По тихим боковым улочкам (крыса, пробирающаяся сточными канавами) Китти ехала на велосипеде домой, чувствуя, как убывают силы. Сначала эйфория после встречи с подругой, потом вернулась реальность – все, что случилось с Констанс и что случилось с ней самой, – и надежда угасла.
«Тридцать минут» – телешоу, пригласившее Китти год тому назад, ее великий прорыв, ее погибель, – насчитывало около полумиллиона зрителей. Прекрасно для страны с населением пять миллионов человек, но вряд ли Китти превратилась бы в новую Кэти Курик[4]. Теперь, после катастрофического провала, ее отстранили от эфира и вызвали в суд по обвинению в клевете. Сюжет вышел в эфир четыре месяца назад, в январе, но шум в прессе поднялся именно теперь, когда оставался день или два до суда. Заголовки газет кричали о ней – лицо Китти, ее злополучный промах стали известны куда более чем полумиллиону человек.
Разумеется, публика быстро обо всем забудет, но пострадала профессиональная репутация, карьера уничтожена. Спасибо еще, что «Etcetera» – журнал, основателем которого и бессменным руководителем была Констанс, – сохранил за ней место. Да и то благодаря одной лишь Констанс. Больше у Китти сторонников не имелось, и хотя Боб, заместитель главного редактора, оставался вроде бы ее другом, Китти не знала, удержится ли на работе, когда Констанс уже не сможет ее поддержать. Страшно было представить себе жизнь без Констанс, а профессиональную жизнь без нее – и вовсе невозможно. Констанс всегда была рядом, она пестовала молодую журналистку, направляла ее, давала советы и предоставляла свободу искать свой голос, принимать собственные решения. Это значило, что любой успех принадлежит самой Китти, но также – это она осознала только сейчас, – что ее, и только ее, подпись будет стоять под каждой ошибкой. И вот к чему это привело.
Телефон вновь завибрировал в кармане, но Китти за неделю уже привыкла не отвечать на звонки. Как только стало известно, что дело передано в суд, журналисты обзвонились, люди, которых она принимала за друзей, чуть ли не шантажировали Китти, чтобы раздобыть матерьялец. Тактика у каждого своя, одни сразу же требовали ответа, другие взывали к чувству товарищества: «Сама знаешь, Китти, на меня давят. Начальству известно, что мы с тобой дружим, от меня требуют информации». Или вдруг как с неба свалятся, пригласят на ужин, в бар, на юбилей родителей, на дедушкино восьмидесятипятилетие, ни словом при этом не обмолвившись об истинной своей цели. Ни с кем из этих умников Китти не стала ни встречаться, ни разговаривать, она потихоньку усваивала урок и вычеркивала одно имя за другим из списка тех, кого привыкла поздравлять с Рождеством. Один только человек до сих пор не звонил – Стив, действительно близкий друг. Они вместе учились на факультете журналистики и приятельствовали с тех самых пор. Стив мечтал сделаться спортивным обозревателем, но добился лишь возможности расписывать частную жизнь футболистов для таблоидов. Это он посоветовал Китти сходить на собеседование в «Etcetera» – почитал журнал в приемной врача после единственной в их жизни эскапады, с тех пор оба твердо знали, что предназначены быть друзьями, и только друзьями. Мысль о Стиве мистически совпала с упорными гудками телефона, и наступило прозрение: Китти спустила ноги с педалей и полезла за телефоном. Да, это Стив. Может быть, не отвечать? Она уже и в нем сомневалась. Эта история все перевернула вверх дном, неизвестно, кому еще можно доверять, кому не стоит. И все же она ответила.
– Без комментариев! – рявкнула в трубку.
– Прошу прощения?
– Я сказала: без комментариев. Передай своему боссу, что я не ответила на звонок, что мы поссорились, да мы сейчас и поссоримся – поверить не могу, что ты посмел позвонить мне, так злоупотребить дружбой!
– Обкурилась, что ли?
– Что? Нет, конечно. Погоди, про меня что, теперь говорят, что я наркоша? Если так, я…
– Китти, заткнись. Хорошо, я передам боссу, что Китти Логан, про которую он, кстати говоря, и слыхом не слыхивал, не желает комментировать новую модную линию Виктории Бекхэм. Потому что пишу я именно об этом. Не о матче «Карлоу» с «Монэгэном» на звание чемпиона, хотя это потрясающе, «Карлоу» вернулся в финал Ирландии впервые с тридцать шестого года, а «Монэгэн» не добрался до финала с тридцатого, но всем наплевать! Во всяком случае, в моей редакции всем наплевать. Нам важно одно: эта новая линия «в глаз» или «пас», «супер» или «глупер» – два еще не избитых антонима в рифму, вот что я должен придумать и никак из себя не выжму.
