Алевтина уходила от своей узницы не столько озабоченная участью девушки, сколько взволнованная совпадением собственной судьбы. Вместе с любовником, отчаянная детдомовская девчонка, миниатюрная и красивая, уже побывавшая в проходных мужских руках, окунулась в спасительный омут челночного бизнеса. Димка был пронырлив, как черт, знал заграничные рынки и базы, где брал по выгодной цене товары, и нагруженные, они летели в опустошенную Россию. Дефицит в товарах быстро наполнял карманы Димки, но не настолько, чтобы основательно встать на ноги и развернуться с торговлей стационарно. Вскоре лавина таких же челноков, как и он, стала рассеивать наметившийся успех. Предприимчивый любовник заметался, занервничал и однажды в казино у моря продал Алевтину в рабство Алитету.
Искать пропавшую детдомовскую Алевтину некому. Девчонка знала это прекрасно. Поплакав о своей свободе, со злостью на Димку, быстро смирилась со своей участью. Через год она прекрасно освоилась в новых условиях, изучила местный язык и челночную жизнь вспоминала не лучшим образом. Однажды Алевтина объяснилась с Алитетом в том, что бежать ей некуда, она одна, как перст, привыкла к жизни в казино, и стала просить некоторой свободы: совершать прогулки по городу без охранника. Алитет разрешил. С тех пор она зажила интереснее и стала пользоваться правом выбора клиентов. Разумеется, молодых и симпатичных. Так минуло несколько лет, и когда спрос на нее упал, Алитет сделал своей помощницей по гарему. Даже открыл ей счет в банке.
Просматривая свою жизнь в гареме казино, Алевтина с ненавистью вспоминала только о Димке, предателе и негодяе, но о таком образе обитания не жалела. Почти подзаборная жизнь после детдома, грязные подъезды и пачками пьяные мужики. Вот что осталось в памяти, пока смазливую и фигуристую ее не подобрал на пляже Димка, все с той же целью – переспать. Но она неожиданно ему понравилась своим умом, сообразительностью, потому взял в челночную поездку. Алевтина быстро поняла вкус в этой работе, никого не боялась, была не менее пронырлива, чем Димка. Но без коварства, хитрости и злобы. Даже стала строить мечты о будущей семейной жизни. И тут такой удар ниже пояса! Но все перемололось, перетерлось, зажило. Она теперь другой человек, родила сына от богатого человека и ни в чем не нуждается. Но Димка сволочь. Алевтина не могла простить его предательства. Оно до сих пор сидит в душе острым шипом, при встрече впилась бы Димке зубами в горло.
Как же тяжко придется соотечественнице, выросшей в счастье, если девушку так коварно предал любимый мужчина! У Алевтины в голове не укладывалось. Она ничем ей помочь не сможет, во всяком случае, нынче. Только сочувствием, но для Кати в данной ситуации оно гроша ломаного не стоит.
Сейчас вопрос стоит о жизни и смерти. Сознание девчонки держится на подпиленных костылях веры в любовь милого мужчины. Виноват во всем роковой донос! Толкни, то есть скажи правду – и вера обрушится. Тогда катастрофа, девчонка может запросто свихнуться от горя и отчаяния, если сразу узнает о подстроенной ловушке своим возлюбленным. Сыром в мышеловке, как ни кощунственно, послужила слепая любовь и предложенное венчание. Алевтина ужаснулась коварству и изобретательности Корзинина, которого хорошо знала и даже обслуживала во времена своей притягательности. Не ее дело, но он заслуживает хорошего удара ножом в горло. Алевтина мыслила категориями мусульманина.
Новую встречу с Алевтиной Катя ждала с нетерпением. Ей дважды приносила пищу молчаливая служанка, от которой Катя не могла добиться ни слова. Наступил час ужина, и девушка обрадовалась своей прежней тюремщице. Они уселись на диван как две подруги, и Алевтина без предисловий сказала:
– Сегодня ты выглядишь лучше. Дикий страх в твоих глазах исчезает. Тебе надо понравиться Алитету, тогда он не захочет продавать тебя в гарем другому, и ты останешься здесь.
