Клим развёл в стороны руки и несколько раз прогнулся, разминая затёкшую спину. Был его любимый вторник – день факультативов по кафедрам.
Факультативы были дополнительными занятиями и проводились в алма-атинском пограничном училище, где он учился уже четвёртый месяц, за час до ужина сразу же после самоподготовки.
Курсовые офицеры проводили их почему-то не всегда, за исключением занятий по физической подготовке, которые были просты по организации. Личный состав учебной группы выходил на стадион, командир взвода давал команду «Старт!» и включал секундомер…
Факультатив по информатике, который был запланирован на этот день, также, как и на прошлой неделе, не состоялся, и все были предоставлены сами себе: кто-то письма писал родным, а кто просто-напросто спал, положив голову на стол.
Он же читал статью «Геофизическая война» в журнале «Военное обозрение». Эту статью в журнале прочли уже многие курсанты в группе, и вот, наконец, журнал попал и к нему в руки.
Статья вызвала у Клима противоречивое чувство, потому как возникли вопросы, на которые никто не мог дать ответ. Автор, ссылаясь на достоверные источники, утверждал, что американцы ведут разработку геофизического оружия, способного разрушить озоновый слой над территорией противника, вызвать цунами, землетрясения, тектонические разломы земной коры, уничтожить ракеты противника, путём перегрева их электронных частей.
Но вот, есть ли что-то подобное в СССР, автор умолчал, и это был главный вопрос, который тревожил не только Клима, но и всех его друзей.
Тогда никто из них даже предположить не мог, что главная угроза для их Родины исходила не от геофизического оружия, идеи которого вынашивались в воспалённых умах заокеанских учёных.
Эта угроза вызревала совсем рядом, в умах потомков тех, кто некогда создал их великую страну, формировал её величие, защищал её на фронтах Великой Отечественной войны…
Эти заблудшие души, в их числе откровенные предатели Родины, начнут с объявления о перестройке, в основу которой положат ценности чужеродной духу советского человека западной культуры.
Затем развалят экономику и вооружённые силы собственной страны, а позже в Беловежской пуще подпишут соглашения, которые законодательно утвердят развал СССР, некогда великой и могучей державы…
– Парни! – раздался возглас его друга Аби Омарова, сидящего на предпоследней парте, – скажите, когда мы празднуем день чекиста?
– Жиырма желтоксаннын, – ответил ему Клим на казахском языке, и тем самым вызвал у всех оглушительный хохот.
До 20 декабря оставалось четыре дня. Курсовой офицер на вечерней поверке объявил, что на день ВЧК-КГБ в клубе училища будет показан фильм «Семнадцать мгновений весны», а перед его началом, возможно, состоится встреча с киноактёром Вячеславом Тихоновом, сыгравшим роль Штирлица, на которой он будет раздавать автографы.
А также офицер сообщил, что на встречу с ним пойдут лишь отличники боевой и политической подготовки от каждого курса, так как училищный клуб небольшой и не вместит всех желающих увидеть вживую столь обожаемого в стране киноактёра.
Многих эта новость обрадовала и одновременно огорчила, так как шанс попасть в заветный список был невелик. Однако никто не унывал, памятуя о том, что надежда умирает последней.
Не унывал и Клим, он, как и его друзья, раздобыл фото актёра, и теперь перед ним стояла задача – получить от него заветный автограф.
С Дусей они не виделись почти месяц, так увольнения в город были запрещены из-за карантина, наложенного в связи гриппом.
Курсанты недоумевали, какой грипп, если нет ни одного простуженного. Дело было явно в другом, но об этом их отцы-командиры предпочитали молчать.
Однако шила в мешке не утаишь, оно рано или поздно вылезет наружу. Так, и случилось.
На следующий день после обеда внезапно объявили команду «Сбор» на училищном плацу: с оружием, вещмешками, противогазами и сапёрными лопатками.
Их дивизион в числе последних прибыл на плац. Тем не менее стоять им пришлось всё равно долго. Крепкий морозец заставил всех без исключения пританцовывать в строю. Курсантская шинель не грела никого, да и как она могла согреть, если у неё не было тёплой подкладки, таким же куцым был и воротник. К тому же мёрзли ноги, обутые в юфтевые сапоги.
Неожиданно разрешили курение на заднем фланге, чем окончательно обескуражили всех. Клим вообще-то не курил, но в этом случае от сигаретки не отказался.
Прошло ещё около получаса. Наконец-то, на трибуне появился начальник училища. Он окинул строй взглядом, после чего прокашлялся в микрофон. Голос генерала был предельно резким, от его слов, бросило в дрожь.
