Майк навещал ее каждое воскресенье и обязательно звонил хотя бы раз среди недели, чтобы узнать, как она себя чувствует и не нужно ли ей чего. Норма всегда вежливо отказывалась, стараясь самостоятельно справляться со всеми делами, но в этот раз, по всей видимости, ее речь не была столь убедительна, если Майк, бросив все дела, примчался к ней домой.
– Что-то случилось? – спросила Норма, увидев на пороге дома встревоженного сына.
Первый звонок в дверь прозвучал несколько минут назад, Норма с трудом повернула головой в сторону прихожей, будучи уверенной, что это был почтальон. Она всю ночь мучилась от такой изматывающей боли в ноге, что сейчас, найдя наконец удобную позу – вытянув ногу на подлокотнике дивана, – ей было страшно почувствовать нужду идти в туалет. Она уже с облегчением выдохнула, снова опустив голову на подушку, когда в дверь позвонили, а следом еще и подергали ручку. Почтальон так бы не сделал. Норма аккуратно опустила ногу на пол, почувствовав, как что-то внутри хрустнуло, и в следующий же миг острая боль пронзила ее под коленной чашечкой.
– Мама, ты там? Открой! – Услышала она крик Майка, тарабанившего в дверь.
Тянуть было нельзя. Упираясь на трость, она пошла к двери, морщась всякий раз, когда нужно было переставлять левую ногу. Обезболивающее, которое ей выписали несколько месяцев назад, закончилось вчера утром, но Норма точно знала, что оно не смогло бы купировать этот приступ, как и то, что, если она будет продолжать бегать от врачей, скоро и вовсе не сможет подняться с кровати.
– Ты чего так долго? Я уже думал выламывать дверь! – прохрипел Майк, глядя на нее так, точно они не виделись целую вечность. – Как ты?
– Все хорошо, – ответила Норма, нарочито улыбаясь сыну. Она едва стояла на ногах, колено пульсировало от боли.
– Ты что, спала?
Норма и забыла, что на ней до сих пор была только ночная сорочка. У нее не было сил переодеваться, да и гостей она не ждала. Стыдливо прихватив себя одной рукой, она улыбнулась сыну. Другой рукой Норма продолжала опираться на трость, сейчас это была ее единственная опора.
– У меня была бессонница. А у тебя все хорошо?
– Мы так и будем стоять в дверях? У тебя что, кто-то есть?
– Не говори глупости. Проходи, выпьем кофе, – скомандовала она, пропуская его в дом.
– Как твоя нога?
– Все хорошо, я просто устала.
– Я сам сварю кофе, а ты лучше отдохни.
Норма с облегчением приняла его помощь, хотя внешне сохранила спокойствие. Тяжело переставляя ноги, грузно наваливаясь на трость, она заковыляла в комнату, в то время как Майк направился на кухню, щелкая языком ритм какой-то мелодии. У него был прекрасный музыкальный слух, и он уже не первый год успешно совмещал работу страхового агента с концертной деятельностью в составе джаз-бенда. К тому моменту, как Майк вошел в гостиную с двумя стаканами в руках, Норма успела надеть домашнее платье, а также свернуть калачиком постельное белье в углу дивана и обложить его со всех сторон декоративными подушками. Подложив себе под спину валик с меховыми помпонами, она села на свободный край, слегка вытянув ногу.
– Как вкусно пахнет, – протянула она, вдыхая фирменный аромат кофе. – Давно я себя не баловала.
– Ой, а я забыл, что тебе больше нельзя кофеин, – виновато ответил Майк, усаживаясь напротив нее. Кресло с резными ножками тут же скрипнуло под тяжестью его тела. – Могу заварить тебе чай.
– Не волнуйся, иногда можно, – заверила его Норма.
Майк улыбнулся ей в ответ, сделав глоток из своего бокала. Она чувствовала на себе его цепкий взгляд, подмечающий все то, что она хотела бы от него скрыть: усталость – время тянулось мучительно долго, а желанное облегчение все не наступало, – боль, изводившую ее уже вторые сутки подряд, но прежде всего, страх, который внушала ей мысль о том, что она может стать обузой для детей.
– Ну давай, рассказывай! – скомандовал Майк, похлопав ее по руке. – Только правду.
– Хочешь сказать, что я когда-то тебя обманывала?
– Нет, и ни к чему начинать эту порочную практику. Когда ты была последний раз у врача?
– У меня все хорошо, – продолжала упорствовать Норма, натянуто улыбаясь. Чашка кофе в руке казалась непомерно тяжелой, отчего она начала испытывать дискомфорт в локте. Она пожалела, что села так далеко от подлокотника, а до журнального столика бессмысленно даже пытаться дотянуться. Колено ныло все сильней.
– Рад слышать, и все же когда ты была у врача? – не сдавался Майк, протягивая ей руку. – Давай я подержу, пусть немного остынет.
Он взял у нее из рук кружку и поставил ее на стол. Норма проследила за ним, понимая, что игра окончена: ей его не обмануть, не стоит и пытаться. Она поджала губы, встретившись с его мягким взглядом. Норма чувствовала, как защипало в глазах, но ничего уже не могла с этим поделать.
– Мам, ну ты чего, не плачь, я же с тобой, – начал Майк, присаживаясь рядом с ней на диван. Он обнял ее за плечо и осторожно привлек к себе. – Все будет хорошо, не волнуйся.
– А если нет? Что, если я не смогу ходить? Зачем мне такая жизнь?
– Не говори глупости, все будет хорошо, я тебе обещаю.
***
Ронда сидела в своей погруженной в полумрак гостиной. Через тонкую ткань занавески в комнату проникал свет прожекторов ночного Сан-Франциско. Она жила на двадцатом этаже, но даже на такой высоте слышала, как внизу бурлит жизнь мегаполиса. Во многом благодаря потрясающему виду на залив из окна спальни и гостиной они с Питером остановили свой выбор на этой квартире. Но по-настоящему наслаждались этой красотой, пожалуй, только в день подписания договора долгосрочной аренды. После жизнь потекла привычным суетным руслом, и времени на созерцание уже не оставалось.
Ронда залпом осушила свой бокал. Горькая водка обожгла горло, и у нее даже перехватило дыхание. Громко выдохнув, она встала с кресла и подошла к окну, скользнув рукой по шелковистой ткани портер бирюзового цвета. Она уткнулась лбом в стекло, вглядываясь в мерцающую мглу залива. Где-то там вдали расположен Алькатрас, в прошлом – тюрьма для особо опасных преступников, а ныне музей, настоящий магнит для туристов. Удивительно, но год назад, когда она вернулась в родной Сан-Франциско из Лос-Анджелеса, экскурсия в тюрьму-музей на пароме оказалась первой в списке достопримечательностей, с которыми ей хотелось познакомить Питера. Они провели на острове не меньше двух часов, большую часть из которых стояли на смотровой площадке, любуясь потрясающим видом на город.
– А ведь у нас могло все получиться, – протянула она, плотно сжав губы.
Но ответом в голове прозвучало колкое замечание Питера: «Я устал. Я хочу нормальную жену, а не светскую львицу, не ходячую рекламу бутиков Родео-драйв, понимаешь?»
Ронда подошла к столу и, налив себе новую порцию водки, вернулась в кресло. На журнальном столике стояли два шарообразных деревянных подсвечника. Она привезла их из поездки на Гавайи больше пяти лет назад. Это был тяжелый период в ее жизни: она поняла, что выросла из формата печатного издания, сдерживающего ее карьерный рост. Тогда, громко хлопнув дверью, она была уверена, что профессиональные регалии и безупречная репутация помогут ей устроиться на новую работу, но на деле это оказалось не так. Три месяца она рассылала свое резюме по всем теле- и радиокомпаниям, но телефон продолжал молчать. Поездка на Гавайи стала для нее спасением, бегством от реальности. За две недели вдали от городской суеты и карьерной гонки она смогла не просто отдохнуть, но даже обзавестись нужными связями. В отеле она познакомилась с Джимом Беннеттом, руководителем одного из ведущих телеканалов страны. Так Ронда получила не только желанную работу, но и встретила хорошего друга.
