В раскрытое окно влетел май. Май играл занавесками, подмигивал солнечными бликами, шумел перестуком колес. Май принес аромат, в котором свежесть ветра мешалась с запахами хлебных лавок Апраксина двора, конским пометом и уличной пылью высохших луж.
Эдуард Дмитриевич вдохнул, поморщился и подумал, что с превеликим удовольствием приказал бы задраить окна и наглухо закрыть их шторами. Только будет еще хуже. Вместо наглых запахов весны придет духота и полное томление ума. А этого допускать нельзя. Управляющий Государственным банком империи должен сохранять ясный ум, несмотря ни на какую погоду.
Погоду тайный советник Плеске не любил в принципе, как источник постоянного беспорядка и изменений. Приемная его и кабинет располагались в здании банка, зажатом между Екатерининскими каналом и Садовой, самой шумной, торговой и крикливой магистралью Петербурга. В довершение несчастий окна выходили на эту суетливую улицу. Будь воля господина управляющего, он бы перегородил Садовую коваными цепями и расставил жандармов, чтобы никто не смел под окнами его банка, то есть Государственного банка, торговать пирожками, лаптями, медовухой, пряниками, дешевыми книжонками и еще невесть какой ерундой.
Тайный советник Плеске вообще любил порядок, а в предстоящие месяцы порядок был необходим, как никогда. Совсем скоро империи предстояло переходить на золотой рубль. Это означало, что на нем – ответственность чрезвычайная. Каждую минуту надо думать и анализировать поступающую информацию. А как тут анализировать, когда под окнами целый день вопят про «пирашки гаряченьки!». В сейфах банка лежат литографические листы новых сторублевых купюр, которые впервые будут напечатаны разноцветными по новейшей орловской технологии, а с Садовой то и дело долетает: «Берем два за пятачок, зажимаем в кулачок!» Невозможно заниматься делами государственного масштаба в непосредственной близости к народу. Деть бы его куда-нибудь подальше, этот народ.
Изредка, но регулярно Плеске удавалось присмирить Садовую. Раз в месяц чиновники разжигали огромную печь, что стояла во дворе банка, и закидывали в нее тюки ветхих денег. Печь чадила нещадно, на Садовую надвигалось черное вонючее облако денежных знаков. Лавки закрывались, лоточники разбегались, улица пустела, а управляющий торжествовал. Хотя от смрада страдал не меньше.
Сейчас Плеске вынужден был признать, что улица опять его победила: отвлекла от содержания разговора. Напротив него сидел опрятный молодой человек, одним видом выражавший полное уважение к начальству и глубокое желание быть полезным во всем. Спину он держал так прямо, чтобы не намять на чистеньком сюртуке складок, колени держал вместе и вообще примостился на краешке приемного кресла, точно птичка на жердочке, не посмев рассесться удобно. Молодой человек имел чин незначительный, зато большие перспективы по службе. За деловые качества он был замечен Плеске и приглашен в личные помощники. Дмитрий Чердынцев изо всех сил старался оправдать высокое доверие. Он вовремя заметил, что патрон отвлекся и потерял нить разговора, как видно размышляя о проблемах государственного масштаба. Чердынцев в почтении перед величием проблем замолчал, ожидая, когда внимание начальства обратиться к его скоромной персоне.
– Итак, что там докладывают из нашей московской канцелярии? – наконец спросил Плеске, оторвавшись от окна.
Чердынцев обстоятельно и точно доложил, какие именно трудности беспокоят московские частные банки в связи с введением золотого рубля и чем они донимают чиновников Первопрестольной. Плеске еще раз отметил, как сжато и по существу делает доклад молодой человек. Никаких пустых слов и оборотов, которых Плеске терпеть не мог у подчиненных, все разумно и строго. При этом не смеет выражать собственное мнение. Ценный сотрудник. Надо ему сделать протекцию.
Чердынцев закончил, ожидая дальнейших указаний.
– Какие меры, считаете, необходимо принять? – спросил Плеске, между тем разглядывая чисто выбритое, слегка худощавое лицо чиновника, в котором не нашлось ничего неприятного или резкого, а только ровное и обычное.
– Если позволите… – сказал Чердынцев с еле заметным, но явным поклоном. – Оные волнения среди частных банков происходят от недостаточности сведений. Меморандум, написанный от вашего имени, способен успокоить ситуацию.
– Что же, это неплохое решение. Подготовьте черновик, я доведу до блеска.
– Как прикажете, – ответил Чердынцев, не без приятного волнения сознавая, что, если напишет толково, Плеске всего-то подмахнет подпись. А уж он всячески постарается.
Доклад был исчерпан. Но Плеске не хотелось отпускать молодого человека на такой вот сухой официальной ноте. Надо показать ему расположение.
– Что говорят о нашей реформе? – спросил он, показывая, что официальная часть закончена и начинается если не дружеская, то, во всяком случае, вольная.
Чердынцев верно истолковал намек.
– У меня есть сведения, не совсем касающиеся реформы, скорее косвенные, но довольно необычные, – ответил он. – Хотя и не однозначные.
– Не смейте скрывать от меня ничего любопытного, господин Чердынцев.
Чиновник и не думал этого делать. Напротив, изложил так же просто, как и официальный доклад, новости, которые оказались действительно необычными. Плеске так сосредоточился на них, что даже забыл про надоедливый шум.
