Серега до позднего вечера бродил по Новосибирску, совершенно не зная, куда себя девать. Последние несколько недель давили на него, словно многотонный пресс, и только завалившись в тёплую ванну, он наконец-то почувствовал, что напряжение потихоньку куда-то уходит. Эта трешка в центре города, конечно, не шла ни в какое сравнение с его квартирой в "Консервах", где не было и в помине никакой ванны, а в сортир приходилось бежать на улицу, а когда ещё в посёлке было много народу, стоять в очереди, ожидая, когда освободится занятое очко. А когда оно освободится, сидеть с кем-то плечом к плечу и слушать его пердеж.
«Я, пожалуй, месячишко вообще ничего делать не буду, – сладко подумал Серега. – Буду спать, жрать и смотреть телик, а потом видно будет».
Утром Серега проснулся рано, но вставать не торопился и валялся бы так до обеда, если бы не настойчивый звонок в дверь.
– Твою мать, – выругался Серега. – Вот кого ещё черти в такую рань могли принести?!
– Кто? – спросил Серега и посмотрел в дверной глазок.
Серега не мог поверить своим глазам. За дверью, тыча в глазок раскрытое удостоверение, стоял опер из Кыргыта.
«Как он вообще на меня смог выйти и главное, почему?» – пронеслись в его голове, обгоняя друг друга, мысли.
Ноги почему-то вдруг стали ватными.
«Так. Нужно взять себя в руки и не паниковать. Никакой я не Серега Матвеев, я Лёха Смирнов. И документы у меня в полном порядке. Хрен он чего докажет. А дверь открывать так и так придётся. Но в квартиру этого опера впускать нельзя. Тут ствол, на котором может всё что угодно висеть, и деньги», – выдохнул Серега и, сотворив на лице недовольную мину, открыл дверь и вышел на площадку.
– Вы никогда не были в Кыргыте? – поинтересовался Волков на всякий случай, протягивая Смирнову паспорт. – У вас случайно брата-близнеца нет?
– Нет у меня никакого брата, – ответил Смирнов. – И тем более близнеца. Один я.
– А в чем дело-то? – заинтересовалась Васса Ивановна. – Я Алексея Илларионович знаю. Он всегда вежливый. Всегда со мной здоровается. Хороший человек.
– Извините, ошибочка вышла, – произнёс идиотскую фразу Волков и, забыв, что он в гражданке, по привычке козырнул и пошёл по лестнице на выход.
«Охренеть, – думал Волков, спускаясь по лестнице. – Что это было? Это ж вылитый Матвеев. Что-то мне совсем не нравится весь этот цирк. Смирнов, если верить официальной информации и академику, безнадежно больной человек, а этот на смертельно больного совсем не тянет. Тем не менее его знают соседи, и живет он в этой квартире не первый день. Матвеев же смотался из "Консервов" всего несколько дней назад и раньше из Кыргыта не выезжал. Невозможно уехать из "Консервов", чтобы об этом никто не знал, это не то место. Нужно это дело хорошенько обмозговать».
Волков, наконец, вышел из подъезда и, повертев головой, обнаружил за перекрёстком вывеску какого-то кафе.
В кафе Волков заказал сто граммов коньяка и закуску и принялся ломать себе мозг дальше.
«Всё это смахивает на какую-то шпионскую игру. Залегендированный под Матвеева агент иностранной разведки двадцать лет прикидывается работягой и живет в откровенной заднице в ожидании своего звёздного часа. Его люди подготовили ему новую легенду, жильё и документы, снабдили пятью миллионами долларов, которые переправили с помощью безнадежно больного агента, ну и так далее…
Бред какой-то в голову лезет, – мотнул головой Волков. – Поеду в гостиницу, куплю водки и напьюсь. Пусть мозги отдохнут».
Серега стоял на остановке общественного транспорта и старался как можно глубже засунуть руки в карманы старенькой летней куртки, чтобы сохранить последнее тепло, которое уносил из его тела холодный осенний ветер. Ветер гонял по пустой дороге желтые, ещё не просохшие после дождя листья и теребил потрёпанную Серёгину куртку. А на дороге голяк.