На том Стив оборвал свой монолог, и Китти, не удержавшись, рассмеялась. Впервые за неделю расхохоталась от души.
– Рад, что хоть одному из нас весело.
– Я думала, тебе разрешают писать только о футболе.
– Виктория – жена Дэвида Бекхэма, так что по их понятиям это относится к футболу. Но я звоню не затем, чтобы просить помощи с этим идиотским заголовком. Хотел убедиться, что ты не гниешь у себя в квартире.
– В основном гнию, но выбралась повидать Констанс. Теперь еду обратно, продолжу гнить с того места, на котором остановилась.
– Отлично, увидимся. Да, Китти, – он заговорил серьезно, – привези моющее средство и большую губку.
В желудке неприятно заурчало.
«Сука-журналюга», – прочла Китти надпись, сделанную на двери краской из пульверизатора, когда добралась с велосипедом до верхней площадки. Квартира-студия располагалась в Фейрвью, недалеко от центра, – можно добраться на велосипеде или даже пешком, а благодаря тому, что внизу работала химчистка, квартплата была не так уж высока.
– Ты бы переехала, – посоветовал Стив, опускаясь рядом с ней на колени и принимаясь скрести дверь.
– Не могу. Другую квартиру я не потяну. Или ты знаешь подходящее помещение над химчисткой?
– Химчистка – обязательное условие?
– Стоит мне открыть окно днем или ночью, меня обдает запахом тетрахлорэтилена, он же тетрахлорэтин, он же перхлорэтилен, известный так же как ПХЭ. Слыхал о таком?
Стив покачал головой и добавил отбеливателя.
– Им чистят одежду, снимают жирные пятна с металла. ВОЗ включила его в список вероятных канцерогенов. Тесты показали, что кратковременное – до восьми часов – пребывание в атмосфере с пропорцией семьсот тысяч микрограммов ПХЭ на кубический метр воздуха вызывает расстройство нервной системы, проявляющееся в головокружении, сонливости, головной боли, дурноте и потере координации. Красное так сразу не отмоешь, верно?
– Давай ты зеленое, а я займусь красным.
Они поменялись местами.
– Концентрация в триста пятьдесят тысяч микрограммов на кубометр через четыре часа начинает действовать на зрительный нерв. – Китти окунула губку в ведро с водой и продолжала оттирать дверь. – У работников химчистки со временем обнаруживаются изменения биохимического состава мочи и крови. А поскольку испарения ПХЭ проходят через стены и потолки, обследование четырнадцати взрослых человек, живущих рядом с химчистками, обнаружило более низкие результаты поведенческих тестов, чем в контрольной группе.
– Так вот что с тобой неладно. Судя по словесному поносу, ты разрабатывала этот сюжет о ПХЭ.
– Не совсем. Я собрала данные, потом сообщила владельцу дома, он же хозяин химчистки, что собираюсь об этом писать и что материал о воздействии ПХЭ на нервную систему непременно попадет в руки и окрестных жителей, и его работников. В результате он снизил мне квартплату на сто евро.
Стив как-то странно глянул на нее:
– Почему же он попросту не сдал квартиру кому-нибудь еще?
– Я предупредила, что поставлю в известность любого потенциального арендатора, которого ему удастся найти. Он сдался.
– Ну ты и… – Стив покачал головой.
– Пройдоха? – усмехнулась она.
– Скорее сука-журналюга, – сказал он. – Не стоило и оттирать, они правы.
Он все смотрел на нее так, словно впервые увидел.
– Да ведь это они травят меня ПХЭ, а не я их!
– Переезжай.
– Не по карману.
– Китти, нельзя вот так направо-налево запугивать людей. Нельзя использовать свою профессию, чтобы получать то, чего захотелось. Это шантаж.
– О-о! – сердито протянула она, швырнула губку в ведро с водой и отворила дверь.
Дверь она так и оставила открытой, присела за кухонный стол, дожидаясь Стива. Надкусила кекс, который пришлось забрать из больницы домой. Стив вошел и прикрыл за собой дверь, но остался стоять.