История, изложенная Чердынцевым, была насколько простой, настолько же и невероятной. Достойная бульварных газетенок или фантастических романов, какие печатались в приложении к журналу «Нива». Можно было подумать, что Чердынцев пытается разыграть начальника. Или проверить, насколько тот доверчив. Или того хуже – глуп. Поверит невероятному рассказу – и будет выглядеть полнейшим дураком, когда раскроется правда. Такого Плеске не исключил. Он привык оценивать все возможные варианты, и среди прочих – подобный.
Однако, взвесив все «за» и «против», он счел такое предположение невозможным. Юноша умный, в шутках не замечен, а тем более в развязном поведении. Не станет он рисковать всем, чтобы нести подобную чепуху на приеме у самого управляющего банком. Да и с чего бы вдруг такие фантазии! Рассказывает скупо и кратко, вовсе не как анекдот. Плеске знал наверняка, что любой чиновник, позволивший в его кабинете рассказать нечто подобное, должен быть пьян в стельку по меньшей мере, или не в себе, или от него ушла жена. Чердынцев же прост и бесхитростен для дерзости. Тогда что же это такое?
– Откуда у вас такие сведения? – спросил Плеске, выслушав до конца.
– Сделал вывод из сопоставления двух источников.
– Каких именно?
– Первый: наш обычный канал получения сведений о перемещении ценностей.
– А второй?
– Непосредственно от участника событий, так сказать.
– Подобную информацию обычно берегут как зеницу ока. С чего вдруг такое доверие к вам?
– Могу предположить, что он не понимает всей ее важности, – ответил Чердынцев. – Слишком наивен и прямодушен, чтобы искать выгоду.
– Неужели в наше время остались люди, которые не ищут выгоду для себя, имея подобные возможности? Кто же этот непомерный и безгрешный талант?
Чердынцев кратко и метко обрисовал портрет.
– Учитель? – поразился Плеске так, будто ему сообщили об отмене реформы.
– Старый чудак. Добродушный и безвредный. Этакий доморощенный талант. Достопримечательность Царского Села. Впрочем, совершенно безобидный.
Плеске отвернулся к окну, чтобы взвесить шансы. Главный вопрос был не в том, сколько правды в этой истории. Главный вопрос в другом: насколько Чердынцев сам понимает и оценивает возможные последствия. Не столько для реформы, сколько вообще для империи. Можно сказать: и выше. Обладание подобной информацией было так же рискованно, как держать на ладони бомбу с зажженным фитилем. Узнав нечто подобное, любой чиновник обязан был немедленно сообщить в полицию, а лучше в Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, иначе говоря – в охранку. И пусть там решают, что делать. Чердынцев же доносить не спешит, а напротив, рассказывает как светский анекдот. Значит не понимает всех возможных последствий. При этом далеко не глуп. Выходит: хитрит. Или предлагает партию. В любом случае хорошо, что он пришел к начальнику, а не донес в полицию.
Что с этим делать, Плеске пока не знал, но выпускать из рук необыкновенный шанс было бы нелогично. Надо поступить тоньше: присматривать за ситуацией и принимать решения, смотря по тому, как она будет развиваться. Может, выйдет полный пшик, а может – невероятная удача. Остается одно неизвестное в этом уравнении: можно ли довериться Чердынцеву?
Еще раз взвесив последствия, какие он способен был разглядеть, Плеске принял решение.
– Какие у вас планы на ближайшие дни? – спросил он.
Чердынцев признался, что, кроме службы, планов не строил никаких. Разве в воскресенье навестить родителей, проживающих в Царском Селе.
– В таком случае ваши планы изменились, – сказал Плеске таким тоном, чтобы было ясно: шутки кончились, он намерен дать служебное поручение. Чердынцев понял и даже подтянулся. – Отправляйтесь в Царское Село, будьте там, сколько потребуется, выпишите себе командировочные дня пока на четыре. Сегодня государь отправился на коронацию в Москву, как вам известно, двор последовал за ним, там сейчас тихо и пустынно. О делах не беспокойтесь, на время вашего отсутствия найдется, кому передать.
– Слушаюсь, – сказал Чердынцев, ничуть не удивившись. – Только что прикажете делать столько дней в Царском Селе?
Плеске подумал, что или юноша слишком тонко играет, или недостаточно умен, или не успел до конца натянуть кожу чиновника. В любом случае он полностью управляем.
– Разузнайте все подробности о том… – Плеске запнулся, – …о том, что вы мне сообщили. Необходимо убедиться лично. Увидеть своими глазами, а лучше привезти образец. Считайте это моим личным поручением. От его выполнения зависит ваша карьера. Докладывать как можно чаще. Лучше ежедневно. Не скупитесь отправлять письма нарочным, все будет возмещено. Внимательно наблюдайте за всем происходящим. Будет нужна подмога – шлите телеграммы, телефонируйте, в конце концов. Что-нибудь придумаем. И еще: о целях вашего визита не должен знать никто: ни ваши родители, ни ваша возлюбленная. А лучше всего, чтобы о вашей новости вообще никто не узнал. Я достаточно ясно выразился?
Чердынцев изо всех сил старался скрыть удивление, выглядеть холодным и спокойным, не замечая при этом, как кусает и стягивает губы.
– Можете на меня положиться, – только и сказал он. – Никаких затруднений не предвижу, я этого человека знаю насквозь. Думаю, потребуется не более двух суток.
– Вот и чудесно. – Плеске выразительно взглянул на часы. – Очень рассчитываю на ваш ум и умение анализировать.
– Когда прикажете отправляться? – спросил Чердынцев, резко встав.
– С ближайшим поездом, уходящим с Царскосельского вокзала столицы, – ответил Плеске. – Искренно желаю вам удачи, господин Чердынцев.