«Где эти гребаные маршрутки?» – тоскливо вслушивался Серега, пытаясь определить по звуку за поворотом, не появится ли из-за него хоть какой-нибудь транспорт.
Дойти до дома пешком можно было часа за полтора. Ну или минут за сорок, если шпарить быстрым шагом. И он бы уже, наверное, дошёл, если бы не боялся, что как только он отойдёт от остановки, то как раз и пропустит эту самую маршрутку. Потому как идти пешком нужно было не по дороге, а напрямую, через осенний, залитый дождем лес, по тропинке, заросшей высокой, а теперь ещё и мокрой травой.
Времени до наступления сумерек оставалось совсем немного, от силы полчаса. И, как назло, с неба снова начал накрапывать мелкий промозглый дождь, мокрые брызги которого порывистый ветер бросал из стороны в сторону, умудряясь забросить их даже в рукава куртки. А маршрутки всё не было.
Поймать такси или какой другой транспорт здесь было вообще не реально. Во-первых, денег у Сереги было – голь, моль и ноль по вдоль, то есть ровно на маршрутку, а во-вторых, эта дорога вела в тупик, упираясь в ворота старого консервного завода, который нынче не функционировал, а территория его была отдана под какие-то склады. И судя потому, что уже года три они стояли пустыми, склады загнулись так же, как и консервный завод. Хотя охрану на них держали и даже платили, хоть и сущие копейки, но зато регулярно и без задержек. От былого заводского хозяйства остались лишь полуразвалившийся от старости деревянные двухэтажные бараки, в них доживали свой век бывшие заводские работяги, одним из которых был и сорокалетний Серега.
Когда-то у него и деньжата водились, и он даже прикидывал, как, выйдя на пенсию, купит на свои сбережения домик на юге и будет доживать свои дни, любуясь на яблони в собственном саду. Потом в стране начался бардак, и Серега в одночасье лишился не только мечты о домике на юге, но и всех своих сбережений.
Бывший когда-то стратегическим консервный завод оказался вдруг никому не нужным. Сначала его кто-то приватизировал, потом продал, а новый хозяин завода его тоже продал, и однажды на его территории появились склады, а работяг с бывшего завода уволили. Кто-то уехал из посёлка на заработки в дальние края, а кто-то как Серега, устроился на работу в посёлке городского типа Кыргыте.
Их заводской посёлок, в общем-то, тоже являлся одним из районов Кыргыта, но считался таким захолустьем, что городские чиновники о нем старались вообще лишний раз не вспоминать.
В городе ситуация с работой была не такая аховая, как в "Консерве", но и не сильно лучше. В смысле, работы то было полно, но вот денег за эту работу никто платить не хотел. Работяг кидали на бабки все, кому было не лень и не страшно. Деньги либо не платили совсем, либо в наглую вкладывали зарплатные деньги в какое-то дело и крутили их там до ишачьей паски или, по крайней мере, до тех пор, пока они приносят прибыль. Ишачить на барина задарма Сереге было западло, и когда зарплату задержали в очередной раз, он со психу уволился.
Серега ездил в управление строительной компании, в которой он трудился до недавнего времени обычным разнорабочим и где вот уже третий месяц задерживала зарплату. Сегодня, наконец, расщедрились и выдали часть зарплаты работникам, но только тем, которые еще не уволились. Серега же, как всегда, пролетел, как фанера над Парижем и возвращался домой пустой, как бубен и злой, как сто голодных китайцев.
Денег в его дырявом кармане было в притык, только чтобы доехать до дому и сожрать купленную в ларьке возле управления упаковку лапши быстрого приготовления.
«Хорошо еще, что так и не женился и детей не завёл, – подумал Серега, покосившись на уходящую в глубину леса тропинку. – Если я тут ещё постою, то по лесу тащиться придётся вообще в полной темноте», – решился, наконец, он, втягивая голову поглубже под воротник.
И, приняв, наконец, решение, плюнул на дождь, на наступающие сумерки и мокрую траву и рванул домой напрямую через лес. И уже удаляясь за деревья, услышал, как, разбрызгивая на дороге лужи, мимо пронеслась последняя маршрутка.
