повредить, пилили. В большом кубе с задранной мордой и неестественно подогнутыми ногами застыл вороной пег. Громадные крылья были изломаны. Перья ближайшего крыла вмерзли в лед совсем близко от скола.

– До ШНыра отсюда километров шестьдесят пять, – вполголоса произнес Долбушин. – Далековато он вышел из нырка!

– Я вас умоляю, не грызите мне нервы! Что такое шестьдесят километров? Двадцать минут лету… – Белдо жадно всматривался в окровавленную, с задранной верхней губой голову лошади. Она сохранилась не просто великолепно. Казалось, сейчас пег рванется, копытами разобьет лед и взлетит.

– Но, будьте вы прокляты, как?.. – изумленно начал Тилль.

– Специфика химического производства. Работает, как формалин. Мухи и те, извиняюсь, не разлагаются, – опуская глазки, пояснила услужливая личность.

Тилль поднес лицо к кубу, всмотрелся в изломы льда. Седло сидело как влитое. Из стремян уцелело левое. От правого болтался ремень.

– Ага… седельных сумок мы не уважаем. Значит, носим все с собой. Что ж, тоже правильно! – пробурчал глава берсерков и с кряхтеньем присел на корточки у соседнего куска льда.

Как ни толстокож был Тилль, но и ему стало не по себе. Он отшатнулся и выругался. Из куска окрашенного льда, совсем близко, на него смотрел человек. Смотрел ясно, смело и пристально. Лицо спокойное, с тонкими чертами. Не напуганное, лишь чуть искаженное оптическими изломами льда.

– Я угадал! Сумка у шныра! – пропыхтел Тилль.

– Не радуйтесь раньше времени. А вдруг у него ничего нет? – спросил Долбушин.

Тилль посмотрел на него взглядом пса, у которого пытаются отнять кость.

– А вдруг что-то есть?

– Кого-то он мне напоминает, этот красавчик… Может, мы встречались? Кто ты, мой чудесный? Что ты нам принес с двушечки? – подбегая к Тиллю, зашептал Белдо. Он протянул пальцы и сквозь лед гладил лицо юноши.

Это было так мерзко, что Долбушину захотелось ударить Белдо по пальцам зонтом. Чтобы этого не сделать, он отвернулся.

– Когда вы в последний раз спускали воду? – резко спросил он у директора.

Директор, через брезент рюкзака ощупывавший пачки денег, отдернул пальцы.

– Я перешел сюда работать семь лет назад… почти восемь… Лет за шесть до меня водоем чистили! Таким образом, получается от восьми до четырнадцати лет!

– Хорошенький разлет! То есть мы даже не знаем, сколько он там торчит! – с раздражением сказал Тилль.

Белдо восхищенно прижал руки к груди.

– Нет, знаем, мон ами!.. Знаем! Одиннадцать лет шесть месяцев и четыре дня!

Тилль перестал очищать сигаретную пачку от пленки.

– Откуда такая точность, Белдо? Звезды нашептали? – спросил он с изумлением.

Дионисий Тигранович смутился. Когда было необходимо, у беспомощного старичка, который не мог посчитать копеечки на пачку маргарина и всегда прибегал к помощи продавщиц, становилось очень хорошо с математикой.

– Ну это несложно… – сказал он, робкой улыбкой рождая на щеках ямочки. – Я узнал этого милого мальчика! Это сын Кавалерии. Он погиб одиннадцать с половиной лет назад. Для всех это было тако-о-е горе! Я так плакал, так плакал! Младочка и Владочка не дадут соврать!

Страдания Белдо никого не интересовали. Долбушин недоверчиво разглядывал юношу, о котором слышал, что он нырял далеко за Скалы Подковы.

– Трогать звуки руками. Видеть летающие цветы и поющие камни, откликающиеся на дыхание… Какая чушь! Кто в это поверит? – сказал он едва слышно.

Тилль деловито топтал толстым пальцем клавиши телефона. Не набрав до конца номера, раздумал, дал отбой и повернулся к директору.