– Товарищи! – сказал он, не разделяя строй по воинским званиям, как-то требовал устав. – Климу в это мгновение почему-то вспомнились слова былинного князя Святослава к своему войску. Братцы! – сказал тогда князь, – не посрамим земли Русской!
– В столице Казахстана, – сказал генерал, – начались массовые протесты против коммунистической власти. По данным министерства внутренних дел, застрельщиками экстремизма явились студенты театрально-художественного института и института иностранных языков.
К ним примкнули и другие. Ряды бузотёров множатся ежечасно, их уже несколько тысяч, все они, вооружённые металлическими трубами, цепями, заточками, штырями, арматурой, кольями и камнями.
Они уже вышли на площадь к зданию Центрального комитета республики и намереваются штурмовать его. Этого мы не должны допустить! Москва приняла решение о введении в столице системы «Метель»…
У Клима похолодело внутри. Не может быть. В театральном институте учится его Дуся…
– Всем быть в полной готовности! Подразделениям находиться в казармах, командирам дивизионов подготовить строевые записки, – сказал генерал, в завершении своего выступления.
Все разошлись по казармам. Клим аккуратно сложил снаряжение у прикроватной тумбочки, автомат поставил в пирамиду.
Вскоре пришёл отец. У него в подчинение взвод курсантов четвёртого курса, им объяснять много не нужно, да и умеют они несравнимо больше, чем первокурсники, не говоря уже об их физической подготовке.
– Папа, то, что сказал начальник училища, это действительно так, или он накрутил? Что нужно этим агрессивно настроенным студентам, вооружившимся палками и прутьями из арматуры?
Неужели они собираются захватить здание Центрального комитета компартии Казахстана? Ведь это может привести к Гражданской войне и развалу страны?
– Может, сын, всё может быть… Обстановка более чем серьёзная. В Москве прошёл Пленум Центрального комитета компартии, на нём сняли первого секретаря ЦК Динмухамеда Кунаева и назначили Геннадия Колбина. Казахам это не понравилось и похоже на то, что они хотят свергнуть его, – сказал отец.
Оттого что сняли Кунаева, на душе у Клима стало теплее. Он ещё не забыл семейку Байжановых, которая хотела упрятать его в тюрьму за драку с их отпрыском Аскаром. И упрятала, если бы за него не вступился начальник училища…
– Кунаеву и его прихвостням так и надо! – не сдержался в резкой оценке Клим.
– Сын, придержи язык за зубами, – сухо сказал отец. – Не дело военного человека лезть в политику. У него есть главный аргумент к действию – это воинский устав и приказ командира, а подобного рода разглагольствования – удел гражданских лиц.
Подошли друзья Клима, хорошо знавшие, что офицер, с которым сейчас беседует их друг на площадке спортивного городка, капитан Максим Ломакин, его отец.
– Кто такой Колбин? – спросили они. – Про Кунаева мы знаем, – сказал кто-то из друзей Клима, – его бюст стоит на Старой площади, он что-то строил, что-то осваивал, а этот? – И тут же следующий вопрос, а правда ли, что все вышедшие на площадь обкуренные?
Отец посмотрел на Клима и усмехнулся. Понятно. Что тут поделаешь, если это действительно волнует молодёжь. У него во взводе настроения совершенно другие – его парни рвутся в бой, они настроены на драку и уверены, что всем, кто попытается пройти их кордон, мало не покажется…
– Геннадий Колбин был первым секретарём Ульяновского обкома компартии, – сказал им Максим. – Про обкуренных казахов, мне ничего не известно, хотя предположить можно, ведь многие из них любят задурить себе зельем голову…
– А Колбин русский? – последовал уточняющий вопрос.
– А какая разница, казах или русский? Главное, чтобы человек был хороший. Руководство страны решило поставить его…
– А казахи, которые вышли на площадь так считают?
Отец Клима укоризненно покачал головой.
– Умеете вы, парни, задавать непростые вопросы, – усмехнулся он. – Мой ответ – они вряд ли так считают. Но, несмотря на это, мы должны быть готовы пресечь возможные с их стороны погромы и бесчинства. А такие попытки обязательно будут, на это указывают экстремистские листовки, которые уже активно распространяются в молодёжной среде…
По селектору прозвучал сигнал «Тревога. Сбор!». Увидев бегущего посыльного из своего подразделения, Максим спешно распрощался с Климом и его друзьями и быстрым шагом направился в свою казарму.
– Береги себя сын! Не лезь зря на рожон! – бросил он ему на прощание.
