ГЛАВА 12 | БАЛ МЕРТВЕЦОВ
Осознание того, что мы умрем, превращает нашу жизнь в шутку.
А. Камю
«Убей их. И позвони». Маленькая надпись под потолком спортивного зала, над развалом коробок-крепостей. Один из «Топтыг» заметит её, когда будет разбирать фото. И приблизит кадр в высоком качестве. Что-то отзовётся внутри от бессмысленных слов. Фраза быстро забудется. Но останется плавать на дне души.
– Софи-Мария поднимает глаза на Егора, Софья – для авангардцев. Софи – для рун, оставляемых на стенах. Сколько их там? Софи-Аннет? Анна-София – есть там маски для аристократичных европейских домов? Со – для азиатских гостей? – раздражённые мысли клубились на дальних горизонтах в голове Евы.
Ева закрыла глаза. Открыла. Опять закрыла. Она казалась себе землёй, землёй, набитой мертвецами. И по ней идут, протаптывают тропу, протыкая её острыми пиками-гарпунами. Идут в поиске своих, пытаясь сквозь землю нащупать кости.
Всё тело ломило. А в голове – «Так тебе и надо. Так и надо. Ещё».
Бой окончен. Тайра, которая пряталась под одним из кресел на трибуне и поблёскивала в течение боя взволнованными красными огоньками глаз, бросилась к хозяйке с громким урчанием, легко, как белка, запрыгнула на башню, где лежала Ева.
– Ты проиграла. И все проиграли из-за тебя. Ты же этого хотела? Гордишься собой? – звучал насмешливый голос в Евиной голове.
Тайра голоса не слышала. Она топтала по ногам и бёдрам распластавшейся на полу Евы в приливе любви, отиралась, а Ева чувствовала боль. Броня оставила синяки и ссадины, удар топтыги разошёлся, казалось, разом по всему телу.
Ева с трудом освободилась от экипировки. Взгляд остановился на собственных руках – тонкий слой морщин покрыл кожу кистей – казалось, что руки похудели и кожа стала похожа на ломкую целлофановую плёнку.
– Невозможно, – подумала горе-воительница, но что-то отозвалось в ней тревогой. Ей не показалось. Ослепительный свет подступал. И Ева знала: ещё одна вспышка, ещё один вырвавшийся свет может убить. Как она позволила свету проснуться и вырваться? Ядерная бомба.
В этот раз смогла втянуть свет обратно. А если бы волна разошлась дальше, то уже не хватило бы силёнок откатить нарастающий свет. Рассекла бы уже саму Еву на пыль. И она бы на ветру пыльцой поблёскивала.
Ева постаралась обнять источник света, внутренне. Просто представить, что обнимает себя и делится теплом с ним, живым осколком света, застрявшим в её теле. И одновременно хочет, чтобы он резко расправил крылья, доводя боль до пика и тем самым отключая её. И продолжал безмятежно спать.
Тайра притихла, её взгляд замер. Она сверлила солнечное сплетение так, как будто там показывали рекламу корма, так, как будто ждала, что вот-вот из-под Евиных рёбер вынырнет жирная мышь.
– Эй! – Ева потрепала любимицу за ушами. – Не пугай меня.
Тайра настороженно дёрнула ушами и загудела, не сводя глаз с солнечного сплетения хозяйки. Зрачки дрожали быстро и мелко. Ева вгляделась в кошачьи глаза. Суженный зрачок как будто покачивался в блестящей линзе на фоне голубой радужки. Как мелькают поезда на фоне моря. А ты стоишь у железнодорожных путей и ждёшь, когда промелькнёт последний вагон, чтобы увидеть упирающееся в горизонт море. Вот-вот… вот-вот… и чистый горизонт. Или не ждать? Промелькнуть между вагонов? Не мысль – молния. Даже порыв – резкий, быстрый – вперёд. Неосознанный. Рвануть между вагонов, не дожидаясь, пока поезд пролетит. Рвануть между мельтешением кошачьего зрачка, не дожидаясь, пока глаз остановится. Мысли только спешат за порывом, не поспевая, в панике объясняя мозгу самоубийственный шаг вперёд. Взгляд проваливается за мельтешащий кошачий зрачок. Но вместо боли – падения, вместо горизонта – тёмная пещера грузового вагона. Запах соломы. И кто-то покачивается – спит на ящиках. Ева приближается. Всплеск света и взметнувшиеся над спящим ослепительно белые крылья. Ледяной взгляд глаза в глаза.
