Падаю…
Падаю…
Падаю…
Ветер подхватил ее и бросил в непроглядную темноту.
Кэрол сохранила в памяти живую картинку – порог двери, ведущей в сад, ударил ее, после чего – ощущение падения. Она хорошо помнила это ощущение. Когда она была маленькой девочкой, именно оно пугало ее больше всего. Теперь же она старалась следовать совету матери, который та дала тридцать лет назад.
– Представь, что ты летишь, – говорила Хэтти. – Это же приятно, верно? Не то что падение.
Джон Боуи выдал более абстрактную сентенцию:
– Если принять падение за нечто нормальное, оно в самом себе обретет опору.
Но, говоря это, он был пьян. И он никогда не был в Воющем городе.
Все напрасно, – подумала Кэрол, – Воющий город похож на смерть, а смерть напоминает Воющий город.
Ощущение падения, как это бывало всегда, продлится ровно до момента пробуждения. Именно тогда ноги ее нащупают твердую почву, глаза откроются, сердце станет биться в обычном ритме, уста разомкнутся, и она сможет говорить. Но до этого пройдет немало времени.
Дуайт – единственный, кто знает…
В этом состоянии слова и мысли неразличимы. Мысли звучат так же громко, как голоса. Но последняя мысль не вполне соответствовала действительности. Джеймс Мокси тоже знал о состояниях Кэрол. Именно поэтому он тогда убежал от нее. Хотя что проку от того, что ему все известно? Как этот человек, оставшийся в ее прошлом, узнает, что она в беде – если она действительно в беде?
Перестань беспокоиться, прошу тебя. Через несколько дней все закончится. Как обычно.
Кэрол слышала звук затрудненного дыхания, хриплого, с посвистом. По словам Хэтти – ее собственного дыхания. Весь сегодняшний день этот звук – как бы издалека – сопровождал ее. Теперь он вырос, укрепился, определенно став насыщенным. Это как с черным цветом; он гораздо более черен, чем память о нем, – словно ребенок взял лист бумаги и закрасил его, не оставив ни единого свободного пятнышка.
Черным…
Кэрол вспомнила выражение лица Фарры в тот момент, когда ее настигла первая волна ряби, – предчувствие тайны, которой с ней вот-вот поделятся, было написано на лице горничной. За то время, пока Фарра работала у Эверсов, Кэрол впадала в кому дважды, и каждый раз Дуайт устраивал так, что никто не мог входить в спальню к заболевшей хозяйке. Но, каким бы хорошим человеком в глазах прислуги Дуайт ни был, людей смущало то, что он не приглашал к жене доктора. И у Фарры, и у всех прочих, кто работал в доме, возникали вопросы относительно того, что не так с Кэрол Эверс. И нигде мельницы сплетен и слухов не работали так яростно, как в садах и кухнях домов, где они жили со своими семьями.
Хриплое дыхание ни на миг не стихало, и Кэрол подумала о Джоне Боуи – как будто он, умерший, имел доступ к Кэрол, впавшей в кому. И она – она словно слышала, как его безжизненные легкие продолжают поставлять кислород к давно остывшему телу.
Джон!
Джон приложил немало сил, придумывая, за что впавшая в кому Кэрол могла бы ухватиться во время своего падения.
– Когда падаешь, – говорил он, – протяни вперед руки. Если почувствуешь, как кончики пальцев чего-то касаются, старайся за это зацепиться.
Идея кажется чудесной, но только тогда, когда ей внимаешь в гостиной, за сытным ужином да за сладкими напитками. А вот когда ты падаешь, то совсем другое дело. Кэрол в состоянии комы не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Единственное движение, которое было ей доступно, – само падение.
Сквозь ледяной ветер.
И все-таки Кэрол пыталась. Образ порога все еще жил в ее памяти и стоял перед глазами.
Звук дыхания не ослабевал – медленное ритмичное рокотание, напоминающее хрипы, вырывавшиеся когда-то из легких ее деда! А между вдохами и выдохами Кэрол различала звучавшие в отдалении знакомые голоса – это Дуайт разговаривал с Фаррой.
Когда Кэрол впадала в кому, до нее все-таки доносились звуки внешнего мира. Но это была ненадежная и нестабильная версия внешнего мира, словно индивидуальные интонации и тембр голосов, как и стоявшие за ними эмоциональные ряды, были многократно усилены.