– Хочешь о чем-то поговорить, Стив?
– Я зашел посмотреть, как ты себя чувствуешь перед судом, но чем больше ты болтаешь, тем больше я за тебя тревожусь.
Кекс во рту превратился в песок. Китти поспешно его проглотила. И вот оно:
– Ты обвинила учителя физкультуры с безупречной репутацией, женатого, отца маленьких детей, в том, что он сексуально домогался двух учениц и стал отцом внебрачного ребенка. Обвинила его по телевидению, на всю страну. И это оказалось неправдой.
Китти уставилась на друга, глаза горели от непролитых слез, сердце щемило. Да, она много чего натворила, она допустила непростительную ошибку, но дает ли это ему право так безжалостно обличать ее?
– Я знаю все это. Знаю, что я наделала, – сказала она твердо, хотя особой уверенности и не чувствовала.
– И ты сожалеешь об этом?
– Еще как сожалею, черт побери! – взорвалась Китти. – Моя карьера рухнула. Никто больше не возьмет меня на работу. Это обойдется моему каналу в кругленькую сумму, если истец выиграет дело, а он, скорее всего, выиграет, не говоря уж о судебных издержках и об уроне их репутации. Со мной покончено. – Китти полностью утратила власть над собой и видела, что ее обычно спокойный приятель на этот раз с трудом сдерживается.
– Об этом я и говорю, Китти.
– О чем об этом?
– Твой тон. Ты так… так небрежна.
– Небрежна? Я в ужасе, Стив.
– Ты боишься за себя. За «тележурналистку Кэтрин Логан», – пальцами он обозначил кавычки.
– Не только. – Она с трудом сглотнула. – Насчет работы в «Etcetera» я тоже не уверена. Все поставлено на карту, Стив.
Он невесело засмеялся:
– Об этом я и говорю. Вот ты опять. Только и слышно: погибло твое имя, твоя репутация, твоя карьера. И тут же ты рассказываешь мне, как шантажировала домовладельца. Ты изменилась, Китти. – Он перестал расхаживать по кухне и посмотрел ей прямо в глаза. – Весь прошлый год я думал, что с тобой творится?
– Целый год? По-моему, ты преувеличиваешь, – с тревогой отозвалась она. – О’кей, я выпустила непроверенный сюжет, а что до квартиры? Это же безобидная проделка! Постой-ка, а кто притворился, будто у него в бургере обнаружился лобковый волос, и все затем, чтобы получить второй бургер бесплатно? И ведь ты его получил. Бедняга менеджер, ты осрамил его в присутствии других клиентов.
– Мне было восемнадцать, – негромко возразил он. – А тебе уже тридцать два.
– Тридцать три. Ты пропустил мой день рождения, – по-детски возразила она. – Да, я такая. Во всем вижу сюжеты.
– И используешь эти сюжеты во зло?
– Стив!
– Раньше ты умела находить сюжеты, Китти! Умела писать. Тебе важно было рассказать интересную историю, а не подставить человека или добиться своего.
– Прости, а я и не знала, что твоя заметка о новой модной линии Виктории Бекхэм призвана изменить наш мир! – парировала она.
– Что я пытаюсь тебе сказать: мне нравилось читать твои статьи, нравилось тебя слушать. А теперь ты попросту…
– Что я теперь? – переспросила она, и слезы хлынули.
– Не важно.
– Нет уж, пожалуйста, скажи мне, что я такое, я ведь только это и слышу на каждом новостном канале, читаю на сайтах, на моей собственной двери это пишут каждый день всю неделю, и пусть теперь лучший друг скажет мне это в глаза, только этого мне и не хватало! – Она уже орала в голос.
Он вздохнул и отвернулся.
Повисло молчание.
– Как это исправить, Стив? – спросила она наконец. – Что сделать, чтобы ты, чтобы все на свете простили меня?
– Ты с ним поговорила?
– С кем? С Колином Мерфи? Нет, нам предстоит встретиться в суде. Если я попытаюсь с ним заговорить, только хуже наделаю. Мы принесли ему извинения в начале передачи, когда выяснилось, что не он – отец ребенка. Посвятили ему часть времени от нового шоу.
– Думаешь, от этого ему стало легче?
Китти пожала плечами.
– Китти, если бы ты обошлась со мной так, как с ним, я бы граффити на двери не ограничился. Я бы, наверное, тебя убил, – сурово произнес он.