Зрачок Тайры сузился до толщины нитки и резко замер.
Ева тряхнула головой, приходя в себя.
– Так, всё, хватит! – Ева переложила Тайру на пол, скинула ненавистную броню и влезла обратно в свою толстовку.
Тайра опустила напряжённый взгляд и устроилась у бёдер хозяйки, наминая ляжку Евы когтистой лапой. Она урчала, прикрыв глаза.
Ева почувствовала напряжение. В каждой мышце, даже в фалангах пальцев ног. Тело вот-вот взорвётся. Ей хотелось упереться железной трубочкой в нёбо, а другим её концом – в жестянку с колой, в том месте, где нужно надавить ключом, только вместо открывашки Ева уперлась бы трубочкой. Надавить так, чтобы на нёбе выступила кровь, потекла по трубочке, щелчок – и под давлением сдалась бы жестянка и пена хлынула прямо к круглой ранке во рту.
Волна свежести приближалась к спортивному залу. И Ева посмотрела на дверь за мгновение до того, как та распахнулась. На пороге стояла девушка в винтажном платье ниже колен. Медная ткань, украшенная чёрной вышивкой, бисерное колье на шее и густые вьющиеся чёрные волосы, спадающие по плечам. Аристократичные черты лица и тёмно-синие глаза.
Взгляд девушки казался отстранённым, гипнотическим.
Ева сосредоточила взгляд на вновь прибывшей, а пальцы нащупали в кармане толстовки трубочку. И стала играть с ней пальцами, не вынимая из кармана.
– Ну что, погибшие товарищи! – воскликнула синеглазая задорно. – Позвольте пригласить на бал мертвецов!
– Софья? – удивился Егор.
– Не могла же я пропустить столь грандиозную битву! – отозвалась девушка, подошла ближе к Егору и обвила его шею.
Ева смотрела на Софью и испытывала странное чувство, как будто бы Софья двоилась, оставляя шлейф размытых масок позади. Ева стала крутить большим пальцем по ребру узкого отверстия, по металлическому срезу трубки в кармане. Ева испытала к девушке странную неприязнь, как от обмана, а затем сосредоточилась на образе Софьи внутри себя. Большой палец ускорился и теперь нагревался сильнее и сильнее на ускоряющихся кругах. Вот он, Егор – и он ждёт ласки, признания. Серый кардинал внутри Софьи откликается и подаёт желаемое на блюде, сплетает из ветров и туманов. Она не девушка – она туман, готовый принять любой облик. Девушка без своего лица. А позади стоит Максим. Нужно будет проявить строгость? Тогда к нему обратится другое лицо. Толпа верующих спросит, веришь ли ты в Христа, и с Софьиных губ сорвётся: «Христос – это моя жизнь». Толпу верующих сменит собрание атеистов. И вот Софья уже говорит, что смешно поддаваться на провокации мракобесов в эру научного прогресса. Софья задаётся вопросом: «Как можно покупать обереги, когда Илон Маск запускает космические шаттлы?» Софья-вода, заполняющая щели чужих ожиданий.
Софья-вода развернулась и накрыла волной всех присутствующих. Оказалось, она успела подготовить нечто вроде пикника у подвального здания Армады – пара костерков в мангалах, шашлыки и напитки.
Ева смотрела на всплески рук в медной, испещрённой чёрной вышивкой ткани и видела плеск волн. Софья говорила. А Ева слышала только журчание ручьёв. Успокаивающее, убаюкивающее. Софья отходила от одних и подходила к другим, а Ева видела движение пластов океана во время вечернего бриза. Эмоции на лице Софьи только блики на воде. Смех – пена. Под волнами, пеной и бликами угадывался камень на песчаном дне.
После боя Еву ноги не держали, она доплелась до лавочки на детской площадке, примыкавшей к месту празднования. Тайра бежала на пару шагов впереди, кокетливо подёргивая хвостом и то и дело оборачиваясь, как бы ожидая подтверждения от хозяйки. У лавочки Тайра в очередной раз обернулась, и, когда Ева кивнула, кошка запрыгнула на лавочку.
