Имя Мокси, произнесенное Дуайтом, прозвучало так громко, что почти заглушило все последующие слова. Неужели в Воющем городе слова, наделенные большим эмоциональным грузом, звучали громче?
Не оставалось никаких сомнений в том, что Дуайт желал и желает ее смерти. И хотя Кэрол в отчаянии пыталась убедить себя в том, что никаких знаков, подтверждающих это, она раньше не видела, что Дуайт никоим образом не давал ей понять, как он несчастлив в браке, она вынуждена была признать, что дело обстоит именно так.
Открывшееся Кэрол знание сделало еще черней ночь, сквозь которую она продолжала падать. А импульс страха, пронзивший ее, был подобен неукротимой голубой молнии. Никогда она не бывала так напугана – даже в свои восемь лет, когда ей, не понимающей ничего, пришлось впервые пережить состояние комы.
И никогда прежде она не бывала так одинока.
Теперь ей стало очевидно и многое другое – она перебирала воспоминания и увязывала их с тем, что открылось ее внутреннему взору. Дуайт действительно менялся все это время. Стал резким и отчужденным. Изменилась и манера, с которой он говорил – его степенную раскатистую речь вытеснил набор отрывистых реплик. И, конечно, возмутительно много времени он проводил с этой женщиной… Лафайетт. Эта покрытая морщинами дама была известна своими темными делишками и связями с разными проходимцами, что обитали на Большой дороге, а также нравом подлым и грубым. Кэрол, которая отвечала за все деловые отношения семьи Эверсов, давно поклялась не иметь с этой женщиной ничего общего. И тем не менее Дуайта к ней тянуло! Понятно, не в сексуальном смысле. Лафайетт была не краше хавроньи, нежащейся в грязи, и тем не менее что-то Дуайта в ней привлекало. И теперь, проваливаясь в темноту, Кэрол понимала, что ей следовало уделять его отношениям с этой женщиной больше внимания – как и с другими людьми, которые почему-либо занимали ее мужа.
Мокси!
Это имя прозвучало в сознании Кэрол подобно удару молнии, но и оно не смогло успокоить вибрирующие нервы несчастной. Потому что чем глубже она падала, тем невероятнее казалась ей возможность хоть что-либо предпринять. И имя бывшего возлюбленного лишь усиливало ее смятение, делало гуще тени, окружавшие ее в Воющем городе.
Дуайт.
Лафайетт.
Похороны.
Мокси.
То, как об этом говорил Дуайт, дало ей понять, что Джеймс – в пути. Похоже, он знает, что она не умерла.
Как ни была напугана Кэрол, интуиция подсказывала ей: Дуайт получил какие-то известия о Мокси. Может быть, телеграмму? И в ее сознании неугасимым пламенем горел вопрос: а как Джеймс узнал о ее «смерти»?
Может быть, из извещений, которые в таких случаях вывешивали в каждой конторе Хэрроуза?
КЭРОЛ ЭВЕРС УМЕРЛА
Должно быть, всем так и было объявлено. А может быть, все уже знают и о предстоящих похоронах? Плохие новости быстро расходятся, дошли они и до Джеймса, а он…
И что – он?
Черный ветер, спутник ее падения, завывал в ушах Кэрол, а она вспоминала Джеймса – таким, каким он был тогда, когда покинул ее, отправившись на Большую дорогу. Когда принял решение оставить Кэрол, забыть свою любовь, когда испугался лицом к лицу встретиться с правдой.
Кэрол давно примирилась с этим. Да, нельзя полагаться на людей. Даже лучшие из них способны на предательство. И, каждый раз проваливаясь в хаос Воющего города, она вспоминала об этом.
Там нет ни шерифа, ни законов.
И она вновь услышала голос Хэтти:
Нельзя ни на кого полагаться, Кэрол. Даже в том случае, если кто-то готов помочь. Ты обретешь там покой. Или тобой овладеет ярость. Так или иначе, и покой, и ярость будут принадлежать тебе и только тебе. И из этого обязательно что-то получится.
Муж Кэрол собирается убить ее, а ее ненадежный возлюбленный наверняка опоздает и не сможет ей помочь. И в том, что Кэрол не сможет обрести покоя, ее вины не будет. Не тот случай.
