Марша сидела на тканом половике, подарке родителей Бархина. На кухне хорошо, тепло, рядом спит кот Вермикулит, бывший Барсик. Сегодня никуда не идти. Редкий выходной. Все это время архитекторы трудились по субботам, иногда прихватывая часть воскресного дня, понимали – так необходимо. За переработки обещали двойную оплату. Что, впрочем, не помешает. Удовольствие от проживания в доме, в котором Марша практически не бывала по причине работы и по вечерам тоже, стоило недешево. Только пока выплатят эти «двойные деньги», инфляция все перекроет.
Марша листала толстый альбом в кожаном переплете с видовыми открытками внутри. Они были не цветные и не черно-белые, а тонированные в разные оттенки сепии, все с изображением чудных европейских построек. Одно здание особенно заинтересовало Маршу: какой-то парадоксальный дом, смотрится даже современно. Она вынула открытку из прорезей страницы и перевернула в надежде прочитать текст. На обратной стороне было от руки выведено: «all dies ist Dank der Ihnen…» Открытка на деле оказалась фотокарточкой. Марша начала по одному вынимать и вставлять обратно другие снимки. Все отличного качества, на плотной фотобумаге, можно даже разобрать название фирмы производителя. На многих фотографиях – выполненные от руки надписи каллиграфическим узким, по-видимому, женским почерком. Марша немного помедлила, в душе зародилось сомнение – правильно ли, что она читает чужие записи. Виктория Эдуардовна все личные вещи хозяина убрала, а книги оставила. Возможно, она до конца не понимала их ценности или из-за большого количества томов просто не придумала, куда перенести. Может, не хватило времени или доверилась квартирантке, посчитав, что она девушка порядочная, не спустит их в букинистическом отделе местного книжного магазина.
Поселившись в этом городе, Марша неожиданно стала ощущать себя невероятно счастливой. Как ей повезло, что она нашла дом, будто специально сделанный для нее – удобная планировка, продуманные детали, совершенно особенная отделка, большой, почти дикий сад. Все умиротворяло и успокаивало, казалось, что любая минута жизни в этом пространстве становилась осязаемой и бесценной. Она реально почувствовала значимость своей профессии применительно к каждому конкретному человеку, ей хотелось научиться создавать для людей такое удобное и красивое жилье.
Марша выросла в дивном городе Ленинграде, который в семье всегда именовался Питер. Сначала они проживали на Мойке, в двух комнатах на общей кухне, потом переехали в другой дом, на Лесном проспекте, шикарную по тем временам «трешку» – расселенную коммуналку. Радовались – у каждого теперь есть своя комната. Благодарили судьбу. Да, это было невероятное везение. Квартира находилась в «убитом» состоянии, Марше выделили квадратную четырнадцатиметровку, с окнами на восток, в личное пользование. Родители, молодые и прогрессивные, разрешили дочке самой придумать себе обстановку, как бы теперь сказали – интерьер, обещали помочь с воплощением. Девочка трепетно окунулась в проблему. Добросовестно изучала справочники по строительству, теребила знакомых взрослых вопросами, как наклеивать обои, шпаклевать щели. Коммуналка оказалась не просто запущенная, все в ней было наперекосяк. Стены, двери, потолки сопрягались под любыми углами, кроме прямого. Полы имели художественную кривизну, шершавость и сучковатость. После переборки досок, вплоть до лаг, шлифовки и окраски их сразу покрыли веселыми ткаными половиками, присланными друзьями – художниками по текстилю, проживающими в другом городе. Как выяснилось теперь, сделала их мама Бархина, тетя Поля.
Глубоко погрузившись в тему ремонта, Марша неожиданно увлеклась и ощутила потребность серьезно во всем разобраться. Ей было четырнадцать. Сложный возраст. Именно в этот период жизни какое-то провидение подсказало ей, что существует совершенно реальная профессия – архитектор.
Она училась в восьмом классе, еще два года в школе, потом пять-шесть лет в институте, итого семь. Хотелось быстрее все попробовать. Марше с детства были знакомы фамилии зодчих, без запинки выговаривала имена Огюст Рикар Монферран, Бартоломео Франческо Растрелли, Жан Тома де Томон, Пьетро Антонио Трезини, а больше всего ей нравилось: Евгений Ипполитович Ферри-де-Пиньи. Она заучила их за необычность звучания, от уважения к творчеству и просто потому, что дома была книга «Зодчие Санкт-Петербурга». Она, сколько себя помнила, разглядывала выполненные в виде рисунков и гравюр изображения старого Петербурга. Возможно, еще и поэтому архитектура всегда казалась для нее чем-то фантастическим и заоблачным, как космос.