– Шеф, тележку сделаешь? Нужна с закрытым кузовом.

«Шеф» расстарался и «сделал тележку» в рекордные сроки. Через десять минут у ворот уже сигналил грузовик. Директор лично уселся за рычаги складского погрузчика и помог разместить в кузове два покрытых брезентом ледяных куба. Наблюдательный Долбушин видел, что услужливой личности не терпится от них избавиться. Если прежде он нервничал, что не получит денег, то теперь нервничал по другой причине. Ему хотелось, чтобы странные «исследователи» поскорее убрались, забрав с собой труп в кожаной куртке и мертвую крылатую лошадь.

Они уже уселись в джип и тронулись, когда директор, успевший втихомолку сосчитать пачки и убедиться, что все без обмана, догнал их по глубокому снегу.

– Простите, пожалуйста! – задыхаясь, крикнул он. – А если я когда-нибудь еще… Мы тут скоро собираемся соседний пруд почистить!.. Вознаграждение не будет уменьшено?

– Ни в коем случае! Если что – сразу звоните! – успокоил его Долбушин.

Тилль смеялся так долго, что толкал животом руль и едва сумел выехать на шоссе вслед за крытым грузовиком.

– Прикормили придурка! Теперь он думает, что в каждом пруду у него окажется по неразложившемуся шнырику на крылатой лошадке! – с трудом выговорил он.

Белдо погладил себя по разрумянившейся щечке.

– Это ужасно, мон ами! Вот так и становятся охотниками за шнырами! Второго шныра с крылатой лошадкой он, понятно, не найдет. Но кто знает, не возьмет ли он однажды карабин и не засядет ли в лесу под Копытово? Причем будет глушить всех подряд: даже и тех, что возвращаются без закладок. А наш богатенький Альберт будет оплачивать его стрелковые опыты.

Тилль от хохота нажал животом на сигнал. Грузовик с тентом свернул на обочину, решив, что это просьба остановиться. Тилль обогнал его и, махнув в окно рукой, поехал первым показывать дорогу.

* * *

Утаить такую находку от Гая нечего было и думать. Это понимали и Белдо, и Долбушин, и даже не любивший делиться Тилль, в чьих загребущих лапах втихую сгинуло немало захваченных берсерками закладок. Крытый грузовик и джип, крутанувшись на «бетонке», взяли направление на Кубинку.

С водителем расплатились километров за десять до базы. Ледяные кубы перегрузили на высланный им навстречу грузовик с заляпанными грязью номерами. Пока перегружали, их обогнали две коневозки, из зарешеченных окошек которых грустно глядели конские морды. Начиная с осени, Гай натаскивал молодых гиел на живых лошадях, на спину которым закреплялось подобие крыльев.

Аккуратная асфальтовая дорога заложила петлю в лес. Снег был расчищен. У ворот безнадежной серой массой толпились псиосные. Некоторые, у кого еще не закончилась доза, пританцовывали, полузакрыв глаза. Другие сидели на корточках и раскачивались. Им было плохо. На них кричали, их прогоняли, ночью они нередко насмерть замерзали в лесу. Берсерки охраны били их, порой теряя терпение, стреляли, но псиосные все равно непонятно зачем притаскивались сюда, хотя и отлично знали, что ничего не получат. Лишь изредка Гай, расщедрившись, бросал им какие-то подачки, но это происходило очень нерегулярно.

Снизив скорость, Тилль поехал прямо сквозь толпу. Псиосные отскакивали. Пытались открыть заблокированные дверцы. Прилипали лицами к стеклам. Один запрыгнул животом на крышу, но глава форта берсерков газанул, и он скатился на асфальт. Долбушин мрачно разглядывал псиосных. Разумеется, он видел их и раньше, но только сейчас обнаружил, что среди мелькавших лиц встречаются девушки и младше Эли. Дионисий Тигранович поднял воротничок и натянул на лобик шапочку.

– Бедняжки! Ну как можно так себя не любить и не беречь? Не понимаю! – ужасался он.