Глаза ее расширились.
– Стив, ты меня пугаешь!
– Ты все никак не поймешь, Китти! Речь не о твоей карьере и не о твоей репутации. Вообще не о тебе. Подумай о нем.
– Я не знаю, что делать. – Она все еще сопротивлялась. – Может быть, если бы я сумела объяснить, как это вышло… Те две женщины были так убедительны, Стив! Их рассказы во многом совпали, даты, время, все выглядело так… достоверно. И ведь я копала, Стив, поверь мне, копала очень тщательно. Я же не кинулась с этим сразу в эфир. Я возилась полгода. Продюсер поддержал идею, редактор поддержал, я же не одна этим занималась. И передача была не только о нем. Ты ее видел? О том, что в Ирландии множество педофилов и сексуальных маньяков, которые ухитряются получить работу в школе или в другой профессии, где имеют доступ к детям, хотя были уличены в развратных действиях по отношению к своим подопечным.
– Другие, но не этот человек. Он ни в чем не виновен.
– О’кей, он не виновен! – сердито сказала она. – Тут я ошиблась. Но весь остальной мой материал оказался без изъяна! Не к чему придраться, как ни старались.
– Точность – твоя работа. Нечем тут хвалиться.
– Любой в нашей студии попался бы точно так же! Просто это письмо было адресовано мне.
– Не случайно: эти женщины подставили тебя, использовали тебя, чтобы подставить его. Ты искала сенсации, они знали, что ты не упустишь такой сюжет, свой момент славы.
– Я готовила эту передачу вовсе не ради «момента славы».
– Разве? В жизни не видел тебя такой взбудораженной, как в тот день, когда ты заполучила работу в студии. А ведь ты готовила передачу о чае! Попроси тебя Констанс написать о чае, ты бы послала ее в болото. Но телевидение для тебя наркотик.
Она попыталась сделать вид, будто Стив не прав. Но что толку? Он угадал. В передаче «Тридцать минут» всегда был гвоздь, основной сюжет, журналистское расследование, и каждый мечтал приняться за него. Остальные элементы передач – менее значимые, местного уровня, ничего сверхъестественного. Для начала Китти велели разобраться, почему клиенты предпочитают тот или иной сорт чая. Она обегала чайные фабрики, провела съемки в чайных отделах супермаркетов, посещала утренние чаепития и в итоге пришла к выводу, что большинство людей попросту пьют тот же чай, который пили их родители. Семейная традиция. Выпуск длился четыре минуты пятьдесят секунд, но Китти казалось – она сотворила шедевр. Четыре месяца спустя она получила письмо, адресованное лично ей двумя женщинами, выдвинувшими обвинение против Колина Мерфи, и Китти сразу же страстно поверила им, она работала с ними и помогла подготовить передачу. Безумное возбуждение, накаленная обстановка телестудии, ее шанс перейти от безвредных сладеньких историй к настоящему делу, – она погналась за правдой, а в результате поверила в ложь, повторила эту ложь, испортила человеку жизнь.
Стив огляделся, как будто что-то искал.
– Что ты высматриваешь? – совсем уже обессилев, спросила Китти.
– А где Глен?
– На работе.
– Кофеварку он обычно берет с собой?
Китти глянула на кухонный шкафчик, не очень-то соображая, что к чему, но тут их разговор прервал звонок.
– Это мама. Черт!
– Когда ты ей последний раз звонила?
Снова ком в горле. Китти обреченно покачала головой.
– Бери трубку! – приказал Стив.
Не сдвинется с места, пока она не ответит.
– Алллло! – демонстративно протянула она, и тут Стив наконец развернулся к двери.
– Кэтрин, это ты?
– Да, это я.
– Ох, Кэтрин! – Мать зарыдала прямо в трубку. – Кэтрин, Кэтрин, что ж это такое!
Китти с трудом разбирала слова.
– Мама, что случилось? – Китти даже села, страшась услышать самое худшее. – Папа? Кто-то заболел?
– Ох, Кэтрин! – всхлипывала мать. – Я этого больше не выдержу. Нам всем так стыдно за тебя. Как ты могла? Как ты могла так поступить с этим человеком?
Китти уселась поудобнее и приготовилась слушать выговор до конца. И только тут она заметила, что пропал и плазменный телевизор Глена, а когда она встала и подошла к шкафу, в нем не обнаружилось и мужской одежды.