– А как же контракт, хотя я ничего такого не подписывала? – воскликнула Катя, огорошенная неожиданным началом разговора.
– Эти бумаги – формальность. Они важны для Корзинина на тот случай, если твои родственники начнут розыски. Алитет может продать тебя по такому же контракту другому, вот и все. Только твоего согласия никто не спросит.
– У меня нет родственников, кроме мамы. Но я не знаю, в безопасности ли она?
– В безопасности. Спокойно сидит дома.
– Слава богу.
– Твои мольбы Всевышний может услышать и что-нибудь сделает для тебя.
– Вы верите в Бога?
– Я теперь поклоняюсь Аллаху, а он – всемогущ.
– Да-да, я согласна. Так вы уверены, что моя мама дома?
– Ни секунды сомнения. Сидит дома и даже не собиралась на венчание.
– Как, не хотите ли вы сказать, что она не поверила Корзинину? – ошеломленно воскликнула девушка.
– Он ее приглашал?
– Да, он показывал мне визу и заграничный паспорт. После нашего отъезда документы маме должен вручить личный водитель моего мужа.
– Бедная, наивная девочка. Тебе надо бы говорить: бывшего мужа. Думаю, ни паспорт, ни виза в руки твоей мамы никогда не попадали.
– Не передал водитель?
– Возможно. Я бы тебе сейчас советовала сосредоточить свое внимание не на выяснении вопроса о Корзинине, о несостоявшемся венчании, а на своем будущем без Корзинина.
– Без моего Вовчика я не смогу жить!
– Сможешь, когда узнаешь, что это за птица.
– Вы меня снова пугаете.
– Привыкай к страху. Под страхом я прожила почти всю свою жизнь, за исключением последних пяти лет.
– Вы жили в России?
– Да, воспитывалась в детдоме, потому, когда сюда была продана своим любовником, не так страдала, как ты. Я уже пошла по рукам, но тут подвернулся один челночник, приютил меня, пригрел, потом продал Алитету.
– Что вы говорите, какой ужас! – В глазах Кати показались горькие слезы страха, что не ускользнуло от внимания Алевтины, и по ее мнению гораздо лучше сухого, воспаленного низменного чувства.
– Как видишь, из этого ужаса я рано или поздно выбралась. Получила гражданство, у меня сын, квартира, работа.
– И вы ни о чем не жалеете?
– Это чувство мне почти не знакомо. Я могла запросто скатиться в тюрьму, но могла бы завести свое дело, если бы не предательство продажного любовника Димки.
– Не хотите ли вы сказать, – с остекленевшими глазами стала задавать новый вопрос Катя, проникаясь в страшную догадку в результате намеков и недомолвок Алевтины, – что и я продана? Но кем? Моими похитителями? Они обобрали Вовчика, воспользовались подписью на договоре, сляпали этот контракт и подсунули Алитету? Отвечайте, это так?
– Не совсем, но суть верна.
– Кто же эти негодяи? Вы, по крайней мере, знали своего палача и могли проклинать его имя. Скажите мне, кто они, чтобы и я могла молить Бога о наказании, могла бы проклинать!
Речь Кати была настолько страстна и гневна, что Алевтина содрогнулась от ее силы и в то же время с восхищением смотрела на взбунтовавшуюся девушку. Она поняла, дух у нее крепок, ей не грозит сумасшествие от предательства, хотя правда ляжет на нее жерновами и скорее пробудит жажду мести, прогонит всеподавляющий страх перед неизвестностью. Но все же она решила еще повременить с окончательным разоблачением Корзинина и направить струю гнева на своего хозяина.
– Я не знаю этих людей, но тебе может назвать их имена Алитет, если ты войдешь к нему в доверие своим послушанием. Мой совет повторю: постарайся ему понравиться и не отчаивайся. Из любой ситуации стремись извлечь выгоду. Тогда выживешь и добьешься своего.