– Да бросьте вы, Белдо! Живые трупы! Выжженные мозги! – прохрипел Тилль. – Все равно сдохнут меньше, чем через полгода. Послать бы дюжину берсерков и не со шнепперами, а с арбалетами и с боевыми топорами! Десять минут – и все чисто.

– Свежая идея! А как, интересно, берсерки будут отличать инкубаторов? Или ваши мальчики способны просветить каждого взглядом? – пискнул Дионисий Тигранович.

Тилль нетерпеливо ударил ладонью по сигналу. Строгие ворота открылись, и обе машины свернули к ангару. Над грузовиком с шипением и клекотом пронеслись две неоседланные гиелы – любимицы Гая. Одна из них даже запустила когти в брезент. Ее отогнали криками и автомобильными гудками.

– Чуют лошадку! – сказал Тилль.

Лед раздробили отбойным молотком. Тучный берсерк работал осторожно. Гай, чьи неразлучные арбалетчики цепочкой стояли у входа в ангар, кратко объяснил ему, что если он отсечет у шныра ухо – ему самому отрежут ухо. Если пострадает нос – отрежут нос. С пегом церемонились меньше. Тот же берсерк, расколов лед, разделывал его тяжелой секирой. Гай велел снять с него лишь седло, потник и уздечку, а тушу приказал бросить молодым гиелам.

– Пусть привыкают! Настоящие пеги перепадают не каждый день, – сказал он, наблюдая, как берсерк с хеканьем опускает секиру. Брызнула подкрашенная жижа.

– Даже крови нет! Эта туша насквозь прохимиченная, – поморщился Белдо.

– Хорошую гиелу химией только обрадуешь… Мощный был жеребец! Давно не видел таких крыльев. Не удивлюсь, если он в родстве с тем красавцем, который сам бросается на гиел, – задумчиво сказал Гай.

– А-а, Зверь! Хозяйка – некая Штопочка. Мы бы давно их пристрелили, но вы приказали не трогать, – с досадой отозвался Тилль.

Гай достал влажную салфетку и промокнул со щеки брызги. Тучный берсерк работал секирой, как заведенный, больше напоминая мясника.

– Жестокость должна быть осмысленной. Если моей целью станет перебить всех шныров, я поставлю в лесу пулемет или устрою засаду у лазейки, через которую их молодняк бегает в Копытово. Но кто тогда будет таскать нам закладки? – сказал он с раздражением.

– Все равно лучше подрезать этой Штопочке крылышки. А то больно много она ребят посекла своим кнутом. Взрослые мужики, и удирают от бешеной девчонки, которая ни черта не боится, – возразил Тилль.

Гай нахмурился. Как видно, это было для него новостью.

– Ингвар!

Топорных дел мастер повернулся, как медведь. Ждал.

– Ты прав! Поймай мне девчонку вместе с жеребцом. Поймай живой! Если она и правда так хороша, хочу устроить ей бой с Гамовым. Это будет занятно!

– От Гамова мало проку, – пробасил Тилль.

Гай удивился:

– Как? Он же вернулся и снова чешет небо!

– Чешет, но кое-как. На его гиеле и с его умением он мог бы каждый день приносить по перехваченной закладке, а он врет, что ему никто не попадается.

– То есть ты считаешь, что он больше не наш? – уточнил Гай.

– Не наш, – повторил главный топорник.

– Ты ошибаешься, Ингвар. Он ушел не очень далеко. Жена, которая ушла в соседнюю комнату, еще не совсем ушла, – заметил Гай.

– Все равно. Гамов стал слишком светлым. Всякие там фантазии у него, – Тилль крутанул у виска пальцем.

– Нет, светлым он не стал. Он стал наглым, – подумав, сказал Гай. – Это надо пресечь… Про девчонку ты запомнил? Пусть убьет ее в поединке.

– А если не убьет? – спросил Тилль.

– Тогда она убьет его. Но он убьет. Через себя ему не перешагнуть.

