К поставленной задаче Аргунцев отнесся как всегда добросовестно и продумал все детали предстоящей операции. Для верности он направил Арсения с друзьями в Хабаровск с тем, чтобы они разведали все о работе бронепоезда. Для этого надо было связаться с рабочими из паровозного депо. В этом вопросе следовало соблюдать крайнюю осторожность, поскольку все железнодорожники числились на государственной службе и многие из них встретили революцию настороженно, а некоторые и враждебно.
У Сени были знакомцы в депо, но он решил также навестить Якова Рака. Слесари и масленщики не принадлежали к железнодорожной рабочей аристократии, как, впрочем, и кочегары. У них-то и узнавал Сеня и его товарищи Евсеич и Гриша Лапин разрозненные сведения о бронепоезде. Постепенно они складывались в развернутую картину. Сидя в кабачке «Гудок», что на окраине железнодорожной слободки, друзья беседовали за рюмочкой с мастеровыми и выведали из их рассказов много интересного. Оказывается, бронепоезд пригнали из Омска, а здесь на него только установили морское орудие. Паровозная бригада подбиралась из самых отъявленных царских сатрапов. Командование поезда не отличалось немецкой пунктуальностью и выдвигало состав только накануне прохода больших эшелонов.
Яков Рак озабоченно сновал по мастерской и при виде гостей только приветливо кивнул головой и крикнул, чтобы мужики проходили в столовую, а он вскоре подойдет.
– Уф, большой заказ поступил от купца на шикарное трюмо. Не знаю, о чем люди думают, того и гляди пролетарии пойдут стекла по всем городам бить, а купчина, вишь, красоту наводит, – проговорил Яков, входя в столовую, где ребята уже попивали чай из пузатого медного самовара.
– Ну, как живете-можете, партизаны-разбойники да уркаганы? – наливая себе кружку, обратился он к старым знакомцам.
– Живем как можем, – бурьян жуем да кости гложем, – отозвался Евсеич, который никогда не лез за словом в карман.
Неспешно, с соблюдением русского чайного ритуала, текла беседа. Сначала поговорили о погоде, событиях в мире и городе, и только затем Яков задал вопрос о том, с чем пожаловали господа-товарищи. Услышав о цели визита, он надолго задумался, а затем, вздохнув, сказал:
– Ох, с огнем вы играете, господа. Знаю, что белая контрразведка зорко отслеживает всех, кто интересуется поездом. Как бы вы мне «хвоста» не привели.
– Эй, Олюн, – позвал он своего приближенного, – глянь-ка вокруг, не шастают ли шпики?
Здоровенный Олюн, в кармане пиджака которого явно проглядывались очертания нагана, выскользнул за дверь.
– Да нет, все тихо, – сообщил он спустя несколько минут.
– Ты уж там, того, – приглядывай, посматривай, – попросил его Рак.
Затем он рассказал партизанам свои соображения о бронепоезде.
– Сдается мне, что патрульная служба этого состава попросту ширма, для отвода глаз. Мне известно, что из Владивостока вскоре подойдет еще одна крепость на колесах, вооруженная орудиями со старых миноносцев, и тогда красным по железной дороге в дальневосточные земли будет непрохонжа. Поэтому пустить под откос бронесостав дело нужное. Авось они поостерегутся тащить сюда второй поезд. Я через верных людей постараюсь узнать хотя бы примерный распорядок выездов этого броневика, а там уж ваше дело как с ним бодаться.
В ожидании информации разведчикам пришлось задержаться в городе на пару дней. Каждый проводил время по-своему. Евсеич, водрузив на нос очки, читал газеты и отсыпался в тепле. Гриша ходил в синематограф и цирк.
