Смеркается. За небоскребами садится солнце. Его последние лучи упрямо сражаются с подступающей темнотой, пронзая пространство между фасадами зданий, словно золотые копья света. Снова вечер. Элин уже много недель подряд не ужинает дома по вечерам. А сегодня и подавно. Стоя у большого панорамного окна, она смотрит на дом, что в нескольких кварталах отсюда. Ее дом. На крыше – терраса с буйной растительностью, красный зонт от солнца и уже разожженный гриль. В небо поднимается тонкая струйка дыма.
Вот мелькнула чья-то фигура. Должно быть, это Сэм или Алиса. Или какой-нибудь зашедший в гости приятель. Сквозь гущу растений лишь смутно угадывается человеческий силуэт.
Наверное, они снова ждут, когда она вернется домой. Но ждут напрасно.
За ее спиной, дробно стуча по полу студии, бегают и суетятся люди. Со стальной конструкции свисает серо-голубой занавес, сглаживая угол между стеной и полом. В центре стоит шезлонг, покрытый золотой парчой. В шезлонге полулежит красивая женщина. На шее – несколько рядов жемчугов. Белая юбка пышными волнами ниспадает на пол. Верхняя часть туловища блестит от масла, широкое жемчужное ожерелье прикрывает обнаженную грудь. Ярко-красные коралловые губы. Благодаря слою косметики идеальный цвет лица.
Два ассистента работают над освещением, поднимают и опускают софиты, щелкают фотоаппаратами, сверяются с показателями экспонометров и начинают все сначала. Позади толпится целая команда стилистов и визажистов, сосредоточенно изучающих каждую деталь будущей фотографии. Они – в черном. Все, кто есть в помещении, одеты в черное. Все, кроме Элин. На ней алое платье. Алое как кровь, как сама жизнь. Как вечернее солнце за окном.
Резкий голос выводит Элин из задумчивости. В нем слышится явное недовольство:
– Сколько вы еще будете возиться? Я уже устала лежать в этой позе. Эй! Может, начнем уже?
Женщина в шезлонге вздыхает и усаживается поудобнее. Жемчужное ожерелье сбивается, обнажая затвердевшие соски. Пара стилистов тут же подскакивают и терпеливо и аккуратно возвращают ожерелье на место. Несколько ниток жемчуга приклеивают к прозрачной липкой ленте. От прикосновения чужих рук кожа женщины покрывается мурашками. Она шумно вздыхает и закатывает глаза – только ими она вольна распоряжаться по собственному усмотрению.
К Элин подходит мужчина, одетый в строгий деловой костюм, – агент женщины. Он наклоняется и шепчет с вежливой улыбкой:
– Будет лучше, если мы начнем прямо сейчас. Иначе она вот-вот потеряет терпение, и тогда все наши усилия пойдут прахом.
Элин легонько кивает, и ее взгляд вновь обращается к вечерней панораме за окном.
– Если мадам пожелает, – со вздохом говорит она, – можно все свернуть прямо сейчас. Мы уже сделали достаточно снимков, думаю, этого хватит. В конце концов, это пойдет только на разворот. Не на обложку.
Агент протестующе поднимает ладони и в упор смотрит на нее:
– Нет, не хватит. Этот снимок мы сделаем тоже.
Элин отрывается от созерцания собственного дома и подходит к штативу с фотокамерой. В кармане платья вибрирует телефон – пришло сообщение. Она даже знает, от кого, но не отвечает. Потому что это еще больше усугубит чувство вины перед домашними, которые расстроены ее отсутствием.
Когда Элин становится позади фотокамеры, в глазах красивой женщины в шезлонге, словно по мановению волшебной палочки, зажигаются тысячи крошечных искорок, спина выпрямляется, губки надуваются. Она слегка наклоняет голову, и слабый поток воздуха от вентилятора мягко колышет ее волосы. Сейчас она – звезда, и Элин тоже.
Вскоре окружающий мир меркнет, отходит на второй план, и остаются только эти двое, полностью поглощенные друг другом. Элин фотографирует, дает указания; женщина смеется, флиртует с ней. Команда за их спинами аплодирует. Творческая энергия бьет в Элин ключом и мчится по венам.
