"Если дверь заперта, не стучись в нее. Развернись, сынок, и иди, иди от нее как можно дальше, и да хранит тебя святейший Клевор, потому что ничто хорошее никогда не бывает заперто", – такое наставление дала мать Есеню перед тем, как ее сын навсегда покинул родительский дом. Только спустя много лет бард понял, что говорила она совсем не о дверях.
Яркое солнце пробивалось сквозь легкие занавески, освещая обеденный зал «Мокрой Выдры». Такое светлое утро в конце осени – настоящий подарок в долгожданный выходной.
Некоторые постояльцы уже проснулись и завтракали, мирно обсуждая утренние новости.
За одним из столов сидел Валдис, от свежего омлета в его тарелке еще шел пар. Возле сыщика блаженно щурился Есень, запихивая в рот уже пятый блин со своим любимым вишневым вареньем. Аленика сидела напротив них, лениво ковыряя ложкой овсянку. Акива позавтракал еще час назад и теперь пил кофе, нацепив на нос пенсне. По обыкновению он читал утреннюю газету.
Вдруг лицо рыжего леннайя вытянулось. Словно не поверив в то, что только что прочел, он снова пробежал взглядом по строкам.
– Ого, вот это новость! – воскликнул он. Все трое оторвались от еды и посмотрели на Акиву. – На другом материке пропал царевич Охмараги!
– Что!? – Есень чуть не подавился.
– Вот, тут пишут: «Отряд живых огней прибыл на Арсуну, в Рашемию из самого сердца Охмараги и продвигался на север страны, когда посреди пути царевич бесследно исчез. Что заставило ярчайший огонь отправиться в страну льда и снега выяснить так и не удалось, но очевидцы утверждают, что царевич был большим поклонником рашемийской культуры. Он любил слушать народные песни, а по дороге скупал березовые веники и цирковых медведей. Поиски ведутся по всей стране, царь Охмараги ярчайший огонь Златомир грозит Рашемии войной, но следов пропавшего наследника по-прежнему не обнаружено»!
– Что понадобилось сенари в Рашемии? – изумилась Аленика. – В жизни не поверю, что царевич отправился туда изучать человеческую культуру! – она сморщила маленький носик. О том, что нелюдь думала о человеческой культуре, все за столом уже знали, пусть она никогда этого и не говорила.
– Надеюсь, царевич Вольга отыщется, – проговорил Валдис. – Иначе быть беде.
– Если сенари нападут на Рашемию, хуже там точно не станет. Я слышал, в этой стране нет ни одной машины на магических кристаллах! Сплошные леса, да крестьяне, – заметил Есень. – Побудет немного колонией Охмараги, поправит экономику…
– Но новость все-таки интересная, – сказал Акива. – Иногда приятно узнать, что не только в нашей стране творится черти что! – он встряхнул газету и продолжил чтение.
– Чем займешься сегодня? – спросил Есень у Аленики.
– Не знаю, – девушка пожала плечами, скользнув задумчивым взглядом по Валдису, занятому омлетом. – К Непервому на следующей неделе должны приехать гости, меня попросили остаться на выходные, чтобы помочь Полли с делами по дому. Меня не будет две недели, так что хотелось бы сделать что-нибудь интересное, пока я тут.
– А ты Валдис? – Есень пихнул друга, который так и не заметил взгляда нелюди.
– Я хотел бы покончить с парой дел до нового года, думаю, на этих выходных поработаю, – сказал военный, недоуменно посмотрев на пихающегося барда.
Аленика сделала вид, что не обратила на слова воина внимания, но ее длинные уши обиженно дрогнули.
После того, как прямо перед ней молодого леннайя поразила божья кара, Аленика была сама не своя: множество детских страхов полезло наружу, она боялась даже выйти из комнаты. На следующий день после ужасного события Валдис зашел к ней, чтобы отдать книгу, которую забыл вынуть из повязки на руке. Слово за слово, они разговорились, воин убедил девушку спуститься вниз и познакомил с весельчаком Есенем, который мог поднять настроение кому угодно. С того вечера они и подружились.
Поначалу Акива не одобрял того, что его подопечная вздумала связаться с людьми, тем более с мужчиной самое малое на пятнадцать лет ее старше. Однако, потом леннай заметил, как сам воин смотрит на девушку, когда та не видит, и решил, что все к лучшему. Если кто-то и сможет защитить дикую нелюдь от стражи и церкви, в чью мясорубку в последнее время попадают все без разбора, так это уважаемый ветеран с кучей медалей. А Есень… что ж, кажется, он тоже был неплохим парнем. Ест только слишком много.
Валдис с Есенем не раз навещали Аленику, когда она гуляла с Кенри в Нейверском парке, они вместе ели мороженое и ходили по рынкам со всякой всячиной. В общем-то, за прошедшую осень они стали добрыми приятелями.
К счастью, после того, как чертоги Клевора пронеслись над одноименной столицей Нейвера, все будоражащие газеты неприятности отступили. Конево отстраивали заново, – в церковный фонд помощи погорельцам потекли целые реки золота из карманов сердобольных богачей. Заключенных, которые провели в нейверской тюрьме целые годы за преступления вроде кражи яблока на рынке, стали выпускать на волю, особенно нелюдей. Кроме того, никаких восстаний, никаких стычек между людьми и леннайями, которые, казалось, должны были вот-вот начаться в Нейвере. Даже военные действия на Железном нагорье приостановились. Когда все уже должно было вот-вот сорваться в бездну, внезапно наступил тишайший мир, который длился вот уже три месяца.
Церковники все как один утверждали, что это всевидящий бог прикончил мерзавцев, причастных к начинающимся беспорядкам. Все остальные не знали, что и думать: мысль о том, что Клевор решил оставить в покое несчастных темных магов с ланками и решил в кои-то веки покарать нечистых на руки политиков, казалась слишком невероятной.
Как бы то ни было, жизнь обитателей «Мокрой Выдры» текла своим чередом.
– Знаешь, раз ты сегодня ничем не занята, поможешь мне в гостинице, – сказал Акива племяннице, не отрываясь от газеты. – Две служанки взяли отгул, а одна из них, подозреваю, и вовсе скоро уйдет. Да и тебе пора бы начать вникать в дела! Не всю же жизнь ты будешь ходить в наставницах.
– Я останусь с Кенри самое маленькое еще на шесть лет, – возразила Аленика.
