Усталость разливалась по телу вместе с теплом. Топленная накануне банная печь не успела остыть за летнюю ночь, вода в чане была еще горячей. Скинув пропитанную болотной грязью одежду, Прохор кинул её возле двери в предбаннике, а сам уселся на покрытый свежей соломой поло́к.
Он черпал ковшом горячую воду из лохани, отмывал с себя грязь, а сам думал про то, что пришлось ему увидеть сегодня ночью.
Храбрый молодец не выходил из дум, Прохор дивился, как же тот догадался так ловко скрыть лицо… Одежда незнакомца, которую удалось разглядеть, тоже была необычной для деревенского парня.
Отмывшись, Прохор облачился в рубаху и штаны Ефима, которые дала ему Катерина, и вошел в большую, недавно срубленную избу брата.
Племянники Прохора, шестилетний Степан и четырехлетняя Варвара, только проснулись, и при виде дядьки радостно раскричались:
–Дядька Прохор приехал!
Прохор бывал у брата часто, малышей любил и баловал. Усольская была много больше Березовки, лавка купца Сипягина была богата товаром, и потому Прохор, являясь в гости к брату непременно покупал в лавке узорные медовые пряники, леденцы и прочие лакомства для ребятни.
– Здорово, Степан! – Прохор нарочито сурово, по-мужски, поздоровался с племянником, и подхватил обоих ребятишек, закружив по горнице.
– Ты бубликов обещал, с маком! – обнимая дядьку за шею, прошептала Варя.
– А ну, цыть вы, налетели, – усмехнулась Катерина, – Нечего их баловать, Прохор, я их наказала за вчерашнее.
Ребятишки присмирели, отпустили дядьку и тихонько уселись на лавку подле стола. А Прохор, пряча улыбку строго спросил Катерину:
– Это за что же наказаны?
– А ты их поспрошай! – строжась лицом и улыбаясь глазами, ответила Катерина, – Они вчерась где-то раздобыли дёгтю. Мало что сами измазались, так они еще и деда размалевали, пока он на завалинке дремал! Еле отмыла всех!
– Эх, Степан, Степан! – с укоризной глядя на племянника строго проговорил Прохор, еле сдерживая смех, – Ну ладно Варюшка, она мала еще. Но ты то уж мужик, для шалости великоват будешь!
Стёпка покраснел до самых ушей и виновато шмыгал носом, теребя край домотканой рубахи. А Варюшка испуганными глазами смотрела то на мать, то на дядьку Прохора и, казалось, вот-вот из глазёнок её брызнут слёзы.
– Катерина Тимофеевна, уважь меня, прости их ради такого случая, что довелось мне в гости к вам попасть, – Прохор поклонился Катерине и незаметно для ребятишек подмигнул ей.
– Как же не уважить дорогого гостя, – Катерина строго глянула на детишек, Степан сидел, опустив глаза, а Варя с надеждой прижала ручонки к груди и смотрела на мать, – Пусть обещают не шалить боле, да деда хворого не обижать!
– Обещаем, обещаем! – вскочив с лавки закричали детишки и кинулись снова обнимать дядьку.
Прохор достал из-за околыша своего картуза две припасенные им для племянников мелкие монетки и сказал:
– Нынче не успел я вам гостинцы купить. Вот, сами сбегайте в лавку, коли мать позволит.
Отправив ребятишек и наказав им навестить деда Тимофея, Катерина собрала на стол и усадила Прохора.
– Ты поешь, да ложись отдыхай. Поспишь, отдохнешь, а завтра поутру обратно в Березовку воротишься.
– Нет, Катерина, не могу я до завтра оставаться. Матушка изведется, я обещал к утру завтрашнему вернуться. Она ведь решит, случилась беда со мною, нельзя мне остаться. Я как думал, гатью обернусь через болота. Вечером бы ушел, к утру дома, еще затемно бы вернулся. А теперь… через болота нельзя идти…
– Почему нельзя? – испуганно прошептала Катерина.
Рассказал ей Прохор, что видел он ночью лагерь тайный, посреди болот. Умолчал только про того, кто спас его и через остров неприметно провел.
– Остерегись, Катерина. Двери крепко запирай, сейчас не знаешь, откуда беды ждать, – говорил ей Прохор, – Куда нагрянут они шайкой всей, неведомо. Неспроста человек к ним ушел из Усолья. Тайно, на самой заре. Чудом я с ним у самых болот разминулся. Видать, с докладом он пошел… Лавка Сипягинская здесь, товара много, выручка есть. Люди в артель торфяную на заработки едут, с деньгами. Есть, с чего поживы ждать людям лихим.
