Когда покидали дом хромого Махти, от снега была свободна лишь узкая полоса окна сверху. Поднявшись по выкопанным в ступеням, можно было увидеть гладкую белую равнину, близко лесок, вдали и кругом величественные горы. Как в последнее время – никаких перемен. Но стоило обернуться, как они становились разительными. Над снежной гладью возвышалась лишь крыша сакли. Хлев, сарай, забор давно покоились под снегом. Ко второму дровянику Андрей прокапывался, как крот. Тогда он впервые подумал, что скоро все так будут передвигаться. Тоннели свяжут не только соседние дома, села, но и города.
Чтобы каждый день не выносить со двора снег наверх, предложил перекрыть досками проходы к хлеву и сараю. Махти одобрил рационализаторство. Пока приспосабливали хозяйство к новым реалиям, Шалыш выздоравливал.
Пришло время скитаний. Они шли по белой пустыне, все дальше, оставляя за спиной одинокую саклю, ставшую когда-то спасением и домом. Свежий снег был глубоким, если бы не снегоступы, пришлось бы туго. Сослуживший верную службу УАЗ стоял где-то в ущелье, погребенный под тоннами снега, и вспоминался чем-то далеким. Андрей переступал на «лапах», думал: "Как же было здорово катить по зимней дороге в тепле под защитой кузова". Теперь же, раскинувшиеся просторы его пугали, превращали в микроба на теле планеты, а скорость, с которой перемещались топтанием на месте.
Андрей нес за спиной армейским вещмешком, оставшийся у Рашида с армейки. К прежнему скарбу прибавились шерстяные носки, веревка, полиуретановый коврик. Заза снабдила копченой бараниной, сухарями, сыром, пакетом гречки.
С ружьем за спиной, в тощей солдатской ушанке с темным пятном на месте кокарды, Андрей шел первым. В трех метрах позади неуклюже переступал на снегоступах Максим со своим рюкзаком, хранившем в себе печенье, шоколадные батончики, спички, свечи, топленый жир, шерстяные запасные носки, варежки и прочее нетяжелое добро.
Запах никуда не девался. Химозный, разве здесь в горах он казался чище, выкристаллизованным, что ли.
Андрей не очень-то верил россказням чабана. Нет на земле существа, да и быть не может, которое левитирует. Сила тяжести воздействует на любое тело, имеющее массу. Да и выдумать такое… то ли кальмар, то ли каракатица с кучей щупалец… да к тому же оглушает свистом… Это сколько же надо выкурить?
Андрей не боялся шайтанов, опасался реальных хищников, таких как волки. Рашид рассказывал, что они встречаются редко. Стаи небольшие – пять, семь голов, злые.
Так и случается – чего страшишься, то происходит. Андрей заметил, как с горы по снегу катятся темные камни. Он остановился, приложил руку ко лбу, пристально вгляделся. Семь волков бежали по склону к ним большими скачками. Проваливаясь в снег по брюхо, затем выпрыгивали и снова проваливались.
– Макс, – сказал он строго, – топаем вон к тому лесу, – рукой махнул вправо в сторону деревьев. Присыпанные снегом, угрюмые, замерзшие, они стояли вразбежку, но из-за уцелевших листьев пушистые. Просветы заполнял высокий кустарник.
– Давай живее, Макс, – сердился Андрей, то и дело взглядывая на приближающихся хищников. Сомнений не было, волки собрались по их души. Мальчишка широко расставлял ноги, неуклюже передвигался на широких опорах. "Бродят бешеные волки по дорогам скрипачей", – всплыла в голове строка из когда-то заученного стиха Гумилева.
– Па, – проговорил Максим, задыхаясь и останавливаясь, – у тебя же ружье. Убей их.
– Беги! – гаркнул Андрей, выкатил злые глаза.
Мальчишка испугался и побежал.
– Давай, Макс, быстрее. Быстрее, – подгонял отец.
Максим бежал изо всех сил. Рюкзак трясся за плечами, звякал и бил по спине. Плетеные опоры, хотя и были предназначены для передвижения по снегу, все же притапливались. Он дважды падал, поднимался, снова бежал. И силы были, но из-за рыхли, теплых одежд сковывающих движения, постоянно сползающей на глаза шапки все происходило, словно под водой, словно в бредовом сне – непростительно медленно и вязко.