Арсений тоже побывал в цирке и на выходе столкнулся нос к носу с Варей. Обрадованная девушка засыпала его вопросами. Он отвечал уклончиво и зорко посматривал по сторонам, чтобы никто не услышал ее наивные вопросы. Она тараторила без умолку, когда они прогуливались по заснеженным аллеям сада. Из ее сбивчивого рассказа Сеня понял, что папаша жив и здоров, но торговля идет на убыль, в связи с приближением армии красных. Была и печальная новость. Ее брата Гешку в ночное время подстрелил патруль, когда он возвращался с гулянки. Пьяненький Геша стал кричать казачьему патрулю: «Вива ла карбонариа!» (Да здравствуют карбонарии!) Те подумали, что он выкрикивает революционные лозунги, и решили задержать подозрительного господина. Геннадий пустился наутек и получил пулю в спину. Сейчас он лежит дома и к нему ходит доктор. Врач сказал, что все зависит от организма брата и воли божьей. Рана тяжелая, но Евгений молодой человек и, вероятно, выдюжит. Лиза встречается с американцем Энтони – который Антон, и он решил забрать ее в Америку. Лиза согласна, и вскоре они поженятся. Вопрос только в том, что Лиза православная, а Энтони католик. Ник – Мыкола переведен в другое подразделение и несет службу во Владивостоке. Он вроде переводчика, поскольку знает три языка – английский, русский и украинский, на котором в Приморье говорит едва ли не треть населения.
– Ой, – встрепенулась Варя, – я совсем забыла, тобой интересовалась наша классная дама Ирина Семеновна. Она просила передать тебе привет и просила непременно, при случае, навестить ее. Кстати, она живет тут неподалеку.
Арсений стал отнекиваться, заявляя, что они почти не знакомы, однако Варюша была настойчивой и буквально потащила парня в ближайший переулок. Она заявила, что у нее замерзли ноги и если Сеня не хочет, чтобы она простыла и умерла, то им непременно надо выпить горячего чаю и отогреться в тепле.
Поднявшись на второй этаж доходного дома, она остановилась у двери, на которой имелась медная табличка с надписью «Педагог И.С. Гипенрейтер».
– Она что, еврейка? – спросил Сеня, который вполне нормально относился к евреям, за исключением новоявленных комиссаров.
– Нет, она из старинной немецкой дворянской обрусевшей фамилии. Вообще-то ее имя Ирма, но она требует называть ее Ириной. Ее отец – полковник, мама русская, а брат служил морским офицером на одном из крейсеров эскадры-невидимки во Владивостоке. Она душка и большая умничка. Мы все ее обожаем.
Ирина искренне обрадовалась гостям и, по русскому обычаю, тут же усадила их за стол. Арсений вначале чувствовал себя неловко, но рюмка хорошего коньяка и чай с булочками привели его в расслабленное состояние. Он вдруг почувствовал, что всей душой тяготеет к домашнему уюту. Ему хотелось любви и женской ласки. Он знал, что готов отдать всю нерастраченную и глубоко упрятанную под броней внешней невозмутимости мужскую нежность этой голубоглазой женщине, которая о чем-то спрашивала его. Он отвечал невпопад. Его словно окутала теплая облачная пелена, ему никуда не хотелось уходить из этой уютной квартиры. Внезапно Сеня почувствовал, что смертельно устал от постоянного ощущения близкой смертельной опасности, грубости, неустроенности походной жизни и одиночества.
У Ирины не было пианино, но зато она прекрасно играла на гитаре. Приятным бархатистым голосом женщина исполняла старинные романсы и народные песни. Сеня и Варя, как могли, подпевали ей. Ранние зимние сумерки заставили Варю поспешно засобираться домой. Сеня оделся, чтобы проводить ее. Ирина тоже решила прогуляться с ними по морозцу, дабы подышать перед сном свежим воздухом. Варин дом был на другом конце города, и Арсений кликнул извозчика. Резвая лошадка помчала расписанные аляповатыми узорами санки по скрипучему обледеневшему насту. В окнах домов зажигались огоньки. Люди спешили под родной кров, а его-то у Сени не было. Однако он не подавал виду, шутил и весело смеялся с Варей и Ириной.
– Зайдете к нам? – спросила Варя, когда они подъехали к дому.
– Нет, нет, я не могу, – запротестовал Арсений. Он понимал, что ребят может встревожить его долгая отлучка. Правда, Гриша Лапин видел, как его друг встретил возле цирка девушку. Он не стал смущать товарища и, подмигнув Сене, юркнул в толпу.