Воспоминание о Джиме неприятно резанули по памяти. Сегодня он официально разрешил пронырливому Алану Пэрри присоединиться к ней в освещении дела Каролины Говард. Это было их с Джоном дело, а теперь в нем появился кто-то посторонний.
– Джим, как ты мог так со мной поступить, – прошептала она, делая большой глоток из своего бокала.
Перед глазами возник образ Джона, и Ронда почувствовала, как обида плотным обручем сдавила горло. Швырнув стакан на журнальный столик, она плюхнулась в кресло и закрыла лицо руками. Ей хотелось тишины, но в ушах продолжал звучать его голос.
«Это было ошибкой… По себе судишь?.. Хорошо, что мы понимаем друг друга… Ты сама-то со счета не сбилась?.. Ищешь какой-то определенный размер?.. Рад быть твоим другом… С такой слабостью журналистика – это лучшее, что ты могла выбрать!.. Я хочу, чтобы ты это узнала от меня. Я женюсь на Валерии».
Воспоминания давно забытого прошлого отозвались ноющей болью в груди. Внезапно для нее самой, с ее губ сорвался первобытный вопль. Она похлопала себя по щекам, мотая головой из стороны в сторону, и только после этого странного ритуала потянулась за телефоном. Перед глазами все плыло, Ронда тщетно пыталась сфокусироваться на циферблате, разложенном на большом мерцающем экране смартфона. Однако руки по памяти быстро набрали какой-то номер, и после двух гудков ей ответили.
– Не думал, что ты когда-нибудь еще мне позвонишь. Рад слышать тебя, Рони, – поприветствовал ее Питер.
В этот день, два года назад, Валерия проснулась только к обеду. Всю ночь она бегала в туалет. Шла уже тридцать девятая неделя беременности, но по прогнозам врачей рожать ей было еще нескоро.
– Джон? – позвала она, но ответа не последовало.
Они переехали в этот дом только две недели назад, и Валерии потребовалось некоторое время, чтобы осознать, где она находится. Все вокруг выглядело таким идеальным, будто она проснулась в каких-то журнальных декорациях. Белые панели на стене у изголовья кровати, деревянные прикроватные тумбочки, лампы из дутого стекла с белоснежными строгими абажурами, напольная ваза светло-голубого цвета, по форме напоминающая пузатую тыкву. Валерия легла на спину и блаженно улыбнулась, утопая в подушках белого и синего оттенков.
Частые толчки в животе, а также внезапно начавшаяся тахикардия заставили ее вернуться к реальности, в которой уже давно не было места ни для утреннего секса, ни для релакса на спине. Набросив на плечи халат, она подошла к зеркалу и, прежде чем закутаться в теплую ткань, подняла свою сорочку и принялась оценивающе разглядывать живот, с обеих сторон которого были заметны красные нити. Она притронулась к одной из них, скользя рукой сверху вниз. Кожа под пальцами была натянутой, как шелк. Она одернула руку и тут же закуталась в халат.
– Это не страшно! – сказала она своему отражению, подмечая, как заблестели от обиды глаза.
Она все еще боролась со своими эмоциями, когда вошла в гостиную и, подняв со стола красную розу, прочитала короткое послание Джона: «Не вешай нос, мой бегемотик, награда уже близко». Она улыбнулась, чувствуя, как слеза медленно катится по щеке, но в следующий миг ощутила приятное тепло, струящееся по ногам. Что это? Она уж было подумала, что описалась, но уже через минуту трясущимися руками звонила Джону на работу.
– У меня отошли воды, – прокричала она, едва он поднял трубку.
Два месяца она ходила на курсы для беременных, где во время занятий будущих рожениц сажали в круг и учили контролировать эмоции, купировать боль, а главное, правильно дышать. Но в эту самую минуту, стоя посреди гостиной и опираясь на стол, Валерия забыла обо всем. Она в ужасе смотрела в окно, боясь пошевелиться.
– Все хорошо, я выезжаю. Тебе больно? – спрашивал Джон. Валерия слышала его громкое дыхание, вероятно, он бежал по коридору. – Только не молчи, хорошо? Ты звонила врачу?
– Нет, это только что случилось. Мне страшно. Я не знаю, что делать, – канючила Валерия, начиная ощущать ноющую боль в пояснице.
– Все хорошо, слышишь?
Валерия слышала только сигнал его автомобиля. Джон добрался до паркинга. Еще немного – и связь может пропасть. Горькое чувство тревоги сдавило все внутри.
– Не отключайся, Джон. Я боюсь.
– Я здесь, с тобой. Ты же знаешь, пять минут, и я буду дома.
– Тебе ехать больше часа, не обманывай меня.
Джон не ответил. Как и предполагалось, он въехал в туннель, и связь оборвалась. За то время, что молчала телефонная трубка, Валерия успела пережить первую серьезную схватку. Все ее тело содрогалось от боли, а она, вцепившись пальцами в спинку стула, отчаянно выла, запрокинув голову.
Когда Валерия смогла снова спокойно дышать, Джон уже сидел рядом с ней и держал ее за руку. Он часто дышал, лицо его было бледным и даже испуганным, но при этом он улыбался ей, и в его глазах плясали огоньки любви и счастья.
– Все будет хорошо, я с тобой!
Он помог ей одеться и собрать все необходимые вещи, после чего они наконец вышли из дома. Едва Джон захлопнул дверь, как Валерия снова завыла от боли. Она жадно хватала воздух ноздрями, пытаясь продышать очередную схватку.
– Не оставляй меня одну, мне страшно, – прошептала тогда Валерия, пряча лицо на груди мужа.
Она знала, что этот день она не забудет никогда. Да, она уже не помнила той боли, через которую ей пришлось пройти, того страха, который ей внушали роды, но четко помнила, кто что говорил и делал. В тот день она была центром вселенной для всех: для Джона, охваченного паникой и счастьем будущего отцовства, Нормы и Рональда, давно мечтавших о внучке, Майка, скупившего всех плюшевых медведей, которые только оказались в сувенирной лавке при клинике, родителей, которые первым же рейсом вылетели в Сан-Франциско и уже вечером сидели у ее кровати, любуясь маленьким чудом.
Эти воспоминания, как диафильм, прокручивались у нее перед глазами, пока она сидела за столом в компании своей матери и Нормы. Они уже давно обсуждали свои болячки, наперебой хвастаясь скачками давления, болью в суставах, мигренью. Валерии нечего было сказать, чтобы поддержать такую беседу, а потому, подперев подбородок кулаком, она наблюдала за тем, как Оливия играет с соседским мальчиком. Брендону было пять лет, но даже несмотря на такую разницу в возрасте, он был единственным другом ее девочки.
В тот день все в Оливии было прекрасно, идеально. Прошло всего два года, а фокус так заметно сместился…
Дети рисовали на клумбе мелками: Брендон рисовал машинки, добавлял солнцу золотистые лучики и даже какое-то подобие наскальной живописи в виде двигающихся человечков, а Оливия хаотично украшала горшок монохромными кругами и линиями. Настоящие каракули.
– Ты говорила с Джоном насчет садика? – спросила ее мать, нежно похлопав по руке.
Джон с ее отцом и отцом Брендона, их соседом Филиппом, готовил в нескольких метрах от них барбекю, и Валерии не хотелось, чтобы этот разговор был им услышан.
– Давай потом об этом погорим, – недовольно откликнулась она, возвращаясь к застольной беседе.
– Когда потом? Ты только посмотри на себя, ты же чахнешь: ни подруг, ни друзей. И главное, кому от этого лучше? – не сдавалась мать, переводя взгляд на Норму. – Ливи в саду гораздо быстрее начнет развиваться, а у тебя появятся новые знакомства, общение. Два года безвылазно сидеть в четырех стенах – так и с ума сойти недолго!
Мать Джона не нужно было приглашать дважды. Валерия заметила, как блеснули интересом ее глаза, как поддалось вперед тело, наваливаясь грудью на празднично накрытый стол. Посуда тревожно брякнула, но все осталось стоять на своих местах.
