Плакатик над кроватью

Над изголовьем старушки висел плакатик. Он гласил: «Господь близко» – но не был похож на обычные назидательные изречения из Писания – ни рамочки, ни прихотливых завитушек. Нет, это была полоска картона дюймов восьми длиной с самыми простыми буквами, какими пишут «Не курить» или «Выход», небрежно подвешенная к старому газовому рожку так, чтобы мисс Стабс могла посмотреть на нее с подушки и прочесть, что «Господь близко», о чем оповещали крупные черные буквы.

Больше смотреть мисс Стабс было, собственно, не на что. Разве что на изгородь из бирючины сквозь ветхие занавески да на стены загроможденной вещами каморки, составлявшей ее мир вот уже столько лет.

Комнатка находилась на первом этаже дома, возле входной двери, и, направляясь к крыльцу через буйную чащу, которая когда-то была садом, я видел настороженные морды собак, вспрыгнувших на кровать старушки. А в ответ на мой стук отчаянный лай сотрясал домик. Так бывало всегда. В течение года я наезжал туда довольно регулярно, и ритуал оставался неизменным: яростный лай, а затем миссис Бродуит, которая ухаживала за мисс Стабс, выгоняла всех четвероногих обитателей домика в чулан – кроме моего пациента – и открывала дверь. Я входил и видел в углу мисс Стабс на кровати, над которой висел плакатик.

Она лежала так очень давно и знала, что ей уже не встать, но я никогда не слышал от нее жалоб на болезнь или боли – три собаки и две кошки были ее единственной заботой.

Нынче меня вызвали к старику Принцу, а он мне очень не нравился. Вернее, его сердце – такую митральную недостаточность, такие перебои в работе клапана мне редко приходилось слышать. Принц меня уже ждал и радостно помахивал длинным пушистым хвостом.

Этот хвост внушал мне мысль, что в Принце крылась изрядная доля ирландского сеттера, но, ощупывая плотное черно-белое туловище, осматривая косматую голову и острые уши, торчащие, как у немецкой овчарки, я был готов изменить мнение. Мисс Стабс частенько называла его «мистер Хайнц», и, хотя в нем, наверное, не было пятидесяти семи разных кровей, физическая крепость, свойственная полукровкам, пришлась ему очень кстати. Иначе с таким сердцем он отправился бы к праотцам давным-давно.

– Я подумала, что надо бы все-таки вам позвонить, мистер Хэрриот, – сказала миссис Бродуит, симпатичная пожилая вдова с почти квадратным румяным лицом, выглядевшим особенно здоровым по сравнению с сухонькими обострившимися чертами мисс Стабс, обрамленными подушкой. – Он что-то на этой неделе раскашлялся, а утром немножко пошатывался, но ест все еще хорошо.

– Оно и видно! – Я провел рукой по ребрам, укрытым толстым слоем жирка. – Чтобы старина Принц да отвернулся от миски? Для этого уж не знаю, что потребуется!

С подушки донесся смех мисс Стабс, а старый пес шире разинул ухмыляющуюся пасть, словно тоже радуясь шутке. И его глаза заблестели совсем уж весело. Я прижал стетоскоп к его сердцу, заранее зная, что услышу. Здоровое сердце, как нас учили, стучит «лаб-дап, лаб-дап», а сердце Принца стучало «свиш-свуш, свиш-свуш». Ощущение было такое, что при каждом сокращении почти столько же крови выплескивается назад в предсердие, сколько выбрасывается в аорту. И еще одно: по сравнению с прошлым разом это «свиш-свуш» заметно участилось. Он получал дигиталин, но особых результатов это, видимо, не дало.

Я угрюмо передвинул стетоскоп. Как у всех старых собак, хроническая сердечная недостаточность сопровождалась нескончаемым бронхитом, и теперь я без всякого восторга слушал симфонию хрипов, свистов, взвизгов и побулькиваний, которую исполняли легкие Принца. Старый пес стоял, гордо выпрямившись, а хвост его так же медленно реял в воздухе. Когда я осматривал Принца, он относился к этому как к великой чести; вот и теперь явно получал от всей процедуры большое удовольствие. К счастью, особых болей он не испытывал.

Выпрямившись, я потрепал его по голове, и он тут же попытался упереться лапами мне в грудь, но это ему не вполне удалось, тем не менее, хотя усилие было совсем невелико, ребра его начали судорожно вздыматься, а язык вывалился из пасти. Я ввел ему дигиталин внутримышечно, а потом гидрохлорид морфия – он подчинился с видимым удовольствием, словно это тоже входило в игру.