– За проигравших! – не уставала поднимать стаканчики с соком Софья. – За тех, кто выбирает путь обречённых!
Софья притягивала, но Ева словно проваливалась сквозь неё, как сквозь порыв ветра. Вот он дует тебе в лицо и надвигается стеной, ты налегаешь вперёд всем телом, раз – поток прекращается, и ты проваливаешься, падаешь вперёд.
Ева отпустила трубочку и вытащила руку из кармана.
Около входа в «Армаду» остановились неприметные «жигули». Из них вышел высокий мужчина в лёгком пальто.
– Нарушаем, – весело пожурил он собравшихся и покосился на костёр, затем на Егора.
Егор подошёл к гостю, пожали руки.
– Есть разговор, – сказал тот.
Егор кивнул. Отошли на угол дома. Порывы ветра доносили до Евы обрывки фраз:
– Как там ваш вопрос с оплатой электричества, решился? – спросил незнакомец.
– Нет ещё, долг висит, – ответил Егор.
– Смотри, долги растут. Вам вот-вот электричество вырубят, будете при свечах упражняться и вправду вернётесь на пару веков назад.
– Это всё? – резко спросил Егор.
– Я ж не позлорадствовать приехал, а помощь предложить. Нашёл лазейку. Закроют вам этот долг на уровне города, спишут.
Незнакомец смотрел на Егора, ожидая реакции. Егор молчал.
– Так сказать, дружеская поддержка. Ребятам тоже нужны друзья. Они разберутся с электричеством. А вы помогите им с роликом, – продолжил незнакомец лениво. – Всё по-честному. Просто рассказать на камеру о поддержке от города и от Чуева, помнишь, продуктовые наборы, игрушки. В общем, поручиться за него…
– Аркадий, снова вы меня пытаетесь в свою политическую игру вписать, – ответил Егор. – Я не по этой части.
– Егор, хватит ломать комедию. Ты уже по уши в игре, со всеми твоими социальными программами, молодёжью, алкашами и персональным городом.
Глаза Егора блеснули.
– С городом? – переспросил он.
– Ну что ты как маленький. Конечно, про все твои деревенские игры знают. Никто не против. Расти, наращивай жирок, укрепляй позиции. Только дай людям понять, что ты играешь с ними на одной стороне, чтобы они не нервничали. И все будем в выигрыше. Ну! Хорошее же дело делаешь! Не дай ему завалиться на подростковом максимализме!
– Я вне политики, – отрезал Егор.
Ева почувствовала пристальный взгляд. Метрах в ста, у мангала, со стаканчиком в руках замерла Софья. Она внимательно смотрела на Егора и Аркадия, практически слившихся с темнотой сумерек.
Теперь она напоминала настороженного суриката у норки. Черты заострились, превращая лицо в мышиное. Только носик не дёргался.
– Хватит, – Егор жестом прервал незваного гостя и вернулся к ребятам у костра.
– Мы вне политик! Мы сами по себе, – поднял пластиковый стаканчик он.
И ребята поддержали его дружным гвалтом голосов.
Только Софья, Гриша, Максим и ещё пара человек не влились в общий радушный отклик.
Ева почувствовала, как в Софье словно щёлкнул тумблер, сменяющий маску: щёлк – и лицо куклы с сосредоточенного меняется на весёлое.
– За победу мертвецов! – вслед за Егором подняла стаканчик Софья. – За тех, кто не боится умирать! За тех, кто не боится проиграть! За тех, кто не боится быть с брошенными, отверженными и преданными! За нас, ребята!
Егор расслабился, развеселился. Бой, опротивевший Аркадий со своей политикой – всё осталось там, за периметром их праздника.
Все веселились, и он позволил легкомысленной волне подхватить себя.
Ева впилась взглядом в продуктовый магазин на углу дома. Запах костра и шашлыка раздражал. Сладости вызывали отвращение. А сок – кислую мину. Ева хотела только одного – холодной колы. Вместо ключа пробить банку железной трубочкой и ухватить поднявшуюся пену. Сделать несколько ледяных глотков. И отпустить напряжение.