– Джони я отдала в садик, едва ему исполнилось три месяца, тогда все так делали. Мне нужно было идти работать, – запричитала Норма. – Поначалу было тяжело. Он был таким крохой, но надо отдать должное, об этом решении я никогда не жалела. Он вырос очень активным и общительным мальчиком, рано начал говорить, писать, читать.
Закончила свою речь Норма, гордо приосанившись. Валерия откинулась на спинку своего стула, сложив руки в замок на груди. В словах Нормы она слышала только самолюбование и укор: «Я сделала то, я сделала се… Я ни разу об этом не пожалела… Он рано начал говорить, писать, читать…».
– Да я вышла замуж за истинного гения! Хорошо, что вы об этом сейчас вспомнили, а то я бы и не знала, как мне повезло, а главное, кому я всем этим обязана, – широко улыбаясь, процедила Валерия, вклиниваясь в складную речь своей свекрови.
– Дочка, ты чего? – переполошилась Элис. Ее глаза встревоженно метались между Валерией и Нормой. – Мы же просто разговаривали.
– Да нет, не просто. Вы все считаете, что Оливия давно должна говорить, и этого не происходит только по той причине, что я либо мало уделяю ей внимания, либо потому, что мы с Джоном отказываемся следовать вашим рекомендациям. Ой, чуть не забыла, а может быть, всему виной то, что мы ограничиваем Ливи в сладком, как думаете, Норма? – Продолжала держать оборону Валерия. Она с вызовом смотрела на женщину, чувствуя на себе пристальный взгляд со стороны.
– Что у вас тут происходит? – спросил Джон, подходя к столу. От него пахло дымом и жареным мясом.
– Ничего, я просто попросила Вэл принести мне шоколадку к чаю, – ответила Норма, поднимая свой стакан.
Валерия была уверена, что часть разговора все-таки долетела до ушей Джона, и он вряд ли купится на эту чушь про конфету, но тем не менее решила сыграть в предложенную ей игру.
– Думаю, смогу что-нибудь найти на кухне, – ответила она, вставая из-за стола.
– А разве тебе можно? – спросил Джон, недоверчиво глядя на мать.
– Нет, но ведь доктор об этом не узнает. И потом, что может случиться, если я съем всего лишь одну конфетку? – вопросом на вопрос ответила Норма.
Это было последнее, что услышала Валерия, направляясь к дому.
***
Солнце светило прямо в спину, но ей не было жарко. Закутавшись в толстый вязаный кардиган, Норма думала о том, как хорошо было бы войти в дом, снять неудобные ботинки и позволить ногам отдохнуть. На прошлой неделе она была у врача. Майк заставил ее пройти все обследования, а после вместе с ней встретился с врачом.
Тогда, сидя в кресле, Норма смотрела на доктора Чэна во все глаза, пытаясь прочитать по его лицу свой приговор. Сердце тревожно билось в груди.
«Это конец», – думала она, наблюдая за тем, как врач вытянул губы трубочкой, изучая результаты ее анализов. Это был лучший хирург-ортопед в клинике, и ее будущее было в его руках.
Майк ерзал на стуле. Несколько раз он погладил ее по руке и даже улыбнулся, но она была уверена, что его нервы на пределе.
– Какие у нас шансы? – не выдержал Майк.
– Без операции не обойтись, – озвучил свое решение доктор Чэн, наконец взглянув в глаза Нормы. – Не бойтесь. Не буду обманывать, операция непростая и реабилитация у всех протекает по-разному, но без нее никак.
– Это, конечно, хорошо, но, может быть, стоит попробовать какую-то медикаментозную терапию, миостимуляцию, уколы в суставы? – сыпал предложениями Майк.
Норма украдкой следила за сыном, подмечая бледность лица, испарину на лбу. Майк оттянул воротник своей рубашки, точно она его душила, но материнское сердце подсказывало ей, что ему не хватало воздуха совсем по другой причине. Его матери грозит операция, и не какая-то дежурная процедура вроде удаления аппендицита, а сложная, с тяжелой реабилитацией и возможными осложнениями.
«Он боится», – думала Норма. Нежность и любовь к сыну смешалась с растерянностью и страхом. Колено дало о себе знать с новой силой.
– Увы, но время упущено. На данной стадии хирургическому вмешательству нет никакой действенной альтернативы. Не хочу вас пугать, но я бы не стал тянуть, с каждым днем состояние будет ухудшаться, – ответил доктор, взяв перекидной календарь со стола. – Могу предложить вам пятнадцатое октября.
– Нет, у меня у внучки день рождение семнадцатого октября, я не могу его пропустить! – выпалила Норма, сама не понимая, как быстро приняла решение. Нога гудела.
– Мама, ты серьезно? Я думал, ты не хочешь делать операцию, – выпучив глаза сказал Майк.
– Доктор прав. К чему тянуть? Раз это единственный вариант, пусть будет так.
Решение лечь под нож не было спонтанным, хотя, судя по тому, как возмущался всю обратную дорогу Майк, именно таковым оно выглядело со стороны. Изнуряющая боль в колене и страх стать обузой для детей – все это вкупе не просто подталкивало, а буквально требовало от Нормы незамедлительных действий. Бессонными ночами она нередко прокручивала в голове визит к врачу и самым худшим его итогом была не операция, а скорее невозможность сделать оную. У Рональда всегда было прекрасное здоровье, боль в пояснице – единственное, что мучило его незадолго до смерти. Но первое же УЗИ обнаружило у него рак в терминальной стадии. Норма гнала от себя эти мысли, но, сидя в кабинете врача, больше всего боялась услышать именно это короткое слово – рак. Возможность сделать операцию – это не просто шанс, это жизнь.
Но сейчас, когда она сидела на дне рождении своей единственной внучки, ноющая боль в ноге заставляла ее думать не о радужных перспективах долголетия, а о грядущей операции. С того дня, как она с Майком побывала на приеме у врача, прошло уже больше двух недель, и теперь дата «восемнадцатое октября» стала не далекой перспективой, а надвигающимся «завтра». Норме было страшно.
– Может быть, не стоит пренебрегать рекомендациями врача накануне операции? – стращал Джон.
– Операция? – ахнула Элис, округлив глаза.
– Да все нормально. Пустяки, – попыталась отмахнуться Норма, хотя, зная, какой настырной может быть в своем любопытстве мать Валерии, не особо надеялась замять эту тему.
– Мне кажется, угли уже готовы! – позвал Филипп, и Джон поспешил вернуться к барбекю, а Норма ощутила на себе цепкий взгляд Элис, которая смотрела на нее так, точно уже прощалась. Это раздражало.
– Знаешь, раз тебе предлагают операцию, значит, момент еще не упущен, – не выдержала Элис, наклонившись вперед так, чтобы ее тихое шипение могла слышать только Норма. – У меня есть подруга, так ей сказали без химии не обойтись. Она уже два месяца пьет эту дрянь, похудела, лицо серое, сил нет. Смотреть на нее больно.
– У нее тоже артроз коленного сустава? – спросила Норма, хотя с первого слова поняла, о каком страшном недуге говорит ее собеседница.
– Артроз? – переспросила Элис, и лицо ее вытянулось в удивлении.
Норма сделала жадный глоток уже остывшего чая. Детские голоса приятно ласкали слух. Солнечные лучи наконец пробились через толстую вязку кардигана, и она ощутила их жаркий поцелуй на своей спине. Боль отступила, и Норма вдохнула полной грудью, испытывая необычайную легкость.
– Прости, я подумала, что… – начала Элис, но тут же запнулась. Диагноз, который она еще минуту назад легко готова была связать с Нормой, словно кость, застрял у нее в горле. Она прокашлялась. – Я очень рада, что с тобой все хорошо. Артроз – это и правда пустяки.
– Надеюсь, я не заставила вас долго ждать, – улыбаясь, прокричала Валерия, приближаясь к столу с маленькой вазочкой в руках. – Запреты придуманы для того, чтобы их нарушали, верно я говорю?