Максим упал в очередной раз. Сильная рука схватила за шиворот, рывком поставила на ноги:
– Беги! – раздался над ухом голос отца, а несколько секунд спустя прогремел выстрел. Как же Максим хотел услышать предсмертный вой или хотя бы визг раненого зверя. Второй выстрел и опять ничего. "Мазила", – без злобы констатировал Максим. Вдруг осознал, что уже без снегоступов, что проваливается по колено в снег и что неимоверно трудно.
С хрипом, задыхаясь, на подгибающихся ногах, он вклинился в озябшие, присыпанные снегом кроны. Вмороженные в лед зеленые листья бились друг о друга и звенели. Снег с ветвей падал на раскрасневшееся лицо мальчика, тут же таял. От холода перехватывало дыхание, а потом пришла мысль: «Почему он не стреляет? Патроны еще есть».
Максим обернулся. Отец стоял в метрах двадцати позади с переломленным ружьем и вставлял патрон в патронник. Как же медленно он это делал, складывалось впечатление, деревянными пальцами. Андрей постоянно вскидывал голову и смотрел на зверей. Скачками по глубокому снегу волки быстро приближались. Грохот выстрелов их не остановил. А судя по расстоянию, Андрей их пугал. Попасть с двухсот метров нереально.
Немного переведя дыхание, Максим выставил вперед руки, пошел сквозь замороженные ветви дальше в лесок. Раздался выстрел, за ним второй. На этот раз с последствиями – жалобный визг и скулеж огласил округу. Максим обернулся. Не увидел, что творится позади. Сверху водопадом сыпался снег, ветви сомкнулись, словно штора.
На четвереньках он выполз на поляну. Где-то потерял шапку, ее место занял сугроб. По лицу стекали талые дорожки. Отчаянным взглядом прыгал по деревьям, кустам, высматривая путь. «Когда же перезарядится?».
Выстрел, скулеж. «Попал», порадовался Максим. Он все ждал еще выстрела, ведь в ружье за раз вставляется два патрона, но его все не было и не было.
Скальный выступ торчал из снега, как крепостная стена – вертикальная и незыблемая. «Все», – Максим изможденный опустился в сугроб, привалился спиной к камню. Даже будь впереди путь открытым, он все равно бы не смог. Сил хватало лишь на то, чтобы дышать и смотреть. Мысли путались, темные всполохи перед глазами крали картинку.
Пятясь, осыпая с деревьев снег, под перезвон ледяных листьев и ветвей на поляну вышел Андрей. Он махал ружьем как дубиной. Держал за ствол, с задыхающимся хрипом проносил от плеча вниз и снова вверх. За ним на поляну высыпались волки. Мотали азартно хвостами, рычали, старались обойти его сзади. Андрей остановился в шаге перед сыном, со свистом рассекал воздух прикладом:
– Пошли! Пошли вон! – с хрипом в исступлении кричал он. Бешеные глаза блестели из-под армейской шапки лихорадочным блеском. Андрей был напуган, тем не менее не собирался сдаваться. Пятеро волков окружили людей полукругом и метались. Делали ложные выпады, отпрыгивали, уворачиваясь от приклада, старались цапнуть. Растаскивали уже порядком измотанного Андрея, искали брешь в обороне. Они не казались уставшими и наверняка бы добились своего.
Хищники вдруг замерли, испуганно заозирались, словно поблизости зарычал медведь. Может, так и было, за своим криком Андрей не услышал, а когда заметил перемены в их поведение, остановился с занесенным у плеча ружьем . Он смотрел то на волков, то в проделанный среди заснеженных ветвей проход и ровным счетом ничего не видел. Серые поджали хвосты, развернулись и бросились прочь с истоптанной поляны. А потом что-то тонкое, острое проникло в голову Андрею.
Он выронил ружье, накрыл уши руками и от нестерпимой боли завыл. Сознание заметалось в панике. Перед взором поплыли черные круги. Он обернулся, посмотрел на сына. Максим лежал на снегу с закрытыми глазами.