– Жаль, – вздохнула Варя, – Гена часто вспоминает о тебе. Да и папа говорит, что так и не смог найти такого толкового и честного помощника, как ты.
И тут душа у Арсения дрогнула, и он, махнув рукой, заявил:
– Пойдем, только ненадолго, а то нагорит мне за опоздание.
Скрипучие ступени привели его в комнату Геннадия. Обложенный подушками парень лежал на кровати, лицо его было бледным, а на лбу выступила испарина. Он обрадовался старому другу и долго тряс его руку.
– Что же ты так, Гена, – укоризненно прошептал Арсений, утирая пот со лба раненого парня. Ему самому в ту пору уже была известна мучительная боль ранений.
– Дурак был, все по пьяни, – горько усмехнулся Геннадий. – Все бы ничего, да вот только есть почти нельзя, и страшно хочется пить.
– Надо терпеть, – увещевал его Сеня. Он промокнул иссохшие и потрескавшиеся губы приятеля влажной салфеткой.
После непродолжительной беседы парень закрыл глаза и впал в забытье. Арсений откланялся и поспешил прочь. Вместе с ним из дома вышла Ирина.
– Так, одну проводил, – усмехнулся молодой партизан, – теперь провожаем другую.
Ирина гордо дернула плечиком:
– Меня можно и не провожать, поймай извозчика, я доеду сама.
– Ну уж нет, – смутился Арсений, который понял, что «сморозил» глупость. – Сейчас такие отчаянные мазурики шастают, что красивых барышень выдергивают прямо из саней и продают китайцам.
– Правда? – глаза Ирины испуганно округлились.
– Шучу, но береженого – Бог бережет, – ответил Сеня.
Копыта коня мерно стучали по замерзшей дороге. Ирина уткнулась носиком в отворот Сениной бекеши и была безмерно счастлива. Ей хотелось ехать вот так бесконечно долго. Впервые за последние годы у нее было тепло и спокойно на душе. Она была защищена от всех невзгод этим красивым и сильным мужчиной, у которого, она знала наверняка, есть оружие и, в случае какой-нибудь опасности, он непременно ее спасет. Ей совсем не хотелось быть сильной, ироничной и дерзкой. Она вновь хотела почувствовать себя маленькой девочкой, которую оберегают и любят. Родители давно ушли из жизни, а старший брат до Февральской революции жил в Петербурге, куда был переведен по окончании Русско-японской войны. Их переписка прервалась несколько лет назад, и она с недавних пор чувствовала себя сиротой. Ее кратковременные романы заканчивались полным разочарованием, поэтому всю свою любовь она отдавала своим ученицам.
Внезапно ее сердечко кольнула тревога: вот мы сейчас подъедем к подъезду и он уйдет, а она останется одна, в пустоте привычных вещей. В ней вновь проснулась натура решительная и властная. С ранней юности Ирина привыкла принимать решения и выполнять задуманное. Часто она говорила своим воспитанницам: нечего сидеть Аленушкой у омута, надо действовать!
«Я заберу его себе и никому не отдам, он будет мой и только мой», – решила Ирина. Она помнила ту яростную, необузданную, полухмельную любовь, которой они предавались на сельском сеновале, и необоримые женские чувства толкали ее к решительным действиям. Как и у всякой умной и любящей женщины, в ее арсенале находилось множество хитростей, которыми своих дочерей одарила еще праматерь Ева.
Когда санки подъехали к входным дверям, Ира с веселым смехом выскочила на дорогу и тут же, поскользнувшись, упала. Муфточка отлетела в сторону. Женщина жалобно вскрикнула и, попытавшись подняться, со стоном опустилась на колени. Даже самый придирчивый режиссер не нашел бы в действиях молодой дамы ни крупицы фальши. Что уж говорить о Сене, который простодушно поверил несчастной учительнице. Он поспешно вылез из санок и стал поднимать Иру на ноги.
– Что с вами, где болит? – спросил он.