Норма чувствовала на себе пристальный взгляд невестки, но не в силах была оторвать глаз от вазочки с угощением. В висках застучало. Прямо перед ней, на груде аккуратно сложенных конфет, стояла маленькая фигурка малинового мишки.
***
На часах было немногим больше восьми, но Элис и Марвин привыкли ложиться с наступлением темноты и просыпаться с восходом солнца. Отец это объяснял старостью, мать – здоровым образом жизни. Для Валерии же это было очередной странностью, с которой ей приходилось мириться. Она помогла им устроиться в гостевой комнате, после чего, пожелав спокойной ночи, пошла к себе в спальню. Она была уверена, что Джон, как и всегда в это время, работал в кабинете, но вместо этого он ждал ее, сидя на кровати.
– Ты решил сегодня не только день, но и вечер посвятить семье, – промурлыкала Валерия, кокетливо улыбаясь. – Ливи уже спит, родители тоже легли, так что нам никто не помешает.
– Было бы неплохо, – ответил Джон, вставая.
Только сейчас Валерия обратила внимания, что он все еще одет в джинсы и майку, а значит, спать он не собирался. Все это время он сидел здесь и ждал ее для того, чтобы…
– Нам нужно кое-что обсудить.
– Обсудить? Ты о чем? – спросила она, проводя указательным пальцем по внутренней стороне глубокого декольте своей кофты.
– О том, что ты сегодня устроила!
Его голос звучал ровно и обыденно, но Валерия уже давно научилась различать в его интонациях то, что было неподвластно остальным: лед презрения, холод недовольства, прохладное безразличие, теплое участие, солнечную нежность, знойную похоть. Сейчас ее обдало холодом, сдувая остатки страсти и желания. По коже побежали мурашки. Глупо было надеяться на то, что их женская болтовня во дворе останется неуслышанной и незамеченной Джоном, человеком, который, казалось, мог слышать на расстоянии в несколько десятков футов. Сегодня же между ними было не больше трех.
– Сколько можно придираться к нашей девочке и искать в ней изъяны? Я устала слышать о том, как мы отстаем в том, в этом! Сегодня ее день рождения, разве это не повод гордиться тем, какая она у нас красавица?! – выпалила Валерия, делая шаг назад.
Она рассчитывала увидеть в его глазах одобрение, почувствовать поддержку, но Джон смотрел на нее не двигаясь. Он ждал продолжения, и Валерия охотно пришла ему на помощь:
– Я не покупала Ливи «Киндер Джой» и уверена, что ты тоже этого не делал. Я просто хотела показать Норме, что ее халатное отношение к своему здоровью – не повод пренебрегать правилами этого дома!
Вытянувшееся от удивления и ужаса лицо Нормы, когда она увидела нелепую фигурку малинового мишки, стерло все сомнения. Валерия получила необходимые доказательства еще до того, как свекровь смогла справиться с бушующими внутри нее страстями и восхититься красотой и изяществом игрушки. Но, похоже, актерский провал остался незамеченным Джоном. Это нужно было исправлять.
– Разве ты не заметил? Она же дар речи потеряла!
– Хочу тебе напомнить, что у нее завтра серьезная операция. К тому же, у нас в гостях были не только члены семьи.
– Я просто хотела…
– А я хочу, чтобы ты наконец научилась контролировать свои эмоции на людях!
– Ты слышал, что я тебе сказала? – не сдавалась Валерия.
– Да, ты права, у нас замечательная дочка. Ливи – настоящая красавица. Что касается остального, то думаю, инцидент с игрушкой исчерпан. Здесь не о чем больше говорить.
– Как скажешь, – процедила Валерия. – Я ложусь спать.
– А мне нужно еще поработать, – ответил Джон. Он подошел к ней и, приобняв одной рукой за талию, прикоснулся губами к ее щеке. – Спокойной ночи, милая.
***
Они договорились общаться только днем. Это правило установила сама Валерия, и, к ее удивлению, Рик безотказно его соблюдал. Но сейчас, оставшись одна в спальне, она продолжала чувствовать на щеке поцелуй Джона и холод внутри. Два года назад в этот день он смотрел на нее, как на богиню. Он восхищался ею и гордился ребенком, которого она подарила ему. Он боялся отойти от нее хотя бы на шаг… а сегодня он просто взял и ушел работать.
«Привет, как дела?» – написала она, нарушая свои же правила.
– Ну и дура же я! – ругала она себя, пряча лицо в ладонях. – Он сейчас наверняка зажигает с какой-нибудь молодой красоткой, а тут я со своим «как дела?».
Телефон, пискнув, прервал мучительное ожидание сообщением в три слова: «Привет, что-то случилось?»
«Нет» – пальцы быстро и решительно бегали по клавиатуре.
«Да» – Валерия почувствовала, как ком обиды подступил к самому горлу.
«Не знаю» – первая слеза медленно покатилась по щеке, и она зарылась головой в подушку.
Последний раз она плакала два года назад, и то были слезы радости и счастья. Сегодня она плакала от обиды и одиночества. Телефон противно пищал где-то рядом с ухом. Продолжая всхлипывать, она поднялась на кровати и пошарила рукой вокруг себя. Мобильный лежал под подушкой, и в тот момент, когда она взяла его в руки, он снова пискнул, а на экране отобразилась вереница коротких сообщений, последним из которых было: «Приезжай ко мне, я сегодня в клубе».
«Забудь. Конец связи», – напечатала она и тут же одним нажатием кнопки стерла всю историю переписки, точно ее никогда и не было.
Элис Кларк была сложной женщиной, и общение с ней зачастую стоило Ронде немало нервных клеток, и все же она не привыкла бежать от проблем. А потому, получив второе приглашение за последние три дня, была вынуждена подтвердить свое присутствие на кофе-брейке в доме Валерии. Компенсируя свое отсутствие на празднике по случаю двухлетия Оливии, она купила большого пупса, который звонко кричал «мама» при нажатии на правую ладошку и «папа» при сжимании левой. Ну а чтобы хоть как-то умаслить вечно всем недовольную Элис, она заглянула в «Мэсис».
– Ой, Ронда, это так неожиданно приятно, – поблагодарила ее Элис, кутаясь в мягкий вязаный плед благородного бежевого оттенка.
– Ерунда, я так редко вас вижу, – отозвалась Ронда, добавляя в свой стакан с кофе два кубика сахара.
Стояла прекрасная погода, и они расположились во внутреннем дворе. Легкий осенний ветерок приятно шелестел в ветвях могучей пальмы, тень от которой создавала комфортный оазис под палящим полуденным солнцем. На столе стояли большие керамические кружки с кофе, от которого в воздух поднимались тонкие струйки ароматного пара. А теперь, когда Валерия вернулась из дома с серебряным подносом в руках, появилась возможность полакомиться тостом с джемом, кусочком розового торта, вероятно, оставшимся с минувшего праздника, а также шоколадными батончиками. Этот набор сладостей не вызвал у Ронды никакого интереса, к тому же она помогала Оливии распаковать ее подарок.
– И-и-и, – нетерпеливо пищала девочка, ерзая на кресле.
– Сейчас, моя девочка, еще один шнурок и готово, – комментировала свои действия Ронда, пыхтя над упаковкой.
– Выбросила бы ты эту дурацкую игрушку! – неожиданно грубо прогремел голос Элис.
Ронда как раз освободила правую руку куклы от пластиковых тисков и, подняв голову, успела перехватить недовольный взгляд женщины, направленный на вазочку с конфетами. И только теперь среди ярких оберток она смогла разглядеть маленького малинового мишку.
– Я что-то пропустила? – поинтересовалась Ронда, опережая Валерию. Игрушка была пластиковой и дешевой, вряд ли ее можно было купить в магазине, такие обычно кладут для привлечения клиентов в пачки с утренними завтраками, чипсами и другую продукцию, ориентированную на детей.
– Мы все, похоже, пропустили, – недовольно заметила Валерия, занимая свое кресло между Элис и Оливией. Бросив на дочь взволнованный взгляд, она зашипела: – Кажется, Норма тайком дает Оливии шоколад, а ведь она знает, как мы к этому относимся.