– Ты тоже, папа, береги себя!
По прибытии в дивизион Максим выяснил, что к месту событий – на Брежневскую площадь едет только четвёртый курс, а остальные в резерве. Это правильно! Нечего молодёжь толкать в пекло, – с одобрением подумал он, о решении, принятом начальником училища.
Но то, что оружие и снаряжение было предписано не брать, не понравилось никому – ни курсантам, ни их командирам.
– Почему, товарищ капитан, форма одежды у нас повседневная? – роптали его подчинённые. – Бунтари с ломами и арматурой, а мы с голыми руками…
Максим не нашёл лучшего, чем сказать им:
– Начальству видней…
Хотя в его подсознании мелькнуло, а может командование до конца не верит, что возможен и трагичный исход происходящего.
В отличие от него, его близкий друг Николай, командир второго взвода, откровенно был возмущён этим решением.
– Зря мы никакого снаряжения не берём, – заявил он. – Кишками чувствую, что у казахов будут ножи, заточки и арматура. Они, как только увидят, что пустили нам первую кровь, остановить их будет трудно…
– К машинам! По местам! – послышался раскатистый голос командира дивизиона.
Колонна ЗИЛ-131, вытянувшись в цепочку, выехала за вороты хозяйственного контрольно-пропускного пункта.
Менее чем через полчаса колонна грузовиков с курсантами въехала на площадь Брежнева со стороны здания ЦК.
– Повезло нам, товарищ капитан, что объездные дороги не были забиты народом. Если мы с вами поехали бы по центру, то там нас попросту могли не пропустить, – сказал водитель ЗИЛа.
Максим поразился. Он никогда не видел здесь столько людей, вся площадь перед зданием ЦК и прилегающий к ней проспект были забиты молодёжью.
Первая линия оцепления, состоящая из сотрудников милиции, стояла по рубежу правительственной трибуны, у самого края площади…
– Посмотрите, товарищ капитан, экстремистская молодёжь милицию снежками забрасывает, – обратил его внимание замкомвзвода старший сержант Астапенко. – Может быть, мы сюда зря приехали, они просто решили в снежки поиграть, – рассмеялся он.
Максим хотел тоже сказать что-то в этом роде, но тут разглядел, что это не снежки, а куски белого мрамора, оторванные от облицовки фонтанов, которые непрерывно летели в сторону милиционеров.
От ударов этих «снежков» из милицейского оцепления один за другим выпадали сотрудники с рассечёнными головами.
– Разуй глаза, Астапенко, это не снежки, а куски белого мрамора.
– Я уже сам понял, что это не снежки, товарищ капитан…
Комбат отдал команду рассредоточиться, занять позиции в шеренгах по всему периметру здания ЦК. Взвод Максима занял позицию у центрального входа.
Началось нервное противостояние. Национал-демократы агрессивно размахивали плакатами: «Требуем самоопределения!», «Каждому народу – свой лидер!», «Не быть 37-му году!», «Положить конец великодержавному безумию!».
Людское море улюлюкало, свистело и издавало звериные рыки. Камни летели всё чаще, толпа всё сильнее напирала на первую линию оцепления. Милиция и солдаты внутренних войск изо всех сил сдержали натиск. Но надолго ли?
Прав был Николай, говоря, что не дело сдерживать разъярённую и вооружённую толпу голыми руками, – с досадой подумал Максим.
С трибуны вещал начальник училища, пытаясь урезонить толпу. В ответ на его призывы полетели камни…
– Если, не прекратите беспорядки, то я спущу на вас пограничников, – в гневном запале прокричал он.
От этих генеральских слов на душе у Максима стало тоскливо. Покоробили его слова «спущу пограничников». К тому же в неравной драке против набирающей силу толпы вероятность потерять кого-либо из подчинённых была высока и это его сильно удручало.
Послышались сигналы подъехавших машин. Привезли малые сапёрные лопатки и шлемы. Настроение у защитников здания ЦК резко скакнуло вверх. Курсанты быстро разобрали снаряжение…
Камни продолжали лететь, агрессия толпы набирала обороты, становилось всё нервознее.
Подошёл Николай, он был весь на взводе.
– Помнишь, я говорил, что нельзя ехать разгонять толпу голыми руками?
– Помню, Коль, твои слова. Нерешительность командира – враг номер один.
– Так, вот, Максим, у меня есть информация, что из Тбилиси прилетел тюремный спецназ – огромные усатые дядьки, в белых касках с забралами, резиновыми дубинками, противоударными щитами, и в милицейских шинелях.