Гай посмотрел себе под ноги, на лицо молодого шныра, которое освободили, наконец, ото льда. Это было странное лицо, почти пугающее своим выражением. Казалось, он не умер, а шагнул в неведомое и прекрасное, и лицо успело отразить радость этого шага и пронести его в смерть. Дионисий Тигранович бегал вокруг тела, встряхиваясь, точно мерзнущий скворец.

– Ах! Я проклинаю все на свете! И день, когда взял закладку, и ведьмарство! Неужели существуют на свете ценности, ради которых должны погибать такие прекрасные молодые люди? – кудахтал он.

Тилль настороженно приподнял бульдожьи складки у глаз. Брякнуть такое при Гае был способен только Белдо. У тучного же берсерка едва не выскользнул из рук топор. С его точки зрения, это была крамола. Все равно, что заявиться к Сталину и, ковыряя в зубах, сказать, что вас достала советская власть.

Гай подошел к Белдо и положил тонкую руку ему на плечо. Спущенный шар заиграл бугорками. Гай плохо переносил зиму. От мороза его кожа местами краснела, а местами оставалась белой, что мгновенно выдавало мертвые участки. Лицо делалось сетчатым. Не спасал даже загар инфракрасных ламп.

– Я вас отлично понимаю, Дионисий! Мы с вами оба шныры и телом и душой… И это величайшая трагедия, что мы и они оказались по разные стороны баррикад! – сказал Гай.

Белдо умиленно закивал. У тучного берсерка сам собой открылся рот. Его простой мозг замкнуло. Он ворочал шеей, ожидая теперь чего угодно. Например, того, что Гай и Белдо, взявшись за ручки, пойдут разгонять гиел и записываться в шныры. Однако запись в шныры по неведомым причинам отложилась на неопределенное время. Гай опустился на четвереньки, как собака, обнюхивая кожу мертвого юноши. Длинные, вьющиеся волосы Гая скользили по шныровской куртке.

– Забавная химия… Как живой, только сердце не бьется. А на мать как похож! В свое время мы долго за ним охотились, а однажды он просто исчез. Хотел бы я знать, как он оказался в этом пруду. Ран на теле нет?

– Не видно, – отозвался Тилль. – Проверить?

– Какой смысл? Если ранен был шныр, почему упал пег? Жеребца осмотрели? Крылья целы? Следы топора? Шнеппера?

Тучный берсерк распрямился, вытирая пот с окровавленного лица.

– Так при падении ж все переломалось. Разве теперь разберешь? – пробормотал он, выгораживая себя.

Гай бросил косой взгляд на разделанную тушу.

– Так я и думал! Искать раны сейчас самое время! – пробормотал он и, решительно поднявшись, отряхнул колени от бетонной крошки.

Оглянувшись на Гая, Тилль сдернул с плеча у шныра сумку и вывалил ее содержимое прямо на грудь юноши. Вещей оказалось немного. Шнеппер с расслоившейся от влажности тетивой, метательный нож, раскисшая записная книжка и, наконец, завязанный с четырех концов платок.

Им-то и заинтересовались в первую очередь. Гай толкнул его длинным ногтем. Платок вспыхнул изнутри, точно загорелся. Сияние было ослепительным, не синим, а голубовато-белым, каким оно бывает только у самых сильных закладок. С коротким стоном Гай отдернул палец, тревожно разглядывая свой пылающий ноготь. Голубоватое сияние доползло до сустава пальца и погасло – контакт с закладкой был слишком кратковременным.

– Диосиний! Давайте вы! – хрипло приказал Гай.

– Я вы?

– Я не могу… Мне больно… Мой опекун… Скорее посмотрите, что там?

Жестом фокусника Белдо извлек из воздуха ножнички и разрезал платок. Внутри обнаружился светлый и ломкий камень-песчаник с синей стрекозой внутри. Стрекоза была очень велика – не меньше двух ладоней от головы до кончика хвоста. Она была совсем целая, лишь с одной стороны крылья были отколоты, что предавало закладке какую-то дразнящую неполноту.