– Надеюсь, мисс Стабс, уколы успокоят его сердце и дыхание. До конца дня он будет сонным, что тоже должно помочь. Продолжайте давать ему таблетки, и вот микстура от бронхита. – Я достал флакон ипекакуаны с ацетатом аммиака, мою старую палочку-выручалочку.

Теперь началась вторая часть визита: миссис Бродуит принесла мне чашку чая и выпустила остальных четвероногих из чулана. Бен, силихем, и Салли, кокер-спаниель, вступили в состязание с Принцем: кто кого перелает. Кошки, Артур и Сюзи, грациозно последовали за ними и принялись тереться о мои ноги.

Все шло давно заведенным порядком – ведь я выпил уже множество чашек чая с мисс Стабс под сенью плакатика, покачивавшегося у нее над головой.

– Как вы сегодня себя чувствуете? – спросил я.

– О, гораздо лучше, – ответила она и, как обычно, сразу же переменила тему.

Больше всего ей нравилось разговаривать о ее четвероногих друзьях – и нынешних, и всех тех, которые перебывали у нее со времен детства. Она много рассказывала о днях, когда были живы ее близкие. Особенно она любила описывать эскапады трех своих братьев и на этот раз показала мне фотографию, которую миссис Бродуит нашла на дне ящика комода.

Я взял снимок, и с пожелтевшей бумаги мне весело ухмыльнулись трое юношей в штанах по колено и круглых шапочках девяностых годов прошлого века. У всех в руках были трубки с длинными чубуками, а прошедшие годы ничуть не угасили веселого лукавства их улыбок.

– Честное слово, мисс Стабс, молодцы как на подбор, – сказал я.

– Да, повесы они были отъявленные! – воскликнула она, откинула голову, засмеялась, и на миг ее лицо просияло от бальзама воспоминаний.

И я вспомнил то, что слышал о ней по соседству: преуспевающий отец семейства, поставленный на широкую ногу большой дом, а затем – неудачное размещение капитала за границей, разорение и полная перемена образа жизни.

– Когда старик помер, от него всего ничего осталось, – поведал мне дряхлый старожил. – Денег там сейчас маловато.

Видимо, только-только, чтобы мисс Стабс и ее питомцы могли более или менее сносно существовать и было чем платить миссис Бродуит. Но о том, чтобы содержать сад в порядке, отремонтировать дом или позволить себе кое-какое баловство, думать не приходилось.

Я пил чай, смотрел на собак, восседавших бок о бок у кровати, на кошек, вольготно расположившихся на ней, и меня вновь охватил страх перед лежавшей на мне ответственностью. Единственным светлым лучом в жизни мужественной старушки была преданная любовь этой мохнатой компании. Беда же заключалась в их тоже преклонном возрасте.

Собственно говоря, тут не так давно сидели четыре собаки, но одна умерла месяца за четыре до этого – совсем уж дряхлый желтый лабрадор. И теперь я присматривал за остальными, а самым молодым среди них было по меньшей мере десять лет.

Бодрости им хватало, но все страдали теми или иными старческими недугами. У Принца – сердце, Салли начала много пить, наводя меня на мысль о гнойном метрите, а Бен худел и худел от нефрита. Заменить ему почки на здоровые я не мог, а на гексаминовые таблетки, которые прописал ему, особой надежды возлагать не приходилось. И еще – когти у него росли так быстро, что мне приходилось постоянно их подстригать.

Кошки внушали меньше опасений, но Сюзи выглядела излишне тощей, и я каждый раз со страхом ощупывал ее пушистый живот, ища симптомы лимфосаркомы. Зато Артур был здоровяком, и мои услуги ему требовались, только когда на его зубах нарастал камень. Видимо, мисс Стабс вспомнила, что он довольно давно не подвергался этой операции, и, когда я поставил чашку, попросила меня осмотреть его. Я подтащил кота к себе по покрывалу и открыл ему рот.

– Да, наросло. Раз уж я тут, то сейчас этим и займусь.

Артур был огромным серым холощеным котом, живым опровержением всех теорий, утверждающих, будто кошки по натуре холодны, эгоистичны и так далее. Прекрасные глаза взирали на мир с широкой морды – шире мне видывать не доводилось – с удивительной благожелательностью и терпимостью. Каждое его движение было исполнено неописуемого достоинства.

Едва я начал соскребать камень, как серая грудь загудела от мурлыканья, точно в отдалении включили мотор. Мне не нужны были помощники, чтобы держать его. Он сохранял благожелательную неподвижность и дернулся всего один раз, когда я, пытаясь щипцами снять камень с заднего зуба, нечаянно ущипнул десну. Артур небрежно поднял массивную лапу, словно говоря: «Поосторожнее, приятель!» Однако когти так и остались втянутыми.