Кэрол решила, что Дуайт открывает Фарре их семейную тайну. Успокаивает девушку.
Но внезапно, по мере того как интонации стали яснее и четче, Кэрол поняла, что Дуайт говорит точно так же, как и люди, собравшиеся утром на похороны Джона Боуи, так, словно Кэрол на этот раз действительно умерла.
Падаю…
Падаю…
Падаю…
Кэрол старалась прислушаться, но вой ветра, сопровождавшего ее падение, заглушал звуки, долетавшие снаружи.
Во время приступов Хэтти пыталась каким-то образом помочь Кэрол различать звуки – приблизив к ее ушам сложенные в несколько раз газетные листы, она шуршала ими, призывая напрячься и попытаться услышать то, что происходит в других комнатах дома. Поначалу восьмилетняя девочка не понимала, чего хочет от нее мать, но однажды сквозь шуршание бумаги она отчетливо услышала голос соседа, который звал свою собаку, и поняла, что нужно делать.
Прошло тридцать лет, и Кэрол убедилась, что во время падения даже предельная концентрация внимания не всегда помогает ей проникнуть сквозь вой ветра к звукам обычной человеческой жизни. Но иногда это получалось.
Джон Боуи был восхищен и немало взволнован тем, что Кэрол во время комы была способна слышать. Как только она поделилась с ним своей тайной, Джон уже не отходил от ее постели – разговаривал, читал ей, шутил. Дуайту это совсем не нравилось – он говорил, что Кэрол, когда она проваливалась в это состояние транса, похожего на смерть, нужен покой и только покой. Но Кэрол нравился певучий голос Джона, когда тот прорывался через темноту болезни к ее сознанию. Джон даже показывал фокусы, которые Кэрол, естественно, видеть не могла.
Как же ей сейчас не хватало этого голоса! Как не хватало слов этого чудесного человека!
Джона не было. Зато был Дуайт.
– Нужно перенести ее наверх, – сказал он.
Кэрол представила, как он встал на колени перед ее телом, лежащим на пороге.
– Может быть, позвать врача? – спросила Фарра, и в голосе ее зазвучало отчаяние.
– Нет, – ответил Дуайт.
Кэрол ждала: вот сейчас он расскажет горничной о ее проблеме. Все объяснит. Но то, что услышала Кэрол из уст Дуайта, превратило ветер, воющий вокруг нее, в толстый панцирь льда.
– Она умерла, Фарра.
Эти слова показались Кэрол такими неправильными, такими неуместными, что она подумала, что не так расслышала. В конце концов, все ли слова она различала верно, когда мать шуршала возле ее уха газетами?
– Умерла? – переспросила Фарра, и это слово громом взорвалось в сознании Кэрол.
– А есть ли какая разница, – размышлял как-то Джон, устроившись на крыльце в кресле-качалке, – между Воющим городом и смертью? А если есть, как мы о ней узнаем?
Кэрол постаралась сохранить спокойствие. Должно быть, она не расслышала, что сказал Дуайт. Наверняка не расслышала!
– Возможно, это именно то место, куда мы все стремимся, – говорил Джон. – Каждый из нас хочет куда-нибудь сбежать. Ты получила свой шанс.
Вот теперь говорит Дуайт:
– Ужасно, но это так.
– Она собиралась мне что-то сказать, – произнесла Фарра дрожащим голосом.
Оба – и Дуайт, и Фарра – тяжело дышали, из чего Кэрол поняла, что ее несут. Вот они уже на середине лестницы. Поднимаются вверх. Кэрол же продолжала падение – все ниже и ниже.
– Что она тебе сказала? – спросил Дуайт горничную, и в голосе его зазвенела сталь.
– Приходилось ли тебе читать о телекинезе? – как-то раз, давно, спросил ее Джон, и голос его пронзил темноту, воцарившуюся в сознании Кэрол. Старый вопрос. – В твоем состоянии обычные законы не работают. Не знакомому с тобою человеку ты кажешься умершей, хотя ты жива. И, может быть, там, внутри, ты способна делать то, что тебе недоступно здесь? Ну, например, усилием воли двигать предметы?
В отчаянии, все еще не веря в то, что правильно расслышала слова Дуайта, Кэрол захотела проверить гипотезу, которую высказал Джон. Если бы она смогла подвинуть какой-нибудь предмет! Любой! И доказать Дуайту, что она жива.