В лесу было уже совсем темно, хоть глаз выколи, но тропинку эту Серега знал очень хорошо и шуровал по ней, как паровоз по рельсам. Минут через пять он был уже мокрый с головы до ног, которые проваливались в залитые водичкой колдобины и раздвигали высокую, выше колена, траву. После закрытия завода по этой тропе уже почти никто и не ходил, и в этом году, похоже, Серега был первым, кто решил по ней срезать путь до дома.
Примерно на середине пути, споткнувшись о что-то чёрное и мягкое, Серега кувырком улетел в густые кусты и, сильно приложившись коленом, заматерился. Долго выбирался и со страхом и удивлением увидел лежащего на тропе человека. Поборов страх и желание рвануть отсюда куда подальше, Серега осмотрел тело и обнаружил, что человек этот мёртв. Причём умер он, по всей видимости, еще зимой, так как одет был по-зимнему, ну, в крайнем случае, весной.
«Вот же угораздило меня, – посмотрел он в сторону остановки, откуда только что пришёл. – Теперь ведь, по-хорошему, нужно обратно бежать, в милицию».
Разложившийся труп лежал на тропе лицом вниз, а на спине его был зелёный, порядком истлевший туристический рюкзак, который Серега зачем-то раскрыл и проверил его содержимое.
«Мать моя, женщина, да сколько их тут?» – выдернул упаковки с купюрами из рюкзака Серега. Он уже не обращал внимания на дождь, темноту и холод. Да какой на фиг холод, Серегу колотило от возбуждения так, что по телу заструился горячий пот.
Стянув с трупа рюкзак, Серега, пыхтя, оттащил труп подальше с тропы, в те самые заросли, из которых он только что выбрался.
«Вот черт, чуть не забыл», – превозмогая брезгливость, он обшарил у трупа карманы и вынул полуистлевший паспорт. Разобрать что-либо в темноте было нереально, и Серега, засунув паспорт в рюкзак, поспешил покинуть это место.
Топая по лесу в сторону дома, Серега решил не светить, что он сегодня шёл по лесной тропинке, и, тем более, не светить рюкзак.
«Раз он тут с самой зимы лежит, значит, его никто особо и не ищет, – справедливо рассуждал Серега. – В кустах труп может спокойно пролежать до следующего лета, а может и целую вечность. Да и если его и найдёт кто, то насчёт денег менты всё равно не узнают. Чтобы узнать про деньги, нужно труп идентифицировать, а без документов это будет сделать невозможно».
Дойдя по тропе до посёлка, он не сразу пошёл к своему бараку, а ещё какое-то время сидел за металлическими гаражами и наблюдал за тем, пока в соседней с его квартирой, в которой жила одинокая бабка Зина, не погаснет свет. Пусть все думают, что он приехал домой на маршрутке и без рюкзака, который к тому же вонял покойником так, что Серега вообще сомневался, стоит ли тащить его в дом. На всякий случай он все же спрятал рюкзак за гаражами и, прокравшись домой, не включая свет, нашел в шифоньере пустой мешок из-под картошки, в который, вернувшись, переложил купюры. Потом отнёс мешок домой, взял лопату и снова вернулся за гаражи. Забрал пустой рюкзак и, отойдя подальше, закопал его у опушки леса, закидав это место ветками.
Серега ещё никогда не видел вживую ни одного доллара и очень сильно сомневался, что они не фальшивые. Слишком уж много их оказалось, и если всё правильно посчитано, то сегодня вечером Серега из нищего превратился в миллионера. И теперь его мечта о домике в тёплых краях, кажется, наконец, начинает реализоваться.
Денег было очень много. В каждой целлофановой упаковке было завёрнуто и запаяно по десять пачек стодолларовых купюр, и таких упаковок было пятьсот штук. Серега всю ночь разрезал упаковки и пересчитывал купюры.
«Пять миллионов баксов, – подвёл итог Серега, когда на часах было четыре часа утра. – Ну а дальше то, что делать? В посёлке на эти бумажки даже пожрать не купишь. Да и светить их тут точно не резон. Не резон их светить даже в Кыргыте».
Сереге почему-то вспомнился фильм про золотого телёнка. Деньги у Сереги есть, но потратить их он в этом посёлке не может. Здесь даже одна такая бумажка, – Серега взял в руку стодолларовую купюру, – вызовет у местных доходяг столько вопросов, что мама не горюй. И в городке, где все друг другу брат, сват и прочее, Серега и доллары – понятия не совместимые.