То, как Уилсоны тряслись над своей дочкой, всегда вызывало непонимание в душе Ронды. В такие минуты она всегда вспоминала, как они с Валерией в детстве любили ездить в ближайший мол и клянчить у родителей стаканчик замороженного йогурта: шоколадный, ванильный, клубничный, со вкусом чизкейка. И сложно представить, чтобы могло случиться, если бы кому-то из родителей вдруг пришло в голову ввести запрет на сладкое. Только благодаря тонне шоколада каждая из них смогла пережить первую неудачу в любви, первое разочарование и потерю. А теперь вдруг выяснилось, что сахар – это вред.
Бред.
Она отхлебнула кофе, наблюдая за тем, как девочка, сидя на свободном кресле, поочередно нажимает на ладошки новой игрушки.
«Мама, папа, мама, папа», – послушно откликалась на прикосновение кукла.
– Мне кажется, тебе нужно быть тверже в этом вопросе, – сказала Ронда, пряча глаза под темными стеклами очков. – Это твой ребенок, в смысле, ваш с Джоном, и только вы должны решать, что хорошо, а что плохо для вашей девочки. Сегодня столько информации о вреде сахара, что невольно задумаешься…
Ронда поймала на себе изучающий взгляд Элис. Наверное, она перестаралась в своем рвении настропалить Валерию против Нормы. Раньше такое милое подстрекательство всегда проходило как по маслу, но сегодня они были не одни, и Ронда мысленно поругала себя за эту вольность.
– Да, ты права, – воинственно отозвалась Валерия, приосанившись. Ее глаза вспыхнули огнем праведного гнева. – Абсолютно права. Как только она выйдет из больницы, я обязательно вернусь к этой теме. Джону придется меня выслушать!
Ронда тонко улыбнулась, продолжая чувствовать на себе тяжелый взгляд Элис.
– А как у тебя дела, Ронда? Я думала, ты присоединишься к нам на дне рождении Оливии, – заметила Элис, откинувшись на спинку кресла.
– На работе сейчас такой загруз, я и сегодня чудом смогла вырваться, – ответила Ронда, вращая в руке малинового мишку.
– Ты уже встретила своего принца или все еще в поиске?
– Так как его встретить, когда ваша дочь у меня из-под носа уводит лучших?
От неожиданности Валерия подавилась кофе. Хлопая себя по спине, она кашляла, а ее лицо заливала краска. Элис хотела прийти ей на помощь, но Валерия жестом остановила мать, хватаясь за стакан с водой. Несколько жадных глотков – и ее лицо начало бледнеть до естественного молочного цвета.
– А ты что, не рассказала маме о горячем бармене в кожаных штанах? – продолжала Ронда, возвращая малинового мишку в вазу.
– Бармен? – переспросила Элис с таким лицом, точно ей на обед предложили отведать жареных тараканов.
– Глупости все это, – начала оправдываться Валерия, обтирая ладони об брюки. – Тут и рассказывать не о чем.
– Ладно, не злись, я просто пошутила, – отозвалась Ронда, делая жадный глоток кофе. Приятное тепло, прокатившись по глотке, медленно опустилось ниже, согревая душу. – А возвращаясь к вашему вопросу, да, я до сих пор в поиске.
– Ох, девочки, пока вы были маленькими, с вами было гораздо легче, – покачав головой, запричитала Элис. – Я тебе желаю счастья, Ронда. Но бармен – это плохой выбор даже для тебя.
После того, как Валерия вышла замуж, в интонациях Элис появилось неприкрытое высокомерие, а между тем Ронда прекрасно помнила те времена, когда замученная домашними делами миссис Кларк брала в долг у ее матери до получки. Тогда они жили в соседних домах и искренне дорожили дружбой, но теперь от былой связи не осталось и следа. Валерия удачно вышла замуж, в то время как ее красавица-подруга до сих пор ходила в невестах. Однако до конца дня Ронда чувствовала себя оплеванной не от мнимого «венца безбрачия», которое Элис из года в год пыталась натянуть на нее, а от этого колкого уточнения «даже для тебя».
***
Несколькими часами позже, когда Валерия заглянула в гостевую комнату, чтобы пригласить родителей ужинать, она с трудом открыла дверь, прокатив по полу тяжелый пластиковый чемодан. Каждый раз, приезжая в гости, они не задерживались надолго, уже на второй или третий день своего визита мать начинала паковать чемодан. Сегодня был уже четвертый день, и Валерия позволила себе немного помечтать.
– Мам, ты что, серьезно? – разведя руки в стороны, спросила Валерия.
Элис молча пожала плечами, продолжив свои попытки справиться с какой-то шелковой блузкой. Струящаяся ткань песочного цвета непослушно свисала с боков, отказываясь складываться в ровный прямоугольник, как все остальные кофты, сложенные внушительной стопкой. Большинство из этих вещей совершенно зря проделали путь в три тысячи миль, потому как Элис ни разу не надела ни эту блузку, ни лимонную, ни белую, ни даже черную.
– Пап, ну а ты чего молчишь? – попыталась она заручиться поддержкой отца. – Вы же только приехали, я думала, мы съездим в Сан-Франциско, сходим к нашему дому.
– Нет, Вэл, ты чего, – отозвался отец, поднимаясь с кровати. – Ты же знаешь, мы тут долго не можем. К тому же дома дела, работа.
– Пап, ну какая работа, не смеши меня, – не сдавалась Валерия.
– Ну, ты это зря отца не слушаешь, – прокомментировала мать, бесформенным комком забрасывая блузу в пакет. – Папа действительно работает, и его там очень ценят. К тому же пенсия, она ведь небольшая, на нее особо не разгуляешься.
Сетования матери были ее обычной уловкой сгустить краски. Валерия прекрасно знала, что жизнь во Флориде стоит в несколько раз дешевле относительно Калифорнии, как и то, что Джон ежемесячно переводит на их банковский счет полторы тысячи долларов на нужды.
– В другой раз, дочка, в другой раз, – похлопав ее по плечу, сказал отец.
– Я это каждый раз слышу. Вы здесь всю жизнь прожили, ну неужели тебе не хочется повидаться с Артуром, Барри или Колином? Ты же дружил и работал с ними больше десяти лет. А мы с тобой, мама, могли бы съездить к Глории или навестить Джес, или удивить Кору. Ты помнишь, какая она была модница? Сколько лет вы с ней не виделись? Интересно, как она сейчас выглядит, – задумчиво протянула Валерия, плюхаясь на кровать.
– Ну, я лучше пойду, – буркнул отец и, метнув в сторону жены взволнованный взгляд, вышел из комнаты.
Элис с силой запихнула кофты в пакет единым комком, и теперь весь ее труд терял всякий смысл. После этого она рывком открыла крышку «Самсонита» и бросила его внутрь. Чемодан только на мгновение разинул свою пасть, но этого оказалось достаточным, чтобы Валерия успела заметить, что в нем все разложено аккуратными стопками. Валерия не сводила с матери глаз.
– Я тебя чем-то обидела? – спросила она.
– Что? Нет, Вэл, что ты. Нам действительно нужно домой. Так будет лучше.
– Ты уверена? – упорствовала Валерия. Она поднялась с кровати и погладила мать по руке. – Ты от меня ничего не скрываешь?
– Конечно нет! – выдавила из себя смешок Элис. – Ну что я могу от тебя скрывать?
8
– Сегодня начинаются слушания в суде по делу об убийстве миллиардера Томаса Говарда. Два месяца вся страна напряженно следила за развитием событий и сменой лиц тех, кому могла быть выгодна смерть влиятельного бизнесмена. В числе заинтересованных звучали имена не только его прямых бизнес-конкурентов, но даже тех, с кем покойный предпочитал играть в гольф. Однако все это осталось только на уровне домыслов и разговоров, потому как в кресле подсудимой оказалась вдова покойного – Каролина Говард, – говорила Ронда в микрофон, глядя в камеру.
Она стояла на ступеньках здания суда, с обеих сторон окруженная коллегами из разных СМИ. С минуту на минуту к зданию должна была подъехать Каролина Говард, и все они мечтали получить от нее хоть какой-то живой комментарий. Неделю назад представитель вдовы сообщил, что его клиентка берет год траура, который проведет вдали от светских раутов и общения с журналистами.
