Она поставила будильник на семь часов, но вскочила, едва стало светать. Рядом, уткнувшись лицом в подушку, крепко спал Сергей, время от времени что-то тихо бормоча сквозь дрему.
Глаза чесались от недосыпа, но Ася знала наверняка, что заснуть больше не удастся. Какой смысл лежать под одеялом и ворочаться с боку на бок?
Стараясь не издавать шума, она выскользнула из постели и крадучись покинула спальню.
В широкой, просторной ванной, с полу до потолка облицованной блестящей разноцветной плиткой, Ася скинула халатик и долго смотрела на себя в зеркало, сведя к переносице изящные, тонкие бровки.
Пора садиться на диету! Однозначно пора: за два последних месяца она ни разу не встала к станку, а на курорте совсем расслабилась, позволяя Сережке закармливать себя пирожными и умопомрачительными десертами.
Вот и результат – безупречно тонкая талия едва заметно поплыла. И бедра никуда не годятся! Все! С сегодняшнего дня по два часа упражнений и никакого мучного и сладкого, даже кусочка черного хлеба! К Амстердаму вся труппа должна быть в идеальной форме, в том числе и руководитель.
Ася еще немного постояла перед зеркалом, поворачиваясь то одним, то другим боком, вздохнула и повернула краны на полную мощность. Свежая, пахнущая озоном водяная струя с шумом разбилась о молочно-белое дно ванны.
Ася зачерпнула полную ладонь ароматной пены и, закрыв глаза, шагнула под душ.
Когда через двадцать минут она, полностью проснувшаяся, свежая, с каплями воды на ресницах и закрученными в пучок мокрыми блестящими волосами, появилась в спальне, Сергей уже встал и убирал постель. При виде улыбающейся, обернутой в пестрое полотенце жены он прервался и развел руками.
– Афродита ты моя! – Несмотря на насмешливый тон, в голосе его слышалось восхищение. – Чего вскочила ни свет ни заря?
– Дела, Сереженька, – серьезно проговорила Ася, принимаясь одеваться. – Ты-то сам как? Выспался?
– Так себе. – Сергей покрыл кровать шелковым покрывалом с длинной бахромой. – Степка дрыхнет, конечно? А то я его вчера и разглядеть толком не успел, как в тумане был.
– Спит, – улыбнулась Ася, проводя щеткой по волосам. Она скользила легко и гладко, на Сергея летели брызги.
– Аська, я знаю, кто ты! Сирена. – Он смотрел на нее в упор, чуть наклонив голову, засунув руки в карманы спортивных брюк.
– Кто? – переспросила она, озабоченно разглядывая кончики волос.
– Сирена. Это из мифологии. Были такие девушки, красивые, длинноволосые, но с птичьими телами. Сидели на скале посреди моря и пели. Заманивали проплывающие мимо корабли. От их песен моряки кидались с борта прямо в воду. Стыдно не знать!
– Да знаю я, – засмеялась Ася, – просто мозги заняты другим, прости. – Она внимательней глянула на мужа, отложила щетку и повторила: – Прости. Я сейчас сделаю завтрак.
– Да сиди, – Сергей махнул рукой, – я сам.
– Брось, – попыталась воспротивиться Ася, – что значит сам? А жена на что?
– Сиди, – твердо повторил Сергей, – приводи себя в порядок. Тебе сегодня нужно классно выглядеть.
Он легонько коснулся ее голого плеча и вышел из спальни.
Минут через сорок хлопнула входная дверь. К этому времени Ася успела высушить волосы феном и уже распаковывала самую большую дачную сумку.
Только Сергей ушел, проснулся Степка и тут же разбудил Нинюсю. Квартира сразу наполнилась разнообразными звуками: звонким топаньем босых ног, веселым визгом и Нинюсиным ворчанием.
Вскоре с кухни сладко запахло пшенной кашей и убежавшим молоком. В комнату, где трудилась Ася, доносилась отдаленная перебранка старухи и мальчика.
– А я говорю, съешь до последней ложки! Съешь, и все тут! – угрожающе рокотала Нинюся.
– Не бу-уду, – баском тянул Степка.
– А не будешь, станешь карликом. Во-от таким малюсеньким!
– Как тот, которого мы в цирке видели? – В голосе мальчика послышались оживление и интерес.
– Точь-в-точь таким, – поддакнула Нюнюся.
