ГЛАВА 10 | НЕКТАР И БАБОЧКА
Как белый лист чиста, разверзнуты уста
Внимай же и вкуси, о, несвятая дама
Священных смузи, amen.
Шнур Ленинград i_$uss
– Ты важна. Ты можешь изменить рождающийся мир. Я покажу тебе. Давно хочу тебя познакомить. Не всё же деньги и мужики, – крутились в голове Элли слова Марго.
Подруга вела её переулками. Золотые цепочки побрякивали на Элли из-за быстрого шага. И новая модель босоножек на пухлой платформе клацкала узкими арками серебристых подков по асфальту. И, когда Марго стала спускаться по старым, местами отбитым ступеням в подвал многоквартирного кирпичного дома, Элли слегка помедлила, давая себе возможность разглядеть здание. Грязь сажей впиталась в кирпичи. Небольшой кованый козырёк над ступенями немного покосился и местами поржавел.
Ступени. Дверь. Стены, окрашенные водоэмульсионкой, с разводами от неумелых кистей.
У привыкшей к показной роскоши, виллам, яхтам и дизайнерским квартирам девушки подобная картина могла вызвать отвращение.
– В какой клоповник ты меня привела?! – могла бы возмутиться Элли.
В конце концов, она столько работала не ради того, чтобы тратить минуты своей жизни на нищебродство.
Но Элли – открытая душа. И преображённый подвал навеял ей приятное ощущение забытого детства. Когда строишь домики на дереве, собираешься с чипсами в парковой беседке и пережидаешь с друзьями дождь на обшарпанной автобусной остановке.
Нет, старый ремонт её не смущал. Скорее, вызывал любопытство. А ещё происходящее казалось Элли ироничным. Она представляла, как нелепо смотрится в своих брендовых шмотках, с дизайнерским кожаным клатчем, в колготках телесного цвета в мелкую сетку, в мини-шортах и топе с глубоким дразнящим декольте, в украшениях, купленных на аукционе уникальных ювелирных изделий в Берлине, в короткой синей шубе-накидке из искусственного меха с длинными серебряными пёрышками.
Элли, привыкшая к роскоши шёлкового постельного белья и матовости стен дорогих отелей.
Элли с затонированной химическим загаром кожей, пухлыми от природы губами и подправленным ботоксом лицом в местах, где могут заложиться мимические морщины.
Элли запомнила три волны, с которыми она сталкивалась. Марго представляла её новой группе людей. Три волны лиц. Одни и те же выражения у разных людей. Коридор. Новая дверь. И опять. Как по команде. Волна отторжения и хмурые брови сменялись волной удивления. А потом обитатели подвала как будто расшифровывали смутный сигнал, сплетённый из собственных чувств. И вместо того, чтобы изжить раздражающий элемент – выгнать чужака, начинали её спасать, впитывать в себя, как будто приращивая к телу из десятков людей нового человека.
Элли подумала, что в чужаке вместо угрозы они слышат крик о помощи. Пытаются откопать в куче навоза золото вместе того, чтобы вынести её за дверь.
Некрасивая Элли, с узкими бёдрами, широковатыми плечами и напрочь отсутствующей талией, знала, что запомнилась авангардцам как грациозная соблазнительница. Мягкие движения, как будто Элли не шла, а плыла, танцуя в потоках.
Элли долго водили экскурсией по пошивочному классу, показывали книги и самодельную одежду.
Мечи и доспехи на стенах и манекенах, залы для рукоделия, костюмы под старину. Герб в зале – разрушающаяся башня. Элли подумала, что так мог бы выглядеть портрет души раненого и потерянного человека. Его крепость разваливается, а сам он летит вниз, но не замечает этого – тушит горящую ногу прямо в полете. Нужно решать проблемы по мере поступления: вначале – нога в огне, затем – падение. Элли перевела взгляд с герба на свою подругу Марго.
Шикарная Марго, так ловко управляющаяся со страусиными перьями и дизайнерским макияжем, казалась другим человеком. Без ярко выделенных глаз женственность опадала, и оставалась жесткая структурность скул, прямота линии лба и носа.
Тут Марго звали Ритой. И Рита отдавала приказы.