Кроме голоса мужа она слышала и иные звуки. Уже некоторое время над ее головой поскрипывал пол гостиной. В состоянии комы ей трудно было ориентироваться во времени, но то, что люди собрались там не на одну минуту, было очевидно. Сколько их там, наверху? И думает ли хоть кто-то из них, что сейчас происходит у него или у нее под ногами, в подвале дома?
Они пришли проститься с тобой. Это голос Боуи. И это правда.
Правда взорвалась в сознании Кэрол, окутав ее еще более густыми тенями.
Есть ли наверху хоть кто-нибудь, кто способен ей помочь? Хоть что-нибудь заподозрить?
Шериф Опал! Кэрол попыталась произнести это имя, но губы ее пребывали в неподвижности.
Наверняка любимый всеми горожанами шериф стоит наверху и любезничает с какой-нибудь, еще живой, дамой.
Ярость, овладевшая Кэрол, на мгновение притупила ее чувства. Хэтти могла бы гордиться своей дочерью.
Хэтти, – подумала она, и мысли ее, словно приглушенные голоса, прозвучали в ее сознании. – Джон. Помогите мне. Научите, как мне вновь обрести способность двигаться. Как остановить это падение? Вы изложили мне с сотню разных теорий. Расскажите еще о чем-нибудь. Может быть, хотя бы одна сработает?
О, как хотелось Кэрол выбраться из Воющего города, подняться в кухню, а оттуда – в гостиную, и предстать перед собравшимися там людьми, стряхивая с себя остатки комы, как стряхивают прилипшие комья земли с умершего, извлеченного из могилы.
– Я не умерла! – сказала бы она. Ведь именно это Джеймс, вероятно, написал Дуайту. Не умерла! И выражение скорби мигом спадет с лиц скорбящих, и шериф Опал подойдет к Дуайту и крепко возьмет того за руку.
Одним из опытов, которые Хэтти проводила над Кэрол, когда та была еще подростком, был опыт, который она называла Луч Света. Стоило Кэрол впасть в кому, как Хэтти брала свечу и уходила с ней в угол комнаты, где стояла минут пять, после чего переходила в другой угол, потом в третий и, наконец, в четвертый. Затем приближалась к дочери на шаг, потом еще на один. Когда же Кэрол возвращалась к нормальной жизни, мать спрашивала ее, не видела ли та, пребывая в коме, свет, падающий от свечи. Если бы дочь видела свечу – под определенным углом, с определенной точки, – тогда, размышляла мать, они могли бы, зацепившись за это как за исходную точку, двигаться дальше.
Но в Воющем городе не было света.
Никогда.
Свои идеи были и у Джона Боуи.
– Так как Воющий город, – говорил он, – всего лишь абстракция, плод ума, не могли бы вы… просто представить дверь, ведущую наружу?
Вот в чем была разница между тем, как подходила к состояниям Кэрол мать и что о них думал Джон Боуи. Та, пребывая в рамках предметных представлений, надеялась просто построить лестницу, ведущую из Воющего города в обычную жизнь. Джон Боуи же оперировал более абстрактным понятием духовного «кинесиса». Но один способ был ничуть не лучше другого.
И тем не менее Кэрол не сдавалась.
Она вспоминала времена, когда Джеймс Мокси был молод, они были вместе, и Кэрол надеялась тогда, что вдвоем им удастся подчинить ее кому своей власти.
Теперь, как она знала, Мокси живет в Макатуне. И, все глубже погружаясь в хаос Воющего города и слыша, как свистит в ее ушах ветер смерти, она понимала, что, как бы ни торопился Джеймс ей на помощь, дороги оттуда – на два дня.
Успеет ли Джеймс явиться до того, как Дуайт предаст ее земле?
Шериф Опал!
Но губы ее оставались сомкнутыми. Чувствуя, как волна ярости заливает ее душу и неподвижное тело, Кэрол заставила себя оставить всякую надежду на помощь некогда покинувшего ее возлюбленного.
Вдох, выдох. Вдох, выдох. Ритм хриплого дыхания – как часы, отмеряющее ее время в Воющем городе.
Вдох.
Выдох.
И в перерыве между этими судорожно-мучительными движениями легких Кэрол сделала очередную попытку.
Попытку пошевелиться.