Катя почему-то не решалась включить свет, а сидела на диване, сжавшись в комочек, думая о своей судьбе и маме, теряясь в догадках и предположениях. В этот вечерний час они с мамой завтракали. Обе обожали салаты из овощей, готовили их с настроением и нарастающим аппетитом. Часто обходились без горячего блюда, но салат из помидоров с огурчиками, с перцами, с обилием лука и укропа, заправленный то подсолнечным маслом, то сметаной, ели вволю. Потом пили чай с лимоном. Если не было лимона, то непременно со сливками, подолгу сидели в кухне, обсуждая события минувшего дня. В последние дни они часто говорили о Вовчике. Катя рассказывала маме о его делах, о своих успехах на конкурсе красоты, на съемках рекламных клипов, гордилась выплаченными деньгами, которые приносила домой и отдавала маме. Мама их не прятала, клала в антресоль, и они лежали там, дожидаясь своих трат. Кате не совсем нравилось, что мама очень сдержанно относилась к рассказам о Вовчике, порой даже робко высказывала неодобрение ее увлечением, поскольку человек этот был богат, а они жили скромно, на одну зарплату. Катя пыталась убедить маму, что идет новое время, нечего бояться работы, которая дает много денег, хорошую жизнь и независимость. Насчет независимости мама возражала смелее, полагая, что независимость эта кажущаяся, и не дай бог стать рабом денег. Катя не стала рабом денег, отвергая крупный гонорар ради рабского унижения на съемках. Дома да, она чувствовала себя свободной и опиралась на руку Вовчика. Теперь нет ни свободы, ни руки любимого, а есть щемящая боль неизвестности за себя и за маму.
Окошечко в двери неожиданно открылось, хотя Катя напряженно слушала тишину, ожидая шаги. Как и в первый раз, в проеме появился поднос с пищей. Катя остервенело швырнула содержимое на пол и крикнула:
– Я объявляю голодовку. Лучше я умру, чем сидеть взаперти. Ты слышишь меня, человек, доложи об этом хозяину! – закричала Катя на родном языке и тут же повторила свою угрозу на английском.
Угроза, вопреки ожиданию, возымела действие.
Окошечко не закрылось, и мягкий женский голос произнес на чистом русском.
– Хорошо, я доложу.
– Кто вы, умоляю, объясните, что со мной происходит?
– Ничего страшного. Мне запрещено разговаривать, – и окошечко закрылось.
– Так я голодую, – кричала Катя, – голодую, вы слышите! Я превращу себя в сухую доску, в скелет, в бабу-ягу, и ваш хозяин не заработает на мне ломаного гроша! Не думайте, у меня хватит на это духа!
Ответа Катя не дождалась.
Светлица, а темницей камеру Кати назвать нельзя, поскольку весь день в ней гуляло солнце, медленно погружалась во мрак вечера, потом ночи. Мрак этот был относительный: уличное освещение этого района города сверкало тысячами ламп, и свет настолько заполнял комнату, что все предметы хорошо просматривались, а у окна даже можно было читать. Под потолком висела одноламповая люстра, но Катя по-прежнему не хотела зажигать свет, чтобы не видеть себя жалкой и несчастной. Она не хотела своим видом и настроением преувеличивать свое несчастье, ведь не секрет, человек всегда склонен его раздувать, и наоборот, счастье всегда недооценивать. Склонная к философствованию, она соглашалась, что вязь радости жизни не может быть бесконечной и устойчивой, как курс валют, она подвержена инфляции и закономерно прерывается печалью. Если этого не происходит, значит, жизнь остановилась.
«Целый год я была безумно счастлива, – переводила она абстрактные размышления в плоскость реальную, – и вот полоса счастья прервалась. Больше мужества! Тогда найдется тот рычаг, который, подобно катапульте, выбросит меня из этой ловушки. Не зря же, черт побери, учусь на юриста и знаю десятки случаев пленения и столько же способов противодействия преступникам».
Но одно дело быть на свободе, и совсем другое – быть узником.
Катя больше не стала стучать в двери, подобрала бутылку с напитком, утолила вновь появившуюся жажду и принялась изучать решетку и ее крепление. Она была надежно вмонтирована в стену, без щелей и трещин. Через нее бежать невозможно. Правда, Катя не до конца утвердилась в мысли, что ей придется бежать. Как-никак у нее есть любимый человек, если он жив, он найдет ее. Деньги помогут. Только как узнать, что с ним случилось?