– Вы правы. Чтобы узнать, кто меня похитил, я постараюсь быть послушной. Но мне будет нелегко. Если откровенно, боюсь сексуальных домогательств. Я воспитывалась в хорошей, любящей семье, моя мама добрейший человек и во мне души не чает. Я выросла целомудренной девушкой, мой Вовчик был первым и последним моим мужчиной. У меня нет ни малейшего сексуального влечения к другим. – Катя говорила с нежностью, когда это касалось своей семьи, с убедительной интонацией, когда сообщала о своей целомудренности, со скорбью и страхом – о своей будущей, как она догадывалась, сексуальной работе в казино, что Алевтина прониклась глубоким чувством уважения к несчастной жертве, какой была сама в свое время.
– Не отчаивайся, милашка, у нас много всякой работы. Если ты наделена артистическими способностями, будешь осваиваться в роли певицы под фанеру или танцовщицы. Но главное, ты должна понравиться Алитету во всех отношениях, буду откровенна, особенно в постели.
Катя в отчаянии схватилась за голову, закрыв руками лицо, и глухой стон вырвался из ее груди.
– Вовчик, приди ко мне на помощь! – прошептала она.
– Не искушай себя надеждами, он никогда за тобой не придет.
– Не верю, он так меня любит!
– Ну, хватит, милашка, я думала, ты более проницательная, – рассердилась вдруг Алевтина. – Мне пора. Завтра я, возможно, не появлюсь. Пищу принесут другие. До встречи.
Катя осталась одна. Закончился третий день заточения, о Вовчике ни слуху ни духу. Исчез без звука, словно в воду канул. Если крыло здания с этой комнатой примыкает к казино, то при желании рано или поздно он за ней придет. С его деньгами можно подкупить любого полицейского и обшарить все углы. Очень странно, что ее держат, по словам Алевтины, в стенах казино. Здесь что-то нечисто. Катя стала анализировать смысл всех бесед. Ей показалось, что Алевтина настойчиво внедряет мысль о том, что Корзинин нехороший человек. Снаружи привлекательный, такой милый, а внутри дерьмо.
Горькая мысль кольнула в самое сердце. Превозмогая гадкое настроение, Катя усмехнулась. Явно Алевтина что-то недосказывает, чего-то боится. Она уже стала азиаткой и научилась азиатским хитростям. Кате показалось, что женщина щадит ее. Не самолюбие. Плевать на него малознакомому человеку, не станет сострадать разрушенному венчанию. Боязнь болезненного разочарования в любви к Владимиру? Тоже чушь. Скорее всего, здесь кроется какое-то опасение. Как ей не хватает маминой поддержки, теплого слова ободрения. Глубже кого-либо она поняла бы горе дочери, сама испытавшая пропасть несостоявшейся любви.
Пытка неизвестностью продолжалась. Катя с нетерпением ждала новой встречи с Алевтиной, но прошло два дня, а она не появлялась. До каких же пор будет продолжаться заточение в одиночной камере, в которой нет даже нормального туалета, а стоит горшок? Катя с отвращением пользуется им. Нет ни одной книги, ни журнала для чтения и нечем убить время. Она как затравленная, подобно Эдмону Дантесу, посаженному без вины в каменный мешок, ходит из угла в угол. Книгу Дюма читала в детстве, видела фильм о мести графа Монте-Кристо, но тогда, разумеется, не могла со всей глубиной проникнуться в страдания бедного моряка. Теперь она знает, почем фунт лиха, как тяжко переживать обман, предательство, невиновное заточение. Ни одна метафора не может выразить всей душевной боли и возмущения. Если так будет продолжаться, она вновь объявит голодовку и уж не прекратит, пока не добьется ясности положения. Хотя куда уж яснее: от нее требуют покорности и омерзительной сексуальной работы.
«Мой совет повторю: постарайся ему понравиться и не отчаивайся. Из любой ситуации стремись извлечь выгоду. Тогда выживешь и добьешься своего», – много раз звучал в голове голос Алевтины.
Именно извлечь свою выгоду из всякого насилия, которое свершается над ней в этих стенах. Спокойно, идет психологическая борьба. Алевтина специально откладывает визит, ей умышленно не дают ничего читать, чтобы раздавить морально и добиться послушания. Это понятно. Надо сделать выбор: или борьба через унижения к свободе, или смерть!