А сейчас мы ожидаем прибытие оперативных резервов внутренних войск из Кара-Кемир и Ташкента, а потом пойдём в атаку.
Курсанты пожарного училища и школы милиции тоже в деле. Курсантам общевойскового командного училища повезло меньше, чем нам.
Их «Уралы» на подъезде к площади были блокированы бензовозами, почти во всех машинах экстремисты выбили стёкла, но им всё-таки удалось прорваться. Много курсантов ранено. У них четвёртый курс на стажировке, в переделку попала молодёжь…
– Во, сволочи! – выругался Максим. В его душу закралась тревога. В казарме остался его сын с товарищами, которых тоже могут бросить в это пекло, как этих молодых курсантов из общевойскового училища.
– Забыл ещё сказать, – спохватился Николай, – на подступах к Алма-Ате создана крупная группировка в несколько десятков тысяч военнослужащих из состава частей Среднеазиатского, Московского, Ленинградского и других военных округов.
С моря Актауская бухта и подходы к ней блокированы кораблями и катерами Каспийской военной флотилии. Так что национализм в Казахстане не пройдёт, мы его раздавим…
– Похоже на то, что обстановка назревает серьёзная, раз такие силы задействованы, – заметил Максим. – Кстати, откуда это тебе стало известно?
– Ты, наверное, забыл, у меня дядя полковник в политотделе МВД, – напомнил ему Николай. – Я только что встречался с ним.
– Понятно, – хмыкнул Максим. – И тут же поправил себя, – ни хрена мне непонятно. Что мешало Москве поставить на должность кого-либо из местных, к примеру, Назарбаева или Мендыбаева.
Они только, что вещали в микрофон, видно, мужики умные, один председатель Совета Министров республики, другой – первый секретарь обкома партии. – А так зальём площадь кровью, поломаем человеческие судьбы в борьбе за чужую правоту, а потом признаем и будем сожалеть о своём решении, – с горечью в голосе констатировал он.
– Насчёт того, будем ли сожалеть, не знаю, человек порой бывает той ещё скотинкой, – иронично заметил Николай.
– Ты прав, Колян, – согласился с ним Максим. – Впрочем, и казахов понять можно. У них обида на Москву живёт ещё со времён Хрущёва. Мне один старый казах как-то поведал, что когда Никита Сергеевич приехал в Казахстан, то воскликнул с трапа самолёта: «Пламенный привет узбекскому народу!».
Николай рассмеялся.
– Что тут скажешь. Хрущёв – тот ещё фрукт! Он однажды про Албанию сказал, что там крестьяне меньше хлеба едят, чем у нас мыши на полях. В результате мы для албанцев стали врагами навек…
– А может быть, всё это байки?
– Ну, не знаю, – сказал Николай. – Мне почему-то так не кажется. Взять, к примеру, наши отношения с Китаем, Хрущёв рассорился с Мао – «красным солнышком» из-за объявленного им культа личности Сталина. И что в результате? А в результате, конфликты на границе и гибель наших парней на реке Уссури в марте 1969 года.
– Замечу, что потери китайцев там были немалые – около шести тысяч убитыми положили нашими «градами», – заметил Максим.
– Да уж, – протянул Николай, – роль первого лица в жизни нашего общества непустой звук. Придёт в его голову какая-либо воинствующая дурь и полетели головы его верных холопов…, – с сарказмом заметил он.
Николай ушёл. Максим внимательно посмотрел на своих парней.
Лица сосредоточены, взгляды направлены в сторону оцепления. Интересно, какие мысли сейчас роятся в их головах, – подумал он.
Толпа тем временем заметно прибавила в численности и принялась активно бесноваться. Подогнали пожарные машины и начали метателей белого мрамора, разламывающих облицовку фонтанов, сбивать струёй воды из брандспойтов в ямы фонтанов.
По телу Максима пробежали мурашки, он отчётливо представил себе насколько холодно должно быть им. На улице было не то чтоб совсем холодно, но морозец ощущался…
Стемнело. С трибуны нескончаемо велись уговоры, один за другим сменялись ораторы. Они призывали молодёжь вернуться на свои учебные и рабочие места, но все их увещания не увенчались успехом, зато дали результат призывы подстрекателей – число погромщиков кратно увеличилось.
Через час критическая масса вызрела, и вся толпа с оголтелыми криками бросилась на штурм здания ЦК. Завязалась драка с милицейским оцеплением и солдатами внутренних войск. В ход пошли колья, арматура, камни, солдаты в ответ применили ремни и дубинки.