Ася улыбнулась и достала из сумки сложенное вдвое пляжное полотенце.
Спор на кухне затих. Очевидно, аргументы убедили Степку, и он принялся-таки за ненавистную кашу.
Ася подхватила с пола огромную стопку грязного белья и понесла в ванную. Мерно загудела нагруженная до предела стиральная машина.
– Мам! – в приоткрытую дверь просунулась загорелая мордашка, перемазанная кашей. – Можно я гулять на велике?
– Можно, иди. – Ася прижала сына к себе, погладила теплую вихрастую макушку. – Только умойся сначала.
– Вот именно! – подхватила подоспевшая Нинюся. – Сладу нет с этим фулюганом!
Она цепко схватила упирающегося Степку за плечо и сунула его под кран.
– Ай! – заверещал тот. – Холодная! Пусти!
– Чисто фулюган, – довольно повторила Нинюся, стаскивая с крючка мохнатое полотенце. – Настасья, мы с ним на сквер пойдем, там места поболее. Будет мальцу где развернуться.
– Ладно, – согласилась Ася и глянула на часы. До выхода на работу оставалось немногим более двух часов. За это время она планировала разгрести еще пару узлов и сварить обед.
Степка и Нинюся ушли.
Еще час Ася честно занималась разборкой вещей, наслаждаясь наступившей в доме тишиной, затем сунулась на кухню. Там оказалась прорва грязной посуды – Нюнюся, кажется, имела особый талант при приготовлении любого, даже самого легкого блюда использовать все имеющиеся в наличии тарелки, чашки и ложки.
Ася привычно повозмущалась, но ее сетования услышал лишь волнистый попугай Кеша, резво скакавший с жердочки на жердочку в своей клетке.
Делать было нечего. Она включила воду, взяла в руки губку, и в это самое время раздался оглушительный трезвон в дверь. Звонили так, будто на лестничной площадке, да и во всем доме бушевал пожар.
Ася со всех ног кинулась открывать, на бегу вытирая о фартук мокрые руки. Она щелкнула замком, распахнула дверь, и тут же на грудь ей упал рыдающий Степка. Нос его распух и кровил так, что и халат, и фартук сразу стали ярко-алыми.
Позади маячило белое, похожее на недоспелый блин лицо Нинюси.
– Господи! Что случилось? – дрожащим голосом проговорила Ася и тщетно попыталась оторвать от себя Степку, но тот вцепился в ее халат сильнее прежнего.
– Уби-ился! – в голос завыла Нинюся, протискивая грузное тело в прихожую.
– Как убился? Где?
– С лисапеда! Личиком прямо оземь! Ой, деточка-а! – Нинюся принялась мерно раскачиваться из стороны в сторону, подвывая в тон Степкиному реву.
Несколько секунд Ася беспомощно смотрела на них обоих, затем решительно рванула сына за плечи.
– А ну-ка тихо! Тихо, я сказала! Замолчите, оба!
Окрик возымел действие. Степка вздрогнул и затих, а с ним и старуха.
– Так-то лучше. – Ася внимательно оглядела залитое слезами и кровью лицо сына. Видимых ран не было, однако кровь не останавливалась, все текла и текла из носа.
– Нинюся, мигом, намочи полотенце в холодной воде!
– Ага. – Старуха тяжело протопала в ванную и вернулась, выполнив Асино приказание.
Полотенце приложили к носу, а самого Степку усадили на широкую банкету возле вешалки. Он больше не плакал, лишь плечи дергались в такт судорожным всхлипываниям. Ася осторожно присела рядом.
– Мамочка!
– Что, милый?
– А я н-не…н-не умру?
– Да что ты! – Ася погладила его по мокрой щеке. – Бог с тобой. Сейчас кровь остановится, и все пройдет.
– Точно? – беспокойно спросил Степка.
– Точно.
Он облегченно выдохнул и прикрыл глаза.
– Надо бы съездить в травмпункт, – вполголоса проговорила Ася. – Вдруг сотрясение мозга?
– Ой! – снова взвыла Нинюся.
Кровотечение тем временем почти прошло. Степка полулежал на банкетке, голова его удобно устроилась у Аси на коленях.
– Где-нибудь болит? – Она тихонько потормошила сына.
– Не-а. Я пить хочу.
– Сейчас принесу. – Она потихоньку поднялась, сбегала на кухню, налила в стакан соку.