– Расскажи ей, – приказала Рита неприглядному парню. Тот сидел на сколоченном из палетов диване и крутил в руках короткий клинок.
Тот замялся. Поджал губы, заговорил негромко, как будто стараясь сказать так, чтобы Рита услышала, а Элли – нет. Смешной.
Элли уже раздевала его глазами. Представляла, на какие ласки он бы откликнулся, будь клиентом. Нет, таких нельзя пугать жесткостью, никаких атрибутов власти – верёвок, плёток и наручников. Без резких движений. Благородная нежность. Лёгкие касания. Воздушные поцелуи. Прохлада и умение отступать, манить.
– Расскажи, –повторила Рита. – Она приглашена.
Элли уже мысленно разбирала его зажимы, развинчивала, подбирала слова-инструменты, которые помогут пересобрать его, полить любовью – и вуаля: совсем иначе будет вести себя с женщинами.
Из рассказа парня Элли узнала об Автономии – небольшом поселении, живущем на самообеспечении.
– Эта Автономия как перезапуск, – сказала Марго, когда они отошли от парня. – Щёлк, и жизнь опять на старте, все выборы обнулены.
Сказала, чтобы посмотреть на реакцию своей подруги. И увидела нечто новое. Взгляд Риты метнулся вверх. Боль и надежда. Элли увидела разлом. Огромную трещину, которая раздирала подругу изнутри.
«Интересно», – подумала Элли и ничего не сказала вслух. Время слов ещё не пришло.
Высокий, худой водитель скорой помощи пригласил Элли в Клуб анонимных алкоголиков, который организовал прямо в этом подвале.
Элли улыбнулась лукаво в ответ на приглашение:
– У меня есть проблема – мне сложно себе отказать. В любви и в алкоголе, – Элли заметила, как сверкнули его глаза.
Под его прозрачной кожей Элли чувствовала жизнь. Жилистую. В которую можно впиться зубами. Он держит в себе ураган – дёрни за нитку, вскрой и сметёт полмира. Или полезет на крест, быть распятым за друзей. Герой. Энергия героя. Энергия мужика. Энергия, делающая способным на поступок. Отвага, которой не хватает слабоумия, вот и держит её в узде. Прячет под тонкой кожей и мягким голосом.
Он сострадает как хирург, который заносит нож над пациентом без наркоза. Наркоза нет. Военное время или страна третьего мира. А человеку нужна операция. Долгая. Полная боли. Этот мальчик – такой хирург. В нём хватит жестокости, чтобы спасти мир. Или хотя бы деревню. Что они там говорили про Автономию? Он в этом подвале и с этими людьми по адресу.
Ему в глаза Элли полыхнула бы огнём безудержной страсти – отдала бы поводок, надетый на собственную шею. И разрешила бы делать с собой всё: от плети до нежных поцелуев. И он делал бы с ней всё. Он бы не смог устоять.
Ещё в своей памяти Элли унесла девочку, худую и бледную. Говоря что-то, она водила глазами по несуществующему небу, и Элли готова была поспорить, что собеседница видит облака. Девочка напомнила Элли цветок под стеклянным куполом – следует от рассвета до заката за солнцем. Только кто её Солнце? Она много рассказывала о молитвах, пригласила Элли на службу в местный храм.
«Тоже меня спасает, тоже ремонтирует, – подумала Элли. – Жаль, она так самоотверженно себя не спасает».
Мысли летели под странный разговор о Боге. О дорогах, ведущих к нему. Элли не отказывала себе в лёгкой иронии.
«Как разбудить такую? – ломала голову Элли. – Бурная страсть отпугнёт… Соблазн? Не за что зацепиться соблазну… Прикосновения к бледному телу не вызовут отклика: её тело лишь тень души. Насилие? Нет, спрячется в лабиринтах собственной души, забьётся как мышь в самый дальний угол, пропустив все страдания… Страх… Страх может разбудить такую. Только испугаться должна она, Элли. И дать малышке себя утешить. Она должна попроситься под одеяло и плакать. И захотеть отвлечься от тёмных мыслей. Витающая в облаках девушка позволит вовлечь себя, если поймёт, что может спрятать напуганного и нуждающегося. Спрятать её, Элли, в своём бледном теле. Соблазн через сострадание», – Элли испытала почти эйфорию. Она чувствовала, как перерастает себя.