О своем будущем она еще с детства привыкла не думать. Тот урок девушка хорошо усвоила. Что бы с тобой не происходило, в любой момент все может измениться: строить планы больше, чем на год, бессмысленно. Особенно, если ты чистокровная нелюдь, живущая в мире, который принадлежит Клевору-громовержцу.
– Да хоть на все семь, – фыркнул Акива. – Сегодня ты будешь помогать мне разбирать чердак. И ни слова больше!
Он строго взглянул на названную племянницу из-под пенсне.
Аленика скуксила мордочку и дернула ушами. Потом улыбнулась.
– Разумеется я помогу тебе, дядюшка.
– Не называй меня так! – сердито буркнул Акива, отворачиваясь и встряхивая газету.
Есень захихикал.
После завтрака Валдис попрощался с друзьями и ушел по делам: ему предстояла важная встреча, которой воин дожидался уже несколько дней.
Военный направлялся в ту часть Причал, которая граничит с Нижним городом – районом столицы, где селились бедняки и отщепенцы общества. Раньше, пятнадцать лет назад, военный даже не знал о его существовании, а теперь наведывался туда едва ли не чаще, чем в Верхний город.
Однако, стоило Валдису выйти на главную улицу Причал, как его окликнули.
– Какая встреча! – воскликнул Якоб, спеша к другу с другого конца улицы. Он был одет в теплый плащ, подбитый блестящим черным мехом, волосы были убраны в аккуратный хвост и завиты. – Я как раз шел к «Мокрой Выдре», хотел навестить тебя.
С тех пор, как они встретились в нейвеском парке, им так и не довелось увидеться, и не сказать, чтобы Валдиса этот факт расстраивал: у него были свои дела, у Якоба свои, и говорить им было не о чем. Сейчас же появление старого приятеля было как нельзя некстати.
– Здравствуй, Якоб, – Валдис улыбнулся.
– Я знаю здесь неподалеку приятное место, может, зайдем туда, поболтаем? Я ведь еще даже не завтракал!
– Хорошо.
Якоб отвел Валдиса в кафе, которое находилось в двух кварталах от места, где они встретились. По дороге они обсуждали последние новости – тюрьма пустеет, в армию стали брать всех подряд, орки явно что-то замышляют, восставшие леннайи на границах захватили Крепость-на-Перекрестке… Валдис по большей части молчал, позволяя своему болтливому другу вести светскую беседу.
Улицы Причал странным образом сочетали в себе черты небогатых провинциальных городков и научных столиц Нейвера. Простые дома здесь соседствовали со зданиями, пронизанными десятками медных труб, по которым перетекал пар или магические потоки. Многие такие трубы уходили в пристройки, из которых разносилось режущее слух гудение: казалось, они вот-вот взорвутся от неведомых сил, сконцентрированных внутри.
Люди тут одевались кто как: некоторые могли позволить тебе сюртуки, некоторые расхаживали в рабочих рубашках с закатанными рукавами и брюках с подтяжками, иные же, совсем бедные, выглядели так же, как и их предки-земледельцы несколько веков назад: грубые штаны без всякого фасона, рубахи из мешковины и темные накидки, призванные заменить плащи.
Якоб, не привыкший к такому колориту, то и дело озирался по сторонам, осматривая того или иного прохожего.
Наконец, они оставили Причала и очутились в соседнем районе побогаче, где остановились у небольшой кофейни с потертой деревянной вывеской и светло-зеленой дверью. Внутри обстановка оказалась уютной, мебель обита мягкой тканью, повсюду шторки, вазочки и подсвечники.
Они устроились за столиком у окна и к ним тут же подошла приятная молодая девушка, одетая в светло-зеленое вельветовое платье.
– Чего изволите? – спросила она, протянув гостям карточки с меню.
Якоб, не глядя в меню, заказал себе завтрак, а Валдису посоветовал яблочный пирог. Военный последовал совету старого друга и заказал себе один кусок.
– Знаешь, до меня дошли слухи о твоей работе в Башне, – сказал Якоб, когда девушка записала все в блокнотик и отошла. Валдис с облегчением понял, что наконец-то началась та часть встречи, ради которой его старый друг пересилил себя и выбрался на Причала. – Ты отлично справляешься, кто бы мог подумать! Почти тридцать дел, и это только за три месяца! Спишь ли ты вообще, друг мой?
Валдис улыбнулся, но ничего не сказал.
– Ты прирожденный сыщик, вот, что я скажу! – продолжил Якоб. – У тебя талант находить такое, что другим в жизни не отыскать. Я, уж извини, навел некоторые справки, и оказалось, что ты и в армии этим отличался.
Валдису уже принесли заказ, и военный аккуратно отламывал от пирога по кусочку, внимательно слушая приятеля. Сам он по-прежнему ничего не говорил.
– Птички мне напели, ты проявляешь удивительную проницательность, – в дружелюбном голосе Якоба повеяло холодком. – Ты ведь так и не оставил в покое того лекаря.
– Заглянул к мадам Жилевской, – Валдис пожал плечами.
– Ты не только к ней заглянул, – произнес член тайного сыска. – Ты заглянул ко всем его последним пациентам, а еще несколько раз заходил в архивы Церкви, говорил с младшими священниками. Я слышал, ты смог разговорить даже одну белую сову.
– Бедняга выпил лишнего, и я помог ему добраться до монастыря, – объяснил военный с прежней добродушной улыбкой. – Что с того?
– А то, что наверху все видят, – многозначительно проговорил Якоб, понизив голос. – Я все знаю! Тебе руки мало было, без головы хочешь остаться? Я пришел к тебе, как друг, и говорю: одумайся! В следующий раз они ведь уже не меня пошлют к тебе, и тот, кто придет, придет отнюдь не с разговорами.
– Якоб, похоже, тайный сыск сделал из тебя параноика, – Валдис отломил еще кусочек пирога и с благодушной улыбкой посмотрел на старого друга, которого уже порядочно колотило от волнения. – И что с того, что я побывал в архивах Церкви? Как будто в столице есть другие достаточно полные библиотеки! Что до последних пациентов Роберта – разумеется, я был у них. Мне нужно было узнать, к кому они обращались до того, как попали к лекарю при королевском дворе. Я ищу себе врача, разве это преступление?
– Дурачком прикидываешься? – прошипел Якоб. – Ты хоть понимаешь, что стоишь над пропастью на тоненькой жердочке, и как сильно я рискую, пытаясь тебя с нее увести!?