Затем, слегка поколебавшись, достала с полки другой стакан, накапала туда тридцать капель валокордина, составила оба стакана на поднос и принесла в прихожую.
– Держите. – Ася протянула валокордин Нинюсе, а Степку напоила соком из своих рук. Тот выпил с жадностью, захлебываясь и шмыгая носом.
– Мам!
– Что, детка?
– А можно опять кататься?
Совсем уже было успокоившаяся Нинюся едва не выронила стакан.
– Ну что ты, Степочка. – Ася бережно отерла с его мордашки остатки крови и сок. – Какое уж тут катание! Тебе сейчас полежать надо. Ужасно, что нету времени показать тебя доктору. Ну да ладно, вечером папа вернется, посмотрит, все ли в порядке. Давай, я отведу тебя в кроватку.
Степка скривил физиономию, собираясь вновь зареветь, однако раненый нос, очевидно, причинял ему боль. Так или иначе, но плакать он передумал, послушно встал с банкетки и поплелся за Асей.
В светлой детской с яркими, солнечно-желтыми обоями Ася стянула с сына запачканную кровью рубашку, надела на него пижаму и уложила в постель.
– Мультики хочу, – капризно потребовал Степка.
Ася молча щелкнула пультом. На экране запрыгал Аладдин.
Она искоса взглянула на большие настенные часы. Почти двенадцать. Ни о каком обеде не может быть и речи. Нужно срочно отмываться и лететь в ДК. В четверть второго уже приходят спонсоры, а до этого необходимо размять девчонок, посмотреть, в каком состоянии зал, проверить фонограммы.
Ася вышла из детской и едва не налетела на Нинюсю. Та с потерянным видом стояла возле самого порога, не решаясь зайти. Мертвенная бледность так и не сошла с ее одутловатого лица, полные, сплошь в фиолетовых прожилках руки заметно тряслись.
– Тебе плохо? – вновь заволновалась Ася. – Может, нужно укол?
Нинюся молча помотала головой, беззвучно разевая рот, точно выброшенная из воды рыба.
– Ну, успокойся. – Она обняла старуху за плечи. – Все обошлось. Ты ни в чем не виновата. Сядь, посиди, а лучше приляг. Я сейчас Сереже позвоню, чтобы пораньше освободился.
– Не надо… Сереже… – сквозь одышку проговорила Нинюся. – Сама я… недоглядела за дитем, теперь сама…
Ася вдруг подумала, что, глядя на Нинюсины страдания, никак нельзя предположить, что она – никто Степке. Две его родные бабушки находятся в добром здравии, одна проживает в Петербурге, другая под Саратовом. Обе исправно наезжают в гости два раза в год, привозя с собой многочисленные гостинцы, но, кажется, никто из них не любит мальчика столь преданно и самозабвенно, как эта полуграмотная старуха-соседка с тремя классами образования.
Шесть с половиной лет назад, когда Степка еще только должен был появиться на свет, у Нинюси умер единственный сын. Перед тем, как оставить мать одну-одинешеньку, он сильно пил, вынес из дому всю утварь и неоднократно поколачивал старуху.
Та все терпела, на предложение соседей вызвать милицию упорно качала головой. Однако, похоронив сына, сломалась.
В один прекрасный день Сергей привел Нинюсю с улицы к ним домой – бабка еле шла, с трудом передвигая распухшие точно тумбы ноги.
– Вот, сидела на лавочке и плакала, – объяснил он, доставая тонометр.
Давление было астрономическим. Сергей посадил ее в машину и отвез к себе в больницу.
Нинюся оказалась хворой со всех сторон. Отказывалось работать изношенное сердце, после побоев барахлила правая почка, суставы на пальцах были изглоданы ревмокардитом. Невероятно, как столько лет она ходила, ни на что не жалуясь, таскала тяжеленные сумки с продуктами, содержала в чистоте квартиру, обстирывала и обглаживала своего непутевого Петюню.
Сергей добился, чтобы за Нинюсей ухаживали по первому разряду. Ей назначили интенсивное лечение, подкололи витаминами и стимуляторами, обошлись с ней ласково, по-человечески. И старуха ожила.
Она вышла из больницы в тот день, когда Ася родила Степку. Встретила у подъезда ошалевшего от счастья Сергея. Привычно принюхалась – тот уже успел изрядно принять, отмечая с коллегами радостное событие.