Девочка задала неловкий вопрос:
– Ты верующая?
– Да, – Элли выдержала паузу. –Служу в храме любви Диониса. Древнейшая профессия – я жрица любви, – последние слова гордо, пафосно.
Элли с удовольствием наблюдала, как глаза собеседницы расширились от шока.
– Ты не догадывалась, – Элли окинула себя взглядом от груди до ног и посмотрела на собеседницу. Та собралась. И ответила тихо:
– Я не сужу о людях по внешности. Бомж не всегда безумен. Человек на дорогой машине не всегда вор. Женщина с глубоким декольте способна и на любовь, и на глубокие мысли. А про Бога лучше не шутить – это не для шуток тема. Можно задеть чувства других людей… Тем более что Диониса не существует. Он не настоящий Бог.
– Шутить можно обо всём, – Элли дружески похлопала её по плечу. – И если я верю в Диониса, то твои слова задевают уже мои чувства.
Недолгий разговор об истинных и ложных богах. И пожар в глазах бледной собеседницы, искры от которого могли бы обжечь Элли, если бы она спорила всерьёз, а не ради куража, не ради софистического удовольствия от спора. Своим финальным ходом в этой битве слов Элли сделала фразу:
– Придумай смысл своей жизни и наслаждайся им. Истинных там точно нет. Есть только те, которые ты собрала в корзину и решила считать их истинными.
Девушка из тонких миров подарила Элле новую грань соблазна – соблазн через сострадание. Настоящее сокровище.
Среди новых лиц Элли заметила одно знакомое. Бывшая коллега, которая несколько месяцев назад исчезла. Элли подумала, что коллега взяла перерыв или нашла папика. И тут неожиданная встреча. В подвале. Заметив на себе внимательный взгляд Элли, девушка покраснела и отвела глаза. Но Элли окликнула её. Сегодня она не готова быть покорным и безмолвным призраком прошлого. Призраком подземелий.
«Кажется, Марго ведёт меня по проторенной дорожке», – подумала Элли.
Несколько поверхностных фраз, обходных, не в лоб. И Элли нащупала в собеседнице горячую вину. Чувство греха. И отвращение к собственному телу.
Девчонка открыла кондитерскую – свежая выпечка у входа в продуктовый.
«Свой бизнес и стыд, – крутила Элли в голове мысль, продолжая разговор. – Вина спряталась не только в теле, но и деньгах. Малышка очень хочет отмолить грехи. И отмаливает работой. Она эти булки готова бесплатно раздавать вместо покаяния».
Собеседница свернула разговор и поторопилась уйти.
А Элли оставила себе на подумать интересную мысль «её тело готовы были покупать за деньги, но вместо повышенной самооценки она обесценила свою красоту. Он смогла открыть бизнес, но вместо уважения к себе стыдится результатов. Почему даже самые хорошие стороны событий она превращает в оружие и обращает его против себя?»
Элли не спрашивала сбежавшую малышку про стартовый капитал. Она и так знала, откуда у коллеги накопления.
«Тело переросло в деньги, – повела Элли мысль. – Из денег вырос бизнес. Тело – источник стыда. Стыдом заразился и бизнес».
Элли знала, как соблазнить эту девушку. Её нужно обнять и утешить. Её нужно поцеловать в лоб, как, видимо, никогда не целовала родная мать. В неё нужно поверить, разбудить маленькую недолюбленную девочку. И она с радостью отдаст тебе всё – все свои игрушки, и даже собственное тело на поиграть.
Элли готова была поговорить с каждым. И только одна девушка вызвала в ней желание держаться на расстоянии. Кружева на платье. Медные застёжки на ушитых бисером туфлях. Круглое лунное лицо. И что-то восточное во взгляде. Ни разрез, ни цвет, а то, как она смотрела. Внимательно, въедливо и одновременно отстранённо. Элли несколько раз пыталась уцепиться за взгляд, провалиться глубже, чтобы словно оглядеться внутри чужой головы и нащупать дорожку к её сердцу. Но каждый раз, проваливаясь в зрачки гостьи, Элли словно слышала звук бьющегося стекла и оказывалась в раме от разбитого зеркала.