Мысли чертовым колесом крутились в голове, не давая уснуть. Сон облегчит страдания и приблизит новый день, в течение которого она дважды, а может, и трижды увидит, как распахивается окошечко для подачи пищи, и постарается увидеть своего тюремщика, перебросится с ним словом. Если это вновь будет женщина, то попробует слезами и мольбами растопить ее сердце. Хотя Катя не допускала, что в качестве стража к ней поставят сердобольную женщину, преисполненную добродетелями. Скорее, это черствая, злая баба с покореженной судьбой бывшей российской подданной. Тем не менее надежда на что-то оставалась, а будущее в надежде – всегда привлекательнее, чем будущее без надежды. В последнем случае оно видится всегда как худшее, чем прошлое. Убаюканная своими мыслями, девушка все же уснула, но сон был под перекрестным огнем тревог и кошмаров. Часто просыпалась, полусонная звала маму и своего милого Вовчика.
Утро не принесло Кате успокоения. Чудо не произошло, дверь так же не пропускала посторонних звуков, а в окно заглядывало веселое солнце. Катя собралась было снова колотить в дверь, но окошечко раскрылось, и в нем показалась верхняя часть красивого женского лица, на первый взгляд безучастного. Обладателю его, судя по всему, можно дать менее трех десятков лет.
– Успокоилась, дорогая Катерина? – спросило лицо, губ которого не было видно из-за невысокого, но широкого окошечка.
– Ничего не успокоилась, – торопливо закричала Катя, – голодовка продолжится до тех пор, пока меня не освободят из этой клетки и не объяснят, кто меня похитил, что сталось с моим мужем Корзининым Владимиром.
Про маму она говорить боялась, неизвестно, какие намерения у бандитов, разыщут бедняжку и будут ею шантажировать.
– Никто тебя, милашка, не похищал. Все идет, как записано в контракте, который ты собственноручно подписала. Здесь ты находишься ради профилактики.
– Какой контракт я подписала? Вы с ума сошли? Пусть придет сюда главарь банды похитителей, я спрошу у него: по какому праву он устраивает произвол над российской гражданкой? Мои друзья знают, что я в поездке в этот город, они начнут розыски, и вам достанется на орехи!
– Все так говорят, и я так говорила в свое время. Вот ксерокопия контракта, полюбуйся. – Бесстрастное лицо, источающее бархатный приятный голос, отодвинулось от окошечка, и в нем появилась ксерокопия каких-то документов. – Бери, читай, если у тебя память отшибло, а заодно и позавтракай, нечего дурить.
Катя, как змею стоголовую, с опаской быть смертельно ужаленной, взяла в руки бумаги и глазами, переполненными ужаса, в верхнем правом углу увидела свою подпись. Да, она подписывала в офисе у Вовчика договор на съемки рекламных роликов, которые не по ее желанию переросли в эротический фильм. Но это же не значит, что ее можно усыплять, похищать и держать пленницей в зарешеченной комнате. Договор выполнен, чего нужно этим людям?
Этим людям, значилось в контракте, нужно было, чтобы она в течение пяти лет работала на Алитета в качестве фотомодели, актрисы театра варьете, звезды казино у стойки и выполняла сексуальные заказы самых богатых людей города. За это ей будут платить… у Кати глаза наполнились слезами, и они заструились на цифры ее позора.
– Я вам не проститутка! – взвился Катин голос, полный негодования и отчаяния. – С чего вы взяли, что я подписала этот поганый контракт? Подпись наверняка поддельная. Лучше объясните, куда исчез мой муж, отдайте мои документы, и я полечу домой к маме.
– Подпись не поддельная, настоящая. Мой хозяин не любит иметь дело с полицией. Если ты хочешь знать правду о своем муже, я тебе скажу, хозяин разрешил. Но я бы предпочла на твоем месте не знать ее.
– Почему?
– Она слишком тяжела. Даже для меня.
– Мой муж погиб? – в ужасе воскликнула Катя.
– Если бы, – усмехнулось лицо в окошечке с таким презрением, что Катя содрогнулась. – Если бы, – повторила она после паузы, – то было бы гораздо лучше для тебя. Но он жив.
– Жив? Где же он, почему не приходит за мной? Вчера в храме Святой Софии нам был назначен час венчания, – потерянно сказала Катя, еще ни о чем не догадываясь, но уловила в глазах женщины за дверью неприкрытое удивление. – Говорите все, что вы знаете о нем, не рвите мне сердце!