– Она почти ничего не успела мне сказать, – пролепетала Фарра, и Кэрол поняла, что они с Дуайтом стоят по разные стороны кровати, на которую они ее положили. Голоса звучали так, что по их тону можно было определить размеры спальни, к тому же одеяла и подушки приглушали звуки эха, распространявшиеся по всему пространству Воющего города.
Падаю…
Падаю…
Падаю…
– И все-таки, что она успела сказать?
Интонация Дуайта несла в себе больше смысла, чем произнесенные им слова. Он явно боялся, что Фарра знает больше, чем ей положено знать.
Если бы Кэрол могла двигаться и говорить, она замотала бы головой и закричала: Скажи ей, Дуайт! СКАЖИ ЕЙ, ЧТО Я ЖИВА!
Но увы, она ни губ не могла разомкнуть, ни на помощь позвать.
– Она сказала…
Ну же, Дуайт!
Внезапная ледяная волна дала Кэрол почувствовать, что она попала в места, куда еще никогда не попадала во время прошлых приступов.
Страх не раз посещал ее в Воющем городе, но то, что она ощутила теперь, нельзя было назвать иначе, кроме как ужасом.
– Она сказала, что чувствует себя странно, – наконец вымолвила Фарра.
Страх, звучащий в голосе Фарры, многократно усиленный комой, оглушал Кэрол.
– Кроме того, мистер Эверс, она что-то говорила про рябь. Она…
– Она так это назвала?
– Назвала что?
– Рябь, Фарра! Она произнесла это слово?
Кэрол изо всех сил, сквозь вой ветра и шуршание газет, прислушивалась к разговору.
– Да, произнесла. И сказала, что хочет со мной поговорить. Мистер Эверс… Она что, действительно умерла?
Хриплый вдох.
– Да. Она умерла.
Хриплый выдох.
Затем ветер засвистел с удвоенной силой, словно Кэрол ускорилась в своем падении.
– Очень важно, чтобы ты мне рассказала все, что знаешь, Фарра.
Теперь голос Дуайта звучал спокойнее и тише, чем несколько мгновений до этого. Кэрол без труда представила себе выражение лица, с которым муж это произнес. Такое выражение появлялось на его физиономии всегда, когда он пытался выудить какие-нибудь сведения у человека, которого считал глупее себя.
Но Фарра не ответила.
В спальне повисла тишина.
Кэрол вслушивалась, но ничего не слышала.
– Фарра! – едва не прокричал Дуайт.
Глухой стук. Что-то тяжелое упало на пол.
А затем, как это, слава богу, случалось иногда в состоянии комы, Кэрол по следующим словам Дуайта без труда поняла, что произошло в мире, который она только что оставила.
– Потеряла сознание! – воскликнул Дуайт, явно не поверив в случившееся. – Горничная потеряла сознание!
Дыхание Дуайта стало громче, он оказался совсем близко! Неужели сейчас заплачет? Но Дуайт дышал шумно и ровно. Вот оно что! Он вновь ее несет.
Каждый шаг Дуайта отдавался стуком подошв по твердой поверхности. Вот он добрался до первого этажа. Затем оказался в кухне – судя по звукам эха, так и было.
Дуайт что-то проворчал, и Кэрол услышала, что он открывает дверь. Кэрол поверить не могла в то, что происходит. И тем не менее это было правдой.
Дуайт нес ее в подвал.
Застоявшийся воздух подвальной лестницы коснулся ее ноздрей – тяжелый запах хранящихся в подвале овощей. Подвал в их доме использовался в основном для складирования вещей, вышедших из употребления – чемоданы, которые когда-то, очень давно, видели Большую дорогу, платья, потерявшие былой вид, костюмы, в которые Дуайт уже не помещался.
Помогите!
Как она хотела закричать! Но не могла.
Он меня прячет, – подумала Кэрол, вспоминая тот спор, что они с Дуайтом вели утром. – Он что, делает это для моей безопасности? Не переигрывает ли он?
Мне не кажется, что он старается ради вас, дорогая! – Это был голос Джона. – По-моему, он делает это ради себя.
Звук шагов стал другим. Теперь под ногами Дуайта был не цементный пол подвала, а гравий. Так, это убежище, устроенное в доме на случай всевозможных природных катаклизмов.