Гай смотрел на стрекозу взглядом голодного волка, который не может схватить кусок мяса, потому что ему мешают прутья. Руку, пытавшуюся прикоснуться к закладке, он прижимал к груди. Нянчил ее, точно обожженную.

Белдо махнул разом двумя ручками, но в воздух не поднялся.

– Контрзакладка! Живая закладка! И какая огромная! Никогда не встречал на двушке стрекоз!

– До первой гряды их нет, – сипло сказал Гай.

– Значит, из Межгрядья?

– Не меньше, чем от второй гряды! Хотя, может, и ближе. Стрекозы, да будет вам известно, летают! – Гай, не отрываясь, смотрел на закладку. То же делали и Тилль с Белдо. Три голодных алчных взгляда скрещивались на закладке.

Этот отчаянный мертвый шныр пронес в их мир то, что было едва не ценнее самого мира – контрзакладку! Для владельца контрзакладки исчезает пространство. Он может переместиться в любое место, даже в Зеленый Лабиринт, если контрзакладке достанет стремительности. Правда, есть одно «но». Все это возможно только в том случае, если живая закладка ЖИВА. Ведь существуют же на двушке и мертвые стрекозы, как есть упавшие деревья или высохшая трава. Если же стрекоза мертва, то она становится из контрзакладки просто закладкой, но не обычной, а исключительной ценности, с неповторимым глобальным даром.

– Давайте, Белдо, не тяните! – крикнул Гай.

Старичок посмотрел на него взглядом умной птички:

– Как? Вы отдаете мне ее насовсем?!

– Нет. Проверьте ее, но не сливайтесь! Если позволит ваш опекун!.. Мой не позволяет.

– А если и мой тоже не… Я не хочу умирать!

– Вы не умрете. Я не стал бы вами рисковать, Белдо. Попробуйте! – нетерпеливо повторил Гай.

Помешкав в нерешительности, старичок осторожно коснулся закладки. Чувствовалось, что он готов был отдернуть ладонь, но не отдернул. Пальцы его жадно стиснули камень. Прозрачная кожа руки озарилась – проступили кости, сухожилия, сосуды. Голубоватое свечение поползло к локтю. Старичок вскинул голову. Кукольное личико выразило сложную смесь страха и наслаждения.

Решив, что камень сейчас погаснет, а закладка втянется в Белдо, Тилль схватил старика за плечо.

– Убью! А ну не смей! Отдай! – взревел он от жадности.

– Не трогай его, болван! Он не сольется! – крикнул Гай. Нежные жилы на тонкой шее раздулись в канаты.

Голубоватое свечение доползло по плеча старичка, однако на тело так и не перекинулось. Белдо встряхнул рукой, насильно размыкая неслушавшиеся пальцы. Камень выскользнул и, перекатившись через тело молодого шныра, остановился между его грудью и откинутой в сторону рукой.

Тилль потряс Белдо за плечи.

– Очнитесь!.. Что это была за закладка? Живая?

– Да, живая… Точнее, станет живой, когда ее соберут воедино. Но она же и закладка… повторного… шанса! – с усилием выговорил Дионисий Тигранович. – Очень сильная… Чудовищно…

Он сидел на полу и смотрел на свою ладонь, точно надеялся, что в ней сохранилось немного свечения. По крылу его носа ползла большая муха. Здесь, среди гиел, мухи не исчезали даже зимой.

– Ничего не понял! Какой, к эльбам, повторный шанс? – скривился Тилль.

– Эта закладка позволяет что-то переиграть в своей жизни! На любом этапе! Один-единственный раз, – упрямо повторил Белдо.

Тилль наконец поверил и ботинком толкнул валявшийся на бетоне шнеппер.

– Одноразовая закладка, что ли? Четыре часа за рулем – гиелам под хвост! Стоило столько времени ковыряться с дохлым шныром!