– Это что еще за ерунда? Зачем ей понадобилось делать такое заявление? – спросила она Джона, едва этот пресс-релиз лег на ее стол. – Мы же с тобой договаривались об интервью!
– Планы поменялись, – ответил Джон.
– Что значит поменялись? А мне теперь что делать? У нас уже неделю идет анонс прямого эфира с Каролиной Говард, как с этим быть?
– Думаю, ты найдешь способ выкрутиться.
– Я не хочу выкручиваться! У нас с тобой были договоренности, я свою часть выполнила…
– Спасибо, я это ценю. Но с интервью придется повременить. Поговорим позже, я сейчас занят, – сказал он, и Ронда не успела и рта раскрыть, как в трубке раздались короткие гудки.
Воспоминание о том, как Джон обошелся с ней неделю назад, комом подкатило к горлу. Она больно прикусила нижнюю губу. Оператор выглянул из-за камеры, встревоженный возникшей заминкой. Ронда, мельком взглянув в блокнот, который все это время держала в руках, тут же продолжила произносить заготовленный текст:
– Прокурор Люк Дженкинс долгих два месяца присматривался к вдове, примеряя на нее то один, то другой мотив для такого жестокого убийства. Всей страной мы обсуждали брачный контракт четы Говард, а также охотно стирали их грязное белье. О похождениях покойного ходили легенды, и все же главным мотивом остаются деньги.
За спиной оператора стало заметно оживление. Журналисты начали стекать по ступенькам к дороге, пытаясь занять более выгодную позицию. Ронда скрестила руки на груди – запись окончена. Оператор начал озираться по сторонам и, быстро поняв, что происходит, принялся менять положение камеры. Ронда к этому моменту была уже внизу, среди тех, кто наперебой тянул свои микрофоны и диктофоны к Каролине Говард и ее адвокату мистеру Уилсону.
Джон с двумя телохранителями огораживали и прикрывали Каролину Говард от камер папарацци, жаждущих крови. Уверенной походкой с идеально прямой спиной она шла вперед, словно статуя, высеченная из мрамора. Ни разу не обернулась ни на вопрос, ни на колкое замечание. Ее глаза были спрятаны за непроницаемыми черными стеклами очков, но Ронда была уверена – эта женщина смотрит только вперед. На ней был широкий черный жаккардовый сюртук с белыми лацканами по бокам и темные классические брюки с идеально ровными стрелками. Ее обычно коротко стриженные волосы заметно отросли, обнажая темные корни, но при этом прическа выглядела такой же безупречной, как и всегда.
– Что вам сказал муж перед смертью? Это вы вонзили нож в сердце своего супругу? Кому достанется империя мистера Говарда? – кричали журналисты.
– Кому могла быть выгодна смерть вашего супруга? Кому на руку сделать из вас крайнюю? – спрашивала Ронда, пытаясь быть замеченной Джоном.
В ее сторону он и не взглянул. Он взлетел по ступенькам, вслед за своей подопечной, и вскоре за ними захлопнулась тяжелая деревянная дверь, огораживая мир правосудия от назойливой суеты улиц и жужжания репортеров. Тележурналисты вернулись к записи своих сюжетов, а работники печатных изданий напряженно прослушивали свои диктофонные записи, в надежде услышать хоть какую-то реплику. Ронда покрутилась на каблуках, запрокинула голову и с минуту наблюдала за вальсирующими облаками.
– Мы писать еще что-то будем? – окрикнул ее оператор.
Ослепленная солнцем Ронда не сразу смогла рассмотреть окружающую реальность: мраморные ступеньки, бетонные колонны и, конечно, журналистов с микрофонами в руках. Она и сама продолжала сжимать такой же.
– Давай закончим и поедем, – скомандовала она, поправляя свой пиджак, одновременно сверяясь с записями в блокноте.
Парень в очках и растянутой безрукавке, с туго набитыми карманами, переставил камеру и, удовлетворившись полученным результатом, поднял большой палец вверх – запись началась.
***
– Мама, ты спишь? – прошептал кто-то, и Норма почувствовала тепло прикосновения на своем плече.
Она открыла глаза, освещение в палате было тусклым, а без очков Норма смогла разглядеть только мужской силуэт, нависший прямо над ней. Визитами ее не баловали, основными гостями за эти пять дней, что она лежала в больнице, были Майк да медсестра Анна, с которой она успела сдружиться за это время.
– Майк, сынок, тебя скоро перестанут сюда пускать, – посетовала она, улыбаясь. – У меня все хорошо, не волнуйся ты так.
– Мама, это я, Джон!
Сейчас, когда он перестал шептать, она хорошо слышала твердые металлические нотки старшего сына. Она протерла глаза кулачками и, взяв с прикроватной тумбочки очки, тут же их надела. Теперь размытая темная глыба не только обрела четкие линии, но и стала настоящим человеком – ее старшим сыном Джоном. Он, как всегда, был элегантен и красив в дорогом темно-синем костюме и белоснежной рубашке. За пять дней, что она лежала в больнице, это был лишь второй его визит. Норма всегда знала, что для Джона работа стояла на первом месте, но при этом никак не могла понять, какое место в его жизни занимала она, его мать. Он навещал ее в первый день сразу после операции, просидел у кровати не больше пятнадцати минут, но, так и не дождавшись врача, был вынужден уйти. И тогда Норма весь день провела в раздумьях, пытаясь понять, что так торопило его: работа или же нежелание встречаться с братом? И вот спустя четыре дня он снова в ее палате.
– Ты же говорил, что будешь занят всю неделю, – заметила она, убирая волосы со лба.
– И все же я тут, – ответил Джон, похлопав ее по руке. – Врач говорит, у тебя все отлично, и скоро ты сможешь бегать как раньше.
– Ой, не знаю, – закряхтела Норма, поглядывая на перебинтованную ногу. – Сустав они, конечно, заменили, но непонятно, как пройдет реабилитация.
Норма попыталась приподняться, и Джон подложил ей под спину подушку, что лежала на кресле. После этого он подошел к окну и провернул жалюзи, впуская в комнату серость осеннего дня. Но даже этого света оказалось достаточно, чтобы ослепить Норму. Сильно щурясь, она сняла очки, часто моргая. Когда глаза адаптировались к новым световым условиям, она вновь надела очки и нашла Джона стоящим у ее кровати с открыткой в руках. За все это время, что она провела в больнице, Майк успел превратить помещение в сто квадратных футов в настоящую оранжерею. При посторонних Норма его ругала и извинялась за такое поведение, но в душе гордилась и наслаждалась, ведь это было то, чего ей так не хватало после смерти Рональда.
– Видишь, что он тут устроил. Мне так неудобно, – пожаловалась Норма.
Джон молча воткнул открытку в букет.
– Доктор сказал, тебя завтра выписывают, – заметил он, усаживаясь в кресло.
– Да, Майк настаивает, чтобы я пожила с ним первый месяц, но у него же квартира на втором этаже, а мне два раза в неделю надо будет приезжать в клинику на процедуры.
– Что за глупости, у тебя есть свой дом! Надо договориться с сиделкой и все, – отчеканил Джон.
– И правда, так будет лучше и удобнее для всех, – согласилась Норма, переводя взгляд на вазу с дюжиной красных роз.
Отказать Майку будет непросто, но так будет лучше. Если она согласится поехать к нему, Джон ни за что не приедет ее навестить. Прожить месяц, а то и больше вдали от внучки казалось пыткой.
– Как дела у Оливии? Я вчера звонила и говорила с ней по телефону. Вэл тебе не рассказывала?
– Нет, и о чем вы говорили? – Джон облокотился на спинку кресла.
– Я ей рассказывала, что лежу в больнице. Сказала, что мне сделали операцию. Знаешь, я, наверное, так много об этом говорила, что к концу нашей беседы услышала от Ливи четкое «ация». Уверена, что она хотела сказать слово «операция».