Здесь был установлен массивный каменный стол: если бы в районе Большой дороги случилось торнадо, Кэрол и Дуайту пришлось бы спуститься в подвал и тогда этот стол стал бы их обеденным столом.
Дыхание Дуайта стало спокойнее, он больше не ворчал и не чертыхался. Работа была закончена. Кэрол поняла, что муж положил ее на стол.
– Лучше бы тебе не просыпаться, дорогая, – сказал Дуайт. – Ты даже не представляешь, как это трудно – жить в чужой тени.
Ничего не понятно! Кэрол пыталась сообразить, что он имеет в виду, но единственный пришедший ей в голову вариант объяснения был столь ужасен, что принять его она не могла.
Он хочет, чтобы я осталась здесь.
– Особенно мужчине, живущему в тени своей жены… О, Кэрол! Не просыпайся. Не лишай меня моего триумфа!
Падаю…
Падаю…
Падаю…
Затем Кэрол вновь услышала шаги Дуайта – они удалялись. Послышался скрип лестницы, ведущей в кухню. Шаги в холле и прихожей. Стук открывающейся и закрывающейся входной двери.
Копыта лошадей энергично застучали по дорожке, ведущей от дома.
Дуайт!
Экипаж растворился в ночной тишине.
Он хочет, чтобы ты осталась здесь.
Но не успела Кэрол задать себе очередной вопрос, не успела предпринять попытку осознать весь ужас своего нового положения, как дверь, ведущая в подвал, вновь открылась.
Несмотря на ветер, воющий в ушах, она услышала, как заскрипели ступени лестницы.
Она ошиблась и Дуайт никуда не уезжал?
Нет, это не он. Шуршание босых ног по цементному полу, быстрое и легкое движение.
Неужели вор? Один из тех ужасных бродяг, что шляются вдоль Большой дороги? Следил за домом и, дождавшись, когда экипаж уедет, забрался в подвал!
Звук босых ног достиг убежища; человек вошел, и из множества грубых обветренных физиономий, которые Кэрол видела на Большой дороге, выросло одно-единственное лицо. Знакомое лицо человека, которого она любила лет двадцать назад, и черты этого лица еще не были обветрены на дорогах жизни, а имя человека не успело обрасти легендами.
Джеймс Мокси.
Кэрол представила себе, что это Мокси забрался в убежище и хочет исправить то, что сделал Дуайт.
Дуайт хочет, чтобы ты осталась здесь.
Но правда ли это?
– Кэрол! – прозвучал женский голос.
Всхлипывания Фарры раздались так близко, что даже ветер не заглушил их.
– Кэрол! Вы…
Фарра запнулась, потом вновь принялась всхлипывать, а ее слезы, словно тяжелые капли дождя, ударили в пол. Куда же отправился Дуайт?
Он сказал, что Кэрол мертва.
И он уехал из дома в экипаже.
Кэрол попыталась связать эти два факта, но вся ее сущность противилась этой связи.
Не думай об этом! Прошу тебя, не думай!
Но она уже не могла остановиться. И правда открылась ей – сразу, целиком и полностью.
Он уехал к распорядителю похорон.
ПОМОГИТЕ!
Но никто не услышит немой мольбы женщины, спрятанной в подвале собственного дома в Хэрроуз. Даже девушка, рыдающая возле ее тела.
– Больше всего я боюсь, – сказала как-то Хэтти, когда возилась с досками в мастерской, а девятилетняя Кэрол сидела неподалеку, – что мою дочь похоронят заживо.
Но Кэрол не была похоронена. Она падала.
Падаю…
Падаю…
Падаю…
Голоса, звучавшие в сознании Кэрол, были голосами ее памяти, и у них не было ни сил, ни возможности сказать распорядителю похорон, что Кэрол жива. Они не могли ни остановить могильщиков, ни сорвать крышку с гроба, который, как полагала Кэрол, скоро появится.
И будет закрыт.
Прекрати! – набросилась на себя Кэрол. – Ты просто испугалась. Только и всего. Ты не то услышала и не так его поняла.
Но в Воющем городе невозможно понять «не так». Наоборот: насколько Кэрол помнила, все, что она узнавала здесь, было гораздо правдивее тех слов, что она слышала. Это была правда человека, стоявшего за словами.
Так что же задумал Дуайт?
– О, Кэрол! – всхлипнула Фарра голосом убитой горем феи. – Вы выглядите совершенно живой!