Успешно окончив восемь классов и получив аттестат, Марша поступила в Архитектурно-строительный техникум на Рижском проспекте, располагающийся в зданиях бывших Императорских казарм. Готовилась к вступительным экзаменам по рисунку всю весну и часть лета. Какие-то навыки у нее были, а именно – пожизненная изостудия, но для такого случая привлекли профессионального художника. Они рисовали гипс. Все знакомые родителей уговаривали подождать два года и получше подготовиться в институт или Академию. Марша никак не соглашалась, ей хотелось немедленно окунуться в архитектурную атмосферу, боялась упустить время. Потом, много позже, жалела. Училась в техникуме на пятерки, была на голову выше своих сокурсников по успеваемости и способностям. Задания выполняла с удовольствием и настроением, хорошие результаты и похвалы преподавателей подняли личностную самооценку. В сравнении с бывшими одноклассниками она казалась себе взрослой, уже студенткой.
Потом случилась любовь и все пошло прахом. Окончив техникум, как ни удивительно для тех обстоятельств, с отличием, рванула за предметом своих желаний – челноком по жизни. Умирали Андропов и Черненко, в стране происходили изменения, все торговали. Никому не были нужны специалисты. Она даже не вспоминала о своей мечте – поступить в Академию архитектуры. Спутник вроде ее любил, но не слишком серьезно относился к их совместному существованию. Жениться не предлагал, этот вопрос никогда не возникал, но и не отпускал от себя.
Они снимали квартиру, небольшую «хрущевку», Спутник регулярно пропадал, ездил в Польшу за джинсами, возвращался, несколько дней они жили вместе, торговали на рынке, развлекались на концертах, все было просто замечательно, потом он опять исчезал.
Марша скучала, не знала чем себя занять, решила пойти учиться в Ленинградский институт сценических искусств. Актерских данных не ощущала, но хотелось яркого и шумного бытия, пошла на продюсерский факультет. Окончила с отличием. Работать устроиться не смогла, а на самом деле и не пыталась.
Спутника понесло искать большие деньги и смысл жизни в город Белгород. Там перспективы. Она поехала с ним из любимого Питера… Сняли квартиру, потом купили свою, не новую, но в центре, около университета. Он затеял какую-то аферу со своим школьным другом. Она не вникала. Деньги не переводились. Марша могла не работать и не работала, но решила учиться.
Поступила на строительный факультет, вечернее отделение, так ей было удобнее по сложившемуся распорядку жизни. Спутник просыпался поздно, уходил после обеда, а домой часто возвращался за полночь – «бесконечные совещания». Марша коротала вечера на лекциях. Училась платно. Только не архитектуре, не было такого факультета. По ее специальности готовили конструкторов и прорабов, творческих дисциплин почти не преподавали, но ей все равно нравилось заниматься. По кафедре архитектуры (а вот кафедра такая существовала), два семестра делали макеты, отмывки, проектировали одноэтажные дома, небольшие производственные здания. Не было равных ей в художественной подаче проектов, на ее работы приходили смотреть с других курсов. Обучение в Питерском техникуме сыграло свою роль. Трудновато давались расчеты, но только поначалу, просто успела кое-что забыть. Нашла репетиторов по математике и физике и довольно быстро восполнила пробелы. Учиться надо было шесть лет. Марша хотела найти работу по специальности, например, на стройке, в ПТО, чтобы приобретенные знания закреплять на практике. Был вариант поработать в новой профессии «дизайнером», но не сложилось, она ждала ребенка, чувствовала себя плохо, а учебу не хотела бросать, решила обязательно получить этот диплом.
Все произошло практически в одночасье – арест Спутника, рождение ребенка, преждевременное, на фоне стресса. Она осталась одна, деньги и квартира были конфискованы. Марша имела солидную подборку специальной литературы по строительству, редкие альбомы по искусству, привезенные из-за границы. Получилось так, что эти книги хранились в съемной квартире, куда они собирались в скором времени переехать, чтобы в своей доделать ремонт. В эту съемную квартиру она выписалась с ребенком из роддома, пробыв там максимально возможный срок. Ребенок был очень слаб, отказывался есть. Молоко стало пропадать. Марша разыскала знакомого художника и продала ему книги, почти за бесценок. На них удалось купить смеси. А как жалко было ребенка, который все время кричал, делая ротик скобочкой, Марша плакала рядом, не зная, чем помочь. Вызвала маму из Питера. Ей пришлось несколько дней улаживать дела с работой, и она не успела. Ребенок прожил только три недели. Сказался Маршин отрицательный резус-фактор. Вырабатывались антитела и вступали в конфликт с отцовскими. Мальчик родился живым, поскольку это произошло раньше времени. Количество антител к тому моменту еще не было критичным. Но его требовалось сразу лечить, делать переливания крови, а для этого у Марши не оставалось денег и, главное, не хватило жизненного опыта. Скрываясь на съемной квартире, не имея прописки, она не могла обращаться в детскую поликлинику. Все получилось ужасно! Ребенка надо хоронить, а для этого регистрировать. Вспоминать об этом не хватало никаких сил.
Любовь к Спутнику прошла, превратилась в пустоту. Марша сама попала в больницу, лечили стресс, депрессию, хроническую усталость. Родители нашли ее, неузнаваемую, с полным отсутствием жизненных сил. Привезли домой, в ее Питер, в ее комнату. Будто и не прошло семи лет. Льняные шторы, стены оклеены каким-то фактурным материалом, Марша уже и не помнила, откуда его взяла. Родители ничего не изменили. Комната получилась уютная и цельная, пространство было организовано грамотно. Она с удивлением это отметила, надо же, исключительно по интуиции делала.