В следующий раз я приехал еще до истечения месяца. Вечером в шесть часов мне позвонила миссис Бродуит: Бен упал и не встает. Я прыгнул в машину и минут через восемь уже пробирался сквозь бурьян в саду, а из окна за мной следили собаки и кошки. Войдя в комнату, я увидел, что старый пес лежит неподвижно на боку рядом с кроватью.

«СДП» – отмечали мы в ежедневнике – «смерть до приезда». Всего три слова, но охватывали они всяческие ситуации: конец коров с послеродовым парезом, бычков с тимпанией, телят в конвульсиях. Нынче же из них следовало, что больше мне уже никогда не подстригать когти Бена.

Больные нефритом нечасто умирают столь внезапно, но в последнее время белок у него в моче достиг грозных цифр.

– Во всяком случае, мисс Стабс, произошло это быстро, и он совсем не мучился.

Мои слова казались неловкими и бесполезными. Старушка полностью владела собой: ни слезинки, и смотрела она с кровати на друга, столько лет разделявшего ее жизнь, непроницаемым взглядом. Надо бы поскорее унести его! Я подсунул одеяло под Бена, взял на руки и уже шагнул к двери, но мисс Стабс остановила меня:

– Подождите немножко.

С трудом повернувшись на бок, она, продолжая смотреть на Бена тем же непроницаемым взглядом, протянула руку и легонько погладила его по голове. Затем спокойно откинулась на подушки, а я торопливо вышел из комнаты.

На кухне миссис Бродуит сказала мне шепотом:

– Я сбегаю в деревню, попрошу Фреда Маннерса закопать его. Если у вас есть время, посидите пока с ней. Поговорите о чем-нибудь, ей легче будет.

Я вернулся в комнату и сел возле кровати. Мисс Стабс несколько секунд смотрела в окно, потом обратила глаза на меня.

– Ну вот, мистер Хэрриот. Теперь моя очередь.

– О чем вы?

– Сегодня умер Бен, а следующей буду я. Такое у меня предчувствие.

– Чепуха! Просто вам взгрустнулось. Со всеми нами так бывает.

Но мне стало не по себе. Никогда прежде она об этом не заговаривала.

– Я не боюсь, – продолжала она. – Я знаю, что меня ожидает радость. У меня никогда не было никаких сомнений. – Она замолчала и спокойно обратила взгляд на плакатик под газовым рожком. Я тоже молчал. Потом голова на подушке вновь повернулась ко мне. – Боюсь я только одного… – Ее лицо изменилось так внезапно, словно с него упала маска. Это мужественное лицо стало почти неузнаваемым, глаза помутнели от ужаса, и она схватила меня за руку. – Мои собаки и кошки, мистер Хэрриот… Я боюсь, что после смерти уже не увижу их, и это меня мучит. Видите ли, я знаю, что воссоединюсь с моими родителями и братьями, но… но…

– Ну и с вашими любимцами, конечно.

– В том-то и дело… – Она покачала головой, не приподняв ее, и впервые я увидел у нее на щеках слезы. – Ведь говорят, что у животных души нет.

– Кто говорит?

– Ну, я читала… И многие верующие в этом убеждены.

– А я убежден в обратном. – И я ласково погладил руку, все еще цеплявшуюся за мою. – Если душа – это способность любить, хранить верность, чувствовать благодарность, то у животных больше шансов на спасение, чем у многих и многих людей. Тут вы можете быть совершенно спокойны.

– Как я надеюсь, что вы правы! Порой я заснуть не могу, все думаю об этом.

– Я знаю, что прав, мисс Стабс, и, пожалуйста, не спорьте со мной. Нам, ветеринарам, читают целый курс о душе животных.

Ужас исчез из ее глаз, и она засмеялась с обычным мужеством.

– Извините, что я не удержалась. Больше я вам этим докучать не буду. Но пока вы еще здесь, скажите, только честно… Мне не надо утешений, я хочу знать правду. Вы еще очень молоды, но можно вас спросить, как верите вы сами? Будут ли мои собаки и кошки со мной?

Она посмотрела мне прямо в глаза. Я передвинул стул и сглотнул.

– Мисс Стабс, боюсь, я не слишком разбираюсь во всем этом. Но в одном я уверен абсолютно. Где будете вы, там будут и они.

Она не отвела взгляда, но он стал совсем спокойным.

– Спасибо, мистер Хэрриот, я знаю, вы говорите со мной честно. Вы в это правда верите?

– Да, верю, – ответил я. – Всем сердцем верю.

