Когда-то давно отец с торжественным видом подарил мне подшивку своих журналов «Юный натуралист», так что я в курсе, что совы – хищники, которые, впрочем, иногда питаются насекомыми.
Тогда я пролистал журналы из вежливости – кто ж знал, что однажды это сэкономит мне время.
Намекает на то, что сова может сожрать паука? Моя сова не такая. Хотя повод укусить у нее есть. Пригласил на знакомство с друзьями и бросил.
По-дурацки все вышло.
Но она меня ждет.
В доме горит свет, аромат мяса чувствую еще на крыльце. Услышав, что я приехал, выходит навстречу. В домашних штанах, футболке – выглядит и ведет себя так, будто мы уже давно живем вместе.
– Проголодался?
Поцелуй в губы, долгий взгляд, который не хочется отпускать.
Обнимаю ее, просто обнимаю, наслаждаясь теплом ее тела и уютным молчанием. И тем, как красиво блестят ее длинные светлые волосы. Как будто по ним бегут маленькие задорные светлячки.
Успокаивает.
Заставляет вернуться в реальность. В эту реальность, где я предложил женщине жить в своем доме.
– Освоилась?
– Легко, – улыбается. – Ты ведь уже проводил мне экскурсию.
Сомневаюсь, что на этих экскурсиях мы выбирались из спальни. Но она умная девочка, справилась. В гостиной фоном бубнит телевизор, подушки не раскиданы по полу, а уложены так, как предрекал им дизайнер. На кухне не холодные блюда, оставленные домработницей, а горячие, от которых мгновенно просыпается аппетит.
Наверное, так и должен выглядеть дом.
После ужина Марина закидывает посуду в посудомоечную машину. Мне только и остается, что наблюдать за ее уверенными движениями. Закончив, идет ко мне – уже иначе, плавно, даря предвкушение.
– Я тебя сегодня так и не поздравила, – зарывается пальцами в мои волосы, дразнит губами, распаляет жарким дыханием.
– Я готов принимать подарки.
– Да, – смеется, садясь на мои колени, – чувствую, что готов.
Она открытая для всего – не зажимается, не стесняется. Знает, чего хочет сама. Знает, как нравится мне.
Наблюдать за тем, как приоткрывается ее рот и из него вырывается бессвязный шепот, когда мы сталкиваемся телами, – вылет из этой реальности хотя бы на время.
На подоконнике лежат документы и флешка, но сейчас не до них.
Думать о другой женщине, когда в твои губы так стонут, – не хочу, после, потом. Сейчас мне хочется все забыть, и Марина с этим справляется. Будто чувствует, топит в страсти, отдается, тоже выбросив все мысли из головы.
Кухня, гостиная с подушками… в какой момент мы оказываемся в комнате, вряд ли соображу.
Не до этого.
Ее волосы мягкие, такие мягкие, мне нравится их сжимать в кулаке. И огонь, который бурлит, плещется подо мной, извивается, нравится тоже.
– Лука… – ее шепот на выдохе.
– Я здесь, детка.
На миг в ее взгляде мелькает веселье. Наверное, хочет сказать: «Конечно, здесь. Кто, как не я, это чувствует».
А потом тоже обо всем забывает. Не до смеха и слов. Только и остается, что чувствовать. Жить, наслаждаться, задыхаться, умирать подо мной… и снова учиться дышать…
После она засыпает. А я долго пялюсь в потолок с тенями, которые рисуют причудливые фигуры. И почему-то в каждом изгибе теней вижу женский силуэт с животом.
В который раз прокручиваю разговор с бывшей. Может, она соврала? И тут же отбрасываю эту малодушную мысль. Слишком многое стоит на кону, слишком многое уже рушится.
Нет, она действительно это сделала.
И где-то в этом городе, быть может, по тем же улицам, что и я, ходит женщина, которая ждет от меня ребенка.
Страшная, бедная, возможно, даже недоедает. А я ел шашлык.
Теперь он колом стоит в горле.
Какой здесь сон? Иду на кухню, вспомнив, прихватываю по пути ноутбук. Фотографии будущей матери нет, и понятно: донор-то я. Изучаю что есть – двадцать девять, не замужем. Если так рано решила обратиться к врачам и выбрала такой метод, похоже, бывшая не солгала насчет внешности.
Ладно, проехали. Ребенок все равно будет похож на меня, у нас в роду сильные гены. А с его матерью мне не спать. Мы вон изначально без этого обошлись. С деньгами вопрос я решу. Так же как и с питанием.
Остается последний вопрос: как к ней подкатить с новостями про то, что ради меня бортанули француза?
Подсматривать из-за угла, тянуть время, пока мой ребенок, возможно, в опасности – гиблое дело. Поэтому уже утром в субботу, пока Марина отсыпается, я прошу одного приятеля при погонах и должности заглянуть в клинику за документами, а сам отправляюсь по адресу. И долго звоню в закрытую дверь.
– Чувствует, что ли, она, что пришли перемены? – бухчу я.
– Вы к Наташе? – раздается позади меня старческий голос.
Обернувшись, вижу любопытную старушку в панамке.
– Да, к ней.
– Нет ее. Уже ночь как дома не ночует. Уехала куда-то с подружкой на такси. Судя по сумке, которую тащила подружка, надолго уехала.
Поблагодарив, спускаюсь на улицу. А тут и правда опасно – за секунду выдали ценную информацию для любого грабителя.
А если она так болтает отнюдь не из-за того, что я внушил ей доверие с первого взгляда? А если она так со всеми?
– Студент, – нахожу занятие для того, кто мается от безделья все лето. – Ты что там, спишь еще, что ли?
