Ведущая на сеновал лесенка круто взбегала наверх. Они поднимались по ней, сосредоточенно балансируя на каждой ступеньке и цепляясь за остатки перил. Фредрик первый, Элин – за ним. Наверху так сильно пахло сеном, что зудело в носу. Весь чердак был завален свежескошенной травой, увязанной в прямоугольные тюки, лежавшие штабелями вдоль стен. Этого должно было хватить овцам на всю зиму. Сейчас они были на пастбище, но с наступлением холодов их загонят обратно в хлев, и тогда двор снова наполнится блеянием и запахом навоза. Фредрик принялся карабкаться на тюки с сеном, пытаясь подняться еще выше. Элин легла на спину, подложив руки под голову, и смотрела, как он лазает под самой крышей.
– Слезай, а то сейчас свалишься. И прямо на меня.
Но Фредрик не послушался и принялся дальше прыгать с одного штабеля с сеном на другой, так что тюки опасно шатались туда-сюда. Элин ощупью нашла соломинку и сунула ее в рот.
Слабый писк внезапно привлек ее внимание. Элин вздрогнула:
– Тс-с, слышишь? Здесь есть крысы. Пошли лучше к морю.
Фредрик перестал прыгать. Уселся, болтая ногами на тюк с сеном, и прислушался:
– Это не крысы. Поищи – увидишь.
Элин вскочила и принялась осматриваться, заглядывая в каждый уголок, пока наконец не поняла, откуда идет звук. Это оказалась Крошка, ее любимая кошка, и она была не одна.
Элин опустилась рядом с ней на колени:
– Иди скорей сюда! Моя Крошка родила котят!
– Я же сказал, что это не крысы, – хвастливо отозвался Фредрик.
– Но выглядят они точь-в-точь как крысы.
Фредрик подошел и заглянул через ее плечо в угол, туда, где, устроившись за тюком сена, лежала Крошка и вылизывала себя и своих детенышей: два коричневых, один рыжий и два пятнистых.
Он рассмеялся:
– Да уж, вряд ли их можно назвать красивыми. Как ты их назовешь?
– Вега, Сириус, Венера…
– В таком случае, вот этот пусть будет Солнышком. – Фредрик осторожно приподнял рыжего. Он был таким крохотным, что без труда помещался в его ладони.
– Положи ее обратно, она хочет к маме. – Элин потянулась к слабо попискивающему котенку, но Фредрик отвел руку:
– Откуда ты знаешь, что это она?
– Ну, хорошо, пусть будет он. Или оно. Но кем бы он ни был, ему сейчас нужна мама. Сейчас же положи его обратно!
Фредрик послушался и осторожно вернул котенка на место.
– Остался последний, самый темный. Давай назовем его Плутоном, – предложил он.
– Вега, Сириус, Венера, Плутон и Солнышко. – Элин повторила имена, поочередно показывая на котят.
Они с Фредриком улеглись на животы и стали смотреть на крохотные копошащиеся комочки. Крошка легла на бок, и котята, причмокивая и попискивая, тут же присосались к ее животу.
Фредрик перекатился на спину. Было слышно, как по крытой железом крыше стучит дождь.
– Думаю, они разведутся, – вполголоса произнес он.
– Кто?
– Мои родители, конечно. А ты о ком подумала?
– С чего ты взял? – Элин взяла одного котенка и прижала к его щеке. – Чувствуешь, какой мягкий?
– Они в последнее время только и делают что ссорятся. Из-за денег. – Фредрик отпихнул от себя руку Элин с котенком и сел.
– Вот как. Значит, вы тоже. А я-то думала, вы богатые. Из-за чего же конкретно они сорятся?
Фредрик слабо фыркнул:
– А-а, не знаю. Но все к тому идет. Я почти каждую ночь слышу, как они шумят в своей спальне.
– Что, дерутся? – сочувственно спросила Элин.
– Чего?
– Дерутся, говорю?
– Да нет, зачем? Просто громко кричат, ругаются. Потом ходят весь день злые и дуются друг на друга. Папа стал очень сердитым. – Фредрик вздохнул и, подтянув ноги, прижался лбом к коленкам.
– Я видела его на днях с…
Элин осеклась. Протянула руку и ласково погладила по спинкам котят. Шерстка под ее пальцами была мягкой и нежной, словно бархат.
– Кого? Моего папу?
– А, забудь ничего.
– Нет уж, давай рассказывай. Чего он еще натворил?
Фредрик положил руки под голову и приготовился слушать.
– Да говорю же, ничего, ровным счетом ничего. – Элин легла рядом с ним.
Какое-то время они лежали молча и смотрели в потолок.