Белдо вздрогнул, очнулся. Маленький, не боящийся быть смешным старичок сидел на бетонном полу, и в глазах у него застыла тоска. Правда, тоска быстро сменилась раздражением.

– Ты что, Тилль, глупый, да? – завизжал он. – Мне в тебя плюнуть? Ногой тебя лягнуть? Для тебя хорошая закладка – это выдуть озеро коньяка, не рухнув мордой в стол и переобнимать всех девиц, которых не испугает твое жирное брюхо!

Тилль запыхтел, наливаясь сизой кровью. Он напоминал бойцовского пса, которому рвет уши истеричный визгливый мопс. Пса, который отлично понимает, что тронуть мопса нельзя, потому что рядом строгий хозяин.

Гай подошел сзади и опустил руку на плечо Белдо.

– Ну-ну, Дионисий! Остыньте! Не обижайте Ингвара Бориславича! Объясните просто!

– Лучше я буду объяснять курам картины Пикассо! – продолжал визжать Белдо. – Повторный шанс! Возможность все изменить, а ему плевать! Человек идет – топ-топ! – ножками! Доходит до развилки. На развилке принимает решение и выбирает дорогу! А если он ошибся? Если выбрал не тот путь? Если потом всю жизнь грызет себя?

Тилль вытащил изо рта сигаретный бычок и, поплевав на пальцы, затушил его.

– Как-то не впечатляет, – сказал он.

Белдо застонал.

– Объясняю еще проще! В самом важном бою жизни я стреляю во врага. Он уклоняется: болт проходит у него над ухом. И вот эта стрекоза дает мне шанс все переиграть! Выстрелить заново! Уже зная, в какую сторону он уклонится!

Тилль оживился.

– А вот это мысль! Когда я не был таким толстым, а гиелы такими слабосильными, я стрелял в Кавалерию из арбалета! Попал ей в седло прямо над спиной пега! А что если?..

– Не получится! – грустно прочирикал Белдо.

– Почему?

– Закладка отколота. Она не полная, и потому ее действия непредсказуемы… Из-за этого погиб шныр… Но… не пойму обстоятельств… Этот парень чего-то хотел. Чего?

Долбушин, вытянув ноги, сидел на ящике. Ни мертвый шныр, ни закладка его, казалось, не интересовали.

– К вопросу о выстреле в Кавалерию, – сказал он. – Вам известно, что такое логическая цепочка, Тилль? Изменение любого элемента временной пирамиды неминуемо приводит к измению всех событий. Например, горячий мачо из ШНыра решит отомстить за Кавалерию и подбросит вам в джип атакующую закладку.

Тилль вздрогнул. Он был суеверен и не любил говорить о смерти. По жирной складке на его подбородке пробежала волна.

– Чего-то я тебя не пойму, Альберт! Ты за кого: за нас или за них? Или как дочка в ШНыр попала, папаша за ней хвостиком потянулся? – раздраженно спросил он.

– Я за того, за кого обычно. За себя, – ответил Долбушин.

Неожиданно Белдо подался вперед и, для большей сосредоточенности сжав руками виски, вгляделся в Долбушина.

– В чем дело, Дионисий? – спросил тот удивленно, ибо эта бесцеремонность не вязалась с обычной ласковостью старичка.

Не отвечая, Белдо с хрипом выдохнул и завертелся на месте. Это была безумная пляска. Казалось, у старика совсем исчезли суставы, потому что руки творили нечто немыслимое и гнулись во всех направлениях. Наконец, весь в пене, Дионисий Тигранович упал на колени и откинулся назад.

– Недостающая часть закладки! Скоро она будет в ШНыре!.. Мы должны получить ее! А вас, Альберт, ожидает что-то ужасное! Вы окутаны облаком смерти! Она в ваших глазах!

– Я всегда думал, что в моих глазах зрачки, – кисло отозвался Долбушин.

Дионисий Тигранович повернул к нему измученное пляской лицо.

