То утро Надежда Владимировна хорошо помнит19. На дворе конец октября, и все еще не наступил рассвет. Ее сын Сережа встал неохотно: не любил он ранние побудки. Но вскоре его настроение поднялось.
Быстренько и легко позавтракав, взяв учебники и тетради, отправился в школу, в его родную, как ему казалось, школу №30 Нижнего Тагила, в его родной, как он себе представлял, восьмой класс.
Когда захлопнулась за сыном дверь, сердце матери почему-то крепко-крепко защемило. Понять этого она не могла. Потому что видимых причин для тревоги не было никаких.
Сын ее учился неплохо. Хулиганистым тоже не был. Это же впоследствии скажут и его учителя. Конечно, не был он пай- мальчиком, этаким ангелочком с крылышками, однако на фоне других сверстников выглядел вполне прилично.
Из школы он обычно приходил вовремя, нигде не задерживался. Но в этот раз вот и сумерки поздней осени окутали улицы города, а его все не было. Дома забеспокоились, заволновались. Стали названивать одноклассникам, сбегали даже в школу. Сергея там не было. Мальчишки, знавшие его и учившиеся с ним вместе, в один голос твердили, что он ушел из школы после третьего урока; куда ушел – не знают, с кем ушел – тоже им неизвестно.
Несколько часов томительного ожидания. Родные продолжали верить, что вот откроется дверь, и на пороге появится он, их Сереженька. Мало ли где он мог задержаться. К подружке зашел и засиделся. В кино ушел на вечерний сеанс, а домашних предупредить забыл. Хоть и не водилось за ним такое, а все же…
Часы пробили уже полночь, а сына все не было. Обзвонила все райотделы внутренних дел города. Но везде слышала один и тот же ответ: «В числе задержанных Чухлов Сергей не значится». Стала звонить по больницам (вдруг под автобус попал?), однако и там ждало разочарование.
На следующий день пошла в милицию с заявлением о розыске ее сына. Там обнадежили: будем, мол, искать, но не сразу, так как парень может еще сам объявиться.
– Не волнуйся, мамаша, – похохатывая, сказали ей там. – Молодежь-то нынче вона какая.
– Мой сын не такой, – возразила мать.
– Дома-то они все не такие, а как только за порог…
Шли дни, недели. Мать не находила себе места. Чуть ли не каждый день ходила в милицию, а там ответ был один: «Ищем!»
Наступил январь. Мать все еще продолжала ждать своего сына. Пропал он. Как сквозь землю провалился.
Все это время, когда мать проливала безутешные слезы, когда вся семья Чухловых жила в этой жуткой атмосфере ожидания чуда, восьмой класс школы №30 Нижнего Тагила, где учился провалившийся сквозь землю Сергей, жил своей обычной жизнью. Одноклассники исчезнувшего, как ни в чем ни бывало, продолжали ходить в школу, отвечать на уроках, шалить и драться на переменах, ходить в кино и влюбляться, на уроках мужества получать отличные оценки, участвовать в дискуссиях о героике и патриотизме нашего времени, спорить о чести и бесчестии.
Восьмой класс, в отличие от матери, чуда никакого не ждал. Восьмой класс отлично знал, что их одноклассник Сергей Чухлов больше никогда не сможет переступить порог школы.
Да-да, дорогой читатель: в то время, когда шел всероссийский розыск исчезнувшего, восьмой класс весь или почти весь живо и с большим интересом обсуждал в своем кругу то, что произошло с Сергеем на их глазах в октябре предыдущего года. Парни и девчонки, сбившись в кружок на переменках, чуть ли не каждый день возвращались к истории, связанной с без вести пропавшим. И их больше всего интересовало не то, что случилось с Сергеем, а то, как все произошло, детали, подробности, всякие там мелочи.
Если судить по материалам уголовного дела, с которым я внимательно познакомился, нельзя сказать, что тагильские сыщики носом рыли землю, чтобы найти пропавшего. Трудно поверить в это: без малого тридцать подростков-одноклассников знали, где находится Сергей и не шибко молчали об этом, а вот милиция никак не могла выйти на них, с ног сбилась, а до мальчишек дойти так и не смогла.
Вернемся в то время, когда еще не исчез Сергей, и когда его мать еще и не предполагала всего того, что позднее произойдет.
Между восьмиклассниками Сазоновым и Чухловым, видимо, отношения были не из лучших. Сазонов потом скажет, что Чухлов его оскорбил. Именно оскорбление послужило поводом. Сам он, судя по всему, был из разряда трусливых и на самостоятельные действия был не готов и не приспособлен. Однако уже знал, что многое можно сделать чужими руками – проще и безопаснее.
В начале ноября Сазонов подошел к своему однокласснику Кочергину, вокруг которого кружила слава парня, готового буквально на все. И между ними произошел примерно такой диалог.
Сазонов:
– Слушай, надоел мне «Серый».
Кочергин:
– Ну и что? Врежь ему, как следует
Сазонов:
– Нет, я не могу.
Кочергин:
– Трусишь? Тогда – терпи.
