Глава 3. Вторая после богини
Казанский вокзал спешил, матюгался, плевался, иногда извинялся, громыхал пластмассовыми колесами чемоданов. Он пах летним вечером, жареным маслом, металлом и мазутом. Столица представала здесь во всей своей противоречивости и разнообразии. В офисном костюме и шлепанцах на босу ногу. С домашним бутербродом в брендовой сумке. С каменным лицом и крепко зажатым в ладони телефоном, на экране которого светилось сообщение: «Очень ждем!» Провожающие и встречающие, отбывающие и прибывающие, таксисты и зазывалы, молодые и пожилые купались в масляном чаде общепита, вели праздные разговоры и подчинялись абсурду распашных дверей вокзала, норовящих поддать под зад.
На душе у Вари было гадко, но эта живая суета легко вовлекла в свои воды и как будто омыла, унесла часть тоски и боли. Может, и хорошо, что ее отправили в командировку именно сейчас. Останься она в Москве – точно наделала бы глупостей. Наверное, внезапно появилась бы у двери Руслана. В унизительно новом платье и со слишком тщательным макияжем. «Я вот подумала… Нам надо еще раз поговорить. Только по-нормальному, не по телефону же эти вещи делаются… Мы же столько пережили… Попробуем еще раз… Ведь мы совсем молодые, да и медицина не стоит на месте, в конце-то концов! Я готова пробовать сколько нужно…»
Варю передернуло от отвращения к самой себе, хоть и условно-теоретической. Она подавила желание достать телефон и подняла глаза на электронное табло. Вот и путь объявили. Второй. Москва – Саранск, 42-й, фирменный.
– Девушка, простите, вторая платформа – это куда? – пожилая женщина с девочкой лет пяти беспомощно заглянула ей в лицо.
– Так вот же! Поезд уже подали…
«Подали»… Тьфу! Барыня, а не журналист. «Учись писать современным понятным языком! Мы живем в эпоху Великого Соцсетия, когда читателю нужны кликбейт, хайп, шок-контент – и чтобы не жевать, а сразу глотать! А ты где-то между золотым и серебряным веками застряла!» – раздался у Вари в голове голос редактора. Она сгорбилась, посмотрела себе под ноги, потом – вслед торопящейся женщине с девочкой, чудесной толстенькой девочкой… Нет, еще же полчаса до отправления. Она осмотрелась. Кофе, что ли, взять? Ну, чтобы придать своему праздному стоянию хоть какой-то смысл. Ведь ждать с кофе и без него – это категорически разные вещи. Абсолютно. Совершенно. Тьфу! Ведь можно же проще: «разные вещи»… Какая же она умильная, эта девочка…
Вокзальный кофе оказался жиденьким и горьковатым – как и ее настроение. Оставаться в Москве было нельзя, но и ехать не хотелось. Варины земляки – народ прямой. Еще в поезде начнут про семейную жизнь выпытывать: «Замужем? Так когда? Лет-то уже сколько? Деток надо…»
Она повертела в руках пакетик сахара. Как там говорила врач? «Отрава для яичников»? Варя со злобным удовлетворением высыпала все содержимое пакетика в стаканчик. Размешала, сделала глоточек. Лучше! Категорически лучше! Расправила плечи и пошла искать свой вагон. Раз уж угораздило ехать в командировку в родной край, надо получить от нее максимум удовольствия. Провести пару дней в Саранске, маму с папой порадовать, а мимо лавочек со стар-баушками пробежать побыстрее: «Здрасьте-здрасьте, ага, приехала, спешу, простите…» Прогуляться по центру, по набережной, зайти в краеведческий музей или Музей Эрьзи – фотоконтента ради… Ну а потом в это Шимкино, будь оно неладно. И стоило переезжать в столицу, чтобы теперь тащиться обратно в командировку! Кого в Питер посылают, кого в Казань, а ее – великая честь – в Шимкино! Журналистское расследование провести, ага… Уж кто-кто, а она, опытный следователь Варя Шерлокхолмсовна Килейкина, конечно, выяснит, почему там люди пропадают. Хотя можно и не расследовать: живи она сама в селе Шимкино, то тоже бы оттуда куда-нибудь пропала – да так, чтобы никто не нашел. Варя неожиданно для самой себя хихикнула. Какая-то женщина обернулась, оглядела ее с головы до ног и вскинула брови. Варя почувствовала, что краснеет, и ускорила шаг… А вот и девятый вагон.