– Гуляем, Нин Владимирна! – Сергей обнял старуху и расцеловал в обе щеки, – Асюня мальчика произвела. Сегодня, в шесть утра!
В ответ Нинюся тихо заплакала. По одрябшему лицу струились слезы, она вытирала их огромной ладонью, а они текли вновь и вновь, собираясь в ложбинках от морщин.
Сергей растерянно замолчал, скосил глаза на носки своих до блеска начищенных ботинок. Потом неловко погладил старуху по жидким пегим волосам, скрученным на затылке в крошечный пучок.
– Ну что ты, ей-богу… ну не надо. Давай, знаешь что? Давай, мы тебя к себе возьмем, будешь малыша нянчить. Хочешь?
В этот момент Сергей не полностью осознавал, что говорит – ему просто хотелось, чтобы все вокруг были так же счастливы, как он сам, хотелось утешить несчастную, больную, обездоленную женщину. Однако в следующее мгновение он понял, что взять обратно свои слова не удастся.
Маленькие, глубоко утонувшие в складках век глазки старухи вдруг широко раскрылись, тонкие губы искривились в судорожной гримасе. Она схватила Сергея за рубашку узловатыми, корявыми пальцами.
– Миленький, хороший мой! А ты не врешь? Ты верно возьмешь меня к себе? Правда? Ну глянь мне в глаза! Глянь!
Отступать было некуда. Сергей поднял голову, набрал в легкие побольше воздуха и кивнул.
– Золотой ты мой, – заголосила Нинюся. – Я отработаю, как бог свят, клянусь! Петенькой покойным клянусь! Только упроси Асеньку, чтобы не прогоняла меня, а я уж буду смотреть за маленьким, пуще глаз смотреть буду!
Так все и произошло. Когда Ася с пятидневным Степкой переступила порог своей квартиры, навстречу ей вышла Нинюся. Она была неузнаваема: лицо ее дышало умиротворенностью и покоем, могучий стан обхватывал свежий полотняный фартук – ни дать ни взять кормилица в барском доме.
Старуха дождалась, пока Ася приблизится к ней, уверенным жестом взяла сверток из ее неумелых рук, снесла на столик, развернула. Степка тут же залился отчаянным ревом.
– А вот ладушки-ладушки! – басом пропела Нинюся, ловко вытягивая из-под его красной, сморщенной попки мокрые пеленки. – Где были? У бабушки! А что ели? Кашку! А что пили? Бражку!
Плач точно по волшебству прекратился.
Сергей тихонько обнял изумленную Асю за плечи. Она посмотрела на него и улыбнулась. Свой первый экзамен Нинюся выдержала достойно.
Она действительно относилась к Степке как к маленькому барчуку, обожая его до самозабвения и балуя до безобразия. Возможно, это обуславливалось генетически: наверняка предки Нинюси были крепостными и преданно служили своему хозяину, нянча его детей. А может быть, она просто использовала свой шанс выжить, быть кому-то нужной, полезной.
Так или иначе, подраставший Степка отлично чувствовал, что из Нинюси можно запросто вить веревки, ничуть не обманываясь ее бесконечным ворчанием и угрозами «отшлепать по тому месту, откель ноги растут».
Тем не менее и Сергей, и Ася доверяли Нинюсе стопроцентно, как самим себе, а в чем-то и больше. За прошедшие годы она стала полноправным членом их семьи.
…Ася еще раз внимательно взглянула на старуху.
– Ой, не нравишься ты мне. Придется все-таки выпить лекарство.
Не дожидаясь ответа, она прошла на кухню. Достала из аптечки аккуратную коробочку, освободила от оболочки две продолговатые розовые пилюли, ссыпала их в ладонь.
Надо заставить Нинюсю принять таблетки. Сама она ни за что не станет – препарат жутко дорогой, Сергей достал его по знакомству, и упрямая старуха считает, что его непременно надо экономить.
Ася вернулась в детскую. Нинюся сидела возле Степкиной кровати и, склонившись к самому его уху, бормотала что-то тихое и ласковое.
– На, пей, – приказала Ася. – Пей, или я звоню Сергею. Смотри, он приедет с работы, специально, чтобы с тобой разобраться!
Старуха, вздыхая и кряхтя, проглотила таблетки одну за другой.
Ася посидела в детской еще минут десять, дожидаясь, пока Нинюсино лицо утратит пугающий землистый оттенок, затем начала собираться.