Проходит несколько часов, прежде чем Элин находит в себе силы оторваться от новых снимков на экране ноутбука и покинуть студию. Телефон переполнен пропущенными звонками и сердитыми сообщениями от Сэма и от Алисы: «Мама! Где ты?», «Когда ты вернешься???». Она пролистывает их, почти не читая, на это у нее просто не хватает мужества. Мимо проезжают такси, но ни одно из них она не останавливает. Асфальт все еще горячий от полуденного зноя. Элин медленно бредет сквозь расцвеченную огнями нью-йоркскую ночь. Вокруг кипит жизнь. Навстречу ей то и дело попадаются молодые и красивые парни и девушки. Кто-то из них неестественно громко смеется, явно пребывая под дозой. Другие, далеко не такие молодые и красивые, а, напротив, грязные и оборванные, сидят на асфальте и просят милостыню. Давно она не возвращалась домой пешком, хотя и живет совсем близко. И давненько нигде не бывала, кроме как в спортзале и фотостудии. Каблуки ее туфель звонко стучат по неровным тротуарным плиткам. Она идет медленно, примечая по пути каждую деталь. Вот, наконец, и ее собственная улица. Орчард-стрит ночью кажется необитаемой – ни машин, ни людей. Старая и грязная, как и все улицы в Ист-Сайде[1]. Однако Элин нравится этот контраст между тем, что снаружи, и тем, что внутри, между патиной и роскошью.
Она входит в подъезд, незамеченной проскальзывает мимо дремлющего консьержа и нажимает на кнопку вызова лифта. Но, когда двери открываются, ее вновь охватывают сомнения, и она поворачивается к лифту спиной. Ей хочется остаться снаружи, внутри этой пульсирующей ночи. Дóма, наверное, уже все спят.
Элин открывает почтовый ящик и, достав из него конверты, отправляется в ресторан по соседству, куда частенько заглядывает после позднего окончания рабочего дня. Усевшись за столик, заказывает бокал бордо 1982 года.
Официант качает головой.
– У нас осталась всего пара бутылок, так что мы не по даем в бокалах. Это же эксклюзив. Тот год выдался очень хорошим.
Элин блуждающим взглядом обводит зал:
– Все зависит от того, как на это посмотреть. Но я охотно заплачу вам за целую бутылку, только несите скорее. Я этого заслуживаю. Пусть будет восемьдесят второй.
– Ясно, что вы этого заслуживаете. – Официант закатывает глаза. – Кстати, мы скоро закрываемся.
Элин кивает:
– Не беспокойтесь, я пью быстро.
Она просматривает стопку писем и откладывает их в сторону, не читая, пока один из конвертов не привлекает ее внимания. На почтовом штемпеле значится город Висбю. Шведская марка. Ее имя, аккуратно выведенное синими чернилами.
Открывает конверт и достает из него сложенный лист бумаги. Разворачивает. И замирает. Перед ней самая настоящая карта звездного неба, на которой большими, с завитушками буквами выведено ее имя. В верхней части листа написано:
Сегодня одна из звезд получила имя «Элин».
Она снова и снова перечитывает эту фразу, написанную на языке, от которого уже успела отвыкнуть. Длинный ряд координат указывает точное местонахождение звезды, которую кто-то назвал в ее честь. Звезды, которая отныне носит ее имя… Это может быть только… Господи, неужели это правда… не ужели это он отправил ей это письмо?
Усилием воли Элин заставляет себя унять бешеный поток мыслей в голове, ей не хочется произносить его имя даже в мыслях. Но его лицо она видит совершенно отчетливо – все такое же радостное и улыбающееся.
Сердце тяжело колотится в груди. Элин отбрасывает от себя карту и замирает, в ужасе глядя на нее. После чего срывается с места и пулей вылетает из зала. Очутившись на улице, задирает голову, но вместо черного неба видит над крышами домов только темно-синюю, лишенную всяких очертаний массу. В Нью-Йорке никогда не бывает по-настоящему темно – настолько, чтобы можно было увидеть прихотливую россыпь звезд. Небоскребы Манхэттена достают почти до неба, и, должно быть, с их крыш кажется, что до звезд рукой подать, но отсюда, снизу, с улиц, звезды выглядят такими невообразимо далекими.
Она возвращается в зал. Официант стоит и ждет ее возле столика с бутылкой в руках. Наливает совсем немного на донышко, и она проглатывает, даже не почувствовав вкуса. Нетерпеливым жестом велит наполнить бокал до краев и делает еще два больших глотка. После чего снова берет в руки карту и принимается так и этак вертеть глянцевый лист бумаги. Внизу, в самом углу, на темном фоне, приписка, сделанная золотыми чернилами:
Я увидел твою фотографию в журнале. Ты все такая же. Long time, no see[2]. До встречи!
Ф.
Внизу – адрес. Элин читает знакомое название местности, и внутри все переворачивается. Не в силах оторвать взгляда, она смотрит на строки, и на глаза наворачиваются слезы. Обводит пальчиком контуры буквы «Ф» и едва слышно произносит его имя:
– Фредрик.
Во рту пересохло. Элин протягивает руку к бокалу с вином и одним махом осушает его. После чего, отбросив всякие приличия, громко зовет официанта:
– Эй, где вы там! Принесите мне большой стакан молока! Я просто умираю от жажды!