Вообще-то, на Варе пытались сэкономить и всучить ей плацкарт, хотя командированным полагалось купе. Она смолчала: зачем на конфликт нарываться? Не хрустальная же она – не развалилась бы. Но «небоковых» не осталось, бухгалтерию, видимо, одолела совесть, и ей одобрили купе. Варя оформила на сайте женское, чтобы не оказаться с глазу на глаз с каким-нибудь приставучим хлыщом. Варя не считала себя особенно привлекательной, но неизменно пользовалась вниманием мужчин, особенно постарше. Руслана это ничуть не раздражало, а как будто даже льстило ему. Варя же вспыхивала и густо смущалась – до пунцовых пятен на щеках и шее, – тем самым лишь раззадоривая ухажеров. Отговорки про бойфренда не прокатывали. Кавалеры, как сговорившись, тыкали ее носом в незамужество, словно отсутствие штампа в паспорте лишало ее права неприкосновенности. Теперь-то она понимала почему. Вот, оказывается, как просто порвать отношения длиной в пять лет: позвонил на работу и уведомил – именно уведомил, – что собрал вещи и предлагает немного пожить порознь, «послушать самих себя».
Проводница распахнула дверь вагона и выдвинула на перрон металлический пандус. Навела мост между Москвой и Саранском.
– Давайте ваши билеты, – обратилась она к очереди, мгновенно образовавшейся у вагона.
Варя, стоявшая совсем рядом со входом, каким-то немыслимым образом оказалась почти последней.
– Ой! – вскрикнул кто-то. – Опять вы!
Через два человека от Вари стояла все та же пожилая женщина с чудесной толстенькой девочкой. Видимо, с внучкой.
– Ну надо же, и вы в Саранск? И в том же вагоне! Может, мы и в одном купе будем? У нас женское!
«Конечно, в одном, – подумала Варя. – Разумеется. Чтобы я могла весь вечер смотреть на эти ямочки на локоточках, на эти завитки на затылке, на эти крохотные лаковые туфельки… Вселенной же надо непременно напомнить, а то вдруг я забыла?»
Она сжала зубы.
Проводница сверила ее паспортные данные, и Варя перешла по наведенному мосту в нутро вагона. Гостеприимно разложенная ковровая дорожка морщилась под колесами чемодана. Кто вообще придумал их тут стелить? Не «Оскара» же вручают… Пятое купе.
– Ну вот, я же говорила! – Спину обдало нескрываемой радостью. – Вместе попали! Значит, так надо! Знак!
Варя пожала плечами и выдавила из себя подобие улыбки. Кто бы сомневался.
– Давайте я вам с багажом помогу. – Она задвинула чемоданчик и сумку своих попутчиц под сиденье и поспешно добавила: – Вы устраивайтесь, а я пока выйду. Душно.
Варя выскользнула в коридор и прислонилась лбом к окну, наполовину занавешенному беленькой шторкой. Провела рукой по легкой ткани. Раньше в этом поезде были другие занавески, поплотнее и с вышивкой – «мордовской звездочкой», а сейчас их сменили на типовые. В кармане джинсов пискнул телефон. Варя сжалась. Помедлила, осторожно вынула смартфон и разблокировала экран. Конечно, мама.
«Да, я уже в поезде, – ответила она в мессенджере. –
Соседи нормальные.
Да, женское.
Получилось, ага.
Да, здорово.
И я. Целую».
Ну а кто, кроме мамы?
Марина Дмитриевна говорила без умолку, как будто от ее трескотни зависело, остановится ли поезд или поедет дальше. Девчушка сидела тихо и не сводила с Вари любопытных глазенок. Варя упорно не смотрела на нее и напряженно кивала в такт мелодичному говору соседки. Дочь Марины Дмитриевны жила в Москве, «зашивалась» на работе, времени на дочку даже вечерами не хватало. Поэтому-то Марина Дмитриевна и решила забрать внучку на месяцок-другой к себе в деревню, в Большие Вересники[17], – кур погонять, сосновым воздухом подышать, ягод с кустов пособирать… Самой Танечке эта идея не понравилась, даже обиделась на маму, а куда деваться…
– А вы ведь тоже из Мордовии, Варюша, да? – неожиданно спросила Марина Дмитриевна и выжидательно замолчала.
Поезд громыхнул и резко затормозил. Маленькую Танечку качнуло вперед, и она наверняка больно бы шлепнулась в проход между полками, если бы Варя не успела подхватить ее, тяжелую и мягкую.
– Ох, батюшки! Вай, спасибо! Вы прямо наш ангел-хранитель! – испуганно запричитала Танина бабушка. – Это ведь надо так затормозить! Встречный, что ли, вне расписания?
