– Осторожнее с упаковками! Вдруг порвутся или откроются – век не разберете мешанину-то! – Продавщица фасовала бисер, мелкие и крупные бусины, стразы и пайетки.
Варя лишь растянула уголки губ в вежливой улыбке и махнула рукой. Кому-то век не разобрать, а кто-то за ночь управится. Хотя на безопасный сон этого должно хватить. Наверное.
Она побросала свертки в сумку и торопливо вышла из плюшево-бисерного уюта «Рукодельницы» в переулок. Облачко дыхания, схлестнувшись с холодным воздухом, осело на щеках. Надо было еще многое успеть. Вроде бы готовилась заранее, а потом, в последний день, началось: то одно, то другое. Про муку вспомнила, риса маловато осталось, бусинки эти… Зато пряжи – куча. И гречки целый мешок стоит: взяла в оптовом магазине.
Варя прохрустела сапожками до машины, подслеповатой от снега, выдавила из нее ключом тоскливый писк, закинула сумку в багажник, крякнув от натуги. Тяжелое рукоделие. И дорогое. Зато – дело. Для неустанных, неугомонных рук.
Мартовские сумерки лениво взглянули на Варю из-под полуприкрытых век. Она засуетилась, хлопнула багажником и – хруп-хруп – исчезла в соседнем магазине.
Пять кило муки – по одному на каждую из трех комнат, туалет и кухню. А на балконе и так грязь, благо чердачные голуби до поздней осени гадили исправно. Рис бы где-нибудь сразу мешком взять. Ну ладно. Десяти упаковок хватит.
– Вы к концу света готовитесь? – съязвила кассирша.
– К началу, – засмеялась Варя. – К началу конца.
«Каким теперь оно будет – это самое начало? – думала она, распределяя пакеты между багажником и салоном. – Хоть бы получилось!.. – Кусала губы, лавируя в снежной манке на дороге. – Наверняка опять все провалится… – Качала головой, заворачивая к дому. – Сколько таких начал еще уготовано? – Смотрела в пол, перенося тяжелые покупки к лифту. – И каким будет конец?»
Она отперла дверь, щелкнула выключателем, по одной затащила сумки в коридор и прямо в сапогах прошла на кухню. Под ногами опять захрустело, но уже не по-снежному: хлебными крошками, битым стеклом, недоеденной лапшой, засохшей худосочными червями. Варя грохнула пакеты с рисом и мукой на кухонный стол, отерла вспотевший лоб и довольно огляделась. Много дел. Очень! Жаль, что тараканов в этот раз не развелось. Было бы еще одно дело – муторное и долгое.
Варя посмотрела на экран телефона. Еще три часа. Осталось навести лоск перед приходом гостя – и можно выезжать. Она сняла пуховик, достала из кладовки два больших таза, высыпала в один из них гречку и рис. Тщательно перемешала. В другой выпотрошила все кульки из «Рукодельницы» и несколько раз его встряхнула. Муку вскрыла, стоя на стуле. Одну упаковку распылила в спальне над работающим вентилятором. Закашлялась, но не отступилась. На сколько дней этого хватит? Пока маленький – возиться будет долго. А когда подрастет?
Перед выходом Варя еще раз окинула взглядом квартиру. Да, на этот раз она превзошла себя. Помпеи в пепле.
Она бросила в сумку фонарик, хлопнула дверью загаженной квартиры и побежала вниз, оставляя после себя вулканическую взвесь.
У съезда в лес Варя остановилась и заглушила мотор. Часы показывали половину двенадцатого. Салонное зеркало отразило ее мучнистое лицо и припудренные волосы. Рококо. Она хмуро улыбнулась сама себе, и белые губы покрылись розовыми прожилками. Пора!
Варя вышла из машины и почти сразу увязла по колено в снегу. Тут нисколько не подтаяло: весна в лес позже приходит. Она с трудом поплыла сквозь сугробы; полная луна услужливо двинулась за ней. Варя чувствовала себя здесь почти своей, но то, что должно было произойти уже в третий раз, по-прежнему казалось ей чуждым. Минут через двадцать она нашла старую березу с дуплом, которую три года назад сама пометила флуоресцентной краской, опять посмотрела на часы и стала ждать. Потревожить хозяйку дупла раньше срока не решилась: вдруг она – прямо сейчас?.. Прямо сейчас – откладывает?
…Лунный свет лизнул березу, и в глубине ствола что-то отозвалось. Варя сняла перчатку, зажмурилась, по локоть засунула руку в дупло. Там, внутри, навстречу пальцам зашелестело, затрепыхалось, ударило костяным-твердым по ладони. Едва Варя отдернула руку, как из дупла вырвалась неясыть.
– Прости, совушка! Это опять я… – Она торопливо протиснула руку обратно. На еще теплой травяной подстилке почти сразу нащупала то, что искала, и осторожно вытащила наружу.