Голодная смерть – это мучительно. Проще свить веревку из своей одежды и повеситься на решетке. И оставить в страданиях и горе маму?
Впервые Катя не назвала имя своего Вовчика, не поставила его рядом с мамой. Он смирился с ее похищением и, если верить словам Алевтины, спокойно посиживает в офисе, а вечерами ублажает в особняке Миру.
– А-а! – задохнулась от ревности Катя. – Вот чего добивается своим враньем Алевтина! Но зачем ей это? Может быть, для того, чтобы изгнать из сердца любовь к Вовчику, и тогда она сможет свободнее принимать Алитета? Жуткая мысль.
Катя вскочила с дивана и, как изможденный зноем зоопарка белый медведь, заметалась в клетке. Через несколько минут ненависти к лгунам и к Мире Катя повернула ход мыслей.
«Зачем Алевтине врать? Ясно, что Корзинин не пустился в поиски после высылки из страны. Он знает адрес, у него куча денег, нанять толкового детектива проще пареной репы, даже двух, трех, чтобы крутые ребята взяли за жабры и киношников, и самого Алитета. Но, как видно, он этого не делает. Смирился, оставил меня на произвол судьбы. Это похоже на предательство».
Катя ужаснулась, и в который раз жгучие слезы заструились по щекам.
Алевтина появилась вечером. Истосковавшаяся по живому человеку и живому слову, Катя бросилась к ней, как к родному человеку, и сразу же выплеснула свою думу с устоявшейся уверенностью на избавление.
– Алевтина, твой хозяин, как и все бизнесмены, любит деньги. У меня на счету в банке лежит приличная сумма, я хочу откупиться ею у Алитета. Скажи ему о моем предложении.
– Милашка, никакого счета нет, – бесстрастно сказала Алевтина, замечая горячее нетерпение в узнице, что говорило о том, что она созрела для продолжения разговора.
– Почему вы так уверены? – насторожилась Катя. – Я даже запомнила его номер. У меня прекрасная память.
– Выбрось из головы, тебя дурачили, я точно знаю.
Катя стояла перед Алевтиной, онемевшая от категоричного заявления. Девушке не хватало воздуха, к горлу подкатил комок удушья, на глаза навернулись слезы. Но Катя от нанесенного удара не разрыдалась, а собралась с духом, подавила минутную слабость и звенящим от напряжения голосом сказала:
– В таком случае у меня складываются очень нехорошие предчувствия относительно Корзинина.
– Вот ты его уже и не называешь Вовчиком и моим мужем. Это похвально.
– Это прискорбно и жутко, я кое о чем догадываюсь. – Катя отвернулась от своей тюремщицы, чтобы скрыть происходящую в ней борьбу жалости к самой себе и зарождающуюся ненависть к низким людям, заточивших ее в клетку.
Алевтина не мешала девушке горевать, обладая даром психолога, ждала естественного успокоения, которое последовало через несколько минут, и было более глубокое и непринужденное, если бы она расточала словеса соболезнования.
– Милашка, твой Корзинин такая же алчная пакость, как и мой любовник Димка. Только они разного масштаба. Чем масштаб крупнее, тем гнуснее и изощреннее поступки. Твой любовник тебя просто продал за большие деньги. Но человек должен радоваться жизни и в часы благополучия, и в минуты несчастья, потому что он продолжает жить. Заруби это себе на носу.
Катя зажмурилась от удара. Это был нокаут. Воздуха не хватало, если шевельнешься, задохнешься. Но нокаут пройдет, она это знала. И он прошел. Странно, готовность умереть, как несколько дней назад, не появилась, напротив, озарение правдой заставляло жить, бороться и отомстить. За подлость, за надругательство над святым чувством, за будущее над ней насилие. Пауза молчания затягивалась. Катя не смотрела на Алевтину, но почувствовала, как той не терпится услышать реакцию на свое сообщение.