Но… для этого нужно подняться. Пройти несколько десятков шагов. Открыть дверцу холодильника. Расплатиться на кассе. Пытка из череды мелких движений. Тело ныло, требуя замереть без движения и немедленно получить колу.
Ева прикрыла глаза. И её отбросило на несколько часов назад.
Вот они с Тайрой в зрительном зале. Тревожный Егор. Её человек-солнце. Его затянула хворь тревог. Брошенная на полу броня. Кого-то не хватало. Стёпы. Конечно, доктор Степан. Он должен был прийти. Раз Стёпа должен прийти, то он придёт – иначе никак.
– Ты должна быть там, – услышала Ева чёткий приказ. Приказ поднимался от сердца вверх. Эхом по грудной клетке. И громогласно в голове. Что-то внутри неё, что-то недавно появившееся, что-то спасённое рвалось туда. Ева как будто подслушала чужой сон.
Тайра подняла на хозяйку заспанные довольные глаза и громко урлыкнула.
Броня. Меч. Ни единой тренировки. Ни единого боя. Абсурд. Инстинкт самосохранения и здравый смысл включили в голове сирену. И теперь Еве нужно было не попасть под её влияние. Чутьё подсказывало: каким бы абсурдным не казалось это решение, она, Ева, на верном пути!
Ева запретила мыслям течь в сторону сирены логики и здравого смысла. Обрубила одним махом путь к сомнениям. Просто стёрла островок сомнений с карты собственных мыслей. Отрезала все мосты. И теперь вся внутренняя энергия потекла по одному руслу, набирая мощь.
Карта района развернулась внутри Евы чувственным полем. И в руках как будто красная нить. Единственный способ приблизиться к цели. Девушка крепко ухватилась за неё и пошла навстречу самоубийственному решению сквозь потоки нарастающей паники:
– Я на верном пути. Закрою глаза – и ринусь в бой… – приказала себе Ева.
Броня. Бой. Страх. Мысли отступили. Только инстинктивные порывы. Тонкая красная нить на поле боя, настолько реальная, что Ева почти видела её.
Ева побежала вперёд. Доспех стал продавливать кожу и тереть с первых шагов. При беге бил, подскакивая на плечах. Нельзя останавливаться! Ева отрешилась от собственного тела. Сосредоточилась на нащупанной где-то внутри красной нити.
Всполох холодной сосредоточенной злости нёсся прямо на неё, рассыпался о сопротивление левого и правого крыла, рассредоточился, перестал быть монолитным – волна гнева разрезалась на отдельные всполохи, рассыпалась очагами локальных сражений.
– Расступись! – громкий крик Егора. И ребята из левого и правого крыла шагнули вперёд, оттесняя противника, образуя коридор. Костя и его пятёрка ринулись вперёд. Правые и левые крылья смыкались за ними. После рывка ребята чуть уступали противнику, не давая заметить диверсантов, опьяняя тех победой от отступления врага.
Ева изо всех сил бежала за Костей. Шлем мешал обзору. Пот заливал глаза. Она замыкала диверсионную группу. Глухой железный удар, вибрация по всему телу. Ева не сразу поняла, что это удар в спину. Значит, со спины прорвали. Ещё несколько жёстких ударов. Ева ещё сильнее погрузилась во внутреннюю карту, нащупала Максима, он не заметил прорыва, сосредоточился на бое с конкретным противником. Девушка мысленно позвала его и Егора на помощь. Ещё пара ударов. Девушка мысленно смыкала за собой двери, укрепляла ряды. Удары прекратились. Максим расправился с противником и взял преследователя Евы на себя. Опять угроза прорыва. На этот раз впереди. Девушка почувствовала опасность, в засаде за картонными коробками.
– Костя! Справа! – крикнула она.
И парень заметил засаду. Отразили. Вперёд, к башне с флагом, почти у цели.
И Ева почувствовала победу. Вот она – протяни руку и возьми. Но красная нить обрывалась. Стоп. Здесь. Ни шагу вперёд.
«Победа – это тупик» – предчувствия сложились в слова.
«Ты должна проиграть. Вы должны проиграть» – вот чем заканчивалась путеводная нить в одном шаге от победы.
Ева сопротивлялась – принести флаг противника Егору, вырасти в его глазах. Показать всем авангардцам, что она, Ева, то самое недостающее звено. Ей они обязаны первой победой. НО… Победителей не жалеют.