Примерно месяц спустя я совершенно случайно узнал, что это был мой последний разговор с мисс Стабс. Когда умирает одинокая бедная старуха, люди не бросаются к вам на улице сообщить эту новость. Фермер, к которому я приехал по вызову, случайно упомянул, что большой дом возле деревни Корби назначен на продажу.

– Но как же мисс Стабс? – спросил я.

– Скончалась скоропостижно недели три назад. Дом, говорят, совсем обветшал. Столько лет его и не красили даже.

– Значит, миссис Бродуит там не останется?

– Да нет. Я вроде слышал, она переселилась в деревню.

– А с собаками и кошками как же? Вы не знаете?

– С какими собаками и кошками?

Я заторопился. Но поехал не домой, хотя время близилось к обеду, а погнал мой злосчастный кряхтящий автомобильчик в Корби, выжимая из него все. Там я спросил у первого встречного, где живет миссис Бродуит. Он указал на маленький, но хорошенький дом. Дверь мне открыла сама миссис Бродуит.

– Входите, входите, мистер Хэрриот. Вот спасибо, что заехали.

Я вошел, и мы сели, глядя друг на друга над добела оттертой крышкой стола.

– Отмучилась она, а все равно грустно, – сказала миссис Бродуит.

– Да. Я только сегодня узнал.

– Правда, упокоилась она тихо. Заснула и не проснулась.

– Это хорошо.

Миссис Бродуит обвела взглядом комнату:

– С домом этим мне, можно сказать, повезло. Я всегда хотела такой.

У меня не хватило сил сдержаться.

– А что с собаками и кошками? – выпалил я.

– Так они в саду, – ответила она невозмутимо. – Позади дома. Там места много.

Она встала, открыла дверь, и я с невыразимым облегчением увидел, как в нее входят все мои старые друзья.

Артур мгновенно очутился у меня на коленях, радостно потирая выгнутой спиной мое плечо, а его подвесной мотор вплетал свою мягкую ноту в собачий лай. Принц, помахивая хвостом, то радостно ухмылялся мне, то приветственно тявкал, все так же хрипло.

– Они чудесно выглядят, миссис Бродуит. И надолго они тут?

– Так навсегда же. Они ведь для меня тоже свои, как для нее были, и я с ними ни за что не расстанусь. Пока они живы, их дом тут.

Я посмотрел на типичное лицо йоркширской сельской жительницы, на отвислые щеки, придающие ему угрюмость, и на добрейшие глаза.

– Чудесно! – сказал я. – Но… не будет ли вам… э… трудновато кормить их всех?

– Уж будьте спокойны. У меня на черный день кое-что отложено.

– Ну и отлично. Я буду иногда к вам заглядывать, – мне ведь часто приходится проезжать тут. – Я встал и направился к двери.

Миссис Бродуит остановила меня, подняв ладонь:

– Можно вас об одной вещи попросить, пока они еще не начали готовить там все к продаже? Не заглянули бы вы сейчас туда – забрать лекарства, какие вы им прописывали, – они там, в комнате.

Я взял ключ и поехал в дальний конец деревни. Когда я распахнул ветхую калитку и пошел через бурьян, фасад дома показался мне странно безжизненным – в окне не виднелись собачьи морды. А когда дверь, заскрипев, отворилась, меня окутала тишина, словно тяжелый саван.

Мебель стояла на прежних местах, в углу кровать со скомканными одеялами. Я прошелся по комнате, собирая полупустые пузырьки, баночку с мазью, картонную коробочку с таблетками для Бена, – много пользы они ему принесли!

Когда ничего больше не осталось, я медленно оглядел комнатушку. Ведь больше мне здесь не бывать. В дверях я остановился и в последний раз прочел надпись на плакатике, свисавшем с газового рожка над кроватью.

Старики и их любовь к четвероногим друзьям! Мисс Стабс она окутывала тихим сиянием. Мужество и вера этой старушки дарят утешение и надежду. Столько людей писали мне с той же тревогой, которая не оставляла мисс Стабс: «Есть ли у животных душа?» Могу сказать лишь, что я и теперь, как тогда, убежден: ее собаки ушли туда же, куда ушла она. Мучает стариков и другая тревога: что станется с их верными друзьями, если сами они умрут раньше их. Кто за ними присмотрит? Попадут ли они в добрые руки? Я знаю по опыту, что такие старики не столько думают о себе, сколько страдают от мысли, что после их смерти их собаки и кошки будут брошены на произвол судьбы. Страх этот не исчезает, но я убедился, что очень часто он оказывается неосновательным. Мы живем в стране, где ценится сострадание, и сколько в ней таких вот миссис Бродуит!

Загрузка...