Символисты - читать онлайн

Я мечтою ловил уходящие тени,

Уходящие тени погасавшего дня,

Я на башню всходил, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

И чем выше я шел, тем ясней рисовались,

Тем ясней рисовались очертанья вдали,

И какие-то звуки вдали раздавались,

Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.

Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,

Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,

И сияньем прощальным как будто ласкали,

Словно нежно ласкали отуманенный взор.

И внизу подо мною уж ночь наступила,

Уже ночь наступила для уснувшей земли,

Для меня же блистало дневное светило,

Огневое светило догорало вдали.

Я узнал, как ловить уходящие тени,

Уходящие тени потускневшего дня,

И всё выше я шел, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

Когда Луна сверкнет во мгле ночной

Своим серпом, блистательным и нежным,

Моя душа стремится в мир иной,

Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.

К лесам, к горам, к вершинам белоснежным

Я мчусь в мечтах; как будто дух больной,

Я бодрствую над миром безмятежным,

И сладко плачу, и дышу – Луной.

Впиваю это бледное сиянье,

Как эльф, качаюсь в сетке из лучей,

Я слушаю, как говорит молчанье.

Людей родных мне далеко страданье,

Чужда мне вся Земля с борьбой своей,

Я – облачко, я – ветерка дыханье.

Уж ночь. Калитка заперта.

Аллея длинная пуста.

Окован бледною Луной,

Весь парк уснул во мгле ночной.

Весь парк не шелохнет листом.

И заколдован старый дом.

Могильны окна, лишь одно

Мерцаньем свеч озарено.

Не спит – изгнанник средь людей, —

И мысли друг, – и враг страстей.

Он в час любви, объятий, снов

Читает книги мудрецов.

Он слышит, как плывет Луна,

Как дышит, шепчет тишина,

Он видит в мире мир иной,

И в нем живет он час ночной.

Тот мир – лишь в нем, и с ним умрет,

В том мире светоч он берет.

То беглый свет, то краткий свет,

Но для него забвенья нет.

Помогите! помогите! Я один в ночной

тиши. Целый мир ношу я в сердце,

но со мною ни души.

Для чего кровавым потом обагряется

чело? Как мне тяжко! Как мне душно!

Вековое давит зло!

Помогите! помогите!

Но никто не внемлет мне.

Только звезды, улыбаясь,

чуть трепещут в вышине.

Только лик Луны мерцает, да в саду,

среди вершин,

Шепчет Ветер перелетный:

Ты один – один – один.

Горящий атом, я лечу

В пространствах – сердцу лишь известных,

Остановиться не хочу,

Покорный жгучему лучу,

Который жнет в полях небесных

Колосья мыслей золотых

И с неба зерна посылает,

И в этих зернах жизнь пылает,

Сверканье блесток молодых,

Огни для атомов мятежных,

Что мчатся, так же, как и я,

В туманной мгле пустынь безбрежных,

В бездонных сферах Бытия.

Я устал от нежных снов,

От восторгов этих цельных

Гармонических пиров

И напевов колыбельных.

Я хочу порвать лазурь

Успокоенных мечтаний.

Я хочу горящих зданий,

Я хочу кричащих бурь!

Упоение покоя —

Усыпление ума.

Пусть же вспыхнет море зноя,

Пусть же в сердце дрогнет тьма.

Я хочу иных бряцаний

Для моих иных пиров.

Я хочу кинжальных слов

И предсмертных восклицаний!

Мир должен быть оправдан весь,

Чтобы можно было жить!

Душою там, я сердцем – здесь.

А сердце как смирить?

Я узел должен видеть весь.

Но как распутать нить?

Едва в лесу я сделал шаг, —

Раздавлен муравей.

Я в мире всем невольный враг,

Всей жизнею своей,

И не могу не быть, – никак,

Вплоть до исхода дней.

Мое неделанье для всех

Покажется больным.

Проникновенный тихий смех

Развеется как дым.

А буду смел, – замучу тех,

Кому я был родным.

Пустынной полночью зимы

Я слышу вой волков,

Среди могильной душной тьмы

Хрипенье стариков,

Гнилые хохоты чумы,

Кровавый бой врагов. —

Забытый раненый солдат,

И стая хищных птиц,

Отца косой на сына взгляд,

Развратный гул столиц,

Толпы глупцов, безумный ряд

Животно-мерзких лиц. —

И что же? Я ли создал их?