Ева чувствовала, как нарастала угроза со спины. Ещё можно внутренне позвать Максима или окликнуть лучников, ещё можно предотвратить падение и сделать так, чтобы план Егора сработал. Она, Ева, не просто замена Стёпы. На поле боя она лучше, чем Стёпа.
Ева потянулась к флагу и почувствовала, как красная нить выскальзывает из рук. Схватить флаг – ошибка? Ева опустила руку.
Любовь пробуждается страданием. Чтобы принять, авангардцы должны увидеть её слабость, помочь, проявить сострадание.
Мы больше любим тех, кого спасаем, чем тех, кто спас нас. Утешать проще, чем отдавать другому венок признания. Приятнее жалеть павшего в шаге от победы, чем поздравлять победителя.
Победа в полушаге. Враг, наступающий на пятки. В ушах – гулкие удары чужих сердец. Сердце авангардцев, которые собрались защищать картонную крепость. Холодные гулкие удары егоровского сердца. Они отпечатывались на внутренней карте района, как кратеры от падающих с неба метеоритов. Удар-удар-удар – три кратера егоровского сердца и тонкая взвесь превратившегося в пыль инея. Мелкая россыпь ударов Дашиного сердца. И где-то очень далеко один-единственный удар. Огромный. И тишина.
Стёпа. Ева распахнула ресницы. Одно моргание – доля секунды. Стёпа… Как молния у ног. Остальные сердца продолжали биться фоном. Стёпа. Почему один удар?
Ева опустила руку.
Красная нить опять бьётся меж пальцев.
Егор. Ева представила, как поворачивается спиной и показывает белые крылья. В такое можно поверить, только если доверяешь человеку. Если видел, как человек жертвует собой. Егор увидит и поймёт.
И Ева открыла спину. Мощный удар сбил девушку с ног. Если бы у неё и вправду были крылья, то одно сейчас упало бы наземь. И Ева увидела бы, как колыхнулись при приземлении ослепительно-белые перья. Пришла глупая мысль: теперь Егор увидит только шрамы от крыльев.
Она почувствовала нарастающий и приближающийся вихрь, но ничего не стала делать, повалилась наземь. И уже не смогла подняться: слишком тяжёлый доспех. На голову и торс стали обрушиваться удары.
Что за чёрт, она же уже лежит – по правилам игры – мертва. Нечто внутри всколыхнулось, вырвало Еву из междумирья. Окунуло в реальность. Она попыталась подскочить, дать отпор. Злость прилила к щекам. Волны боли покатились по телу. И что-то внутри зашевелилось, словно просыпаясь от боли и напряжения. Девушка почувствовала, как земля уходит и сознание гаснет, окутываемое светом. И прежде чем потерять связь с реальностью и раствориться во вспышке, Ева почувствовала, как внутренний вихрь подхватывает её, как тряпичную куклу, поднимает на ноги. И тело бросается на врага, валит его наземь. Сознание гаснет.
Ева пришла в себя от потока свежего воздуха. Кто-то снял с неё шлем.
Лавочка. Пластиковые стаканчики. Усталые улыбки. Бал мертвецов.
Надо сказать Егору… Слова закончились. Ева просто смотрела на него волчонком. Он должен подойти. Должен спросить, почему помогла. И тогда она расскажет ему. Про детскую площадку. И про свет. И про то, что она должна… должна что-то. Не знает что.
Но подошла Даша. Подняла пластиковый стаканчик с соком:
– Я видела, как ты бьёшься. Ты – настоящий танк.
Ева вымученно улыбнулась дрожащими губами:
– Потратила годовой запас калорий.
Ева чувствовала за словами Даши молчание. Что-то другое хотела сказать эта девушка. Она как будто держала искру в руках и боялась, что если раскроет ладони и спросит напрямую, позволит чужим глазам увидеть крохотный огонёк, то малыш на ладони погаснет.
Егор подошёл позже. Подсел рядом.
– Как ты? О чём думаешь?
Ева посмотрела на него. Егор хочет спросить, почему бросилась на помощь? Егор открыт. Он слушает. Вот он, тот момент, за который она боролась. Вот узкая полоса света в закрывающемся дверном проёме. И нужно успеть проскочить. Сейчас, всеми словами, которые сможет собрать.