Элли отправляла в периферийную наблюдательницу луч страсти, и к ней возвращалась страсть. Отдалялась, маня за собой, начинала чувствовать, как отступает, теряя интерес собеседница. Дружелюбно улыбалась и ловила дружелюбную улыбку в ответ. Не женщина – мираж. Наблюдательница, единственная, кто, испытав отвращение и любопытство, не стала спасать, а оказалась безразлична. Не повелась на призывные огни – откровенная одежда, вычурно женственная манера держаться, презираемая профессия. Три огня жертвы. Три признака уязвимости. Может, отразив Элли в себе, она просто поняла, что спасать не нужно – нечего спасать – не лежит в фундаменте разламывающая боль, не прячется вина? Элли – на своём месте. На месте, которого в мире наблюдательницы не должно быть. На месте, которое могут занимать только больные люди. Вылечишь – и освободится место, как койка в больнице. А вот победит человечество все болезни, и не останется больниц. И коек. Только в этом прекрасном новом мире Элли койку сколачивает. И упорно на неё забирается.
Элли соскальзывала взглядом с новой знакомой, как с лакированной шкатулки. Царапала, пыталась подцепить отвёрткой. Но шкатулка оставалась закрытой.
«Может, и нет там ничего, не шкатулка вовсе, а макет из папье-маше».
На этой мысли Элли отпустила загадочную девушку. Но она выросла на фоне, стоило Элли заговорить с Егором – центральным героем этого подвального мирка. Девушка-загадка за его спиной. То полубоком, то отвернувшись и беседуя с кем-то. Но Элли видела, как девушка-загадка превратилась в слух, как ловит каждое слово в их с Егором разговоре.
Вот он, ключ к её сердцу, к её страсти, к её страху. Всё просто. Мужчина.
Элли расплылась в самодовольной улыбке. Он – ключ. Пробей брешь в его сердечке и увидишь бьющееся сердце луноликой загадки. Протяни руку – и возьми её сердце, придётся только протащить её сердце сквозь его, как через игольное ушко. Ради него девушка-загадка воспламенится яркой страстью. Ради него обрушится ледяным водопадом.
Щелчок, и шкатулка распахнулась в руках Элли.
Теперь осталось понять, как разбудить Егора.
В нём Элли быстро почуяла охотника. Каждый из них искал даже в случайном прохожем ахиллесову пяту. Элли пыталась нащупать среди сплетения энергий луч чувственности и страсти – вытяни такой из общего потока, как прядь волос из косы, и собеседник отплывёт в твои руки податливой патокой.
Какую прядь искал Егор? Элли знала, что поймёт это, нащупав его ахиллесову пяту. Поймает огонь его страсти, и не останется в нём для неё ни загадок, ни секретов. Паутина из слов. Он тоже её прощупывал.
– Мне нравится тлеть, – смаковала слова Элли. – Исходить истомой. Пожары, вспышки – не моё.
Рядом с Егором на полу сидел парень и начищал свой меч. Второй молчаливо участвовал в беседе. На слова Элли он озадаченно хмыкнул.
Но эти двое и остальные жители подземелья расплылись, вышли за пределы фокуса Эллиного внимания. Она говорила только для Егора. Видела только Егора. И плотность этой завесы пробивали только вспыхивающие глаза луноликой. Нет, она не смотрела на них, даже искоса. Но Элли чувствовала, как зеркальная леди ловила каждое слово.
«А ты неплоха, – подумала Элли о луноликой, – раз можешь ко мне пробиться». И отпустив эту мысль, сосредоточилась на Егоре. Есть только он. И он должен это чувствовать.
Элли таяла, утягивая собеседника за собой, заставляя провалиться в мягкость её грудного голоса, как в постель. Обволакивала, окручивала как сладкой ватой, приторной, липкой.
Кто-то начинал нервничать, ужиматься, как будто под кольцами питона, выдавая свои слабости, подсказывая, куда бить дальше. Егор даже не изменился в лице. Доброжелательный. Открытый. Он не замечал удушливой сладости Элли. Не размякал от её гипноза.