– Даже венчание! – тихо пробормотала женщина. – Да он сам сатана!
Обостренный слух Кати донес слова незнакомки. Все, что будет сказано о нем, даже тише муравьиных команд при строительстве муравейника, она услышит.
– Что же вас так удивило? Вы не верите, что мы должны были пожениться?
– Вот именно, милочка. Как же надо влюбиться, чтобы совершенно потерять голову?
– Да, я безумно люблю своего Вовчика, я верила и верю ему, как себе.
– Любовь слепа, что тут поделаешь, – сочувственно вздохнула женщина. – Я опасаюсь за твой рассудок, милочка, если узнаешь правду. Тебе надо подготовиться, чтобы ее услышать.
– Да говорите же, не щадите!
– Нет, я не могу, я боюсь за твой рассудок. Хозяин меня съест живьем.
– Но ведь он разрешил! – в отчаянии воскликнула Катя, ломая руки.
– Разрешил, но ничего не знал о венчании. Мне надо с ним посоветоваться.
– Не уходите, скажите, кто вы и где я? Если мой муж жив, то где он, прилетел ли в этот город кто-то из родственников?
– О родственниках мы ничего не знаем, как и о венчании. Я работаю менеджером у Алитета, меня зовут Алевтина Валерьевна. Ты находишься в казино, только в другом его крыле. И последнее, Корзинин жив и находится в России.
– Его выслали под каким-то неблаговидным предлогом?
– Вот этого я не знаю, – с фальшивыми нотками в голосе отрезала Алевтина. – Мне надо увидеться с хозяином. Бери завтрак и не дури. Я вернусь. – Алевтина подождала, пока Катя приняла поднос с пищей, и окошечко захлопнулось.
Катя, можно сказать, в беспамятстве прошла к дивану, опустилась на него, как на ежа, и замерла с подносом на коленях, стеклянными глазами уставилась на окошечко в двери, откуда, как из ада, продолжали доноситься слова женщины о том, что Вовчик жив и находится в России.
Такого не может быть! Он убит. Его нет в живых, иначе бы он пришел за ней сразу же после съемок, и она не была бы похищена Алитетом, не заперта в клетку! Обилие той любви, которое вылил на нее Вовчик, не дает иначе толковать произошедшее, и эта женщина нагло лжет, что он жив и в России. Разве можно отказаться от такой любви, от той щедрости, с какой она дарила ему себя, всю до донца? Разве можно отказаться от тех минут блаженства, какое они получали вместе и получат еще в будущем? Немыслимо!
Только враг, злейший враг твой, которому ты не даешь жизни, может такое выдумать. Но видит Бог, она никому не делала зла. Попросту не способна сделать кому-то худо в своей юной жизни. Разве можно спуститься от мелкой зависти до такой ненависти, скажем, Алле, второй красавицы их города? Девушка после конкурса красоты питала к Кате неприязнь, но вскоре нашла очень интересную работу на телевидении, и они стали хорошими подругами.
Кто еще может быть ее врагом? Мира Ерошина строит козни? Но как она может достать их здесь, когда она в эти дни сдает госэкзамены, и сегодня у нее выпускной бал? Нет-нет, на такое коварство юные сердца не способны!
Неизвестно, сколько пробежало времени судорожного оцепенения Кати, не сводящей взора с рокового окошечка, как дверь распахнулась, и в комнату вошла элегантная и высокая женщина с лицом той, что говорила с Катей. Не на шутку встревоженная, она подсела к Кате, предварительно заперев дверь на ключ, мягко обняла за плечи и сказала тихим бархатным голосом:
– Катюша, успокойся. Я выяснила, твоего мужа действительно внезапно выслали из этого города. Поводом послужили съемки эротического фильма.
– Ну, вот видите, я же этого опасалась, – укоризненно произнесла она ледяным голосом. – Как я сопротивлялась, как возражала, и не напрасно. Я могу быть свободна?
– Ты очень ослабла, милочка, тебе необходимо подкрепить силы, поесть, принять успокоительные капли и выспаться.
– Я не приму от вас никаких успокоительных. Я уже была один раз околпачена снотворным обедом, хватит. Скажите лучше, прилетела ли сюда моя мама?
– Мы наводили справки, твою маму и родственников Корзинина, очевидно, не пропустили в самолет при регистрации в Москве. Полиция уже охотилась за Корзининым, а ты благополучно избежала ареста за производство порнофильма.
– Но ведь никакого порнофильма не было.