Варя сглотнула и посмотрела на Танечку. Та быстро вывернулась из Вариных рук, уткнулась в бабушкин живот и засопела.
– Ну-ну, тетя Варя, видишь, какая ловкая! Поймала тебя!
За окном завибрировало, забликовало, и мимо них с громким «тух-тух» пронесся встречный. Потом все стихло, поезд вздрогнул, по-собачьи отряхнулся и нехотя двинулся вперед.
– А ты свою дочку тоже бабушке отдала? – спросила Танечка.
Варя вскочила, пробормотав, что ей срочно надо в туалет, и выбежала в коридор.
Ночью в купе было то душно, то холодно из-за капризов кондиционера. На остановках приглушенно доносились объявления вокзальных дикторов, чьи голоса эхом отскакивали от железа, камня и бетона станций. В окно то и дело брызгал свет фонарей – опускать шторку не стали из-за Танечки, которая боялась темноты. Марина Дмитриевна храпела густым меццо-сопрано, в коридоре деловито постукивали каблуки проводницы. Варя лежала с закрытыми глазами только потому, что так полагается делать, когда хочешь заснуть. В сумбурном кино, которое она показывала самой себе на обратной стороне сомкнутых век, пленка времени то замедлялась, стопорилась, отображая ее, Варю, слушающую, как Руслан сухо и вертко предлагает немного пожить порознь, то ускорялась, демонстрируя ее триумфальное возвращение в столицу с блестящим материалом, который выйдет не в уголке газеты, а на целом развороте – Руслан его просто не сможет не заметить… Чем подробнее Варя представляла свой успех, тем менее неприятным казалось ей предстоящее путешествие. Ну что она, в самом деле? Эрзяне – народ упрямый, но словоохотливый. Конечно, сперва заартачатся, а потом как примутся рассказывать – не остановишь. «Когда это здесь началось?» – спросит она и снимет солнечные очки (их надо будет еще купить). Они увидят, какие заинтересованные глаза у столичной журналистки, проникнутся и переспросят, уже зная, о чем речь: «Что именно?.. А, вы про то, что люди пропадают? Вай… Так давненько…»
Она повернулась к стенке, натянула на голову одеяло и вдруг почувствовала, что ужасно устала – не сегодня, а вообще. Давно. Поезд мерно качал ее узкую постель, как если бы это была колыбелька, из которой она выросла, или гамак, подвешенный между деревьями или столбами. Варя прислушивалась к ощущениям, стараясь понять, нравятся они ей или нет. Пленка времени быстро побежала вперед, и она увидела себя откуда-то сверху, лежащей на спине в чем-то тесном – то ли в лодке, то ли в сундуке. Она нависала сама над собой и вдруг заметила, что руки у нее… Нет, не сложены на груди – вытянуты вдоль туловища. Варе разом стало не по себе, она вздрогнула, пытаясь сбросить с себя морок, но невидимая камера упорно приближала ее собственное лицо, бледное и застывшее… Она раскрыла глаза, вскочила, чуть не ударившись о столик, и ругнулась про себя, что надо бы переходить с валерьянки на серьезные успокоительные. Лучше уж даже не пытаться заснуть, чем представлять такую жуть. Фантазерка фигова.
– Неужели вы так и спали всю ночь сидя?
Варя открыла глаза и увидела заботливо склонившуюся над ней Марину Дмитриевну.
– Через полчаса Рузаевка. – Соседка кивнула в сторону окна. – А там не успеешь оглянуться – и Саранск. Идите скорее в туалет – вам же еще умыться нужно. Я для вас очередь заняла.
Варя с трудом поднялась, размяла затекшую шею и засуетилась.
– Ох и нервы у вас, москвичей! – покачала головой Марина Дмитриевна. – Моя дочь такая же заполошная.
Вот и для Вари словечко нашлось. Заполошная. Она поблагодарила Марину Дмитриевну и вышла за ней в коридор, где на них уже недовольно смотрели те, кто честно отстоял очередь самолично.
– Вот эта девушка вторая после меня будет! Я предупреждала! – объявила Марина Дмитриевна и с гордо поднятой головой прошествовала к туалету, около которого уже переминалась с ноги на ногу сонная Танечка.