Сазонов:
– А что, если ты это сделаешь?
Кочергин:
– Я? С какой стати? Он мне не мешает.
Сазонов:
– Будь другом, сделай, а?
Кочергин:
– Что сделать-то? Побить, что ли?
Сазонов:
– Да, нет.
Кочергин:
– Чего же ты хочешь?
Сазонов:
– Я хочу, чтобы ты убил его.
Кочергин:
– Я? Убить? Нет, это уж ты сам…
Сазонов:
– Убей, а я заплачу.
Кочергин:
– Сколько?
Сазонов:
– Пять тысяч.
Кочергин:
– Ну, это другое дело. Но ты смотри, – предупредил он, – если обманешь…
Сазонов:
– Что ты, что ты! Как сделаешь, так и получишь.
Так две договаривающиеся стороны пришли к соглашению – один делает дело, а другой оплачивает. Оставалось лишь разработать план убийства.
Кочергин, надо думать, большим умом, широкими познаниями и эрудицией не блистал. Я видел одну бумагу, написанную им. Свою бумагу он назвал: «Евко спавеной». Что, перевод нужен? Но это же написано русским мальчишкой, который уже учился в восьмом классе. Едва ли читатель догадается, что означает сие словосочетание. Я и сам поначалу засомневался: уж он ли, Кочергин, эту бумагу писал? Ведь самая малограмотная старушка, за плечами которой ни одного класса школы, напишет яснее и каракули-буквы будут поаккуратнее. Но нет, сомнения рассеялись, когда внизу с большим трудом прочитал: «Писане састбрученно – Качегин». Что означает: написано собственноручно – Кочергин. А сама бумага была озаглавлена, если перевести с русского на русский, – явка с повинной.
Так что этот неуч, современный Митрофанушка, не мог и двух слов грамотно написать, чтобы не сделать кучу ошибок (странно, как он мог дотянуть до восьмого класса?), однако план исполнения задуманного Сазоновым Кочергин разработал до мелочей, с необыкновенной изощренностью, психологизмом и хитростью.
…Только что закончился третий урок в школе. Восьмиклассники высыпали в коридор. И тут Кочергин предложил:
– Давайте сбежим с уроков.
Кто-то из подростков спросил:
– А куда пойдем?
– Съездим на карьер. Там интересно.
Многие мальчишки согласились сразу, Чухлов же сперва не хотел с ними ехать, но его уговорили.
И вот шумная и веселая компания подростков отправилась в путешествие. Сначала ехали трамваем до окраины Нижнего Тагила, остаток пути прошли пешком. Примерно в тринадцать часов они были на месте
Место же это жуткое. Странно, что доступ туда открыт всем, кому не лень.
Цитата из постановления следователя:
«Вступив в преступный сговор с Сазоновым, Кочергин согласился совершить убийство Чухлова. Путем обмана привел Чухлова в зону обрушения блока №21 шахты «Магнетитовая», которую выбрал заранее…
Кочергин воспользовался тем, что Чухлов стоял к нему спиной на самом краю обрыва, умышленно, в присутствии подростков, с силой толкнул Чухлова в спину обеими руками… Чухлов упал в пропасть глубиной 110 метров».
…Душераздирающий крик Сергея, шум падающего тела, увлекающего за собой каменный поток. И тишина.
Те, у кого на глазах произошло все это, в ужасе бросились наутек. Только один из них, Янченко, все же имеющий хоть какой-то здравый рассудок, предложил вызвать «скорую помощь». Но он тут же получил многообещающее от Кочергина:
– Заткнись! Ты ничего не видел, понял? Если кому-либо скажешь, с тобой будет то же самое.
Янченко, действительно, надолго «заткнулся». Буквально до того дня, когда уже его вызвал следователь на допрос.
Опытные альпинисты, с которыми я разговаривал, в один голос утверждают: падение в пропасть, даже на такую глубину, на какую упал Сергей Чухлов, не всегда заканчивается немедленной смертью. Несмотря на полученные увечья и травмы, человек может прожить еще не одни сутки и если будет оказана своевременная помощь, то он останется жив.
Зачем я об этом завел речь? Для того, чтобы сегодня сказать: жить или умереть Сергею Чухлову – это было в руках не только Кочергина, а и тех, кто все это видел и ничего не сделал, чтобы помочь. Они хранили молчание не день или два. И заговорили лишь тогда, когда за них принялась милиция.
Они молчали тогда, когда мать Сергея умывалась слезами; тогда, когда, возможно, медленно и мучительно умирал на дне пропасти их сверстник.
Жутко, необъяснимо, непонятно. Если это нормальные люди, с нормальной психикой, то как они могли спать спокойно все время. Да, они несовершеннолетние. Да, они испугались. Но все же…
Учащийся той же школы А. Новинов на следующий день, когда стало ясно, что Чухлов исчез, в коридоре в одну из перемен подошел к Кочергину и спросил:
– Правда ли, что ты сбросил в карьер «Серого»?
– Да, – ответил Кочергин, – но ты никому не рассказывай об этом.