Затренькал телефон.
– Да! – она на бегу подхватила трубку.
– Ты еще дома? – возмутилась Кристина.
– Я еще дома, – подтвердила Ася, дергая молнию на косметичке.
– Безобразие! Ты уже двадцать минут как должна была выйти!
– Зачем же тогда ты звонишь? – резонно заметила Ася.
– Знаю я тебя! Обязательно опоздаешь, если тебя не подстегнуть.
– Подстегивают лошадей, – сухо проговорила Ася, принимаясь за правый глаз.
– Ась, ты не понимаешь! – плачущим голосом сказала Кристина. – Ровно в час все должно быть в готовности номер один.
– Будет, если ты повесишь трубку и дашь мне спокойно накраситься. Ты же не хочешь, чтобы я прискакала на встречу без макияжа, страшная, как баба-яга?
Трубка хмыкнула.
– Положим, до бабы-яги тебе далеко. Дай слово, что выйдешь через пять минут.
– Через десять. – Ася перешла к левому глазу.
– Ладно, – капитулировала Кристина. – Но ровно через десять. Чао.
Ася молча кинула трубку на рычаг. Спокойный тон, которым она только что разговаривала с подругой, на самом деле был чистейшей воды блефом. Внутри у Аси все кипело.
Это надо же, ухитриться опоздать на такое мероприятие! Кристина абсолютно права – она должна была выйти хотя бы минут за пятьдесят до назначенного срока, а сейчас у нее осталось максимум полчаса. Ежику понятно – этого времени не хватит, чтобы доехать до ДК.
Ася ожесточенно мазнула помадой по губам и помчалась в прихожую. Сунула ноги в туфли, накинула на плечи легкий кожаный пиджачок и вылетела за дверь.
Ее терзало мучительное чувство вины. За все: за то, что легкомысленно отпустила Степку кататься на велосипеде, который ему еще явно велик, за то, что не удосужилась показать его врачу после травмы, за Нинюсино серое лицо и одышку, а главное, за то, что теперь своим опозданием она подводит целый коллектив.
Все так же бегом Ася достигла шоссе и принялась ловить частника – на общественный транспорт рассчитывать не приходилось.
Однако и тут ей не повезло. Строго в соответствии с законом подлости машины, которые в другое время охотно тормозили, стоило поднять руку, сейчас проезжали мимо, не сбавляя скорости.
Наконец возле нее остановилась старая бежевая «Волга».
– Куда? – угрюмо поинтересовался немолодой водитель, такой же помятый, как и его автомобиль.
Услышав ответ, он решительно замотал головой.
– Издеваетесь? Там сейчас самые пробки, обеденное время.
«Волга» газанула и умчалась. Отчаявшаяся Ася снова было подняла руку и тут увидела подъезжающую маршрутку.
Это был хоть частичный, но выход из положения. Шоферы маршрутных такси умели виртуозно избегать пробок, беспардонно подрезая остальной транспорт и пользуясь для проезда тротуаром.
Ася запрыгнула в салон, на ходу продумывая, с чего она начнет разминку с девчонками, если на нее все же останется время.
Маршрутка плелась, как улитка, подтверждая все тот же всемогущий закон подлости. Очевидно, за рулем сидел новичок, неукоснительно соблюдавший правила дорожного движения. В какой-то момент Асей овладело искушение вылезти и снова попытаться голоснуть тачку, однако она поборола это желание. Ей уже стало совершенно ясно, что сегодняшний день из разряда неудачных, поэтому нет смысла дергаться, будет только хуже.
В сумке настырно запел мобильник.
Наверняка Кристина с ума сходит. Ася нажала на отбой и вышла на своей остановке.
Полпути было проделано, оставалась вторая половина.
И угораздило же ее работать в такой дыре! С одной стороны кольцевая автодорога, с другой – вокзал. Кругом грязь, пустошь, колдобины. «Криминальная территория», как любит говорить их вахтерша, тетя Катя.
Подземный переход находился метрах в пятидесяти от остановки. От него к ДК вела хорошая ровная бетонка, по которой можно было идти, не рискуя вывихнуть ногу. Вот только эта роскошь занимала минут пятнадцать, если не все двадцать.