Марша потихоньку пыталась жить. Ходила по городу, в музеи, гуляла в парках, смотрела на Неву со стороны Биржи – стрелка Васильевского острова, ее любимое место. Но прошлое не отступало, все было связано невидимыми нитями с архитектурой, Спутником и ребенком, которому при жизни она так и не успела дать имя, зарегистрировали Андреем, так же, как его отца. Когда она думала об этом, ей становилось страшно и горько. И Марша решила опять уехать. Родители уговаривали не поступать опрометчиво, боялись за ее физическое и моральное состояние. Но она уперлась и не соглашалась. Как-то вдруг в провинциальном городе нашлись знакомые, даже довольно близкие друзья. Родители созвонились с ними, что-то там обмозговали. Марша уже не стала спорить – тем более, что каких-то конкретных планов у нее не было.
– Пошли, Вермикуля, я молочка налью, – Марша пощекотала кота. Тот понимающе встал и вытянулся. – Как же тебя на самом деле зовут?
Марша вспомнила, что звала кота Барсиком, на это имя он никак не откликался, лениво реагировал на «кис-кис». Как-то она говорила по телефону с Антоном, дело было в выходной. Антон попросил Маршу зайти в понедельник с утра на стройку, проверить, какой привезли вермикулит для утепления чердака. Она переспросила: «Вермикулит? Я его и не видела никогда живьем». Антон сказал, что это нечто легкое, гранулированное, в мешках, а ее задача – записать марку, напечатанную на упаковке. Он беспокоился, привезут ли материал нужного качества. Во время этого разговора кот неожиданно встал со своего «тепленького» местечка, полез к Марше на колени и начал заглядывать в глаза. «Может твое имя Вермикулит или как-то созвучно ему?» – засмеялась Маша. Так и осталось это прозвище.
«All dies ist Dank der Ihnen…» – прочитанная фраза все не шла из головы. Марша опять взялась за альбом. Теперь совершенно по-другому стала рассматривать фотографии и читать автограф на обратной стороне. В большинстве случаев значилась дата отправления и название города, иногда это было несколько предложений и факсимиле: Greta. Тексты написаны на немецком и английском языках. Вернее, часть надписей на английском, а остальные на языке, похожем на немецкий. Зазвонил телефон.
– Алло, Мария! Это Виктория…
– Здравствуйте, Виктория Эдуардовна! – поторопилась ее узнать Марша.
– Мария, я была у твоих родителей, они меня позвали на чай. Хорошие у тебя корни. Мать отдала мне деньги за квартиру, еще за три месяца. Я сделала им скидку, равную стоимости проезда из Ленинграда к тебе. Мне наживаться на людях не обязательно, я с голоду не умираю. А вот наследство берегу, хочу, чтобы оно в хороших руках было. Да, видела детскую комнату, очень понравилась. Родители мне твою историю рассказали, значит, решила все-таки стать архитектором? Хвалю и уважаю! В знак моего расположения хочу сделать тебе подарок. В углу на полке рядом с пианино стоит банка из-под чая с изображением Стамбула. Там лежит ключик. Ты им открой нижний ящик письменного стола. В нем мной спрятана коллекция покойного дяди – все прижизненные книги Ле Корбюзье, я не слишком этим увлечена, продавать тоже не буду из этических соображений. А тебе вот хочу подарить. Чтобы не прерывалась нить. Если ты задумала стать настоящим архитектором, станешь. Я в это верю! У меня такое условие: никогда, ни при каких обстоятельствах коллекцию не продавать и не разделять. Это тебе от нас талисман и оберег. От таланта к таланту.
– Виктория Эдуардовна… Нет слов, я просто не заслуживаю такого подарка и такого отношения к себе! Я ничего в жизни не сделала, мало того, жила эгоистично, о родителях не думала, а они ведь очень переживают за меня. Я всегда поступала так, как хотела. Вспоминать стыдно об этом, и не умею я пока ничего. Мне повезло, что я встретила вас, поселилась в вашем доме, работаю с Антоном Григорьевичем и ребятами! Я даже не понимаю, за что мне это все!
– Да за твои страдания, вот за что. А ты на ус мотай, как к тебе люди относятся, ты им тоже добром на добро отвечай.
– Да, я так много думаю о жизни сейчас, анализирую. Будто второе дыхание открылось. Даже страшно, что у меня хорошо, а у людей столько проблем, жить трудно, все какие-то потерянные, такое в стране творится!
– Так, мне с тобой болтать дорого! Дом береги! Удачи тебе, милая!
– Ой-ой, Виктория Эдуардовна, а как зовут прежнего хозяина, вы можете сказать?
– Хвалю, значит, по ящикам не рылась, но, видно, что-то накопала!
– Я фото в кожаном альбоме смотрела с архитектурой… – Марше стало неловко.
– Его звали Николай Генрихович Вульф, а отца Генрих… Вульф, какой-то там фон, точно не помню.