– Ваша цель – подготовить меня к встрече с Алитетом? – наконец ледяным голосом спросила Катя.
– Да, я не скрываю этого. Как ты можешь отдаться другому мужчине, любя первого? Но поверь, я сказала правду. Никакого похищения не было. Все сделано с согласия и по предложению Корзинина. Уж я знаю этого субчика, его жадность, когда его обслуживала. – Алевтина увидела, как дрогнули побледневшие губы девушки, пересохшие от зноя ошеломляющей правды, как расширились в негодовании зрачки – характерный признак ярости и душевной боли и с расчетом делового игрока добавила. – Я скажу больше: чтобы усыпить бдительность твоей мамы и предотвратить немедленные розыски, отсюда будут ежемесячно уходить денежные переводы на ее адрес от любимой дочери с самыми разными приписками. Например, мамочка, не волнуйся, я работаю по контракту, целую, и так далее.
– Неужели я действительно дорого стою? – в ужасе спросила саму себя Катя.
– Стоишь. Твоя красота пленит многих толстосумов. Твой безупречный стан, как у леди Гамильтон, захотят обнять многие отцы города. Ты уже пленила Алитета. Потому, скажу тебе по строгому секрету, он оставляет тебя пока для себя. Ты будешь играть в казино, но в ином принадлежать только ему. Это твоя удача. Воспользуйся ею.
– Да, сети расставлены хитро и по-азиатски коварно, – тихо проговорила Катя и задумалась.
Облик человека не каждому дает право называться человеком, дикое его состояние привлекательнее в оценке его человечности, поскольку поступки диктуются необходимостью выживания и предсказуемы. Цивилизованный варвар непредсказуем и готов вырастить термоядерного комара, чтобы извлечь из него барыш, вплоть до уничтожения своего конкурента при помощи этого насекомого. Тем не менее человек всегда творец своего образа – привлекательного или отталкивающего. Крокодилова пасть или зев райской птахи одинаково требуют пищи. Борьба – малая или великая – все равно требует мужества и силы. «Мне предстоит борьба не только с противниками, но с собой. Одержу ли победу?» – вопрошала себя Катя.
– Надеюсь, ты поняла, что помощи ждать пока неоткуда, – прервала размышления девушки Алевтина. – Мама твоя временно нейтрализована. По контракту ты выйдешь отсюда через пять лет, за это время хитрецы что-нибудь придумают. У них большие возможности. Сейчас в России так много самоубийств от горя…
– Ради бога, только не это, только не это, я вас умоляю! – вскричала несчастная узница.
– Меня умолять бесполезно, я мелкая сошка. Алитет твой господин, его умоляй ублажением. Еще вопросы будут? – Алевтина встала, собираясь уходить.
– Дайте срок, я не могу сейчас видеть ни одного мужчину! Переведите меня в другую комнату, я не могу выносить этот горшок и мне надо принять душ.
– Деловой разговор. Сегодня же ты займешь лучшую комнату гарема Али. Там адаптируешься к новым условиям, хотя сломать себя легче именно в часы отчаяния.
– Нет-нет, ради бога, дайте отсрочку! – вскричала бедная девушка, глаза которой горели диким огнем отчаяния.
– Пусть будет по-твоему. Воля твоя для меня будет законом, – мягко сказала Алевтина и, не попрощавшись, вышла из камеры узницы.
Катя в отчаянии бросилась на диван. Обуревали разноречивые чувства. Страх за себя и за маму доминировал. К радости своей она чувствовала, как из сердца вытекала кровавым потоком страстная любовь к Корзинину. Так, во всяком случае, ей казалось в минуты отрешения, потом этот поток превратился в холодную струю кислорода, от которой во все стороны расплывались колеблющиеся волны, наконец, и они исчезли, и в сердце вошел холод. Но там, в глубине его, теплилась маленькая точка сладкого слова – месть. Катя еще некоторое время прислушивалась к своему сердцу, ожидая продолжения диалога, но ничего больше не услышала, кроме шороха страха перед будущим, в котором не было самых крохотных иллюзорных надежд на избавление от сексуальных пыток.