– Все в порядке, – успокоил его Валдис. – Я простой военный, а не какой-нибудь заговорщик. Да и в чем вообще меня можно подозревать после пары визитов в архивы Церкви? Это же смешно!
– О, если бы тебя хоть близко увидели с теми, кого подозревают в измене, поверь, ты бы и часа не прожил, – проговорил Якоб. – Прошу тебя, возьмись за ум и прекрати совать свой нос туда, куда не надо.
– Постараюсь найти себе другую библиотеку, – пообещал Валдис, улыбаясь.
– Найди себе другую библиотеку, будь добр, и другую невесту, ради всех богов! – посоветовал Якоб, не сводя друга обеспокоенного взгляда. – Ты же повсюду разгуливаешь с этой ушастой, это просто неприлично для человека твоего статуса! Чистокровная нелюдь, боги…
Валдис уже покончил с пирогом и, почуяв, что все необходимое уже сказано, собрался вставать: выслушивать остальное у него не было никакого желания.
– Сегодня у меня еще есть дела, потому, если ты не против, я оставлю тебя здесь, – проговорил воин, никак не отреагировав на последние слова Якоба.
– Иди, Валдис, – устало вздохнул тот, откинувшись на мягкую спинку стула и провожая военного взглядом. – И да хранят тебя Боги от тебя самого.
– Тебе тоже удачи, Якоб, – кивнул тот.
Валдис вышел из кафе, но чувствовал на своей спине пристальный взгляд до тех пор, пока не свернул на другую улицу. Привычка родом из гор – всегда знать, когда на тебя смотрят.
По дороге Валдис размышлял.
Что ж, он и не надеялся, что его поиски останутся незамеченными. Однако воин все равно был удивлен поведением Якоба: похоже, бедолага не на шутку перепугался. Или нервы у городских совсем ни к черту, или же дело, в которое Валдис ввязался, и впрямь серьезное.
Все началось несколько лет назад, когда среди нейверских военных расползлась эпидемия странной болезни. Заболевали ей единицы, симптомы были разные, длилась заболевание тоже по-разному, но кончалось все одинаково: больной начинал слабеть и умирал за считанные дни. Поначалу думали на орков и их шаманов, – до сих многие верили, что дело именно в проклятиях серокожих, – но Валдис знал, что это не так. Однажды он попал к оркам в плен и там успел хорошо узнать народ, с которым ему и его людям приходилось воевать. Орки не были бестолковыми дикарями, которыми их представляли новобранцам, но и учеными они тоже не были. Вся магия, доступная их шаманам, неизменно сопровождалась сушеными грибами, которые в человеческих справочниках помечены, как галлюциногенные. А чтобы навести смертельную болезнь нужен хорошо обученный темный маг.
Военного, как и остальных, тревожил странный недуг, но умирали от него не так часто, чтобы стоило поднимать панику: на фронте дни без смертей так же редки, как снег в одноименной столице Нейвера. А снега, стоит отметить, в Нейвере не было никогда.
Однажды после очередного ранения Валдис попал в полевой госпиталь. Военных лечили самые разные лекари: были среди них и люди из академий, и маги, заштопывающие раны колдовством, и монахи, возвращающие к жизни безнадежных одной только молитвой. Были даже нелюди, читающие старинные заговоры. В армии любой врач на вес золота, потому брали всех подряд.
Валдис лежал рядом с молодым солдатом и видел, как одна из человеческих лекарок предложила тому испробовать ее новое лекарство. Молодой парень охотно согласился помочь девушке испытать свое изобретение, а через некоторое время он умер – так, как умирали от неизвестной болезни.
Валдис прежде, чем обвинить лекарку прилюдно, решил выяснить, действительно ли она была виновата в смерти молодого воина. Пока никто не видит, он проник в общий шатер, где спали все лекари, и проверил ее вещи. В них он так и не нашел ничего интересного, но, уходя, заметил на земле у самого полога скомканный лист бумаги.
Там подробно было описано, как некоторое вещество нужно вводить в тело, сколько раз в неделю фиксировать состояние воина и какие признаки отмечать. Это был план испытаний какого-то вещества на живых людях.
Сохранив бумагу, Валдис, никому ничего не объясняя, отправился к военачальнику: сердце подсказывало ему, что он наткнулся на серьезное преступление, о котором нельзя сообщать никому, кроме главнокомандующего. Путь до лагеря, где был расположен штаб командования, лежал неблизкий, добираться до него не меньше двух дней, да и участок был не спокойный.
По пути Валдиса ранили, метнули топор, пока он спал, да только промахнулись. Мгновенно проснувшись, воин увернулся от нескольких орудий, а затем нападавший скрылся, так и не показав себя. Оружие было орчьим, однако воин точно знал, что орки не нападают на одиноких путников, тем более на спящих.
До штаба командования он добрался едва живой, рука к тому времени уже отнялась, а потеря крови были слишком велика: почти никто не верил, что воин выживет. Однако, Валдис выжил. Он провел в госпитале почти месяц, но к военачальнику его не пускали, а бумага с описанием опытов, – единственная улика, – пропала после первой же ночи в лазарете. Военный так и не смог никому ничего доказать, а пустые предположения слушать, разумеется, никто не стал. Валдису второпях оформили все необходимые привилегии и отправили в столицу, подальше от гор.
Но и здесь, в Нейвере, военный почуял неладное. Он устроился расследовать дела преступников в надежде найти лекаря, но вместо этого наткнулся на новые загадки, связанные с заключенными нейверской тюрьмы – самой большой тюрьмы в мире.
Десятилетиями в ней царил настоящий хаос, никто толком не знал точного количества заключенных, почти все данные в архивах наспех придумывались молодыми писчими, точность отчетов которых никто никогда не проверял. И теперь, спустя столько лет, дела заключенных вдруг потребовалось разложить по полочкам, а многих отпустить. Многих, но только не темных магов, особенно нелюдей. Они из тюрем исчезали сами, причем бесследно.
Одного темного выводили с заднего двора на глазах у Валдиса, идущего в тюрьму, чтобы вызволить очередного воришками. Это темный, леннай с татуировкой на лице, рычал и кусался, вырывался изо всех сил, словно приютская собака, которую вели на убой. И все бы ничего, но люди, которые тащили его, носили белоснежные накидки с перьями, – белые совы. Инквизиторы святейшего Клевора.