«Уехать бы куда подальше, – подумал Серега, глядя на пачки с долларами. – Но как тут уедешь? Чтобы уехать, деньги нужны. В посёлке доллары обменять негде, и нужно как-то до города добираться, и лучше, от греха, до соседнего областного центра. По-любому деньги на дорогу нужны. Единственная возможность свалить отсюда по-тихому может быть лишь по реке, по которой до ближайшей железнодорожной станции километров двести. Железная дорога была совсем рядом и тут, но здесь всё опять упиралось в деньги».
Серега взял в руки лупу и с трудом разобрал надписи в промокшем и полусидевшем паспорте покойника. Звали покойника Черепанов Артем Матвеевич, тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения, и, судя по прописке, приехал он в эти края издалека, аж из Армавира, что в Краснодарском крае.
«Что ему тут было делать с такими бабками – непонятно, – Серегу, наконец, стало клонить ко сну. – Ладно, утро вечера мудренее. Утром подумаю, где лодку взять».
Лодку с мотором Серега отбросил сразу по причине безденежья. Купить он ее не мог, а воровать не хотел, потому как сваливать нужно тихо, не привлекая внимания. Да и не продаст моторку никто. В посёлке только две моторки, у стариков Митрича и Иваныча Горчаковых, которые одной рыбалкой только и живут, пенсии то, тоже через раз платят. Мысль о том, что можно что-то кому-то продать, была не правильная. Нет у людей денег. На складах тоже только сторожа, а хозяева лишь время от времени появляются, а валить нужно прямо сейчас, пока ещё не зима и река не замёрзла.
Серега купил на сэкономленные на маршрутке деньги у соседки бабки Зины поллитра самогонки и поплёлся к своему корешу Мишке Зворыкину. У которого лодка была, но, по причине беспробудного загула, Мишка на рыбалку давно не ездил. Лодка хорошая, моторная, но без мотора, который Мишка уже давно пропил, загнав его кому-то из городских мужиков. Лодку же, как он ни старался, продать почему-то не мог.
– Здорово, Миха, – поздоровался Серега и скривился от стойкого, въевшегося в стены Мишкиного жилища сивушного, смешанного с дерьмовым табаком запаха. В комнате у Мишки было шаром покати, все давно продано и пропито, и кроме кровати с провисшей панцирной сеткой, пары расхристанных табуреток и грязного стола, на котором маялся пустой граненый стакан, больше ничего за Мишкиной душой не было.
Смурной с похмелюги Мишка с тоскливой надеждой посмотрел на Серегу.
«Вдруг принёс чего бухнуть?» – и, подумав, что словил облом, нехотя поздоровался.
Серега, как факир из шляпы выдёргивает кролика за уши, выдернул из-за пазухи поллитру и с торжественным видом водрузил ее на стол прямо перед Мишкиным носом. Чтобы проникся, так сказать.
Мишка проникся, но любование на такой подарок отложил на потом и, схватив со стола стакан, потянулся было уже к бутылке, но на полпути вдруг остановился и с тоскливым выражением уставился на Серегу.
– Мама дорогая! – Серега, увидев, как бьется в нетерпеливой истерике в Мишкиной руке стакан, понял, что вся беда в том, что Мишка просто не сможет налить из бутылки самогонку в мятущийся стакан, не выплеснув половину её содержимого на пол. И такая мука была в Мишкиных глазах, что Серега пожалел, что когда мама хотела отдать его в детстве в художественный кружок, он сдуру закатил ей истерику и отказался становиться великим художником. А жаль, очень жаль. Такая картина пропадала. Полюбовавшись ещё немного, Серега с сожалением о том, что сейчас он своей рукой испортит такой портрет, отобрал из трясущейся руки друга стакан, налил в него самогонки и, придерживая кореша за затылок, помог ему выплеснуть в рот живительную влагу из волшебного погреба бабы Зины.
Живая вода, а иначе её и не назовёшь, судя по тому, что она сотворила с его корефаном, у которого вдруг куда-то бесследно удалилась болезнь Паркинсона и перестали трястись руки, разгладились морщины на лбу и исчезли огромные синюшные мешки под глазами, имела поистине волшебные свойства. Мишка довольно крякнул и, спросив взглядом позволения, налил себе ещё полстакана.