– Все может быть, так что давай поправляйся, чтобы не пропустить первое настоящее слово своей внучки! – ответил он, бросая взгляд на часы.
– Уже уходишь?
Джон не успел ответить, в дверь палаты постучали, и тут же в комнату вошла молодая девушка в голубой униформе медсестры.
– Добрый день, ну как у вас дела? – спросила она, широко улыбаясь. – Это ваш сын?
– Да, старший, – с гордостью ответила Норма, с трудом дотягиваясь до сына. Она хотела похлопать его по руке, но вместо этого ее пальцы только соскользнули по шелковистой ткани его пиджака.
– Вы молодец! У нас весь коллектив мечтает с вами познакомиться, – с восхищением затараторила девушка.
Норма сразу поняла, о чем сейчас пойдет речь, но вклиниться в болтовню Анны было невозможно. За эти пять дней Норма прониклась симпатией к девушке, которая с удовольствием задерживалась у нее в палате, чтобы поговорить обо всем, кроме болезни и политики. И, конечно, сын Нормы нередко становился героем их бесед. Анна искренне восторгалась им и, как уверяла Норму, даже ставила в пример своему парню. Эту историю она рассказывала сегодня утром, и сейчас она звучала снова, но адресатом был совсем не тот человек.
– У нас в больнице много всякого было, но чтобы сын вот так украсил палату матери, это дорого стоит, – закончила Анна.
Норма с беспокойством посмотрела на Джона. Он вежливо улыбался одними губами, в то время как глаза превратились в узкие щелочки холодной ярости.
– Давление у вас, как у молоденькой девушки! – продолжала Анна, на этот раз уже обращаясь к Норме. – Бумаги на выписку вы уже заполнили, так что, думаю, завтра мне придется с вами попрощаться.
– Да, насчет бумаг, я хотела тебя попросить изменить адрес, я буду проживать…
– У меня дома, в Лос-Гатос, – закончил за нее Джон.
Норма в недоумении подняла взгляд, встретившись с улыбающимся лицом сына.
– Конечно, ты будешь жить у меня, я же твой любимый сын.
– Ну что за мужчина! – с восторгом сказала Анна. – Сейчас принесу новый бланк, и вы сможете его заполнить.
На улице уже давно стемнело, и фары впереди идущей машины были единственным, что Валерия видела сквозь пелену горьких слез. Слезы тихо катились по ее щекам, падая на руль. Радиоприемник молчал, и только редкие капли дождя и размеренный ход щеток по лобовому стеклу озвучивали это позднее путешествие. Еще час назад у Валерии и в мыслях не было садиться за руль, а сейчас она уверенно двигалась в общем потоке машин по фривею, направляясь в Сан-Франциско.
Сегодня утром за завтраком она снова подняла вопрос о детском садике, ни на что не рассчитывая. Для нее это было скорее желанием выговориться, поделиться с мужем своими мыслями, нежели руководство к действию. Но, к ее собственному удивлению, Джон не просто ее услышал, но даже согласился в следующем месяце начать поиски подходящего садика. Эта новость оказалась такой волнительной, что Валерия весь день порхала от радости, не веря тому, что ее жизнь скоро станет прежней. Надежда жила в ней чуть меньше десяти часов, потому как уже за ужином Джон сообщил, что завтра Норму выписывают и месяц реабилитации она будет жить у них в доме.
– Ты шутишь? – спросила Валерия, поперхнувшись соком.
– Нет. Первое время ей будет тяжело обходиться одной, поэтому она поживет у нас, – ответил Джон, продолжая невозмутимо разрезать филе лосося на своей тарелке.
– И как ты себе это представляешь? Где у нас она будет жить?
– Разве у нас нет гостевой комнаты? Твои родители пару недель назад там жили, думаю, и моя мать как-нибудь устроится.
– Как скажешь, – ответила Валерия, вставая из-за стола. – Я пошла одеваться.
– Куда это ты собралась?
– А я разве тебе не говорила? Мы с Рондой договорились встретиться в Сан-Франциско. Я до последнего сомневалась, но сейчас понимаю, что отказываться никак нельзя. Кто знает, когда теперь я смогу позволить себе такую роскошь.
– Не перегибай палку, – бросил ей вслед Джон, но запрещать не стал.
И вот теперь вся в слезах Валерия гнала в город, где ее никто не ждал. Она могла позвонить Ронде и попросить о встрече, но так этого и не сделала. Впервые за долгое время вырвавшись из дома, она хотела побыть одной, наедине со своими мыслями и чувствами.
К тому моменту, как ее белоснежный «Линкольн» въехал в Сан-Франциско, дождь уже барабанной дробью стучал по стеклу, а щетки метались из стороны в сторону, в попытке расчистить горизонт. Валерия двигалась по наитию, по внутреннему навигатору, встроенному в память. Она сама не поняла, как оказалась на холмах в районе Рашен-Хилл. Первый раз прогуливаясь с родителями в этой части мегаполиса, она с восхищением и завистью смотрела на прохожих. Вглядывалась в их лица, пытаясь понять, чем они отличаются от нее, почему они живут здесь, в настоящем раю, в то время как их семья прозябает на окраине города, где пожухлая пальма, одиноко стоящая у самой обочины дороги, – это единственное зеленое пятно, освежающее серость и холод трассы. Жить здесь, вблизи с петляющей Ломбард-стрит, было смелой мечтой ее детства.
И это желание исполнилось сполна, ведь именно здесь располагалась их с Джоном квартира. Валерия до сих пор, закрывая глаза, могла гулять по комнатам, чувствуя под ногами лакированную поверхность доски, вдыхая сочетание аромата свежезаваренного кофе с благоуханием магнолий, цветущих на улицах города, но больше всего в этих путешествиях в прошлое она любила подходить к окну и любоваться видом на город. Еще три года назад они были ярыми сторонниками жизни в мегаполисе и с недоверием относились к тем, кто променял городскую суету на уединение в глуши, но рождение Оливии заставило на многие вещи посмотреть другими глазами. Продажа двухкомнатной квартиры с потрясающим видом на залив стала только первой из них, затем под удар попал и кабриолет «Порше».
Почему она позволила Джону втянуть ее в эту авантюру? Почему сейчас, спустя всего два года, она чувствует себя чужачкой в родном городе? Никогда прежде она не замечала нищих, снующих вокруг, не слышала призывы к действию от безумцев, пристающих на улице с очередной вымышленной петицией с претензиями к властям, не видела грязи… А может, город так изменился в ее отсутствие? Может быть, он просто мстил ей за это предательство? За глупый побег? Еще два года назад она бы спокойно вышла из машины и прошлась по этой узкой улочке, вдыхая полные легкие свежего прохладного воздуха. Но все изменилось, и Сан-Франциско теперь пугал ее как никогда прежде.
На часах было без четверти десять – самое время возвращаться домой, чтобы не нарушать правил, установленных Джоном. Но вместо этого она резко вырулила на дорогу и, нажав на газ, рванула вниз по крутому склону в сторону залива.
В следующий раз, когда она припарковала машину, ее окружали незнакомые дома и ночные заведения. Вокруг было много бездомных, которые, укрываясь пакетами и разными тряпками, пытались спастись от воды, безнадежно хлюпающей в башмаках и заливающей за шиворот. Взглянув в зеркало и подправив макияж, Валерия взяла в руки сумку и вышла из машины. Маленький саквояж не мог спасти ее от проливного дождя, но она продолжала держать его над головой, петляя среди прохожих.
***
На семнадцатом этаже медийного комплекса, где размещалась редакция центрального телеканала, было тихо и темно. Работники уже давно разошлись по домам, и только дежурная группа оставалась сидеть в просторном кабинете, отслеживая ленту новостей. Иногда они что-то громко обсуждали, и тогда их звонкие голоса эхом разносились по этажу, раздражая Ронду. В общем зале, где ее стол с одной стороны граничил с рабочим местом ведущей утренней программы Лизы Хейз, а с другой стороны упирался в глухую стену, она сидела с пультом от телевизора в руках, то прокручивая взад-вперед пленку с какого-то светского раута, то вплотную придвигаясь к экрану и досконально изучая стоп-кадр. Ее стол был завален разными журналами и файлами, которые она час назад вынесла из архива. Официально Джим Беннетт не отстранял ее от дела Каролины Говард, но по факту уже третий эфир на эту тему был отдан Алану Пэрри. Это начинало раздражать, как и то, что Джон после каждого такого выпуска становился все более резким и едким в общении с ней.