Зачем им понадобился темный маг? Верховный бог не уставал напоминать своим проповедникам, что темные должны содержаться взаперти, ибо они, в отличие от остальных колдунов, никогда не смогут применить свою силу во благо, – такими уж родились. Однако, смерти магов Клевор никогда не требовал, только заключения и контроля.
Вмешиваться Валдис не посмел: никто не должен мешать инквизиторам выполнять волю своего бога. Но увиденное сильно обеспокоило его, и воин отправился в архивы Церкви, чтобы перечитать священные писания. Он надеялся найти что-нибудь, что объяснило бы, для чего инквизиторам потребовался маг, который и так уже в тюрьме. Однако, в писаниях воин так ничего и не нашел.
Мучаясь неясными подозрениями, Валдис решил заглянуть в один из трактиров города, где частенько можно было застать отдыхающих от службы церковников. Там он встретил молодого ученика-инквизитора, которому едва стукнуло двадцать два, и тот пил так, словно намеревался уйти из жизни. Кожа у этого юноши была сильно воспалена, ее покрывала сетка красных шрамов, отливающих синим.
Как выяснилось, он оплакивал своего товарища, погибшего на последнем ритуале. Что это был за ритуал, в котором участвовали непосвященные белые совы, и почему молодой инквизитор погиб, юноша не осмелился рассказать даже когда имени своего уже вспомнить не мог. Валдис помог ему добраться до кельи и больше его не видел.
После увиденного в мысли воина закрались первые догадки, пока еще смутные, почти бессознательные, однако они не давали ему спать ночами.
Темные маги продолжали исчезать, солдаты умирали от неизвестной болезни. Без вести пропал королевский лекарь. Бывая в трактирах недалеко от церкви, Валдис часто замечал молодых сов со смертельно бледными лицами – чистыми, либо со страшными шрамами. Некоторые из них спустя месяцы пропадали.
Воину казалось, он стал свидетелем чего-то страшного, чего-то, что происходит у всех прямо под носом, но чего никто не видит. Ниточек, которые могли бы привести его к ответам, не было, но чуть больше, чем через месяц, Валдису пришлось вспомнить о разговоре с молодым инквизитором.
Исследуя Нижний город в поисках матери одного из заключенных воришек-леннайев, воин наткнулся на обезображенный труп, прибившийся к берегам большой сточной канавы. Тело оказалось изуродовано так сильно, что невозможно было определить даже расу, однако кое-что Валдису все-таки удалось разобрать: он узнал уродливые шрамы на лице, какие встречал у некоторых инквизиторов.
С тех пор воин не сомневался, что все идет из церкви. Он не знал, с чем это связано и чем может кончиться, но нутром чуял, что происходящее в Железном нагорье, в тюрьмах, в кельях инквизиции, возможно даже в Конево, – что все это имеет одни корни.
И вот, сегодня у Валдиса была возможность убедиться в этом. В Нижнем городе нашлись люди, которые могли бы ответить на его вопросы.
Многие талантливые лекари в Нейвере были вынуждены прятаться в трущобах: магам без лицензии, даже светлым, было запрещено работать открыто. Выдать лицензию могла только Церковь, но получали ее, разумеется, только люди.
К одному из таких лекарей собирались целыми десятками, вокруг его жилья даже образовался свой квартал. Впервые Валдис пришел туда за помощью или советом, как приходил уже ко многим лекарям, но то, что он услышал от больных в очереди, сильно заинтересовало его: оказывается, лекарь укрывает у себя «беглую больную птичку». Речь, разумеется, шла об одном из послушников ордена инквизиции.
Несколько дней воин наблюдал за кварталом и лекарем, но больше так ничего и не узнал. Валдису только и оставалось, что записаться у помощницы лекаря на прием, ведь в качестве больного он сможет проникнуть в лачугу доктора, где наверняка и прячется инквизитор, и задать тому несколько вопросов. Только желающих попасть к врачу было слишком много, помощница назначила Валдису время только через несколько дней.
Теперь воин уверенно шел в сторону хижины, где жил лекарь-слевит. Валдис спускался все ниже и ниже в трущобы, стараясь не упасть на скольких кирпичах и не касаться лишний раз стен, покрытых слоем прозрачной слизи, источающей гнилостный запах. Из-за крыш домов, перекрывающих друг друга, и узких улиц, на которых и вдвоем-то было не пройти, воздух в Нижнем городе застаивался, годами вбирая в себя всевозможные запахи.
Люди и нелюди здесь встречались редко, они предпочитали отсиживаться в самых темных углах убогих хижин и лишний раз не высовываться. Потому в трущобах всегда было очень тихо – так тихо, что Валдис слышал собственное дыхание. Поэтому подозрительные звуки, идущие от квартала лекаря, воин услышал задолго до того, как вышел на нужную улицу. Не было ни криков, ни выстрелов, только треск, какой бывает, когда ломают сухие доски.
Валдис замедлил шаг и пошел осторожнее, стараясь держаться мест потемнее. Когда он выглянул из-за стен на нужную улицу, увидел толпу людей в белых накидках с перьями на плечах: они разламывали остатки того, что оставалось от пристанища доктора. На земле неподалеку от них лежал труп, накрытый тяжелой тканью. По очертаниям – плотное тело слевита.
Когда белые совы закончили, они собрались поджечь остатки хижины, но один из них заметил, что тогда люди, живущие вокруг, задохнутся от дыма.
– Лучше обыщем все лишний раз, чтобы наверняка ничего не осталось, – сказал он.
Остальные нехотя согласились.
Валдис обошел квартал и укрылся на соседней улице. Дождавшись, пока белые совы уйдут, он вышел к развалинам, чтобы внимательно их изучить.
Ни следа больных, которые еще пару дней назад сидели тут десятками, все вещи, какие были, – поломаны, порваны или разбиты. Ни одного клочка бумаги. Хилые деревянные перегородки, которые служили лекарю кабинетом и спальней, превратились в щепки.
Валдис внимательно осмотрел каждую мелочь, но инквизиторы поработали на славу: ничего не осталось. Воин тщетно переворачивал доски и вглядывался в клочки тканей.
Но, когда уже собирался уходить, он посмотрел на другую сторону улицы, где раньше лежал труп, накрытый тканью. Там на земле он обнаружил темнеющий предмет.
Неясно, как инквизиторы могли пропустить его, – возможно, он был зажат в руке мертвеца и выпал только когда его уносили.
