Поют. Поют.
Где поют поющие птицы?
Дождь прошёл. Но на ветках
всё ещё нет листвы. Поют. Поют
птицы. В какой стороне
поют поющие птицы?
Клетки мои пусты.
Пуст птичий рынок. Но – поют.
А долина так далека. Никого…
Я не знаю, где поют
птицы – поют, поют! —
поют поющие птицы.
Хотя бы то, что птичка
на лету прощебетала!..
– И розы аромат,
хранимый нежным взглядом!..
– И блеск небес,
что высох со слезинкой!..
Несут золотые стрелы
погибель лету. И воздух
прозрачной болью наполнен,
и кровь напоена ядом.
Всё – свет, и цветы, и крылья, —
уже готово к отлёту.
И сердце уходит в море.
О, сколько печали рядом!
Холодная дрожь и слёзы.
– Куда вы идёте? – Где вы? —
У всякого всякий спросит.
Ответ никому не ведом…
Поэзия; рассветная
роса; ночное
дитя; прохладная и чистая
истина последних звёзд
над хрупкой истиною
первого цветка!
Роса, поэзия;
рассветное падение небес на землю!
Спящий младенец!
А в это время птицы поют,
качаются ветки
и улыбается огромное солнце.
В тени золотой
– столетие или мгновенье? —
спящий младенец
– вне всякой мысли
о мгновенном и вечном! —
А в это время птицы поют,
качаются ветки
и улыбается огромное солнце.
Безмерное сердце
в глубине каждодневного солнца
– дерево, пламенеющее на ветру —
единый плод лазурного неба!
Возвеличим – истину настоящего!
Было сердце моё —
как лиловая туча
в закатном огне;
перекрученное, фиолетовое от боли,
пронзённое светом, пламенем, золотом!
Маяк —
как голос ребёнка, что хотел бы
быть Богом; для нас почти незримый.
– Какая даль! —
И кажется,
что он зажжён не для таящих гибель
морей, но для зловещей бесконечности.
Изо дня в день, мои крылья
– землекопы, рудокопы:
тяжела кирка твоя, свет! —
погребают меня в белой бумаге…
– Восхожденье моё! – ну а отдых
в закатном грядущем!
…Чистым бессмертным жаром
взлечу над угольным солнцем,
преображённый!