– Мой опекун не ошибается! Скоро или вас убьют, или вы убьете кого-то из присутствующих здесь! Может быть, меня… Или Тилля… или…

– Какой бред! – с улыбкой перебил Долбушин, однако, оглянувшись на Гая, перестал улыбаться.

Гай явно не считал слова Белдо бредом.

– Что скажете, Альберт? Признавайтесь, что за мысли вы вынашиваете? Кого вы собрались убивать? Случайно не меня? – спросил он будто в шутку, однако его арбалетчики почему-то растянулись вдоль стен ангара, чтобы не мешать друг другу.

Долбушин понял, что это может означать. Одно движение пальца Гая и…

– Встать с ящика я не успею. Но зонт метну даже со стрелой в спине. Хватит легкого прикосновения, чтобы уничтожить вашего эльба, Гай! А к чему это приведет – вы знаете сами! – быстро предупредил он.

Несколько секунд Мокша Гай смотрел на него не мигая. У его рта обозначились две белых, идущих вниз полосы. Окруженный ими подбородок округлился и вспыхнул, как прилепленная не на место младенческая пятка, а лицо пошло контрастными пятнами. «Ага, боишься! Ты, и боишься!» – с торжеством понял Долбушин.

Гай махнул рукой, приказывая охране опустить арбалеты.

– А ведь вы не бросили бы зонт! – сказал он.

– Почему? Ваша охрана готовилась меня убить. Что я потерял бы?

– И все равно вы бы его не бросили! Вы напоминаете мне Гамова, Альберт! Как и Гамов, тяготеете к красивым жестам и спасению человечества. Вроде весь такой благородный, но в последний момент прекрасно «сливаете». Поэтому, как глава важного для организации форта, вы лучше любого явного жулика, который придет на ваше место. Именно поэтому вы еще живы. Пока живы! – весело сказал Гай.

Долбушин, желтея, слушал его. Зонт плясал у него в руке.

– Очень надеюсь, что и дочка окажется в вас, и однажды «сольет». И чем выше она заберется к моменту, пока «сольет», чем ближе окажется к закладке из предсказания Круни, тем лучше для всех нас, – закончил Гай.

На этот раз зонт, возможно, полетел бы в Гая, но между ним и Долбушиным уже стояла плотная цепь охраны. Долбушин уставился в пол и молчал. Ручку же зонта сжимал так, что все тело его было точно налито болью.

Белдо давно уже промокнул платочком свой пророческий лоб, побрызгался духами из маленького флакончика и снова был свеж и мил. Он все никак не мог успокоиться и, ахая, любовался сыном Кавалерии.

– Ну как живой! Капельки на ресничках дрожат!.. Как с ним поступим? Может, отдать матери? Торжественные похороны, оркестр, пеги в черных попонах, обелиск до неба? – предложил он.

Гай ущипнул себя за мочку уха.

– Ни в коем случае. Не надо создавать шнырам героев!

– А как тогда…

– Тело зашить в мешок и похоронить где-нибудь в лесу! – жестко приказал Гай. – Без приметных знаков, без камней, без плит. Ингвар, привлеките самых надежных людей! И пусть тот, кто хоронит, не знает, кого он закапывает.

Глава форта берсерков понимающе кивнул.

– Не впервой! Сделаем! – отозвался он.

Когда Гай ушел, Белдо, Тилль и Долбушин стали прощаться. За Белдо уже приехал Птах, а за Долбушиным – Андрей.

При прощании Тилль долго мял в своих ручищах ладонь Долбушина, однако в глаза ему не смотрел – держал взгляд на уровне подбородка.

– Рассердил ты сегодня Гая… Ох, рассердил! Никогда его таким не видел. Как же так, Альберт? И Дионисий говорил что-то такое несуразное, будто ты убить кого-то собираешься…

– А ты, конечно, решил, что для тебя это команда «фас»? – холодно спросил Долбушин.

– Скажешь тоже, Альберт! Какой такой «фас»? Не пойму, о чем ты! – тревожно сказал Тилль и, отпустив его руку, поспешил отойти.

Загрузка...