Попытки усмирить толпу оказались безрезультатными. По цепочке передали, что зверски убит дружинник – работник местного телевидения, тяжело ранен майор милиции…
Прибежал посыльный от комдива.
– Приказ командира дивизиона. Всем приготовиться к атаке, – объявил он. – Начинаем, когда включат прожектора. На позициях нас сменит третий курс…
По курсантским шеренгам прокатился гул одобрения. Им надоело многочасовое противостояние – это было не в их духе.
– Парни, приготовиться к атаке! Будем очищать площадь! Действовать решительно, себя и своих товарищей в обиду не давать! – отдал команду Максим.
– Наконец-то, – послышались одобрительные возгласы его подчинённых. – А то нам пора уже в коечку, – пошутил кто-то. Курсанты принялись разогревать части тела к предстоящей схватке с многочисленным противником.
Наконец, площадь осветили училищные АПМ-90 – автомобильные прожекторные станции. В ответ протестующие подожгли в разных местах несколько автомобилей, в их числе пожарную машину.
Языки зловещего пламени от горящих автомобилей высвечивали из темноты явно недружественные оскалы людских лиц. Пожар противостояния разгорался…
По улицам справа и слева от площади начали выдвигаться атакующие группы милицейских резервов, грозно постукивая палками в пластиковые щиты.
– Дивизион, вперёд! – донёсся голос командира дивизиона.
– Взвод, вперёд, – продублировал команду своего старшего начальника Максим.
Курсанты шли, молча, угрожающе размахивая сапёрными лопатками. На них с истошными криками и пронзительными свистами набросилась наиболее агрессивная часть протестующей молодёжи, в руках которой были камни, арматура и ломы.
Максим видел, как на левом фланге ожесточённо отбивались от нападавшей толпы четверо его курсантов, вставших спиной друг к другу. У одного из курсантов был разбит шлем, и струйка крови стекала по его щеке.
С пятёркой курсантов, входящих в его личный резерв, он бросился на помощь к ним. Помощь была своевременной. Над раненым курсантом, опустившимся на колено, озверевший бандит, крепкого телосложения, замахнулся в очередной раз ломом…
Удар сапёрной лопаткой, в который Максим вложил изрядное количество злости, превратил бандитскую руку в безжизненную плеть. Огромный детина завопил от боли белугою, лом выпал из его рук, и он опустился рядом с раненым курсантом на колени…
Максима окружили несколько студентов с палками. Для их вразумления ему не потребовалась сапёрная лопатка. Двигаться он умел очень быстро. В считаные секунды двое молодых казахов были сбиты с ног мощными ударами его кулаков.
Получив отпор, нападавшие обратились в бегство, цепочка на фланге была восстановлена. У других дела обстояли намного лучше…
Вскоре толпа под жёстким натиском пограничников начала быстро покидать площадь. В работу включился спецназ МВД, его люди группами врывались в толпу, выхватывали наиболее агрессивных демонстрантов и грузили их в «автозаки». Через час площадь была полностью расчищена.
Максим перевёл дух и огляделся. Площадь производила тяжкое впечатление: разбитые машины, следы пожаров, камни, разбросанные палки, колья, сожжённая, ещё дымящаяся пожарная машина.
С докладом подошёл замкомвзвода старший сержант Остапенко.
– Товарищ капитан, у нас шесть человек легкораненых, у одного курсанта пробита голова, всем им уже оказана медицинская помощь. – Во втором взводе дела обстоят хуже – двое тяжелораненых.
– Спасибо, Василий, – поблагодарил своего подчинённого Максим. – Будем ждать команды комдива…
На площади неожиданно появилась миловидная казахская девчушка, лет восьми. Она ехала на скейтборде, разогнавшись она неожиданно наскочила на одного из курсантов.
Девочка распахнула глаза и смущённо произнесла: «Ой, простите, пожалуйста», а потом улыбнулась, да так, что всё её лицо просияло. Пострадавший поневоле улыбнулся ей в ответ, потирая ушибленную голень.
– Вы знаете моего старшего брата, курсанта-пограничника Аббаса Кусаинова? – спросила она его. – Моя мама говорит, что его могут здесь поколотить.
– Кто знает Аббаса Кусаинова? – прокричал громко курсант.
Выяснилось, что её брата на площади не было, так как он учится на первом курсе, в одном дивизионе с Климом. Девочка поблагодарила всех, присела в глубоком книксене и покатилась дальше. Вслед ей раздались восторженные хлопки курсантов.
Девчушка обернулась и помахала им в ответ рукой.