– Ты пей, пей, Миха. Вон тебя как колотило, так и прибраться можно, – напутствовал Серега громкие хлюпанья текущей в Мишкино горло самогонки.
– Ты че пришёл то? – спросил Миха, закручивая самокрутку. – Я ж в курсе, что ты не бухаешь. Надо чего?
– Да бабу я себе нашёл, Миха, – ответил Серега, протягивая Мишке нормальную сигарету.
– А я то тут причём? – удивился Мишка, засовывая предложенную сигарету за ухо и продолжая скручивать самокрутку. – Или забыл, для чего мужику баба нужна и решил попросить помощь из зала?
– Я лодку у тебя хотел попросить, чтобы к бабе сгонять, дурень.
– А далеко баба-то?
– В Карагаче, – ответил Серега. – Я с ней прошлым летом, когда на стройке работал, в городе познакомился. К себе в деревню меня звала, у неё там хозяйство. Вот хочу сгонять, посмотреть, что да как, может, останусь. Здесь-то ловить нечего.
– Это да, – согласился Мишка. – Здесь полный облом. Но и Карагач тоже дыра ещё та. От нас сто вёрст, и до города ещё столько же. Что ты там делать будешь, хвосты коровам крутить?
– Да лучше хвосты крутить, чем тут с голодухи загибаться, – зло ответил Серега. – Я вчера снова за бабками в контору ездил, опять побрили. Сказали через месяц узнать. Да ты, Миха, не переживай, я же не за так у тебя лодку прошу. Денег у меня, сам знаешь, нет. Но поскольку я, скорее всего, насовсем сваливаю, то я тебе ключи от своей хаты оставлю. Все, что там есть, можешь забирать. Я ничего с собой не потащу. У моей бабы всё есть. А у меня там и телик ещё не старый, и холодильник, в общем, сам знаешь.
– А если не срастется у тебя с бабой? – спросил Мишка.
– А если не срастется, то я сюда всё равно не вернусь, на заработки куда-нибудь рвану, – ответил Серега. – Сам знаешь, Миха, что здесь скоро никого не останется.
– Ага, – засмеялся Миха. – Кроме меня и бабки Зины. Она будет самогонкой торговать, а я покупать.
– На кой шиш покупать то будешь? – спросил Серега.
– Ну, тогда женюсь я на Зинке и буду пить самогон на халяву, – размечтался уже на полном серьезе Миха.
– Ладно, Миха, хорош мечтать, как поеду, я тебе ключи от квартиры занесу, – прервал Мишкины мечты Серега.
Глаза Серегиного кореша загорелись алчным огоньком, и Серега понял, что попал в самое яблочко. Мишка, когда надо, соображал быстро и мгновенно прикинул, что предложение ему сделал Серега по истине царское. Тащить Серёгины шмотки практически никуда не нужно. Баба Зина живет с Серегиной квартирой дверь в дверь, и можно будет бухать прямо не отходя, что называется, от кассы.
– Лады, – еле скрывая радость от сделки, крякнул Мишка и налил себе ещё полстакана. – Когда сваливаешь? Лодку можешь забирать хоть сейчас, она на реке, ключи от замка и вёсла в сарае. Пошли, заберёшь.
– Вёсла-то целые или в хлам? – проверил Серега весло на прочность и, убедившись, что они надежные, забрал ключи от замка, которым лодка было пристёгнута к толстой, приваренной к тяжеленной железной балке цепи.
Серега до полуночи упаковывал деньги обратно в целлофановые мешки и проглаживал для герметичности края утюгом. Потом сложил упакованные купюры в рюкзак и сунул туда приличный кусок пенопласта, на случай, если что случись в дороге, рюкзак с деньгами не утонул бы. Проснувшись часов в пять утра, ещё затемно, взял весла и отнёс их в лодку, потом дошёл до Мишки и отдал ему ключи от квартиры.
– Живи, дружище, и не поминай лихом, может, и не свидимся больше. Прощай, – пожал Серега напоследок потную с похмелья Мишкину ладонь и ушёл в темноту, к реке.