Тогда Элли пошла в наступление. И с гордостью заговорила о работе, выпятив вперёд выпадающую из декольте грудь. Конечно, такая провокация не могла не сработать. Жрица любви в этом сообществе воспринималась как женщина в беде, а если она не признаёт, что в беде, то просто ещё не поняла, что заплыла слишком далеко и сил не хватит на возвращение.
Люди подтянулись, влекомые магнитом загорающегося спора.
От окружающих посыпались советы на незаданные вопросы. Элли стали подсказывать, как можно выйти из профессии, как устроиться на нормальную работу. Элли стали хвалить и убеждать, что она может больше, чем просто отдавать своё тело другим. Хвалить её. Приписывать таланты, о которых просто не могли знать. Они ухватили наживку.
Уже можно было переходить к следующему шагу. Но Элли кайфовала от каждого взгляда и обращённого к ней слова, максимально растягивая момент и оттягивая наступление следующего.
Цепочку советов от одного подхватывал другой. Элли покорно слушала.
Егор поглядывал то на неё, то на вещающего. Он выжидал. Он присматривался. Элли продолжала бездействовать.
Она могла бы окунуться в спор, выложить контраргументы. Но тогда Егор отошёл бы в сторону, углубился в зрительный зал и стал бы наблюдать за чужим разговором. А этот разговор не должен стать для него чужим. Элли говорит с ним. И контраргументировать или соглашаться будет тоже только с ним. У него не получится издалека заглянуть ей под панцирь. Придётся самому залезть под скорлупу её защит. А всем советчикам она будет выдавать только нежное, примирительное спасибо. И лёгкий поклон одной головой.
Егор вступил в диалог, прервав очередного спасателя. Он не стал предлагать Элли посетить Клуб анонимных алкоголиков и обуздать своего демона. Не поддержал и идею с церковной службой. Не стал звать помощником и в волонтёрские проекты. Он сделал интересную рокировку. И Элли по достоинству оценила этот жест. Собравшиеся пытались загнать Элли в роль ученика и послушника, который стоит на первой ступени и должен впитывать знания. А Егор предложил ей организовать свой курс: может, у неё есть идеи? Чем она хочет поделиться с миром?
«Тщеславие, любимый из грехов», – одобрительно подумала Элли.
Егор знал, куда бить. Он дал ей роль эксперта. Предложил сделать её центром внимания. Он сказал: «Не нужно искать орбиту в чужой вселенной – я дам тебе твою вселенную».
Собравшиеся притихли. Девушка, витающая в облаках, удивлённо и несколько ошарашено смотрела на Егора: он смог вернуть её на землю. Ведущий Клуба анонимных алкоголиков ухмыльнулся – почуял старт многоходовки, если бы не почуял, то такой клуб вести бы не смог: алкоголики – знатные манипуляторы – вили бы из него верёвки. Парень, рассказавший про Автономию, упёрся напряжённым взглядом в пол и превратился в слух. Он ожидал продолжения. Он как будто вслушивался в Егора.
И только Луноликая чуть сбавила напряжённость вслушивания. Она как будто отступила. Расслабилась. Почувствовала себя в безопасности. Значит, знала, какая именно игра началась. Значит, уже видела подобное.
– Я думала, что, когда уйду из профессии, – Элли заговорила тихо, пусть прислушиваются, пусть потянутся к ней. То, что она скажет, должно прозвучать очень лично, интимно, как секрет, которым делишься в полголоса, – открою тренинговый центр. Секс-просвещение, тантрический секс станут ядром центра. Я знаю, что идея не нова. Но мне кажется, что такие тренинги – это моё. Помогать людям нащупывать свою сексуальность. Формулировать желания в слова. И наслаждаться. Многие ведь даже от себя замалчивают собственные желания… – Элли говорила искренне. В такие моменты нельзя выдумывать – нужно вытащить что-то настоящее. И Элли рассказала о своих реальных планах. – Молчание пропускает в мир тени – я за прямое озвучивание. Озвучить – выйти на свет и впустить свет в отношения. – Элли заметила, как Лада сжала кулаки. Нежная небесная девочка. Элли явно неверно использовала слово «свет». – Открыто говорить о потребностях и без стеснения озвучивать их.