– Макс, – проскрипел Андрей, упал на колени, укрыл его собой. Боль длилась недолго, но мучительно.
Отточенный до колющей остроты свист, исчез так же внезапно, как и возник. Андрей боязливо убрал руки от ушей – тишина. Подумал, что оглох. Посмотрел на ладони. Они были чистыми и тряслись. Цигейковые варежки снял, когда решил стрелять, вроде бы сунул в карман.
Скорее почувствовал, чем увидел или услышал. Андрей поднял голову. Что-то вытянутое, белого цвета, мясистое с серыми пятнами висело над деревьями. Выделялся огромный рыбий глаз. Существо не махало крыльями, не опиралось на лапы и не цеплялось. Оно висело в воздухе. Длинные щупальца, похожие на вымоченных в луже червей, выходили густым пучком из передней части овального тела. Спускались до земли, узкими оконечностями постоянно ощупывали снег. Находили оглушенных обездвиженных волков, быстро, хищно скручивались вокруг них, подтягивали к гладкому брюху. При этом цилиндрическое тело оставалось висеть неподвижно, ни качком, ни креном не выдавая принятую на «борт» тяжесть.
Андрей верил и не верил. Глаза говорили одно, а сознание отказывалось это принимать. «Быть такого не может». Тем не менее существо подобрало всех зверей, приторочило к бокам, как охотник трофеи, пошевелило копьевидным плавником и бесшумно скрылось за деревьями. Ни один листик, веточка не шелохнулись. «Кальмар», – Андрей мысленно перекрестился, улавливая очевидное сходство.
Убедился, что сын жив, надел ему на голову свою шапку, после чего отбросил давший осечку патрон, перезарядил ружье. Вспомнились слова Шалыша. Пастух называл его «шайтаном». «Все, как рассказывал. Тварь, вероятно, шла за ним по следу. Бродила где-то поблизости, услышала выстрелы и вот, получите – распишитесь, – рассуждал Андрей. Опустился на снег рядом с Максимом, положил его голову себе на колени и стал дождаться когда тот очнется. Время от времени прикладывал пальцы к его еремной вене. Ощущал тепло и спокойный пульс, беспокойство отступало. Опасался последствий звукового удара. В себе мужчина не чувствовал изменений, разве что в голове немного гудело и побаливал затылок. Вспомнил промелькнувшую в тему строку, постарался восстановить в памяти весь стих "Волшебная скрипка". Вышло не очень, только середина и то местами:
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
И когда пылает запад и когда горит восток.
Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,
И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, —
Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи
В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.
Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело…
Скоро Максим пришел в сознание, открыл глаза.
– Тихо, тихо, – мягко проговорил отец, – без резких движений, дружок. Как себя чувствуешь?
Мальчик задвигал глазами, осмотрелся, затем произнес:
– Нормально.
– Что-то болит?
Несколько секунд Максим прислушивался к телу:
– Нет.
– Голова, звон в ушах?
– Ничего такого. А что со мной было?
Андрей помедлил секунду, ответил:
– Ты сознание потерял.
– А волки? – Максим дернулся, повернул голову к тоннелю в обледеневших ветвях.
– Они убежали.
– Убежали?
– Да. Взяли и убежали. Давай не дергайся, садись, держи винтуху, а я сгоняю за снегоступами, шапку твою найду и свои варежки. Ружье заряжено, осторожно.
Когда уходили, Максим вертел головой, осматривал следы и вмятины на снегу. Он не увидел крови и его это озадачило. Думалось, что отцу все же удалось перезарядить ружье, он ранил, а возможно, убил еще одного волка, остальные испугались и убежали. Также помнил, что за мгновение, прежде чем потерять сознание слышал тонкий пронизывающий свист.
Андрей двигался в направлении, которое указал Рашид, а именно к дороге через перевал, разом срезая 19 километров. Снег все падал. Было в его легком, невесомом парении некое очарование. Глаз цеплялся за снежинки, и в голове становилось так же бело и безмятежно, как вокруг. Мысли уютно засыпали под снегом, как медведь в берлоге.