Жили на одном болоте старик со старухой. И была у них красавица внучка. Ее волнистые волосы ночи темной были чернее, ее большие голубые глаза весеннего неба были светлее, ее алые губы пламенели, словно закат. Звали ее Журавлиной, а ласково – Линочкой.
Если бы жили старик со старухой и Журавлиной в городе, или в деревне, или в другом каком поселении, то все местные парни были бы в нее влюблены. Но на болоте никаких парней не водилось. Вот и куковала Журавлина в одиночестве. По хозяйству работала, дедушку с бабушкой кормила-поила, а в свободное время гуляла и пела, да травы целебные собирала.
Всякий раз, как отправлялась Журавлина гулять, дедушка и бабушка ей говорили:
– Будь осторожна, Линочка, не ходи к зыбунам, туда, где мох ненадежен, не гляди на синие огоньки, иначе заманит тебя Болотовик, польстится на красоту ненаглядную.
– Буду осторожна я, бабушка. Буду осторожна я, дедушка, – отвечала им кроткая Журавлина. – Не пойду к зыбунам, туда, где мох ненадежен, не погляжу на синие огоньки. Вернусь к ужину, принесу свежих трав для супа и цветов, чтобы сердце радовалось.
И так она уходила, и так каждый вечер возвращалась.
Гуляла Журавлина осторожно, зыбуны ее не манили, синие огоньки не привлекали. Обходила она все это стороной дальней, запевала песню, собирала цветы и травы.
А меж тем был у того болота настоящий хозяин – Болотовиком звался. Все-все болота в мире, сколько их ни было, все принадлежали ему одному. И мог он перемещаться с одного на другое: нырнет в одном, вынырнет в совсем другом, далеко от первого. Так он свои владения осматривал, за порядком следил, синие огоньки разбрасывал да путников случайных манил в зыбуны, где мох ненадежен, и тонули они. Болотовик смеялся над несчастными путниками, гулко и громко, так что эхо рождалось и умирало прямо в его животе.
И вот вынырнул Болотовик на том болоте, где жили старик со старухой и внучка их Журавлина-красавица. Не было там путников, ни одного-единственного. Разбросал Болотовик синие огоньки, оглянулся кругом, да и застыл, как был – с широко раскрытым жабьим ртом. Это увидал Болотовик Журавлину. И была она так несказанно прекрасна, что тут же влюбился он, тут же возжелал заманить в болото, навечно забрать в свой дворец, который раскинулся глубоко под землей и в который вливались все болота мира. А ежели чего возжелал Болотовик, так немедленно стремился это получить, заграбастать жадно и никому не отдавать.
Напустил Болотовик больше синих огоньков. Не смотрит на них Журавлина, идет-бредет себе, да вполголоса поет, наклоняется – цветы срывает, травы собирает.
Переместил Болотовик зыбуны со всего болота ближе к тропинке, по которой Журавлина ступала. И все равно, чтобы в них попасть, должна она была сделать хоть пару шагов в сторону, в сторону. Не смотрит на зыбуны Журавлина, по тропинке ровнехонько идет-бредет себе, да вполголоса поет, наклоняется – цветы срывает, травы собирает.
Рассердился Болотовик, как никогда в жизни. Все путники ловились на его хитрые проделки с огоньками и зыбунами. Никто от него живым не уходил.
Тогда позвал он верных служанок своих, кикимор болотных, и велел им схватить девицу, да приволочь в подземный его дворец. И расступилась водица, разошлась ряска, расступились мхи – восстали из болота кикиморы, что твои мертвецы из могил. Увидала их Журавлина, испугалась, побледнела, бежать бросилась. И побежала она не к дому, где беззащитные бабушка с дедушкой, побежала она прочь от болота, чтобы увести злобных чудищ, в лес заманить, да и оставить там плутать. Ведь то, что было рождено на болоте, в лесу заблудится, а то, что было рождено в лесу, в болоте утонет. Журавлина и сама боялась заблудиться, да только не хотела она, чтобы чудища странные на бабушку с дедушкой напали, похитили их.
И долго бежала Журавлина к лесу, добежать никак не может. Только нога ее на мягкий ковер травы ступает, как трава оборачивается мхом, превращается почва в болото. Это Болотовик в помощь своим верным служанкам отправил сам дух болота. Отчаялась Журавлина, она уж уставать начала, скоро упадет без сил и схватят ее кикиморы длинными скользкими пальцами. Заплакала Журавлина, закричала, хотела было рухнуть на землю, но помощь пришла к ней неожиданная и желанная.
Спустились с неба огромные серые птицы, те самые, что имя Журавлине дали, и принялись клевать кикимор, щипать, крыльями бить. А самый большой журавль бросился на самого Болотовика, испугав его, смутив и заставив отступить. Кикиморы же рвали храбрых птиц своими длинными скользкими пальцами.
– Отступись, Болотовик, не тронь Журавлину, – человеческим голосом заговорил самый большой, самый главный журавль. – Не то выклюю тебе глаза и быть тебе слепым до конца вечности.
Болотовик взмолился о пощаде, дал обещание, что никогда более на Журавлину не посмотрит даже, отозвал своих самых верных служанок, да и сгинул.
И сдержал он слово свое: не видала его больше красавица никогда, жила с тех пор долго и счастливо. Но прежде пришла она на болото, на место, где кикиморы журавлей рвали, принесла цветов, да плакала долго, слова благодарности бормоча. И каждая слезинка ее превращалась в крохотную ягоду, красную, в цвет журавлиной крови, пролитой за доброе дело. Те ягоды и поныне можно на болотах встретить, долгой зимой они напоминают о свежей сладости лета и кислом сожалении от слишком быстро пролетающих дней.