Через месяц вместе с кипой почты, которую Рагимов по старой, заведённой ещё во время занятий бизнесом привычке, просматривал по утрам, за час до установленного начала своего рабочего времени, ему попался пакет с программой, уставом и копиями учредительных документов Российского Общинного Движения. К этим документам прилагалась коротенькая пояснительная записка следующего содержания: «Уважаемый Рагим Рагимович, прошу вас ознакомиться с нашей программой, и надеюсь на приём для обсуждения вашего содействия её выполнению». Внизу стояла подпись: Трунов.
«Шустрый, однако, малый», – подумал Рагимов и отложил пакет в сторонку. Затем, расписав остальные письма по назначению, отдал их секретарю. Только вечером ему удалось почитать этот пакет. Устав он только пробежал глазами – всё, как обычно, стандартные организационные условия существования политической организации, а вот на программе остановился повнимательней. Его поразил размах целей и задач. «Ну, наглец, ну парень, ну размахнулся, – покачивал головой Рагимов, – если он думает, что все эти прожекты я поддержу…». Рагим Рагимович аккуратно сложил листы программы РОД, подумал немного и позвонил Удинову, того не было на месте, никто не брал трубку. Тогда он позвонил Сафонову:
– Николай Степанович?
– Да, Сафонов слушает.
– Николай Степанович, ты не мог бы зайти ко мне, у меня тут интереснейший материал.
– Сейчас не могу, если только через полчасика. Подождёшь? Или завтра, часов так пол девятого?
– Я подожду, ещё где-то с час буду у себя.
– Хорошо, подойду.
Рагимов положил трубку и взялся за просмотр документов, подготовленных на подпись Зенину. Тот послезавтра должен был вернуться из командировки в Баку, где заодно с текущими делами проводил предвыборные встречи. Через две недели, если не случится чего-то неординарного, его должны бы были избрать в Сенат, по всем опросам он лидировал. Минут через сорок, когда зам премьера закончил уже все дела, к нему, наконец-то, зашёл Сафонов.
– Что там, Рагим Рагимович, за материал такой срочный?
– Вот, полюбуйся. Партия защиты личностного капитала родилась Ознакомься с их программой пожалуйста.
– Отдаёшь? – взял в руки документы Сафонов.
– Конечно. Потом, когда найдёшь время, позвони, спланируем встречу с закопёрщиком этого действа Труновым.
Рагимов, пока Сафонов рассматривал документы из пакета, позвонил Удинову домой. Трубку взяла жена:
– Алё.
– Простите за беспокойство, Станислав Петрович дома?
– Дома, сейчас позову.
И через небольшую паузу голос Удинова:
– Удинов слушает.
– Станислав Петрович, вы в курсе, что там за программу ваш протеже Трунов написал для своей партии?
– А как же. Я им её составлять помогал. Считайте, что это и моя программа.
– Понял Станислав Петрович. Я вам на днях перезвоню. Вы с вашим аспирантом сможете подойти ко мне или к председателю Думы?
– Да, конечно, будем рады обсудить.
Рагимов положил трубку и посмотрел на Сафонова:
– Понял, Николай Степанович? Этот твой любимый Удинов прямой соучастник сего прожекта.
– Ну и ладно, – усмехнулся Сафонов, укладывающий бумаги в свой старенький дипломат, – дома посмотрю, а завтра согласуем, когда их приглашать на аудиенцию.
Через три дня в кабинете Сафонова встретились они вчетвером – Сафонов, Рагимов, Удинов и Трунов. Спор в этот субботний день был долгим. Трунов, избранный на учредительном съезде председателем РОД, был неумолим в отстаивании всей, по сути революционной программы. Многоопытный Удинов говорил спокойней, но убеждал больше различными примерами. Сафонов всё больше молчал или поддакивал Удинову, и только Рагимов оппонировал этой программе с высоты своего опыта руководителя, да и просто немало повидавшего в жизни. Особенно протестовал он против предложенной в программе этой партии пенсионной реформы.
Программа предусматривала, что из тех шести процентов из сорока подоходного налога, которые шли на выплату пенсий по старости, половину, то есть 3% персонифицировались по желанию налогоплательщика. В связи с чем государство уменьшало пенсионное обеспечение по старости своим гражданам в два раза. Если прежний закон предполагал выплату государством пенсионеру в размере 40% от его среднего заработка за всё время трудового стажа, то программа устанавливала только двадцать. При этом нижний предел пенсии в размере прожиточного минимума оставался прежний, а верхний со ста двадцати рублей падал до шестидесяти. Остальное пенсионер получал от тех граждан, которые продолжали работать и, естественно, платить налоги, но теперь указывали, какому гражданину, достигшему пенсионного возраста, перечислять персонально эти самые 3% из сорока удерживаемых с их дохода или прибыли. Зато налог на бездетность отменялся.
– Вы что, смеётесь? Это же переворачивает всю пенсионную систему на 180 градусов! Я уже не говорю об усложнении самого процесса выплаты, это не главное, да и не сильно усложняется всё это действо, честно говоря, но то, что ломает сами принципы пенсионного обеспечения, это точно. Так нельзя, – возмущался Рагимов.