И тот не рассказывал. А как же? Человек просит. А заговорил лишь тогда, когда милиция его задержала по подозрению, что тот причастен к исчезновению Чухлова.
Его задержание было случайным и ошибочным, так как он не был даже на краю обрыва, где совершилось злодеяние. Но он заговорил о том, что ему было известно давно. И это уже было кое-что для тех, кто занимался поиском провалившегося сквозь землю Чухлова.
Тогда-то (после показаний Новинова) и явилось на свет то самое собственноручно написанное абсолютно безграмотное заявление Кочергина, именуемое в уголовном деле явкой с повинной.
Наконец-таки, оперативно-следственная группа оказалась там, на пока предполагаемом месте преступления. Проводится следственный эксперимент: с той точки, где столкнули Сергея Чухлова, сбрасывают изготовленный манекен, чтобы определить тот последний путь, который совершил подросток.
Далее за дело принимаются вызванные специально опытнейшие альпинисты. Они спускаются на дно глубочайшей пропасти, обследуют каждый метр. Во время спуска примерно на полпути вниз обнаружили сапог, который и был опознан как сапог, принадлежащий Чухлову. На дне же не нашли ничего, абсолютно. Кроме изрядно потрепанного манекена.
И специалисты горного дела дадут этому объяснение: движение горных пород на такой глубине поглотило тело потерпевшего. Поглотило навсегда, став последним пристанищем юноши.
Защита на этом обстоятельстве сделала попытку сыграть, заявив: поскольку тело потерпевшего не найдено, а манекен благополучно обнаружен, то это доказывает, что факт убийства не доказан и обвинение основывается на зыбкой почве.
Дело защиты – защищать обвиняемого. Но все же аргументы для этого надо бы поискать поубедительнее. Можно ли сравнивать два этих факта – отсутствие тела потерпевшего и наличие манекена? Ведь в первом случае с момента падения прошло несколько месяцев, а во втором – считанные часы. Это, кстати, если что-то и доказывает, то лишь то, что своевременное сообщение свидетелей о случившемся позволило бы, по крайней мере, поднять со дна пропасти тело погибшего и похоронить по-людски, а при благоприятном стечении обстоятельств – и спасти жизнь подростку (через полтора года после описываемой здесь трагедии там же, то есть в зоне обрушения шахты «Магнетитовая», сорвалась и упала вниз девочка. Свидетели несчастья тут же позвонили в милицию и вызвали «скорую помощь». Девочку, хотя и с серьезными травмами, подняли наверх живой).
Здесь же случилось то, что случилось: свидетели Новинов, Янченко, Бруцкий, Новоженов, Некрасов, Сазонов и еще многие другие молчали там, где надо было говорить и говорили там, где кощунственно было и упоминать даже имя убитого.
Остается, кажется, всего лишь один вопрос: расплатился ли Сазонов с юным киллером? Да, конечно. Через два дня после злодеяния Сазонов отдал Кочергину обговоренную сумму в пять тысяч рублей. Уговор, как говорится, дороже денег.
Свердловский областной суд рассмотрел это уголовное дело и признал Кочергина виновным в совершении преступления, то есть в умышленном убийстве, но, учитывая несовершеннолетие и первую судимость, срок определила небольшой. Сазонов же, наемник и заказчик убийства, вообще не понес никакого наказания и все время проходил в качестве свидетеля. Говорят, что родители этого подростка хорошо поработали.
Время лечит, время заживляет любые раны. Но не верю, что измученное сердце Надежды Владимировны Чухловой, материи Сергея, невинно убиенного юным мерзавцем, когда-то успокоится. Я, например, хотел встретиться с ней. Перед написанием этого очерка. Признаюсь: не смог. Потому что не смог бы вынести ее взгляда; не смог бы у нее на глазах еще раз, вынуждая вспоминать, бередить незаживающую рану. Это, посчитал, бесчеловечно. Она и без того пережила достаточно за период следствия и судебного разбирательства. Ужас положения этой несчастной матери заключается еще и в том, что она не имеет возможности прийти к сыну в день его рождения или в скорбную дату убийства. У других хоть могилка есть. Она и этого, последнего, на что имеет право мать, лишена. Лишена навсегда. Потому что могилой ее Сергея стал гигантский карьер глубиной в сто десять метров, поглотивший заживо ее кровинушку.
Кстати, о карьере. Кто скажет, почему зоны обрушения шахты «Магнетитовая», находящиеся почти в черте крупного промышленного города, пребывают в таком виде, когда туда может проникнуть всякий, кому только не лень? Не хочу слышать никаких оправданий. Погиб человек. И за это руководители предприятия тоже должны нести ответственность. И не только нравственную, а и судебную, материальную. Пока же об этом даже речи не идет. А это необходимо. Крайне необходимо. Чтобы еще раз их зоны обрушения, образующиеся в результате шахтных выработок, не становились поглотителями любых жизней – как юных, так и взрослых. Трудно разве закрыть доступ в опасную зону? Нет. Обычная разболтанность, безответственность хозяйственников советского образца, для которых чужая жизнь – ничто.