Элли говорила и тайно восхищалась Егором. Вот так легко он снял внешние защиты с неё и со своих людей. Взмах рукой – одна рокировка, и собравшимся, которые поместили Элли на первую ступень духовной иерархии, со скрипом приходится отправить её на самый верх. А если бы она была попроще, то под давлением советов спряталась бы за непроницаемой стеной из вежливости или ринулась убеждать окружающих в своей правоте, как загнанный в угол зверёк. А так… так они разделили с ней её мечту и стали ближе.
И тут Егор ещё раз перевернул картину. Заговорил о свободе и смыслах. Со ссылкой на Камю.
Будь Элли чуть менее начитанной, чуть менее образованной и чуть менее любопытной, то, раскрывшись на предыдущем шаге, тут бы спасовала. И попала бы в ореол влияния Егора.
Раз – зажата в роль послушника.
Два – Егор спасает её и ставит в роль наставника и учителя. Она раскрывается, доверяет, теряет внутренние границы и способность мыслить критически, ведь все собравшиеся путешествуют внутри её мечты, внутри её сакрального поля.
Три – и Егор возвращает роль наставника себе, а Элли оказывается в роли открывшего рот слушателя, внимающего и благодарного за возможность исполнить мечту.
Но на третьем пункте Егор споткнулся. Элли ответила ссылками на Сартра.
Кружок экзистенциалистов объявляется открытым.
Егор заговорил о модернизации общества и рождении новых смыслов. Элли продолжила темой постмодерна, ведь эпоху модерна сменяет постмодерн, а значит, она опять на шаг впереди.
Егор – о моментах, которые нужно прожить. Элли – о необходимости запечатлеть их на фото и поделиться с миром.
Егор – о сексе как об искусстве, которое рождается по вдохновению. Элли – о приручении музы и превращении секса в ремесло.
Егор – об идеале, к которому нужно стремиться, как к абсолютному центру, постоянно перерастая и обгоняя самого себя. Элли – о разрушении идеалов и свержении кумиров. Утратить смысл, испепелить его и развеять страх над рекой, а потом искупаться в ней – вот рецепт Элли.
– Пока ты будешь создавать новые смыслы, я буду разбирать тебя на цитаты и в каждую цитату заливать свой смысл, – Элли пушила павлиний хвост. – Передавать по цепочке следующему человеку. И он опять будет видеть в цитате что-то своё. Не нужно искать новое – зачем? Можно бесконечно повторять старое, вливая в него новые смыслы. Это ли не постмодерн? Пока модернисты создают новые формы, изобретают, постмодернисты тасуют смыслы и наполнение.
Элли исходила нектаром под взглядами подтянувшихся на дискуссию людей.
Наконец, Егор ступил на лежащую на поверхности тему. Мир телесности.
Это была территория Элли. Неужели он надеялся победить на её поле? Она познавала мир с помощью тела. Это её инструмент познания. Он, видимо, просто ещё этого не понял.
Ох, сколько козырей крутилось у Элли в голове:
«Либидо – это природные данные, как энергия, – один спит по четырнадцать часов, а другому достаточно восьми. Для здоровья. Даже не ради удовольствия. И с сексом так же – принимать по назначению врача».
«Телесное – не сакрально. Сакральность – не выше, чем в приёме пищи. Вы же не сильно задумываетесь, с кем выйти на обед».
«Всегда хотела жить в обществе, где принятие тела и сексуальных желаний будет среди основ. Ревность и коммуна из «Чужак в стране чужой» Хайнлайна – разве не идеал?»
Но Егор оступился. Он сослался на авторитеты Священных Писаний, на мудрость предков, прошедшую на страницах книг сквозь время. Проститутки участвуют в дебатах о священных текстах и грехах чаще многих верующих. Издержки профессии.
И Элли осторожно, почти заботливо заметила:
– Твой аргумент не работает, – слушатели дискуссии насторожились. В этот момент они вспомнили, что в их стае чужак. – Священные Писания для меня не аргумент. Это бы сработало, будь источник для меня таким же авторитетом, как для тебя. А так мы остаёмся на предыдущем ходе – твоё слово против моего.