Или они меня?

Поэт ли я, сложивший стих,

Или побег от пня?

Кто демон низостей моих

И моего огня?

От этих ти́гровых страстей,

Змеиных чувств и дум, —

Как стук кладбищенских костей

В душе зловещий шум, —

И я бегу, бегу людей,

Среди людей – самум[4].

Есть в русской природе усталая нежность,

Безмолвная боль затаенной печали,

Безвыходность горя,

безгласность, безбрежность,

Холодная высь, уходящие дали.

Приди на рассвете на склон косогора, —

Над зябкой рекою дымится прохлада,

Чернеет громада застывшего бора,

И сердцу так больно, и сердце не радо.

Недвижный камыш. Не трепещет осока.

Глубокая тишь. Безглагольность покоя.

Луга убегают далёко-далёко.

Во всём утомленье – глухое, немое.

Войди на закате, как в свежие волны,

В прохладную глушь деревенского сада, —

Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,

И сердцу так грустно, и сердце не радо.

Как будто душа о желанном просила,

И сделали ей незаслуженно больно.

И сердце простило, но сердце застыло,

И плачет, и плачет, и плачет невольно.

Я – изысканность русской

медлительной речи,

Предо мною другие поэты – предтечи,

Я впервые открыл в этой речи уклоны,

Перепевные, гневные, нежные звоны.

Я – внезапный излом,

Я – играющий гром,

Я – прозрачный ручей,

Я – для всех и ничей.

Переплеск многопенный,

разорванно-слитный,

Самоцветные камни земли

самобытной,

Переклички лесные зеленого мая —

Всё пойму, всё возьму, у других

отнимая.

Вечно юный, как сон,

Сильный тем, что влюблен

И в себя и в других,

Я – изысканный стих.

Я в этот мир пришел,

чтоб видеть Солнце

И синий кругозор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце

И выси гор.

Я в этот мир пришел,

чтоб видеть Море

И пышный цвет долин.

Я заключил миры в едином взоре,

Я властелин.

Я победил холодное забвенье,

Создав мечту мою.

Я каждый миг исполнен откровенья,

Всегда пою.

Мою мечту страданья пробудили,

Но я любим за то.

Кто равен мне в моей певучей силе?

Никто, никто.

Я в этот мир пришел,

чтоб видеть Солнце,

А если день погас,

Я буду петь… Я буду петь о Солнце

В предсмертный час!

Когда я к другому в упор подхожу,

Я знаю: нам общее нечто дано.

И я напряженно и зорко гляжу,

Туда, на глубокое дно.

И вижу я много задавленных слов,

Убийств, совершенных в зловещей тиши,

Обрывов, провалов, огня, облаков,

Безумства несытой души.

Я вижу, я помню, я тайно дрожу,

Я знаю, откуда приходит гроза.

И если другому в глаза я гляжу,

Он вдруг закрывает глаза.

Весь человек есть линия волны.

Ток крови в руслах жил, как по ложбинам.

Строенье губ, бровей, зрачок с орлиным

Полетом к Солнцу. Волны. Струи. Сны.

Мы влагой и огнем воплощены.

И нашу мысль всегда влечет к глубинам.

И тот же знак ведет нас по вершинам.

Нам любо знать опасность крутизны.

От Солнца мы, но мы из Океана.

Индийский сон. На влаге мировой,

На вечном мигу лик являя свой, —

С зарей, велящей просыпаться рано,

Раскрылся чашей лотос голубой.

И бог в цветке. А жизнь цветка медвяна.

Слева тянется кровавая рука.

Приходи ко мне, и будет жизнь легка.

Слева тянется проклятой сказки ложь.

Приходи, от Сатаны ты не уйдешь.

Справа светятся обманно огоньки.

Справа нет тебе ни зова, ни руки.

Лишь один завет: Налево ни чуть-чуть.

И кладут тебе булыжники на грудь.

О, предтечи светлоокие мои,

Было легче вам в стесненном житии.

Раньше было всё во всём начистоту.

А теперь из пыли платье я плету.

У меня в моих протянутых руках

Лишь крутящийся дорожный серый прах.

И не Солнцем зажигаются зрачки,

А одним недоумением тоски.

Я ни вправо, я ни влево не пойду.

Я лишь веха для блуждающих в бреду.

Мир звериный захватил всю землю вплоть.

Только птица пропоет, что жив Господь.