– Хорошо здесь, – вздохнул Фредрик. – Летом можно устроить на сеновале тайник, и тогда нас никто не найдет. – Он поднял голову и обвел взглядом чердак.
– Да уж, Крошка выбрала себе отличное место.
– Будешь ухаживать за ними? – спросил он.
– Конечно! Они такие хорошенькие. Да и Крошке будет компания, а то она и так все время одна. Но только, пожалуйста, не говори никому, что они здесь, особенно моей маме, хорошо?
– Почему это?
– А вдруг она решит их продать?
Фредрик фыркнул:
– Да кто их тут купит. У нас в округе полно кошек.
– Она может отвезти их куда-нибудь. Ты этого хочешь?
– Нет, конечно. Ладно, мы никому не скажем. Пусть они будут нашими детишками. – И лицо Фредрика расползлось в улыбке.
– Точно. Нашими пушистыми детишками. И тогда у нас будет самая настоящая семья: ты, я и котята. – Она так громко захихикала, что Крошка испуганно дернулась.
Элин зажала рот ладошкой, подавляя готовый вырваться наружу смех. Фредрик кинул в нее пригоршню соломы:
– Ну и глупая же ты. Недотепа.
– Почему ты меня так назвал? Кто это – недотепа?
– Да вот вроде тебя – такая же симпатичная, но глупая.
Когда Элин вернулась домой, Марианна сидела на стуле в прихожей. Почти совсем стемнело, но свет она не зажигала, отчего весь первый этаж тонул в сумерках. Одна рука матери покоилась на стоявшем на тумбочке телефоне, старом допотопном аппарате ядовито-зеленого цвета с черным витым шнуром и серебристым наборным диском. Марианна явно ждала звонка, но при появлении дочери поднялась и отправилась на кухню. Достала из ведра в кладовке картошку, включила воду и принялась мыть черные, только что с поля, клубни под краном. Жесткой щеткой аккуратно счищала въевшуюся в кожицу землю. Элин подошла и встала рядом. Какое-то время молча наблюдала, как мать моет картошку, потом взяла из ее рук щетку:
– Давай помогу.
Марианна кивнула и положила уже очищенные клубни в кастрюлю. Расставила на столе тарелки и добавила к ним высокие бокалы.
– Начисти побольше, сегодня на ужин только картошка с соусом.
– А бокалы зачем?
– Так интереснее пить воду из-под крана. Мы можем чокаться и представлять, что это шампанское или лимонад.
– Здорово.
Марианна опустилась на стул и достала сигарету из пачки.
– Пора бросать курить, – вполголоса пробормотала она, чиркая спичкой, – слишком дорогое удовольствие.
Элин лишь слабо кивнула в ответ, продолжая лихорадочно чистить круглые клубни. Она прекрасно знала, сколько стоят сигареты.
Когда же телефон наконец зазвонил, Марианна вскочила и унеслась в прихожую. Она старалась говорить шепотом, но Элин, стоя возле раковины на кухне, слышала каждое ее слово.
– Я скучаю по тебе… Мы скоро увидимся.
Тишина. Сдержанное радостное пофыркивание.
– Приходи, когда стемнеет. Дети скоро уснут.
В тот вечер за столом вовсю звенели бокалы. Эдвин залез с ногами на диванчик и держал речь. Он решил играть, будто он король Готланда, а все остальные – его гости. Мальчишка изо всех сил старался выглядеть серьезным, но речь его то и дело прерывалась смехом. Раскрасневшись, он кое-как откашлялся и продолжил:
– Итак, объявляю начало трапезы. Всем можно приступать. Ешьте красиво. С закрытым ртом. И не забывайте пользоваться ножом и вилкой.
Марианна энергично кивнула и громко зааплодировала. Эрик поддержал ее. Элин вздохнула.
– Да замолчи уж. Нам вовек не сидеть за одним столом с королем, – угрюмо пробурчала она.
– Сама замолчи, неужели не видишь – сегодня у нас за столом в кои-то веки весело, – прошептала Марианна и больно ущипнула ее за бок. Боль осталась, даже когда она убрала руку.
Элин еще не спала, когда пришел он. Она услышала, как открылась и закрылась входная дверь. Услышала шепот и звук поцелуя. Тихонько выбралась из постели и выглянула в щелку между неплотно закрытой дверью и косяком. Тесно обнявшись, словно став единым целым, парочка двигалась к спальне Марианны. Мама нелепо пятилась, присосавшись к его губам.