Ирина шипела от боли и вскрикивала, когда он прикасался к ее лодыжке. Она настолько вошла в роль, что ей на самом деле было больно и приятно одновременно.
– Может, сразу поедем к доктору? – предложил Арсений.
– Не надо к доктору, я как-нибудь сама до квартиры доберусь…
– Ну уж нет, – расплатившись с извозчиком, Сеня легко подхватил женщину на руки и вошел в подъезд.
«Ну, вот ты и попался, голубчик», – мелькнула в голове молодой женщины лукавая и горделивая мысль.
Она знала, что такой человек никогда не бросит раненого и попавшего в беду товарища одного, что уж говорить о беззащитной даме.
Усадив охающую притвору в кресло, Сеня осторожно стал расшнуровывать ее высокие ботиночки.
«Боже, какие у нее маленькие ножки», – пронеслось в его голове.
– Я сама, сама, – хныкала Ирина. – Ты лучше снега и льда насобирай за оконной рамой на карнизе и подай мне бинт, что в верхнем ящике комода слева.
Арсений поспешно, едва ли не бегом, выполнял ее поручения. Наложив тугую повязку и приложив к щиколотке пузырь со льдом, Ирина попросила растопить печь и вскипятить чайник. Сеня уже понял, что возвращаться поздним вечером к Якову Раку не стоит. По улицам разъезжали казачьи патрули, а по подворотням таились грабители. Скорее всего, надо переждать где-нибудь до утра. Он и не догадывался, что к этому «логическому» решению, исподволь, подвела его хитренькая дамочка, что сидела в кресле напротив. Они пили чай с пирожками и беседовали. Бордовый абажур наполнял комнату каким-то теплым и умиротворяющим светом.
– Что-то я совсем продрогла, – произнесла Ирина, зябко кутаясь в широкую пуховую шаль. – Сеня, принесите из буфета на кухне бутылочку коньяка. Там есть еще ром и водка. Налейте себе что угодно.
Арсений не преминул исполнить просьбу. Они выпили по стопочке хорошего коньяка, и Арсений почувствовал, как горячий комочек мягко прокатился по гортани.
– Отменный коньяк, – одобрил Сеня, который, послужив приказчиком в магазине Бадаева, знал толк в хороших спиртных напитках. Порой они с Гешей тайком от старших пропускали по маленькой досужим вечерком, когда играли в карты в Сениной каморке.
– Хотите еще? – спросила Ирина. – Не стесняйтесь, давайте я тоже немного выпью в знак солидарности. Арсений, – после некоторой неловкой паузы быстро заговорила она, – вы сами рассказывали мне, что в такое время появляться на улице опасно, а я и сама каждый вечер слышу за окном выстрелы и крики. Поэтому, без всяких отговорок, ночуйте у меня. Надеюсь, вам будет удобно на диване. Меня вы не стесните, и не надо возражать. Я современная независимая женщина, без мещанских предрассудков.
Ира очень волновалась, когда произносила свою речь. Она внутренне сжалась, ожидая, что Сеня резко поднимется со стула и, извинившись, непреклонно направится к двери.
«Матерь Божья, останови его, не дай ему покинуть меня», – мысленно взмолилась она.
Мужчина чувствовал ее волнение и понял, что оставить женщину в таком положении будет просто подло.
– Хорошо, только на рассвете я должен уйти, – тихо проговорил он.
Погасив лампу, они долго молча лежали в темноте, слушая потрескивание дров в печи.
«Какой же я все-таки пентюх, – думал Арсений. – Красивая, нежная женщина ждет от тебя любви и ласки, а ты позорно празднуешь труса. Да любой мужчина на твоем месте давно бы обнял ее и осыпал поцелуями. Ну же, смелее», – приказывал он себе. Сердце молотом стучало в груди. Мысли путались. Он не находил слов. Язык, казалось, присох к гортани.
– Скажите правду, – вымолвила Ирина, – я вам нравлюсь?
– Да, очень, – хриплым от волнения голосом ответил он.
– Так идите же сюда, мой милый. Иначе я сейчас расплачусь, – прошептала она.