– Здесь должно быть что-то, думай! – подбадривала она себя, сгрызая кончик карандаша.
Очередной стоп-кадр не озарил ее свежей идеей, и тогда она снова углубилась в изучение статей, ранее уже публиковавшихся в многочисленных глянцевых журналах. Вот чета Говард на благотворительном вечере в Техасе. Одетая в элегантное белоснежное платье, подчеркивающее точеную фигуру, Каролина Говард под руку с супругом спускается по широкой лестнице, а надпись внизу сообщает, что они пожертвовали людям, пострадавшим от стихии, пятьсот тысяч долларов. Ронда приблизила фотографию, чтобы можно было разглядеть даже маленькую морщинку недовольства на лице хотя бы одного из супругов, но они только лучезарно улыбались в ответ, всем своим видом демонстрируя добродушие и щедрость.
– Да чтоб тебя! Я знаю, что ты что-то скрываешь! Но что? Думай, думай, – повторяла она, открывая следующий журнал.
После очередного скандального романа на стороне, Томас Говард решается на вазэктомию. И снова рядом с супругом его молодая и несокрушимая Каролина Говард в элегантном коктейльном платье и меховой накидке. А надпись под снимком гласит: «Каролине всего тридцать лет, но она поддерживает супруга даже в этом решении».
– Тоже мне событие, – фыркнула Ронда, отбрасывая журнал в сторону.
И тем не менее тогда эта новость долго муссировалась в прессе, чета Говард не сходила с обложек газет и журналов. И вот, спустя десять лет, все повторилось вновь. Ронда продолжила листать журналы.
Презентация элитного жилья в пригороде Чикаго, семейная чета сорвала бурные аплодисменты, разрезая красную ленточку. И снова Ронда внимательно разглядывала супругов, как и всегда, одетых элегантно и со вкусом: светлый деловой костюм на нем, и бледно-голубое платье с корсетом на ней. От гармоничности картинки Ронда брезгливо фыркнула. Однако она не сдавалась, и через полчаса ее уже не было видно за горой из глянца.
– Думай, думай! – продолжала подстегивать себя Ронда. – Здесь что-то не то! Я это чувствую. Она другая…
Ронда знала – разгадка близка. Подгоняемая растущим возбуждением, она раскладывала по столу один журнал за другим, стараясь придерживаться хронологии, а потому в конце этой вереницы оказалась распечатка стоп-кадра записи, которую она сделала накануне у здания суда: Каролина, одетая в широкий модный камзол, поднимается по ступенькам, скрывая половину лица под темными стеклами очков.
– Не может быть! Другой стиль в одежде, отросшие волосы, да она же…
Ронда вскочила со своего стула и теперь уже на расстоянии поочередно смотрела на каждый снимок, и к тому моменту, когда перед глазами снова предстала сегодняшняя Каролина Говард, она уже не могла сдержать улыбки. Прижав ладони к щекам, она повернулась к окну, в которое могла смотреться, как в зеркало.
– Я знала, что что-то не так! Я это знала! – ликовала она, чувствуя прилив адреналина. – Я это сделала!
Она снова села в кресло и, громко выдохнув, потянулась за телефоном. Любой другой журналист, мечтающий заработать себе громкое имя и просторный кабинет с видом на «Золотые ворота», без промедления позвонил бы Джиму, но Ронда хотела услышать Джона.
– Я знаю, что твоя клиентка беременна, – выпалила она, едва он поднял трубку.
– Объяснись! – приказал он после затянувшейся паузы.
Вероятно, ему пришлось поспешно уединиться в кабинете, потому как она услышала щелчок закрывающейся двери.
– Тут нечего объяснять, либо она дурачит тебя, как и всех остальных, либо…
– Что ты собираешься делать с этой информацией?
– … ты скрывал это от меня, – закончила свою мысль Ронда, вращая на пальце изящное кольцо с сапфиром. – Все зависит от того, что ты мне сможешь предложить взамен.
– Завтра утром у меня в офисе. И не вздумай проболтаться!
– Ты же меня знаешь.
Ронда уже собиралась положить трубку, когда Джон спросил:
– А ты разве не должна была встретиться с Вэл?
***
Подъезжая к дому, Валерия не увидела в окнах свет, хотя на часах было всего без пяти одиннадцать. Она не стала открывать гараж, чтобы не шуметь, и, оставив машину на подъездной дорожке, пошла к дому. Тихонько вставила ключ и стала плавно поворачивать его в замке. Дверь поддалась уже после первого оборота, и она, крадучись на цыпочках, вошла внутрь.
«Главное, чтобы это у меня не вошло в привычку», – подумала она, шаря рукой по стене в поисках выключателя. Когда комнату осветил приглушенный свет напольной лампы, тишину дома разрезал вопрос, от которого у нее перехватило дыхание.
– Где ты была?
– Я думала, ты уже спишь, – прошептала она, испуганно тараща глаза.
Джон сидел на диване, смакуя виски.
– А я думал, ты поехала на встречу с Рондой, но она об этом ничего не знает. Поэтому я повторяю, где ты была?
Перед глазами встал постыдный визит в клуб. И зачем она только пошла туда? Чего она хотела добиться? Встретиться с Риком? А ведь он ее даже не узнал. Формальная улыбка на губах, озорные ямочки на щеках и отрезвляющий дежурный вопрос «Что будете заказывать?»
– В городе, – ответила Валерия, снимая мокрую куртку. Ее сердце продолжало бешено стучать в груди.
– Я должен клешнями из тебя вытягивать каждое слово?
– Что ты хочешь от меня услышать?
Ком обиды снова подкатил к горлу. Он ее не узнал. Валерия почувствовала неприятное покалывание в глазах. Еще немного – и слезы разочарования градом хлынут по щекам.
– Правду! – процедил Джон, вращая виски в бокале так, что кубики льда звонко ударялись о стекло.
– Я ездила в Сан-Франциско и стояла под окнами нашей квартиры. Не нужно было нам переезжать.
– Ютиться в двушке с ребенком – это то, о чем ты мечтаешь?
– Я мечтаю о том, чтобы ты больше времени проводил со мной, чтобы мы вместе путешествовали, отдыхали, ходили в рестораны и на разные рауты. Вот о чем я мечтаю, а не о том, чтобы сидеть дома, ухаживая за ребенком и тем более – за твоей матерью!
Джон встал с дивана и, допив виски, пошел в сторону бара. Валерия почувствовала, как мороз побежал по коже. Она вся продрогла, но вместо того, чтобы поскорее забраться в горячую ванну, продолжала, как провинившийся ребенок, стоять на пороге собственного дома, наблюдая за неспешными движениями мужа. Джон поставил бокал рядом с графином и какое-то мгновение смотрел в окно.
– Прими душ, а то заболеешь, – сказал он, не оборачиваясь.
Она провела руками по влажным от дождя волосам, пытаясь зачесать их назад. Джон продолжал стоять к ней спиной. Она не жалела о своих словах, но чувство стыда отчего-то терзало ее душу. Она не должна была так реагировать. Не должна была обманывать. Не должна была ехать в Сан-Франциско. Не должна была искать встречи с Риком. Не должна была…
– Прости, я не должна была так говорить о твоей матери, – поджимая губы, сказала Валерия. – Я просто хочу, чтобы мы, как раньше, больше времени проводили вдвоем.
– Ты меня обманула.
– И за это я тоже прошу у тебя прощения, – протянула Валерия, вспоминая инцидент в клубе. – Мне нужно было побыть одной.
– Мама поживет у нас только один месяц, а после мы все вместе поедем отдыхать, я тебе обещаю, – ответил Джон, и в этот раз голос его звучал мягко и ласково.
Он обернулся, раскинув руки для объятий, и Валерия прильнула к его груди с облегчением.