Никто не понял, что Егор проигрывал. Он упал на маленький пятачок своих убеждений. Цена его проигрыша – сомнение в сердцах паствы, что, возможно, Элли права. Сомнения в глубине души. Такие сомнения вселяют тревогу. Её причину сложно понять. Сложно отыскать в памяти услышанные в случайном разговоре слова. Но эта тревога, родившись, заставляет искать защиты. Человек хочет изжить неосознаваемый источник тревоги, вырвать, как сорняк. Сплачивается. Начинает убеждать других в том, во что хочет верить сам. Начинает активно транслировать свои убеждения. И многократно проговаривать их в кругу единомышленников. Иногда сорняк удаётся затоптать. В другие моменты он даёт побеги и в голове рождаются вопросы, приходят новые мысли.
Егор тяжело вздохнул.
И тут Элли поняла: вот оно, Егор постоянно тяготится:
бремя мира слишком тяжело для него, и поэтому он хочет сбежать, Автономия – мертворождённый ребёнок – она родилась под гнётом бремени, а не вдохновения;
бремя тела – сексуальность, открытая, яркая, – утомляет его;
в жизни он сосредоточен на неизбежности смерти.
А Элли испытывает кайф от мира, кайф от собственного тела и живёт на бесконечном праздник жизни.
– Пока вы ищете способ всех спасти, я отказываюсь от самой идеи поиска, – промурлыкала Элли сочувственно.
Егор был больше ей не интересен. Он убегает, сломя голову. Он бежит не оглядываясь, хватаясь за новые идеи и фантазии, как за спасительные тросы. Ему нужно предложить побег. И он пойдёт с ней на конец света.
И даже тут, в их маленькой внешне непринуждённой беседе, она, Элли, помогла ему сбежать от победы. Дала возможность проиграть. Он искренне шёл к победе. Он искренне боролся за падшую душу нектарной гостьи. И честно проиграл, сделав всё для выигрыша. Изощрённая ценность.
Элли думала, что таким, как Егор, нужны такие, как она, чтобы противопоставляться.
«Нас делают наши враги, – крутилось у Элли на языке. – Сильный враг повышает твою стоимость».
Егор заговорил о спасении. О команде. Красиво. Вдохновляюще. Заколосились сердца его слушателей, подвальных жителей тени, которым он дарил надежду на свет. Элли прервала его.
– Нет, малыш. Я просто заберу твою паству.
Добродушная, принимающая улыбка на мальчишеском усталом лице. Егор вошёл в образ умудрённого старца. Он заговорил о том времени, когда ей надоест праздность, когда она устанет жить в мире фантиков. И он, Егор, будет, как всегда, тут. И будет ей рад.
– Это вряд ли, – Элли вбивала последний гвоздь. – Мы служим разным богам. Ты – богу страха, в вечных скитаниях и бегах. Я – богу любви, который помогает мне найти общий язык с каждым, ведь я люблю тебя.
Элли говорила про разных богов, а сама думала, что они оба – и она, и Егор – умеют использовать людей. Люди – батарейки. У него – в мире зомби-апокалипсиса, как и положено мертвецам. У неё – в мире надкусанных яблок на тонких панелях дорогих девайсов.
Каждый получил то, что хотел. Элли выудила свою победу. Проиграв, Егор оказался в центр композиции, сплотил ряды, в очередной раз повиснув на кресте поражения. Каждый из слушателей дискуссии знал: Егор будет бороться за него до конца. Егор умирает именно за него.
Элли потянула за ту самую центральную нить, красную в сплетении потоков. И увидела Егора: напыщенная пустышка и маленький нарцисс, которого Марго, Луноликая и остальные выращивают в большого.
Пустой мёртвый мальчик. Ни одного признака жизни не наблюдается. Только корона.
На выходе Элли коснулась девочки-лучницы. В моменте почувствовала жадный призыв и просто положила руку на её запястье. Не стала отказывать себе в сиюминутном удовольствии. И словно не просто коснулась, а схватила искру с поверхности ее кожи – почувствовала волну рождающегося мира, которая разошлась по телу. Вышла из подвала и поднималась по ступеням, с недоумением разглядывая собственную руку, пытаясь переварить и не упустить странное ощущение.