Он стремительно подошел к ней и попал в теплые объятия нежных и крепких рук. В комнате было темно, лишь отблески огня, пробивающиеся через щели в дверце изразцовой печи, бросали скользящие блики на потолок и стены. Там, за двойными рамами, где-то далеко слышались звуки винтовочных выстрелов. Изредка тишину нарушал топот запоздалого извозчика или конных патрулей.
– Ты божество, – вымолвил он, очнувшись от долгого поцелуя.
Ира, задохнувшись от сладкой неги, шептала лишь одну фразу: «Люби меня, люби меня!» Она целовала и покусывала его сильное тело и губы.
Устало откинувшись на подушки, они долго не могли заснуть. Лежали в блаженной темноте и беседовали шепотом.
– Оставайся со мной, – молила Ирина. – Довольно бегать по тайге. Ты хоть о своей жизни подумай. А что, если тяжело ранят или покалечат? Кто у тебя остался, кроме меня?
– У меня есть мать и две сестры, – ответил Арсений.
– Я знаю, мне Варя рассказывала. Ты пойми, Сенечка, мы можем уехать в Харбин, там у меня есть родственники. А затем вольны отправиться хоть на край света, подальше от этих жутких войн и революций. Я скопила кое-какие сбережения, кроме того, брат переслал мне часть родительского наследства, и его хватит, чтобы безбедно прожить полжизни. А если мы будем работать или откроем свое дело, то не пропадем нигде.
Арсений усмехнулся в темноте, вспомнив о своем кладе и доле, оставшейся от убиенного осведомителя. С этаким запасом на две жизни уж точно хватит и внукам еще останется.
Манящая мысль о семейном счастье, вдалеке от тревог и опасностей, стала исподволь овладевать им.
– Нет, – встрепенулся он, – пока не завершим активные боевые действия и не подорвем этот чертов бронепоезд, уходить из отряда нельзя.
Помимо людей плохих и никчемных в отряде есть и его друзья, товарищи, с которыми вместе прошел через столько опасностей. Их сейчас нельзя оставлять. Это будет равносильно предательству. Предложение Ирины все же прочно засело у него в голове.
«Сейчас не время, но на досуге надо все хорошенько обдумать», – успел подумать он, чувствуя, как любимая женщина перестала нашептывать ему сладкие грезы и вновь, приблизившись вплотную, стала требовательно оглаживать его тело руками. Последняя, мысль, мелькнувшая в голове перед тем, как он впал в любовное беспамятство: «Не проспать, подъем в пять утра».
Он знал, что его тренированный мозг, несмотря ни на что, разбудит его точно в это время.
«Боже, как она прекрасна!» – думал он, глядя в слабом свете свечи на едва прикрытое тело молодой женщины.
Он проснулся бодрым и свежим, словно не было любовного вихря и молодой необузданной страсти. Шелковистые каштановые волосы ореолом разметались по подушке. Чуть продолговатое лицо с немного курносым задорным носиком. Полуоткрытые зовущие губы и волевой подбородок с милой ямочкой. А тело – что за пропорции! Нет, это не Венера, а скорее охотница Диана со стройными крепкими ногами. Легкая и стремительная, в то же время твердая в решениях и готовая вступить в схватку с любым противником. Да, о такой спутнице жизни можно было только мечтать.
Он быстро и неслышно оделся и тихонько тронул ее за плечо. Ирина по-детски забормотала во сне и, не разомкнув глаз, протянула к нему руки. Он знал, что если ее ладони притянут его голову к этой упругой нежной груди – он уже не сможет никуда уйти. Поэтому, отстранившись, он прошептал:
– Ох и горазда ты, голубушка, поспать. Вставай, дорогой мой человек. Затвори двери.
Она резко села на постели. Накинула на плечи халатик и легко, словно и не спала, встала на пол.
– Ты так и не ответил мне, встретимся мы или нет? – чуть хрипловатым спросонья голосом спросила она.
– Я сам приду к тебе. Это будет скоро. Поверь мне.
Они простились долгим и нежным поцелуем, и Арсений, сбежав по лестнице, выскользнул на тихую морозную улицу.