– Да как вы не поймёте, – горячился Трунов, – ведь не зря народная мудрость говорит, что человек должен в своей жизни посадить дерево, построить дом и вырастить сына. Это ведь иносказательная программа по подготовке своей старости. Вырастить дерево – значит обеспечить себя на старости лет его плодами; построить дом – обеспечить себя крышей над головой; а вырастить сына – значит будет кому срывать для тебя эти плоды, оберегать дом и ухаживать за тобой. И потом, если мы признаём человека в качестве капитала знаний и умений, то вот, это-то и есть тот самый капитал, который старшее поколение накопило себе на старость. Слава богу от глупости накопления пенсионного содержания, которую нам навязывали в 90-е, мы ушли, вернулись к поддержке стариков государством. Но вот скажите мне, как государство будет растить вам хлеб, обеспечивать вас теплом и комфортом, если не будет молодых поколений, способных всё это производить? А?
– Ну как это не будет? – возмутился Рагимов.
– Да так, – вступил в спор Удинов, – у нас уже в советское время рождаемость неуклонно снижалась, а за 90-е вообще пошла убыль, население сокращалось до двух миллионов в год. Только ещё за счёт эмигрантов из мусульманских республик тормозился процесс падения численности.
– Это да, – кивнул головой Сафонов.
– Да ладно вам, сравнили, – махнул рукой Рагимов, – девяностые и сейчас, когда у людей работы выше крыши, и зарплаты неплохие. Жизнь-то намного лучше стала, да и аборты мы запретили.
– Это-то да, – опять поддакнул Сафонов, – но вот какая тенденция, в этом году количество забеременевших женщин упало в два раза. Я вот проанализировал и пришёл к выводу, что в прошлом году мы запустили целых пять фармацевтических фабрик и у нас потоком пошли всякие там таблетки противозачаточные, спиральки… Тут целая компания развернулась от эмансипированных барышень, что, дескать, лучше платить налог на бездетность, чем лишать себя радостей жизни. Да и парней таких, дескать: наше дело не рожать, сунул, вынул и бежать, как-то не убавляется.
– Ну, эту тенденцию, я думаю мы переломим, министру культуры и образования уже дано указание усилить пропаганду семьи и семейных ценностей, – возразил Рагимов.
– Ой ли, Рагим Рагимович, – ехидно улыбнулся Трунов, – помнится, когда вы выступали у нас на кафедре по поводу своей докторской, то как раз приводили пример, как в советское время пропаганда добросовестного и качественного труда ломалась уравниловкой в жизни.
– Вот был у нас такой студент Кручевский, – вступил в спор Удинов, – инициатор революции в уголовном наказании, между прочим, сейчас служит где-то в аппарате Русского союза. Так вот он тогда очень верно подметил, что сколько бы мы не пропагандировали добропорядочность, но, если воровать при всех рисках и издержках будет выгодно, воровство будет процветать.
– Да уж так, – опять кивнул Сафонов.
– Вот почему этот пункт программы об изменении пенсионной системы так важен, он будет стимулировать граждан не просто рожать детей побольше, но и воспитывать из них приличных и талантливых людей, любящих своих родителей, способных своим добросовестным трудом обеспечить им безбедную старость, – завершил Удинов.
– Ладно, спорить не буду, – заключил Рагимов, – но эта идея ещё должна повариться. Уверяю вас, что общество к такому повороту ещё не готово.
– Это да, – согласился Сафонов, – тут тебе, Николай, надо будет помочь с выходом на средства массовой информации.
– Не надо, – махнул головой Трунов, – уже всё есть. На центральном телевидении есть журналист, который вступил в нашу партию, есть и газетчик, который будет выпускать нашу партийную газету. Кстати, спасибо Рагим Рагимович за совет, Румянцев взялся её финансировать.
– Да? Зацепили его ваши идеи?
– Не только зацепили, он там такую агитацию развил, половина нашей партии на сегодня – работники его завода.
– Ладно, это всё дело будущего, – перешёл к главной идее, родившейся у него накануне этой встречи, Сафонов, – а вот то, что может уже в ближайшем будущем, к примеру, на весенней сессии Думы стать предметом рассмотрения, это, пожалуй, предоставление права работникам акционерных обществ, получать голосующие акции взамен на часть их зарплаты отложенной на депозит; в размере среднемесячной, например.
– Да, это уже как-то реальней, – поддержал Сафонова Рагимов, – вот вы, Николай Андреевич, попробуйте выступить с такой инициативой, организуйте сбор подписей, а Николай Степанович запустит эту вашу инициативу в законодательный процесс. И вам реклама, и дело сдвинется…
Возвращаясь вечером того короткого ноябрьского дня домой, Рагимов думал о том, что, как же легко можно ошибиться в человеке. Вот ведь Трунов, который вроде бы и особых звёзд с неба не хватал, а ничего себе взорвался такой активностью. «А может на его энергию, – размышлял Рагим Рагимович, – наложилось то самое общественное ожидание справедливости, которое уже созрело? Ведь что-то же было в коммунистической идее такого, что захватило общество? Оказалось, что обманулись. Видимо для того, чтобы дать человеку мощный толчок для его развития, творчества, чтобы общество развивалось, надо не лишить человека собственности, в том числе и на его личностный капитал, а начать его за неё уважать».