Воин подошел к тому месту, наклонился и прежде, чем взять находку, долго изучал ее. Затем он намотал плащ на руку и поднял странную вещицу, стараясь не касаться ее кожей. Валдис опустил ее в сумку и быстрым шагом пошел прочь из Нижнего города.
Сердце воина бешено колотилось.
Тем временем Есень с Аленикой, вооружившись тряпками, метелками и ведром воды, боролись с пылью, десятки лет копившейся на чердаке «Выдры».
Пару дней назад Акива загорелся идеей обустроить третий этаж. Он еще не решил, будут там спальни подешевле или подороже, да и денег на ремонт у него не было, но место рыжий леннай решил расчистить заранее.
Аленике, имеющей настоящую страсть к красивым платьям с расшитыми подолами, пришлось ради такого дела переодеться в серую одежду служанки, чем нелюдь была не очень-то довольна. Волосы она спрятала под косынку, чтобы пыли на них летело поменьше: отмыть от нее шевелюру, достающую почти до пяток, будет не так-то просто.
Есень, который потому и подался в музыканты, что терпеть не мог дела по хозяйству, только изредка перекладывал вещи с места на место. Он болтал без умолку и надеялся, что ответственная нелюдь, заслушавшись, сделает всю работу за него.
– …Знаешь, ты никогда не рассказываешь о своем детстве! – говорил бард, лениво наблюдая, как девушка деловито раскладывает содержимое очередной коробки по трем корзинам – «оставить», «выкинуть» и «показать Акиве». – А мне ведь кажется, что там много интересного! Ну не может быть не интересно в лесу леннайев!
– Мне немного грустно вспоминать об этом, – произнесла нелюдь, ее уши дрогнули.
– Брось, столько лет прошло с тех пор, как ты с людьми! – воскликнул бард. – Я тебе сотню раз рассказал о том, как ушел от родителей-пахарей на поиски славы, даже Валдис рассказал нам о том, как кутил по молодости! А он, между прочим, опозорил род, бросив свою невесту перед венцом, и, лишившись денег отца и титула, вынужден был идти в военные… не самая похвальная биография, и все же он ее рассказал. Ну, я так хочу узнать, как живут дикие леннайи! Расскажи о каком-нибудь интересном событии из детства.
Разумеется, бард понятия не имел о том, что родителей девушки жестоко убили у нее на глазах и что сама она до сих пор скрывается не только от глаз Клевора, но и от сородичей. Есень знал только то, что знал любой, хоть раз взглянувший на Аленику, – она выросла не с людьми. Как нелюдь ни старалась, нет-нет, да и проскальзывало в ее мимике, жестах и речи нечто такое, по чему сразу отличаешь диких. А то, как она иногда озиралась по сторонам, вздрагивала при появлении незнакомцев и с каким рвением ходила в церковь по последним дням недели, заставляло думать, будто бы девушке есть, что скрывать и что замаливать.
Про себя Есень полагал, что Аленика ушла из лесов, потому что ее родители захотели для дочки лучшей жизни, чем в гнезде на дереве, а извечную настороженность он объяснял огромными ушами. Будь у него такие уши, Есень и сам бы от всего подряд шарахался: еще бы, когда слышишь даже дыхание людей на другом этаже!
– Это вы, люди, дикие, – фыркнула Аленика и ее уши снова дрогнули, заставив Есеня улыбнуться. – Ладно, расскажу одну историю. Меня в детстве часто отправляли собирать ягоды. Однажды, собирая малину, я встретила большого медведя, но он меня не тронул.
– Боги, да этой истории хватит на целую балладу, – усмехнулся Есень.
– По-твоему было бы интереснее, если бы он напал на меня? – возмутилась девушка.
– Нет, разумеется, – улыбнулся бард, скользя взглядом по горам запыленного хлама на чердаке. Чего тут только не было! Сколотые вазы, сломанные подсвечники, старые бочки, каркасы кроватей, даже вон медная труба завалялась…
– А как насчет древней леннайской магии? – спросил бард, неуклюже потянувшись за странной тонкой палкой, торчащей из одной из коробок.
– Что? – Аленика рассмеялась. – Древняя леннайская магия!?
– Ну, знаешь, друидские фокусы! Говорящие деревья там или светящиеся цветы…
– Все это сказки, – ответила девушка, улыбаясь. Она протерла тряпочкой пыльный поднос, осмотрела его и положила в корзину «оставить». – Нет никакой «леннайской» магии. У нас самые обычные маги, такие же, как и человеческие.
– А что вы делаете с темными магами? – поинтересовался Есень. Не то чтобы его так это интересовало, он спросил первое, что пришло в голову. Палка никак не желала выниматься, наверняка из вредности. – Вряд ли отсылаете к инквизиторам?
– Откуда мне знать? Мне было только десять, когда я покинула лес Ниэль, такие вещи, как темная магия, меня не интересовали, – Аленика пожала плечами. Ее уши оставались плотно прижатыми к вискам.
Есень уперся пятками в пол и напрягся изо всех сил, пытаясь вытащить злополучную палку из коробки. Наконец, она поддалась, вылетела наружу и хлопнула барда по широкому лбу. Не удержав равновесие, Есень плюхнулся на доски пола. На его пухлом лице, получившем добрую затрещину, застыло такое изумленное выражение, что нелюдь не выдержала и звонко расхохоталась.
Поднявшись, они вытерла руки о подол серого платья и поспешила на помощь к приятелю, проворно переступая через горы мусора.
– Ха-ха-ха, ну ты и увалень! – проговорила она, подавая барду руку.
С грехом пополам худенькая девушка смогла поднять толстяка. Кряхтя, Есень уселся на ближайшую кучу мусора и стал осматривать свою находку.
– Гляди! – сказал он, помахав странной палкой, расширяющейся к концу. Верхушка была украшена вставками из металла и полудрагоценных камней. – И откуда она тут?
– Понятия не имею, – сказала девушка, настороженно скользнув взглядом по палке.
Нелюдь с первого взгляда узнала магический светильник с кристаллом-накопителем. Одним богам известно, как Акива мог допустить, чтобы у него в гостинице завалялось что-то подобное.
– Брось ее в корзину для помойки, – велела она, поспешно возвращаясь к своей коробке в самом дальнем конце комнаты.