– Зачем так себя ведёшь? – Марго нависла над ней с верхних ступеней. Руки в боки. Брови сведены.
– Мне можно, – отмахнулась Элли и обогнула подругу, вышла на улицу.
– Кто тебе сказал? Кто тебе разрешил?! – Марго догнала её и схватила за руку, заставляя остановиться.
– Просто, всё просто: я себе разрешила. Я разрешила себе всё.
Марго не отпускала. Молчала.
– Злишься, что я не оправдываюсь перед тобой, как перед мамочкой? Отыгрываешь роль родителя, а я так нагло не впадаю в детство? – Элли пошла в наступление. – Я давно выросла. И в мамаши себе подруг не приглашала.
Марго запыхтела, смотря исподлобья.
– Ты моя меценатка, – сменила тон на озорной Элли. – Спасительница душ. Нет, ну правда, ты, когда смотришь на меня, сама-то веришь, что меня нужно спасать?
– А ты всю жизнь так и хочешь сосать за пять тысяч и чпокаться по десятке?
– Это ты у нас за пятак сосать будешь, – промурлыкала Элли совсем незлобно. – Я наездница опытная, с портфолио. У меня другие расценки.
– Мир, крутящийся вокруг мужиков, – фыркнула Марго презрительно.
– Я для девочек стараюсь, – возразила Элли. – Мужчины от меня другие выходят. Себя знают. И партнёршу удовлетворить могут. Я несу в мир свет, позитив и принятие своего тела. Посмотри на меня: угловатая, без талии, с широкими бёдрами и плечами. Но двигаюсь так, что в памяти у людей остаюсь кошкой. Я некрасива изначально. Но окружающие запоминают меня красавицей. И я живу как красавица.
– Цена невысока – быть мёртвой внутри, – съязвила Марго.
– Я всё про себя знаю, – спокойно ответила Элли. – И люблю себя. Живи я в Древней Греции, пошла бы служить в храм Любви. Предавалась бы там на потоке утехам. И одаривала бы мужчин собой. Почему делиться душевным теплом – хорошо. Вещами – хорошо. А телом – плохо? Может, потому, что именно туда выгнали все комплексы, боли и слёзы? Тронешь, выведешь на свет – и болит? В сексе, как в чулане, привыкли держать своих демонов. И молчать. Ты уверена, что хочешь перетащить эту систему в свой лучший мир? В свою Автономию?
Марго отпустила руку подруги и зашагала прочь.
Элли шла за ней. Подруга сбавила шаг. И они поравнялись.
– Жалко, что вы можете помочь только сильным, – задумчиво проговорила Элли. – Дом для бездомных, странствующих путников в поиске своей стаи. Хороший мальчик твой Егор. И девочка у него интересная. Многогранная. Но я бы с ними третьей не пошла. А посмотреть – посмотрела бы.
И подумала о мальчике с огнём под кожей. Вот с ним бы она пошла. За ним бы она вернулась.
Марго покачала головой, неодобрительно. Внутренний вулкан в ней уже погас. Остались только усталость и разочарование.
– Ты всё пытаешься меня спасти, – продолжила говорить Элли. – Спасая кого-то, спасаешь себя.
И добавила задумчиво:
– Ты даже не знаешь, насколько ты счастливая. Где бы ни оказалась, люди любят тебя, принимают. И готовы помочь. Хоть я. Хоть твои подвальные друзья. Ты – классная. Жаль, что раненая идеалистка. Жаль, что вместо наслаждения проживаешь разрушение. Они вот, – кивок в сторону всплывшего в голове Егора. – Думают, что тебя можно отремонтировать. Как старую башню, из которой выпала уже добрая половина камней. И от фундамента до крыши – огромная трещина. А я всё жду, когда ты окончательно развалишься. Пока друзья замешивают цементный раствор, я молюсь о буре с громом и молниями. Пусть разряд попадёт в тебя, чтобы башня рухнула, вся до основания, развалилась на пыль и камни. И тогда можно будет собрать что-то новое. Без травм и трещин.
«Ты познаёшь мир через борьбу, а я – через секс. Познаю мир телом», –подумала Элли, прежде чем окончательно отпустить маленькое приключение этого дня и поставить точку в завершённой охоте.