– Не знаю, не знаю, скажи спасибо, что сразу же после съемок тебя спрятал Алитет. Он успел разнюхать о гнусном доносе.
– Каком доносе? – не поняла Катя.
– Что в его казино идут съемки порно.
– Ерунда какая-то. Я повторяю, никакого порно не было. Мы снимали клипы даже на пляже при большой массовке.
– Там другое дело, там все было прилично, но в павильоне казино…
– Я об этом ничего не хочу слышать. Не впутывайте меня и моего мужа в грязную историю!
– Если он во что-то вляпался, так по своей вине. Знаешь, как это затягивает?
– Что затягивает? – насторожилась Катя.
– Легкие заработки на подобных фильмах.
– Да вы знаете о моем муже больше меня! – воскликнула пораженная Катя. – Он что, занимался съемками порно и их торговлей?
– Не будем уточнять, но я действительно в курсе того, от чего у тебя едва не случилось помешательство. Выпей эту таблетку, это безобидное успокоительное средство, вроде реланиума, только покрепче.
– Ни за что.
– Глупышка, я могу отщипнуть кусочек и проглотить, вот смотри, – Алевтина достала из кармана маленькие щипцы, откусила кроху и проглотила. – Пей, потом мы продолжим беседу.
– О чем?
– О том, милашка, чтобы мой хозяин не понес убытка от сделки совместной рекламы купальников и летней пляжной одежды, которые так прекрасно ты демонстрируешь, тебе надо кое-что отработать. Поверь, мы против тебя ничего дурного не имеем, вот твоя сумочка со всем содержимым.
Ничего нет доверительнее, как открытость. Катя схватила протянутую ей сумочку, открыла и увидела паспорт, визу, деньги и парфюмерию с сигаретами. Она выхватила из пачки сигарету и жадно закурила.
– Видишь, все нормально. Главное, не обольщайся по поводу своего Вовчика, как ты его зовешь. Он совсем не такой, каким ты его представляешь, – осторожно сказала Алевтина, внимательно следя за реакцией Кати на свои слова.
– Я вас не понимаю? – тут же взвинтилась девушка. – Я никому ничего не должна.
– Бизнес, милочка, штука коварная. Эта ноша не каждому под силу. У бизнесменов волчьи зубы, которыми они рвут своего соперника насмерть ради добычи.
– Причем тут наша любовь?
– Притом, милочка, что на любви-то и горят многие.
– Вы что-нибудь знаете о Мире?
– Кто она такая?
– Дочь шефа Вовчика. Она на него запала.
– Впервые о ней слышу, но могу предположить, что все эти события без влияния этой девушки не обошлись, если она на Корзинина имела виды.
– Вовчик потому решил здесь обвенчаться со мной, что не хотел огласки, но поставить своего шефа перед фактом.
– Вот ответ на вопрос! – обрадовано сказала Алевтина. – Эта змея все пронюхала и через папочку сообщила в полицию о съемках порноклипов. Все сходится.
Катя похолодела. Неужели она потеряет любимого человека? Алевтина заметила ее состояние.
– Не убивайся слишком, какие твои годы. С такими данными без любовников не останешься.
– Я не хочу любовников, я хочу любимого и любящего мужа и нормальную семью.
– Хорошо, спустим все на тормозах. Время – лучший лекарь. Прими таблетку, завтракай и отдыхай. Мне пора.
– Еще один вопрос, когда я могу покинуть эту тюрьму?
– Это решает мой хозяин. До встречи.
У Кати промелькнула дерзкая мысль, не зря же она училась на юрфаке и занималась в секции единоборств. Ей ничего не стоит скрутить Алевтину, отнять ключи и бежать. Но здравый смысл остановил страстный порыв. Ей же неизвестно, что там творится за дверью. Вдруг там притаился какой-нибудь лоб с дубинкой в руке, и попытка бежать нарушит тот тайный первоначальный план действий, какой созрел у нее после того, как она поняла, что ее похитили. Попытка бегства насторожит тюремщиков, ведь она мало чему поверила из слов Алевтины. Надо уметь держать удар и исподволь готовить побег, если принудят к работе в казино. А то, что это будет именно принуждение, Катя теперь не сомневалась. Она по-прежнему не знает, что сталось с Вовчиком, надо проверить факты, в конце концов, этот ход подсказывает изучение юриспруденции.
С такими мыслями Катя принялась завтракать. Но таблетку пить не стала. Она способна управлять собой без допинга.