На черной полусфере неба покоилась Луна, а на Вариной ладони лежала ее мерцающая, чуть вытянутая копия. Яйцо.
Варя осмотрелась по сторонам, спрятала руку с яйцом в карман пуховика и пошла обратно, тяжело ступая в собственные следы. «И свершилось мироздание, – прошептала она, просто чтобы сказать хоть что-то. – Из скорлупы сделалось небо со звездами – Менель…»
Ночной лес сонно бормотал, деревья едва слышно гудели от мороза: м-м-м. «Из желтка родилась земля – Модамастор…» Варя чувствовала, что за ней наблюдают. Там, в глубине густого леса, из-за щетины веток, ее провожала взглядом Хозяйка. «А из белка – Иневедь…» Чужие глаза буравили между лопатками, просили, требовали обернуться. Как всегда. М-м-м… И как всегда, она представляла, что ее спину покрывает зеркало, отражающее взгляд, обезвреживающее его. «Иневедь – бескрайний океан…» М-м-м… И не оборачивалась.
Варя не запомнила, как вернулась домой, как оказалась в кровати. Минуту назад она была в ледяном лесу, а сейчас уже прижимала к груди совиное яйцо и дрожала, тщетно пытаясь согреться под толстым одеялом. Все свое человеческое тепло, скудные остатки сознания и мужества она отдавала содержимому скорлупы.
Варино утро настало раньше обычного. Проснувшись, она вскочила в кровати и осторожно раскрыла ладонь. Совершенно белое яйцо. Точь-в-точь как куриное. И еще целое. Странно. Неужели не получилось? Полнолуние, полночь, одна, не оборачивалась. Яйцо, что ли, не совиное? Она внимательно рассмотрела его. Точно. Другие были поменьше, в крапинку.
В глазах защипало. Неужели все зря? Варя судорожно втянула воздух, спустила ноги с кровати и… выдохнула. На ночном столике, едва отражая слабый утренний свет, белела скорлупа. От нее по мучному налету тянулся след… Тьфу, напугал! Почти в то же мгновение кто-то тоненько хихикнул. Она бросилась на голос.
В гостиной, на диване, заваленном объедками и обертками, трясся от смеха ее гость. Варя облегченно охнула и заулыбалась, увидев знакомый силуэт: пушистое тельце с тоненькими ручками и ножками, непропорционально большая совиная голова с желтыми глазами и длинный змеиный хвост. Она осторожно посадила существо на ладонь. Оно тут же обвило ее указательный палец хвостиком и деловито потребовало:
– Давай дело, хозяйка!
– Ну шутни-и-ик! Такого номера ты еще не выкидывал. Где куриное яйцо взял?
– Из корзинки. Подложил тебе во сне! Дело давай!
– Я тоже рада тебя видеть! – засмеялась Варя. – Ну что ж, для начала убери с пола все осколки. Опасно ходить стало. Потом приготовь завтрак. А я пока в душ.
Гость поморгал совиными глазенками, покрутил головой, подтянул хвостик и упруго соскочил с ладони.
Варя уложила на голове чалму из полотенца и вышла из ванной. На кухне уже что-то скворчало. Пахло приятно. У стены она заметила несколько пирамидок из осколков.
– Я только крупные собрал. Мелкие потом! – раздался деловитый писк. – Завтрак готов!
Она не поверила своим глазам. На столе горкой возвышались пышные ноздреватые блины. Неужели пачат успел напечь? Искусный поваренок как раз снимал со сковороды последний блинчик. Ну как снимал – засунул под него деревянную ложку и прыгнул на кончик рукоятки. Блин чавкнул и полетел точно на тарелку.
– Мед и масло на столе! – пискнуло существо и тоненько затянуло песенку:
Чикор, чикор, сязьгата,
Мон тонь ватте вайняса[1].
Варя покачивала головой в такт незатейливой мелодии и жмурилась от удовольствия, отправляя в рот один за другим сочащиеся теплым маслом мокшанские блины. Пача-а-ат. Впервые почти за год ей было хорошо.
Когда она закончила завтракать, часы показывали только без пятнадцати семь. Варя уложила волосы и уселась наблюдать за малюткой. Тот деловито убирал хвостиком стекло и бросал его то в одну, то в другую кучку – какая ближе.
«Быстро трудится, – подумала она. – Даже слишком!» И заерзала на стуле.
– Ты вот что, дружок: когда закончишь, перемой посуду на кухне. Потом высуши и по шкафам расставь. Ты маленький, как раз до моего прихода провозишься. Ну и ужин бы…
– Сделаю, хозяйка! Успею!
– Называй меня Варей.
– Хорошо, Варя!
Она посидела еще немного, придирчиво осмотрела квартиру и стала собираться на работу. На душе было беспокойно.