Очередь, как по команде, вздохнула и неохотно сдвинулась на шаг, чтобы пропустить вперед Варю. «Вторая после меня» в исполнении Марины Дмитриевны прозвучало как «вторая после Бога». Прямо готовое название для статьи. Только не «после Бога», а «после богини». Кто там у мордвы главный среди женских божеств? Масторава[18], которая мать всех и вся? Или та лесная бабка-ежка, которая Вирява? Варя уткнулась смеющимися глазами в расписание станций и с деланым интересом стала его изучать. Кстати, чем не открывающая сцена для материала? Поезд, разговор с местными… Может, путевыми заметками оформить? Варин мозг оживился и начал вертеть эту мысль, как блестящий камушек, найденный на берегу моря: янтарь или стекляшка?
На обратном пути из уборной Варя заказала у проводницы кофе для себя и Марины Дмитриевны и шмыгнула обратно в купе – долой с глаз нервничающих в очереди ожиданцев. Хотела сделать пару карандашных заметок в блокноте – она предпочитала электронному настоящий, бумажный, – как уже принесли кофе. Танечка смешно заводила носиком, вдыхая густой аромат.
– Варенька, это для меня, что ли? Ми-и-иленькая, так ведь я кофе ни-ни! Давление у меня. Я все больше чаевница. С душицей люблю, со смородиновыми и малиновыми листьями, с мятой. Про томленый чай, конечно, не знаешь? Туда еще зверобой, иван-чай, липовый цвет, шиповник, землянику добавляют. Все сама заготавливаю. Завариваешь в термосе, десять-пятнадцать минут томишь – и только потом пьешь. С медом вместо сахара! Если каждый день пить – болезней знать не будешь!
Варя маленькими глоточками пила кофе, но почти не чувствовала вкуса. Торопливый рассказ Марины Дмитриевны всколыхнул в ней что-то, от чего захотелось почувствовать на языке не кофейную, а травную горечь и сладость, и чтобы полыхнуло в ноздри лесом и лугом, чтобы пробил пот, как после бани, чтобы все дурное вышло, все, что накопилось и темной коркой наросло на сердце.
– А чай по-эрьзински? – продолжала Марина Дмитриевна. – Знаешь такой?
– По-эрзянски? – переспросила Варя.
– Именно по-эрьзински! – бабушка Танечки поднасела голосом на «э». – Который Степан Эрьзя[19] наш любил – на сосновых почках. Все хвори снимает! Эх, ядреный чаек! Зато от кашля-простуды помогает, от головной боли, от давления! И если у кого что по-женски не то, – она понизила голос, – тоже, говорят, первое средство!
Варя почувствовала, как кровь разом прилила к груди и щекам – даже дышать стало трудно. Кивнула, спрятала глаза в почти выпитом кофе.
Марина Дмитриевна резко засобиралась.
– Так, хватит лясы точить. Танюшка, давай печенье доедай и надевай сандалики – скоро подъедем. А ты, Варенька, в Саранск или дальше куда? Я и спросить забыла.
– В Саранск сначала, а потом в Шимкино.
– В Шимкино? У нас там родня. И у вас, да? – Марина Дмитриевна почему-то понизила голос.
– Нет, по работе меня туда отправили, – вздохнула Варя, все еще ощущая краску на щеках.
– А я подумала, что ты эрзянка. Похожа. Эт какая такая работа в Шимкине для столичных может быть? – искренне удивилась Танечкина бабушка и выжидающе замолчала.
– Корреспондентская работа. Журналист я. Статью надо написать. Там люди часто пропадают. Месяц назад вот мужчина исчез. Вывел из леса своего друга с непонятно как полученной контузией, а сам в тот же день пропал. Ну, меня и отправили… на место событий, так сказать. Не слышали про это, кстати? – Варя наконец-то осмелилась поднять глаза на Марину Дмитриевну.
– Не слышала, – поджала та губы. – Осторожней там сама-то. Место это суеты не любит. Леса вокруг Шимкина заповедные, местами нехоженые… – Марина Дмитриевна осеклась на полуслове, посмотрела на Варю, задумалась, но так и не договорила.
Поезд замедлил ход. За окном неспешно потянулись знакомые Варе городские пейзажи, как будто кто-то бережно листал альбом с фотографиями – старыми, до желтизны тронутыми жарким дыханием времени, вперемежку с новыми, яркими, глянцевыми.
– Ну что, прощаться будем, Варвара? – улыбнулась Марина Дмитриевна, вставая. – Позвала бы тебя в гости, так ведь все равно не придешь. И не говори даже ничего, не криви душой!
Она притянула Варю к себе, погладила по спине и вдруг быстро шепнула:
– Ты к шимкинскому дубу сходи. Он и от болезней избавляет, и детей дарует. Только проводника возьми! – И уже громко добавила: – Танечка, и ты с тетей Варей попрощайся!