Конечно, существовал и более прямой путь: перебежать шоссе в неположенном месте, пересечь огромный, заросший бурьяном и чертополохом пустырь, а дальше идти вдоль длинной глухой бетонной стены, огораживающей железнодорожные пути и территорию привокзального рынка. Так выходило почти вдвое короче, зато опасней.
Пустырь был излюбленным местом окрестных собачников, по нему днем и ночью носились огромные псины, часто без ошейников и намордников, а у стены вечно торчали многочисленные вокзальные бомжи и проститутки. Узенькую тропинку, проложенную в высокой, в человеческий рост траве, усеивали битые бутылки, окурки, засаленные обрывки газет и прочий мусор.
Ася через пустырь ходила редко, а с прошлой осени, когда из кустов на нее набросился огромный черный как ночь ротвейлер, и вовсе перестала, предпочитая потратить лишних десять минут, но остаться невредимой.
Однако сейчас решила рискнуть.
Дождавшись паузы в бесконечном потоке машин и миновав трассу, она зашагала настолько быстро, насколько позволяла неровная, вся в рытвинах и камнях, дорожка.
Сладко пах бурый репейник, икры через тонкие колготки покалывала лебеда. Над разноцветными зонтиками тысячелистника кружились по-осеннему вялые мухи.
Вскоре тропинка уткнулась в стену и поползла вдоль нее, то прижимаясь вплотную, то уходя вбок.
Стена была высокая, метра два, сплошь покрытая надписями масляной краской, мелом и углем, отражавшими сложную и разнообразную гамму человеческих чувств. Здесь были признания в любви и ненависти, типа «Люблю Коляна!» и «Все девки – шалавы!», откровенные жалобы на то, что «Нет в жизни счастья», а порой и просто крик души: «Люди, помогите избавиться от импотенции!»
Какой-то местный шутник цинично нарек ее «стеной плача», и с его легкой руки так и повелось – иначе это гиблое место никто не называл.
Ася поспешно глянула на часы: до начала встречи оставалось немногим более двадцати минут. Если прибавить шагу, то, пожалуй, можно будет успеть провести разминку. Она почти побежала, стараясь не наступать на валяющиеся под ногами осколки.
Стена круто взяла влево, Ася обогнула ее и остановилась как вкопанная.
В трех шагах от нее на тропинке стоял человек. Правая щека и лоб у него были окровавлены. Он слегка пошатывался и сосредоточенно разглядывал вымазанные кровью ладони.
Ася судорожно оглянулась, но вокруг, как назло, не было ни души. Очевидно, время для собачников еще не наступило.
Мужчина поднял глаза и сделал нетвердый шаг вперед. Он был среднего роста, коренастый, одетый в старые, потерявшие цвет джинсы и промасленную защитную робу. Очень светлые, выгоревшие на солнце волосы спадали на лоб и тоже были перепачканы в крови. В воздухе явственно чувствовался крепкий запах перегара.
«Вот это влипла!» – пронеслось у Аси в голове. Внутренне она подобралась, готовая в любой момент прыгнуть с тропинки в густую колючую траву и дать деру.
– Ну чего ты? – неожиданно произнес белобрысый. – Чего остановилась? Иди, куда шла.
Голос у него был хрипловатый, но довольно приятный, и речь вполне связная.
Вместо ответа Ася попятилась.
– Я такой страшный? – Белобрысый сделал не очень успешную попытку улыбнуться. – Ты что от меня, точно от прокаженного? – Он помолчал немного, внимательно рассматривая Асю, потом коснулся щеки и кивнул. – Понятно. Морда разбитая, да и прикид не фонтан. Такие тебя не интересуют. Я правильно ухватил?
Ася неопределенно пожала плечами. Белобрысый расценил ее молчание как знак согласия, перестал улыбаться, глаза его под ровными, густыми соломенными бровями сузились.
– Зря ты так, девушка. Напрасно, – в голосе у него послышалась угроза. – Думаешь, я таким всегда был?
– Ничего я не думаю, – наконец выдавила Ася. – Разрешите мне пройти.
– Нет, погоди. – Белобрысый с шумом выдохнул воздух. – Погоди! Думаешь, я кто? Сторож на рынке? Холуй сраный, которому хозяин может дать в зубы, когда захочет?! – Его лицо изменялось на глазах, превращаясь в маску ярости и злости, белки налились кровью, пальцы сжались в кулаки. Он приблизился к Асе почти вплотную, так, что ей отчетливо стали видны две глубокие раны на его щеке и лбу. – Да ты… знаешь, кто перед тобой?!