Но Еве не хватило сил на то, чтобы сложить смыслы в слова.
Ева почувствовала раздражение. Разве он сам не понимает? Он же всё знает и просто провоцирует её – заставляет сказать вслух, как признание из преступника вытягивает.
Ева сделала над собой усилие – из последних сил собрала волю в кулак. Нужен рывок, чтобы распахнуть перед этим мужчиной душу.
Волнение перехлестнула через край. Ева не удержала равновесие. И почувствовала, как начали дрожать руки, и кожа истощаться, сердце стало пухнуть в груди и разрываться и ребра раздвигаться, перекрывая дыхание… И вместо того, чтобы признаться, вместо слов о район-реке, о живом свете на детской площадке Ева услышала собственные слова:
– Со Стёпой всё хорошо…
Ева и сама не поняла, что это было: вопрос или попытка успокоить Егора. Прервалась на полуслове. Силы просто раз – и кончились.
Упустила шанс рассказать… она и сама толком не знала что. Знала только, что Егор важен. И именно он должен ей поверить. Если не поверит, конец. В сердце прятался-качался крылатый гость. Он спал. И его пробуждение… Ева не могла его вместить. Перехлёст, через край, через Еву. Ответы у Егора. Егор – её Моисей. А она – песчаная буря, которая должна его пробудить. Он уже собрал свой народ. Еве осталось только стать чудом.
Егор вскинул брови, ощетинился:
– Это Стёпа тебя послал? Он просил передать, что с ним всё нормально?
Ева затрясла головой.
«Ну что, молодец, спасительница, – бурчал внутренний голос. – Подставила спину, получила дюжину синяков ради того, чтобы слить шанс в унитаз. Могла бы просто на гопоту в переулке напасть, получить свои тумаки. И радоваться». Ева с досадой пнула землю. И нога ответила волной боли по всему телу.
И не успел Егор ещё что-то сказать, как мягкие руки Софьи скользнули по его плечам, обняли за шею. Золотое кольцо на её руке нежно блеснуло в приглушённом свете.
От прикосновений Егор выдохнул. Подозрительность отступила. Ева почувствовала, как мелькнула на задворках его сознания мысль: «Что может знать эта Ева? В самом деле, прекрати. Стёпа скоро выйдет на связь и сам всё объяснит».
– Я снова всех подвёл. Мы снова проиграли, – сказал он Софье.
– Бедный мой потерянный мальчик, они с тобой, чтобы быть с проигравшими, – слышала Ева её тихий шёпот. – Они давно на балу мертвецов. Купили билет и попали в партер. А ты сейчас своими мытарствами предаёшь их доверие. Дай им тебя спасти. Дай им увидеть твою благодарность. Шестёрка бьет туза. Мы на американских горках. И должны пасть так низко, как только сможем. Мы с криком летим вниз и только тогда заслуживаем своё право быть.
Егор позволил Софье увлечь себя. И Ева смотрела им вслед. И тихо таял нежный, еле слышный голос Софьи, обращённый только к Егору. И незаметно похищенный, услышанный Евой.
Софья тревожила Еву: девушка никак не могла уловить её на своей внутренней карте, настроиться на неё, поймать её волну.
Безобидные слова Аркадия преображались в памяти в зловещие.
И тонкие морщины на руках, нарастающий свет на поле боя пугали.
Ева могла сидеть на лавочке при входе в «Армаду», но тогда прямо над головой раскинулось бы небо. А девушке хотелось спрятаться. Она сидела хмурая под своим куполом. На несколько секунд они с Егором встретились взглядами, и часть её неуютной тревоги поселилась в нём. Отмахнуться и выкинуть из головы не получилось. Поймал волну Евы, и иллюзорная безопасность начала таять перед его внутренним взглядом. А за ней нарастала угроза.
– За мертвецов! – разразился очередной шквал голосов.
А бледная лучница Лада добавила:
– И за живых – за Стёпу.
Егор сверкнул глазами как на предателя.
Софья добродушно улыбнулась.
Егор ещё не знал, что именно в этот день местные власти подписали бумаги о передачи помещения, где размещался его клуб, его «Авангард», новым арендаторам.