– Шутишь!? – воскликнул бард. – Такая красивая вещица! В толк только не возьму, что это такое? Вроде на посох похоже, но слишком короткая. Может, это рукоятка сломанного оружия?
– Это просто старая палка, – сказала Аленика, вновь занявшись разбором коробки. – Выкинь ее.
– Да у тебя к ней как будто бы неприязнь, – усмехнулся Есень, погладив крепкое дерево. – Я ее себе оставлю. Сделаю что-нибудь из нее.
– Как знаешь, – нелюдь пожала плечами.
Решив, что вслед за палкой может найтись еще что-нибудь интересное, бард принялся копаться в коробках. Выбрал он самые дальние и старые.
В выбранной коробке не оказалось ничего интересного, бард выкинул все содержимое в «выбросить». В другой нашлось старое облезлое перо. Сперва бард решил прикрепить его к своему берету, но потом передумал: слишком уж оно было ветхое.
Зато в третьей коробке, она уже лежала ближе к лестнице, нашлось кое-что интересное.
– Гляди-ка, целый клад! – воскликнул он. – Вот Акива обрадуется!
– Что там? – Аленика заинтересованно подняла голову и обернулась к Есеню.
– Лови!
Бард кинул девушке прозрачный кристалл размером с ладонь.
Подумать только, он отыскал в этом хламе целую коробку накопителей, да еще таких больших. Этих, если зарядить, хватит на целый колесник! Есене подумал, что это место пробудило в нем дремавший талант кладоискателя.
Он гордо посмотрел на девушку, чтобы увидеть ее лицо, когда она рассмотрит находку.
Не разбирая, что именно к ней летит, Аленика проворно сцапала предмет в воздухе и поднесла на уровень глаза, растопырив от любопытства уши.
Однако тут произошло то, чего ни Есень, ни сама девушка не ожидали.
Кристалл, стоило ему коснуться пальцев нелюди, начал светиться, и с каждым мгновением этот свет становился все ярче.
Вскрикнув, девушка отбросил кристалл как можно дальше.
Есень стоял, вытаращив глаза.
– Э…
– Ты. Ничего. Не видел, – отчеканила она, широко раскрыв зеленые глазища. Нелюдь была испугана, но ее тонкий голос звучал почти угрожающе. – Ясно?
Есень кивнул, хотя едва ли слышал, что ему сказали. Бард был слишком потрясен увиденным.
– Так ты все-таки колдунья!? – горячо зашептал он, пробираясь к нелюди через завалы хлама. – А чего сразу-то не сказала?
– Потому что я не колдунья, – прошептала нелюдь. – Я не маг, меня проверяли!
– Так проверяют магическими кристаллами! А он только что сработал в твоих руках!
– Есть и другие способы, по ауре. В моей нет признаков магии, – нехотя объяснила Аленика. – Потому официально я не маг.
– Но ты все равно только что зарядила кристалл!…
– Надо отыскать его и выкинуть, пока никто не нашел.
– А Акива знает?
– Нет, Есень! Никто, кроме Валдиса, не знает, – призналась девушка, рыская глазами по полу. – Я убью тебя, если скажешь еще хоть слово об этом!
И хотя в голосе маленькой нелюди было столько же угрозы, сколько в шипении котенка, бард решил не злить ее и замолчал.
Аленика поднялась и стала шарить вокруг, ища отброшенный кристалл, и Есень стал ей помогать. Они обыскали весь чердак, перебрали почти весь мусор, но так и не нашли следов пропавшего накопителя, хранящего частичку силы, одной капли которой хватило бы для того, чтобы и Аленику, и Акиву отправили под суд белых сов, а «Выдру» спалили бы дотла.
Когда Акива поднялся проверить, как идет работа, он был приятно удивлен: оказалось, эти двое действительно все разобрали! Оставалось только вымыть полы, но это он, так и быть, поручит оставшейся служанке.
Решив, что осмотрит корзины «оставить» и «показать Акиве» позже, леннай велел отнести их в кладовку, а двоим своим работникам поневоле разрешил закончить на сегодня.
Аленика с Есенем разошлись по комнатам, чтобы привести себя в порядок после пыльной работы. Когда они спустились вниз, чистые, но голодные, столкнулись с Валдисом.
Военный был словно сам не свой, несся в свою комнату с таким видом, будто увидел привидение. Кратко поздоровавшись с друзьями, он прошел мимо них и скрылся на втором этаже.
Недоуменно переглянувшись, приятели прошли к одному из столов и попросили у Глаши, лучшей служанки Акивы, ужин. Военный так и не спустился, потому ели Аленика и Есень вдвоем.
После у барда как раз должно было быть выступление, в «Мокрой Выдре» уже собрались некоторые его постоянные слушатели. Настроив свою чудовищную механическую мандолины и лихо надвинув берет на лоб, Есень встал посреди зала и начал играть развеселую песенку, подпевая приятным баритоном.
Вечер выдался на славу, выпивка текла рекой, гости смеялись и шумели. Даже Аленика позволила себе забыть о промашке с кристаллом и весело подпевала барду, прихлебывая малиновую шипучку. Акива только и успевал, что смешивать всевозможные напитки, которые юркие служанки разносили гостям, стоящим кто где.
Есень понял, что пять последних кружек эля этого горе-алхимика Акивы были лишними. Но только понял он это не тогда, когда его снимали со стола, где он собрался исполнить танец маленьких лебедей, и даже не тогда, когда проиграл какому-то мужику с собакой пять драконов в кости. Он осознал это, лежа на своей кровати в предутренней темноте. Проснувшись от подступившей дурноты, бард с трудом смог открыть глаза и разобрать, где находится.
Он подумал о том, что никогда больше не будет пить, и эти мысли отозвались такой болью в висках, что бард предпочел больше их не думать.
Похмелье от пойла леннайя приходило и уходило гораздо быстрее, чем от любого другого, но пронимало ничуть не меньше – может, даже и сильнее, чем от обычного эля. Правда, и настроение взлетало до чертогов Клевора после первых трех глотков. Тут уж надо было выбирать: хорошо сейчас и плохо потом, или никак, – ну совсем никак, – и сейчас, и потом. Есень свой выбор сделал, за что сейчас и платился.
Не помня себя от дурноты, бард сел на кровати и осознал, что ему срочно надо в уборную.
В его комнате личной умывальной не было – да и кто бы ему ее дал, спрашивается? Это Валдису с состоянием в пару тысяч драконов и родной племяннице Акива выделил лучшие комнаты, а простому барду так, чуланчик и только.