Катерина слушала парня, и холодела душа. Не ко времени хозяин дома в путь пустился, дом оставил. Хоть и брать у них нечего, всё, что скопили, Ефим увез в Вятку, по мудрому наказу отца, а искать станут – никого не пощадят. Все знают в Усольской, что Ефим артелью торфяной ведает!
– Катерина, батюшка твой здоров ли? Подсобить может вам чем, пока Ефим в отъезде?
– Спасибо, Проша, управляемся сами. Отец оздоровел немного, в свою избу пошёл. Сказывает, тоска берет его, по матушке моей покойной, а там вроде бы и с нею он… Столоваться к нам приходит, да ребят понянчить. Придет обедать, позову к нам ночевать, одному в избе в такое время негоже быть, да и мне с малыми детками не так боязно.
– Матушка вас к нам звала приехать.
– Что ты, Проша, как я дом оставлю? Скотина, огород… Ничего. Не одни мы – деревня большая, небось не дадим себя в обиду.
– Я в другой раз, может статься, не смогу прийти. Так ты зря не сокрушайся, может Ефиму с отцом придется дольше в Вятке задержаться.
Катерина кивнула в ответ Прохору. Она и сама понимала, что непросто теперь в путь отправляться, и даже сама желала, чтобы муж её побыл в Вятке подольше, может решится всё, изловят разбойников…
– Ложись, отдыхай, – сказала она деверю, – После, как отобедаем, сседлаешь себе Чубара, к вечеру будешь в Березовке, верхом-то быстрее будет. Раз через болота хода нет, днем по дороге не так боязно, всё же народ ездит. А я пока к отцу пойду, ребятишки ждут, в лавку их свожу, за гостинцами.
Катерина смотрела на парня, глаза которого покраснели от бессонной ночи, устало он привалился к стене под киотом:
– Спасибо тебе, Прохор, что письмо принес, извелась бы я в ожидании мужа.
Не успела Катерина выйти за дверь, а Прохор уже спал. Усталое тело расслабилось, он чуть улыбался, рассматривая диковинные картины, являющиеся ему во сне.
А снились ему и сидящие вокруг ночного костра люди, со страшными косматыми бородами, злыми глазами, и легкой тенью скользил меж ними удалой незнакомец.
Катерина торопилась с обедом, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Прохора. Но тот сам поднялся, добраться до Березовки он хотел до вечера.
В избу, опираясь на клюку, вошел отец Катерины, Тимофей Петрович, и Прохор почтительно поднялся с лавки ему навстречу.
– Ну, здоров буде, Прохор Федотыч, – дед протянул крепкую сухощавую руку.
С улицы прибежали ребятишки, и притулились с обоих сторон от дядьки, поглядывая на него снизу весёлыми глазёнками.
После наваристых Катерининых щей, Прохора снова начало клонить ко сну, но он вышел во двор, умылся холодной водой и отправился в конюшню, седлать Чубара.
Тимофей Петрович вслед за Прохором вошел в конюшню и негромко сказал:
– Расскажи мне, Проша, что на болоте ты видел? Староста наш, Осип Иваныч, сказывает, неспокойно в округе. Хутора разоряет кто-то, на дороге с уезда караулят, добро отбирают, еще и побить могут. Сын Панкрата Костерёва со Слободского ехал, накупил мануфактуры, добра какого. Так всё отняли, самого избили. Панкрат доктора с уезду привозил, выходили парня. Рука только болит, бабка Марфа травами правит.
Седлая строптивого Чубара, Прохор негромко рассказал старику всё, что видел на болоте, однако вновь умолчал про незнакомца.
– Дедусь, а скажи, кто у бабушки Уховой в постояльцах стоит? – спросил он Тимофея Петровича, и тот пристально глянул на парня.
– Пришлые хлопцы, трое у неё. Двое на торфах работают, а третий… Не знаю, чем занят. Видно его редко, в разъездах часто, верхом его вижу. А чего?
– Да ничего… Видал одного утром. А чего они у Уховой стоят? Дом старый, того и гляди стены упадут, да и у самой околицы. Есть в деревне посправнее дома, кто постояльцев берет, – Прохор размышлял вслух, а дед его внимательно слушал.
– Что сказать. Кто ж их разберет, чего они у Уховой стоят, может мзды меньше всех попросила, – задумчиво глядя на Прохора произнес дед.
Прохор собрался, обнял на прощание маленьких племяшей, пообещав в другой раз привезти им в угощение диковинной постилы с уезда.
Катерина и Тимофей Петрович, перекрестив вслед Прохора, долго еще стояли у ворот и глядели ему вслед.