«Сумасшедший», – подумала Ася и зажмурилась, собираясь бежать.
– Я Алексей Епихин, капитан ВДВ, между прочим, правительственные награды имею…
Она осторожно открыла глаза.
– Что смотришь? Думаешь, я тебе гоню? Да я весь Афган прошел, весь, понимаешь ты… А! – он ожесточенно махнул рукой. – У меня эти Магометы вон где сидели, вот тут, – прямо перед ее лицом оказался крепко сжатый кулак. – А теперь они надо мной хозяева!
Ася смутно поняла, что белобрысый имеет в виду азербайджанцев, которым принадлежал вокзальный рынок, и он на пьяную голову отождествил их с афганцами.
– Они говорят, что я… я у них украл! Что мне, боевому офицеру, нужно их вшивое барахло!! – Белобрысый смачно плюнул в сторону дыры в стене. – Гады! Их четверо, я один. Ну ничего! Все равно им досталось. Будут помнить наш десант.
Он вдруг остановился и замолчал, точно внутри у него села батарейка. Кулаки разжались, руки безвольно опустились.
– Слушай, девушка, ты вот что… возьми меня с собой. Не пожалеешь, а? – Белобрысый больше не кричал, а говорил совсем тихо, и в голосе его звучала беспредельная усталость. – Что молчишь? Не хочешь? – Он невесело усмехнулся: – Правильно. Мамка, поди, заругает за такого кавалера… Ты школу-то хоть закончила?
– Я школу давно закончила, – тихо произнесла Ася. – А еще у меня есть муж и сын.
Она сама не знала, зачем сказала это. Просто вырвалось, и все.
Брови белобрысого сдвинулись над переносицей смешным домиком.
– Вот как. – Он понимающе покачал головой. – Ну что ж. У матросов, как говорится, нет вопросов. Счастливый человек твой муж, я ему завидую по-хорошему. Знаешь почему?
Ася опустила ресницы.
– Знаешь, не прибедняйся. Во-первых, ты – красавица. А во‐вторых… во‐вторых, не стерва. Была бы стерва, не стояла бы тут со мной, а давно слиняла бы. Ухватываешь?
Ася кивнула. Взгляд упал на циферблат часов. Ужас! Без двух минут час!
Белобрысый заметил, куда она смотрит.
– Ладно, ты иди. – Он отступил с тропинки в бурьян. – Иди, раз нужно. Тебя малец ждет. Не бойся, не трону.
Ася боком, стараясь не глядеть на белобрысого, двинулась вперед. Она прошла совсем близко от него. В лицо ударил терпкий запах: смесь перегара, запекшейся крови, дешевого табака и еще чего-то непонятного, кажется, керосина или масляной краски.
С каждым ее шагом запах становился все слабее и, наконец, совсем пропал.
– Малыш!
Ася остановилась, медленно обернулась.
Белобрысый стоял далеко от нее, на тропинке, там же, где она его оставила.
– Малыш, не уходи. Прошу тебя. Не оставляй меня здесь одного. Ты ж понимаешь, я… сдохну без тебя. Сдохну. – Он потерянно развел руками.
Ася почувствовала, как что-то мешает ей вздохнуть – давило на грудь, поднимаясь выше и выше, к самому горлу.
Нечто подобное она испытывала лишь однажды, когда полугодовалый Степка подавился кусочком сухаря, посинел, перестал кричать и шевелиться. После того как его откачали, Ася ощутила ту самую давящую тяжесть в груди и со стоном села на пушистый ковер в детской. Подскочил перепуганный Сергей, схватил ее в охапку, отнес на кровать, заставил выпить резко пахнущие капли, потом долго сидел рядом, держа руку на ее пульсе и напряженно вглядываясь в лицо. Вскоре ей стало легче, но по настоянию Сергея она целую неделю глотала круглые блестящие пилюли.
Сейчас Асе снова показалось, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Она судорожно вздохнула, раз, затем другой, пытаясь расслабиться, как учил ее Сергей.
Тяжесть слегка отпустила. Перед глазами все плыло, колени противно дрожали.
Белобрысый больше ничего не говорил, молча стоял на тропинке и, кажется, не замечал того, что происходит с Асей.
Она медленно повернулась и пошла по дорожке, стараясь дышать ровно и глубоко.