./морская регата, мать её/

Мы встречались со Шмаги на кухоньке по вечерам. Оба умученные. Я – стройкой-рестораном, он – офисной политикой.

– Прикинь, ну что за дебилы? Нанимают трёх чайников писать говнокод, от которого у бога слёзы. А могли бы мне зарплату поднять и сказать: «Дорогой Шмаги, жги!»

– Да… дела. А у нас сегодня мекса кирпичом шибануло. Весь в кровище, поехал домой лепить пластыри – страховки нет.

– Кстати, позвони Науму. Скажи, что в воскресенье тебя не будет – мы идём на морскую регату к Фараллоновым островам.

– Но я же в этом не шарю!

– А там и шарить не нужно – делай, что скажут, и смотри, чтобы морду не расплющило мачтой.

– А качать будет?

– Немножко.


…


Меня стало рвать, как из брандспойта, как только мы вышли в океан. В самом заливе особо не болтало, и я держался молодцом, но за мостом появились волны, которые сначала превратились в холмики, а потом в холмы. Наша яхта скользила по этим холмам вверх-вниз.

Каждое «вверх» скручивало мои внутренности в жгут, а каждое «вниз» их резко отпускало.

Сначала вышел завтрак, потом ужин, потом куски желудка, потом остатки лёгких. Потом всё хорошее и плохое.

Яхта скользила под креном, и я, как мокрая тряпка, валялся на корме, погрузив искривлённое гримасой лицо в искрящиеся брызги.



Так я провёл четыре незабываемых часа. Наконец показались Фараллоновы острова.

Я был уже ни жив ни мёртв и равнодушно наблюдал, как мы проходим в километре от них и как огромные волны разбиваются о прибрежные скалы.

Меня навестил Шмаги – принёс мне баночку имбирной соды.

– Кстати, здесь больших белых – как в Долине говнокодеров!

– Кого белых? – просипел я.

– Акул-людоедов! Кого же ещё?

– Буе-е-е-ее-е.


…


Мы огибали острова, и ничто не предвещало беды, кроме той, что уже со мной случилась, но, оказывается, всё только начиналось.

Один американец по имени Хью предложил поставить спинакер. Это такой парус, похожий на пузырь, когда он наполнен ветром.

Сказано – сделано. Но сделано, к сожалению, дебилами.

Мы достали из трюма спинакер и начали его устанавливать.

– Эх, полетим, как птицы! – радовался Хью, давая нам ценные указания.

Вдруг задул шквальный ветер и спинакер почему-то расправился сбоку от яхты.

Яхта дала резкий крен и всё, что было на палубе, покатилось в океан, включая нас.

Я ухватился за металлический трос – лайфлайн – мёртвой хваткой, и повис между небом и водой.

Шмаги, Хью и капитан Роб висели рядышком. Моя рвота тут же прошла, и я пообещал богу, что впредь буду паинькой. Шмаги тоже что-то бормотал.

Капитан Роб открыл зубами нож и умудрился перерезать канат спинакера.

Яхта выровнялась.

Шмаги на негнущихся ногах подошёл к Хью и сказал ему по-русски с сочным грузинским акцентом: «Ну ты и пидорас!».

Мы поставили обычные паруса и снова заскользили по холмам вверх-вниз, вверх-вниз.

Я заступил на свой пост мордой в волну, оглашая Пасифику всем отчаянием русской души.

Всё пришло в норму.

Где-то на востоке сверкал огнями наш дом – город в стиле диско.


…


Когда мы со Шмаги сели в машину, то немедленно забыли о своих обещаниях и принялись живо обсуждать, в какие злачные места мы сегодня нагрянем.

По идее, те одиннадцать часов в море должны были выжать из меня все соки. Так и случилось, но настроение у меня было отменным.

Как будто драйв от момента близкой смерти и внезапного спасения что-то зажёг во мне.

Чудо нашего спасения дало мне надежду на ещё одно чудо – когда-то увидеть Юлю. Я думал о ней каждый день.