Поднявшись и опираясь руками о стены, Есень вслепую поплелся в коридор между комнатами служанок и кухней с кладовой, откуда был выход на задний двор.
По дороге музыкант прислушивался к назойливому шуму в ушах, который с каждым шагом становился все отчетливее. Вскоре Есень с удивлением обнаружил, что слышит самые настоящие голоса.
– …Я дал тебе достаточно времени! Выметайся отсюда немедленно, иначе я сам позову стражу, ясно тебе!? – шипел один.
Музыкант остался и прислушался.
– Но Акива, куда пойду? – ответил второй, с незнакомым барду свистящим акцентом.
– Жил же ты как-то, пока сюда не заявился! – упрямо проговорил Акива.
– Я скитался по канавам и жил под мостами! Зима подступает, а ты знаешь, мне нельзя мерзнуть! Раньше я после середины осени даже на улицу не выходил!
– Ну а сейчас выйдешь!
Судя по звукам, доносившимся из-за стены, рыжий леннай толкал кого-то, а тот упирался.
– Ты не можешь выгнать меня, я умру от холода, а со мной умрут сотни! – шипел незнакомец, упираясь. – Побереги свою прожженную душу, старый скупец!
– Против рыжих леннайев святейший Клевор ничего не имеет, так что за мою душу ты можешь быть спокоен!…
Тут двое вывалились в коридор, где стоял Есень, и столкнулись с ним лицом к лицу.
Глаза барда уже привыкли к темноте в помещении, и он смог разглядеть, что Акива прижимал к стене сопротивляющийся ворох шарфов и одеял.
– Тебя только тут не хватало, жалкий пьяница! – прошипел сквозь клыки леннай. – Брысь с глаз моих!
Есень, ничего толком не соображая, кивнул, хлопнув глазами, и убрался в свою комнату. Он дождался, пока Акива выгонит кого-то наружу, закроет дверь на замок и уйдет.
Только после этого бард вернулся в коридор и отпер дверь, чтобы выйти на задний двор по известному делу.
Разумеется, бард не заметил, что как только он отошел от двери, внутрь гостиницы проскользнула тень. Акива запер дверь совсем не просто так.
Выйдя из деревянной кабинки, бард почувствовал себя намного лучше, теперь ему просто очень хотелось спать. Он вернулся в «Выдру» и от отправился к себе. Однако, когда Есень приблизился к своей спальне, он снова услышал знакомый свистящий голос.
– Так-так… видать, эта коморка жилая, – бормотала бесформенная тень, скользя по комнате. – О, какая рубашка! Может, взять? Хорошая, долго прослужит… и нарядная… продать ее? Можно и продать! На такую рубашку можно недельку прожить, под землей-то можно, да… О, а это что? Тетива, что ли?… А, струны! Точно продам… крепкие… Наверное, хорошо пойдут…
Так незнакомец описывал почти каждую вещь Есеня, которую находил в комнате. Барду эти разговоры не понравились.
– Ты кто такой!? – грозно прошипел толстяк, заходя внутрь и насупившись. Вспышка боли в голове заставила его поморщиться, от чего лицо приняло совсем уж угрожающий вид.
Незнакомец, укутанный в ворох шарфов и напоминающий скорее привидение с подмостков дешевого театра, чем живое существо, вздрогнул и обернулся.
– А ты кто такой? – прошипел он.
– Я Есень! – ответил бард. Он был одного роста с воришкой, но зато раза в три шире и, если вдруг что, себя в обиду точно не даст. Мысль о том, что у вора может быть нож или что похуже, обошла затуманенную голову барда стороной. – Это моя комната, а ты иди отсюда!
– Ишь какой! – проворчал сгусток шарфов, отступая на пару шагов. – Тебе что, рубашки жалко? У тебя вон одна мандолина чего стоит, а мне жить не на что!
– Что, совсем не на что? – спросил бард, сам не зная, зачем. Есень вспомнил, как этот некто просил Акиву не выгонять его, и музыканту вдруг стало жаль незнакомца.
– Совсем!
– А почему тебя Акива выгнал?
– А вот этого тебе лучше не знать, приятель, – проговорил вор в шарфах. – Что ж, не хочешь по-хорошему, так значит сам напросился…
Тень вдруг начала расплываться, лепестки балахонов один за другим раскрылись, а среди них зажглись два оранжевых огня. Эти огни слегка подрагивали, притягивая взгляд и вводя в легкий транс.
Есень еще не догадался, в чем дело, но его безотказный инстинкт бывалого путешественника сработал без промедлений. Схватив мандолину, стоящую у стены, он огрел ею незнакомца, что было сил. Будь верная подруга музыканта деревянной, непременно разлетелась бы в щепки от такого удара, но она была наполовину из металла и уже не раз становилась грозным оружием в руках барда.
Огни сразу потухли, раздался сдавленный вскрик, и неизвестный повалился на пол.
Некоторое время Есень стоял над своей жертвой, соображая, что такое сейчас произошло. Потом он поставил мандолину к стене и бросился к лежащему на полу телу.
– Боги, только бы я его не убил!… Только бы не убил!… – бормотал бард, лихорадочно распутывая бесчисленные шарфы.
Наконец, последний шарф открыл голову незнакомца.
Тусклый свет только занимающегося утра едва проникал в комнату, но и его было достаточно, чтобы Есень с первого взгляда узнал ланка.
До сих пор музыкант почти не видел их, только издалека. Все люди-змеи куда-то попрятались после того, как верховный бог ополчился на них.
У этого вместо кожи была бархатистая светло-зеленая чешуя, как у ящерицы, а серые жесткие волосы он заплел в тугие мелкие косицы. В остальном перед Есенем лежал обыкновенный человек.
– Э, приятель, очнись! – проговорил бард, легонько ударяя лежащего по щекам. – Приятель!…
Но ланк не двигался.
Есень тихонько завыл от страха и поднялся. Он не знал, что нужно делать в таких случаях. Однако он точно знал, кто мог это знать.
Акива только-только уснул у себя в комнате после тяжелой ночи и был злее бешеной фурии, когда Есень его поднял. Однако услышав, в чем дело, леннай попридержал ругательства и поспешил в коморку барда.
Ланк все еще лежал на полу.
Опустившись к нему, леннай проверил пульс и вздохнул с облегчением.