Элин выбралась на лестницу и долго стояла там, прислушиваясь и зачарованно следя за ногами, барахтающимися под одеялом в спальне. Следом раздался громкий стон. Она на цыпочках вернулась в свою постель и крепко зажала уши руками, чтобы ничего не слышать. Положила рядом с собой своего ярко-желтого плюшевого мишку, который неотлучно находился при ней с самого ее рождения, и крепко обняла. Но сон не шел. Стоны не утихали. Пустыми глазами она уставилась на дверь. В соседней комнате крепко спали Эрик и Эдвин. Через тонкую стенку было слышно, как похрапывает Эрик. Элин попробовала сосредоточиться на этом звуке и не обращать внимания на все остальные. Но у нее не получалось. Доносившийся из спальни шум был слишком громким. Она слышала мамины вскрики, короткие пронзительные вопли, ударами кнута разносящиеся по всему дому. Может, он делает ей больно? Может, стоит пойти и помочь маме?
Она набрала в грудь побольше воздуха и медленно выдохнула, по-прежнему не сводя взгляда с двери и слушая вопли, которые с каждой минутой все громче звучали в ушах. На прикроватной тумбочке лежали тетрадь и ручка, она схватила ручку и большими заглавными буквами вывела на странице:
После чего вырвала страницу из тетради и смяла. Наклонилась и сунула руку под кровать. Там у нее стояли ряды стеклянных и консервных банок самых разных форм и расцветок. Она специально собирала их, чтобы хранить в них найденные или изготовленные собственными руками вещицы. В одной из банок лежали бумажки с описанием звуков, которые ей не нравились. Она взяла банку и открутила золотистую крышку. Внутри скопилось уже довольно много бумажек. Среди всего прочего там было: ЗУБАВРАЧЕБНЫЙ БОР, ШАГИ ЗВЕРЯ, ЖУЖАНИЕ ВИНТИЛЯТОРА, КРИКИ ЗВЕРЯ, БЬЮЩЕЕСЯ СТЕКЛО, ТИКАЮЩИЕ ЧАСЫ. Она добавила к ним ПОСТЕЛЬНЫЕ КРИКИ и прикрутила крышку обратно. Потрясла банку, мечтая о том, чтобы все эти звуки навечно умолкли. В один прекрасный день она подожжет бумажки, и ненавистные ей звуки сгорят в огне. Но не сейчас, она хотела их еще немного подержать у себя.
Элин на цыпочках спустилась с лестницы и осторожно прошмыгнула мимо кухни, держа банку под мышкой. Доносившиеся из спальни Марианны вопли прекратились, и Элин услышала, как мама разговаривает с мужчиной, который сейчас был с ней. С мужчиной, чей голос она так хорошо знала. И который на самом деле не должен был здесь находиться.
В прихожей на торчащих из стены кованых крюках висели в ряд куртки. Она сняла теплую мамину и натянула прямо поверх ночной сорочки. Хотелось скорее наружу, к привычным и спокойным звукам ночной тишины, от которых веяло покоем и безопасностью. Земля холодила босые ноги, камешки гравия впивались в подошвы. Быстро пересекла двор и подбежала к сараю. Над головой замельтешили летучие мыши – днем они спали под крышей сарая, а ночью просыпались и отправлялись охотиться на насекомых. Элин присела, уворачиваясь от крыльев. Возвышавшееся над ней тяжелым мрачным колоссом деревянное строение казалось жутким и заброшенным. Она повернула ключ в замке и вошла, освещая углы неверным светом от карманного фонарика. Сердце подпрыгивало в груди, выделывая такие кульбиты, что даже подрагивала тонкая ткань сорочки. В углу кто-то возвел целую стенку из старого хлама и завалявшейся рухляди, сильно пахло сыростью и плесенью. Она перелезла через хлам и спрыгнула по другую сторону. Подол сорочки зацепился за торчащий гвоздь, Элин резко дернулась, и на ткани появилась большая круглая дырка с рваными краями.
Дощатый пол покрывал толстый слой старого трухлявого сена вперемешку с землей и пылью. Элин расчистила руками небольшой участок – обнажились грубые доски. Одна из половиц свободно отходила. Она часто видела, как отец сюда лазил – здесь у него был устроен тайник, в котором он прятал от матери бутылки, чтобы она их не нашла и не вылила. Осторожно подняла половицу и, сунув руку внутрь, нащупала холодную поверхность стекла. В тайнике оставалось еще четыре бутылки, все наполовину пустые и все с разными по цвету жидкостями. Она взяла свою баночку с бумажками и опустила ее в тайник, к бутылкам, прикопав в мягкую влажную землю так, что осталась торчать только верхняя часть банки с крышкой. После чего вернула доску на место, присыпала пол землей, набросала сена.
– Оставайся здесь, и чтобы я больше никогда тебя не видела, – прошептала она.