– А чо бы и нет? – возмущается он. – Между прочим, я вчера старался, ты нас бросил, а я от всей души с твоими друзьями праздновал твой день рождения.
– Ясно, им сегодня звонить бесполезно. А ты давай собирайся, к тебе дело есть.
– Я могу отказаться?
– Конечно. Наверное, мне послышалось, что ты просил о мастер-классе от лучшего байкера.
– Правда согласишься?!
Кажется, он наконец просыпается.
– Если отработаешь верой и правдой.
Студент обучается быстро – выслушивает задание молча, только глазами от удивления часто моргает. И остается на страже. Отъезжая от дома, я вижу, как он втирается в компанию малолеток, но мне и неважно, как именно он решит этот вопрос. Главное – результат. И он появляется вечером в воскресенье.
– Слушай, она приехала, и я ее видел! – захлебываясь восторгом, говорит он. – Тебе реально подфартило! Красивая девочка, я бы и сам…
– Свободен. Отбой.
Приободренный новостями, я еду на встречу. Черт знает, что дергает меня купить воздушные шарики.
Я выгляжу как придурок с этими пляшущими облаками у себя за спиной. Да и вообще как-то все…
С другой стороны, это первая встреча с ребенком. А жена Хищного, да и Малая, сестра моя, уверяли, что ребенок уже все понимает. Мне просто хочется, чтобы он понял, почувствовал, что этот мир полон красок. Куда более ярких, чем он сейчас видит.
Звоню.
И на этот раз дверь открывается.
Моя первая мысль, когда я вижу маму своего будущего ребенка? Пожалуйста. Я до сих пор ее помню:
«Бедный Студент, у него совершенно нет вкуса. Его облапошит любая!»
Была и вторая. Емкая. Неприличная.
А третья пришла запоздало…
Она.
Та, которая стянула шнурок с моей головы, но вместо того, чтобы тоже с себя что-нибудь снять – в конце концов, на это все намекало, – она взяла и сбежала!
Одно надувательство с этим шнурком. Как-то в Тибете, года полтора назад, отдыхали мы с приятелем у костра, и к нам прибился какой-то монах. Только и помню – узкие глаза и то, что он был жутко голодный. Приютили, накормили, чем было. Даже сожалели, что до его прихода слишком много сожрали.
Он сказал, что отблагодарит нас за такое гостеприимство. А утром вместо денег, которые исчезли из моего бумажника, я обнаружил этот шнурок и записку с инструкцией носить его при себе. А еще пояснение, что означает надпись, которую он туда вплел.
– А вдруг это хороший обмен? – спросил приятель, с которым мы вместе путешествовали.
Понятно, что он мог позволить себе в это верить. У него ведь ничего не украли. А я, видимо, слишком надышался чистым воздухом, потому что вдруг тоже проникся и даже закрепил этот шнурок на запястье.
А потом в ближайшем поселении местный житель, заметив эту побрякушку у меня на руке, спросил:
– Вы что, тоже судьбу зазывать к Норбу ходили? И на сколько он вас раскрутил? Вот ведь талант – он даже буквы путает, а к нему все ходят и ходят!
Взглянув внимательней на шнурок, я понял, что так и есть. Буквы вроде бы и понятны, а такое ощущение, что вразброс. Гуглопереводчик разве что не крутил у виска, когда я вводил в него этот шифр. Местные даже не парились.
– Да чушь это все! Он и не монах вовсе – не выдержал обучения.
– Выгнали? Наверное, что-то украл?
– Нет. Однажды просто ушел, да и все. Не стал бы он воровать. Это грех. А взять плату за липовый ритуал или негодную побрякушку, вот как у вас, это мог.
– Вот так и делай добро, – проворчал мой приятель.
– Забей, – отмахнулся я. – Видимо, он сильно обиделся, что мы ему слишком мало оставили. Будем считать это платой за чревоугодие.
Странный шнурок, кстати, оказался очень удобным. Через пару месяцев я его оценил – мы тогда в путешествии долго болтались, волосы отросли. Один раз перехватил им – нормально.
О смысле послания, которое зашифровал тот псевдомонах, я больше ни разу не вспоминал.
До этого дня.
Пока не увидел на пороге беременную подражательницу Фантомасу.
Смешная.
Она говорит со мной. Спорит. Ищет какие-то аргументы и доказательства, что я ошибаюсь.
А я смотрю на нее и понимаю, что нет. Теперь я на двести процентов уверен, что прав. А тест…
Тест – для нее. Чтобы успокоилась, приняла эту мысль, чтобы привыкла к ней. Потому что уже не раскрутимся.
Странно это – смотреть на женщину, к которой толком не прикасался, а у нее в животе твой ребенок.
Ни один из нас к этому не готов.
Не знаю, почему моя бывшая выбрала именно ее. Квартира не очень большая, но в ней хороший ремонт. Страшная? Нет. Помню, что меня тогда повело. Нищая? Я бы так не сказал. В хорошей физической форме, судя по тому, как она быстро сбежала из бара.
Упрямая – да.
Разговор получается жестким. Не таким, как я думал. В первую встречу у нас получалось лучше, было куда больше точек соприкосновения. И понимали мы друг друга значительно проще.
А сейчас…
Она явно расстроилась. Я же выхожу из гостей без чаепития и голодный, хотя у нее был не только мед, который она предлагала, но и пирожки. Много пирожков, я на них медитировал, пока она спорила. Да и халвы, судя по всему, завались.
Похоже, это традиция. Какое-то надувательство от всех, кто хоть как-нибудь связан с этим шнурком.