– Жив, – сказал он, нахмурившись. – Но лучше бы помер, оказал бы нам всем большую услугу!
– Кто он такой? – спросил бард, садясь на свою кровать. Ланк жив – какое счастье… Боги, никогда бы Есень не подумал, что будет так рад живой змее у себя в комнате!
От пережитого волнения у музыканта коленки подгибались, однако в голове малость прояснилось.
Акива уселся на пол и устало протер глаза.
– Скрывающийся от церкви ланк, – ответил он. – Если он тут останется, если его тут найдут…
– И что мы с ним будем делать? – поинтересовался бард спустя некоторое время.
Лицо Акивы приняла странное выражение, одно из тех, которые лица людей изобразить не могли. В какой-то мент барду показалось, что леннай велит ему отнести бессознательного ланка в канаву поглубже, да подальше от «Выдры».
– На чердак. Пусть там сидит, нелюдь проклятый. Помоги мне отнести его туда.
Есень оторопело кивнул.
Несмотря на то, что выглядел бард, как румяный пончик, силы в нем было не меньше, чем в любом крепком деревенском парне. Он легко поднял тощее тело на руки и послушно потопал следом за Акивой.
Пока все обитатели «Мокрой Выдры» спали, они устроили змея на чердаке, соорудив тому постель из его собственных шарфов. Акива оставил там еды, воды и пустое ведро, а потом запер чердак снизу.
– Ну вот и все, – вздохнул Есень, когда они с леннайем спустились на первый этаж.
– Хоть слово кому скажешь… – проговорил Акива, опасно сверкнув янтарными глазами.
– Скидочку сделаешь? – спросил Есень, робко улыбнувшись.
От такой наглости брови леннайя сползли вниз, а из-под губ показались желтые клыки. Раздалось тихое рычание.
– Могила! – воскликнул бард, поднимая руки. – Акива, мы же уже почти как родные!…
– Брысь отсюда! – прошипел нелюдь на барда.
Есень поспешил убраться в свою комнату, где забрался под одеяло и, несмотря на все потрясения, крепко уснул.
Следующее утро в «Мокрой Выдре» ничем не отличалось от любого другого. Сонные и еще не отошедшие от вчерашней пьянки посетители потихоньку выползали из своих комнат, среди них был и Есень.
– И чем ты меня вчера напоил, старый прохвост? – ворчал он, устраиваясь у барной стойки, за которой стоял Акива.
Хозяин «Выдры», как и всегда, был в чистой свежей рубашке, изысканном жилете и без единого следа бессонной ночи на лице.
– Чем ты просил, тем и напоил, – фыркнул он, разглядывая помятого барда.
– Слушай, я что-то плохо помню, мне кажется, или я проиграл кому-то деньги? – спросил Есень, принимая завтрак от одной из заботливых служанок. – Кажется, мужик с собакой был… поводырь, что ли? Но не мог же я слепому продуть, да?
– Ха! Ты проиграл ему пять драконов, будь ты не ладен! – сказал Акива. – И ведь мы оба знаем, что у тебя и пяти коней сейчас не отыщется.
– А что за тип такой? Может, он из забывчивых или с ним можно как-нибудь договориться?
– Он приходит раз в месяц, напивается и уходит. Большего о нем тебе сказать не могу, но ты можешь быть уверен: в следующий раз он тут появится не раньше, чем кончится лунный цикл. Подкопишь к тому времени.
– А что там про «договориться»?
– О, тут я тебе не помощник. Я, знаешь ли, Свисту и сам немного должен, – Акива передернул плечами. – Тип не из злобных, но связываться с ним себе дороже.
Тут вниз спустились Аленика с Валдисом. Они о чем-то беседовали, смотря друг на друга и улыбаясь, потом прошли к уединенному столу и устроились там, не прерывая беседы.
– Чую, дело идет к свадьбе, – усмехнулся Акива, наблюдая за племянницей и воином. Валдис вытащил цветок из вазы на соседнем столике и протянул его девушке, так понюхала его, расчихалась от пыльцы и теперь они оба смеялись.
– Как знать, – ответил Есень, с трудом поворачивая толстый зад на узкой табуретке. Он посмотрел на парочку и вдруг вспомнил, что Аленика скрывающаяся ведьма. И про то, что Валдис знал это.
На самом деле воин знал о тайне маленькой нелюди с того самого дня, как вытащил ее из толпы на площади. Тогда Аленика все твердила, что была так рядом, это не давало ей покоя, и Валдис догадался, что дело вовсе не в том, что девушка боялась попасть под молнию: она думала, что Клевор промахнулся. Она была уверена в том, что небесная кара предназначалась именно ей. Общаясь с девушкой, воин не мог не заметить, что она страшно винит себя за что-то, но напрямую никогда об этом не спрашивал.
Его трогала яркая красота Аленики, ее искренняя любовь к воспитаннику, стремление к знаниям и желание жить счастливо несмотря на все то, что ей пришлось пережить. Девушке не нужны были ни нелюди-повстанцы, ни леннайский трон, на который она могла претендовать, – все, чего ей хотелось, это обрести тихую семейную жизнь. Здесь их желания были схожи.
Однако, что он мог ей предложить? Мужа-калеку? Воин не мог допустить, чтобы девушка положила свою жизнь на то, чтобы ухаживать за ним, терпеть его немощь. Нет, сначала он отыщет способ вернуть руку и закончит свое расследование, а после предложит Аленике соединить их судьбы. Это будет правильно.
Валдису не нужно было ничего говорить: он знал, что девушка понимает его мысли, хотя и не согласна с ними. Так же, как и он знал ее мысли и был не согласен с ними.
Однажды, когда Есень отвел Кенри кататься на упряжке с пони, они остались вдвоем на целый час и тогда впервые заговорили о своих чувствах друг к другу. Тогда девушка едва не расплакалась и сказала, что он не знает ее и потому не может испытывать ничего подобного. В тот день она рассказала Валдису обо всем, что ей положено было скрывать до конца жизни, и эти тайны еще долго не давали ему покоя. Однако, в конце концов воин принял решение, что его прямой долг защитить Аленику: теперь, когда она ему доверилась и он стал единственным, кто знал правду, он обязан был оберегать девушку от всех врагов.
И сейчас, когда они сидели друг напротив друга за завтраком, и обычно скупое осеннее солнце щедро лило свет из окна, заставляя их обоих морщиться и улыбаться, Валдису казалось, что нет долга более желанного.