Наслушавшись недобрых рассказов о своих родственниках, Галя смущенно спросила:
– А сколько ж мы вам должны за помощь?
– Должны? – возмутилась Алена, домывая пол в хате. – Обидеть хочешь?
– Ну как… Вы же всем семейством для нас столько всего сделали. Мы бы вдвоем не справились и за все лето.
– Глупая, – усмехнулась Алена, выжимая в ведро тряпку. – Мне за радость, что у моих родителей теперь будут нормальные соседи. Только меня тут один вопрос мучает, – женщина расстелила тряпку у порога. – Которая из девок не ваша? Ну не могла же ты родить их с разницей два месяца?
– Манька… – Галя пригорюнилась, – ее родители померли, вот мы ее себе и взяли.
– Достойный поступок, – улыбнулась соседка, – человеческий.
Вечером, распрощавшись с соседями, Галя и Степан обсудили, что надо бы заняться погребом. Все-таки, в конце лета, необходимо заняться припасами, а засолы ставить некуда.
– А я прямо сейчас и вычищу, постелю доски. Там особо и делать нечего, только старье выкинуть и землю разровнять.
Степа быстро сбегал в сени за лопатой, откинул крышу подпола и занырнул в него.
– Подсветить? – Галя подошла к краю и наклонилась.
– Свечку дай!
Жена взяла с подоконника свечу, зажгла ее и опустила Степе. Он воткнул свечу в землю и принялся орудовать лопатой. Неудобно, подпол не такой уж и глубокий, зато широкий. Галя присела на табурет, который смастерил Илья Ильич, и поправила косынку на голове. Вдруг из-под пола послышался звон.
– Что это?
– Не знаю, – еле слышно ответил Степа.
Через несколько секунд он выпрямил спину, и Галя увидела половину головы мужа, на лице которой таращились на нее два огромных глаза.
– Галь, глянька-ка, – Степа поднял руку и выставил на трухлявые доски графин.
Галя встала на колени, вылупилась в прозрачное стекло, покрытое земельным налетом, а Степа уперся в края пола руками и ловко выпрыгнул на свет божий.
– Галь, что это, а? – он сразу понял, как только обнаружил находку, что в ней лежит, но побоялся сама себе в этом сознаться.
Галя подняла удивленные глаза на мужа.
– Теперь, дорогой мой, мы стали богачами, – хитро улыбнулась она и взяла в руки старый графин.
Глава 41
Степа протер грязной ладонью лоб, пригладил волосы назад и выдохнул.
– Откуда это здесь?
– Какая разница? – Галя взяла тряпку с лавки и протерла графин. – Полным полна моя коробочка, – хихикнула она, вытаскивая газетную пробку. – Да здесь столько, что нам надолго хватит.
– Галь, – потерянный Степа сел на табурет. Сердце колотилось так, будто он натворил что-то ужасное, – надо бы отдать, – проговорил он дрожащим голосом.
– Кому? – Галя сунула в горлышко графина указательный палец, чтобы достать купюру.
– Дом бабкин, значит, это принадлежит ей.
– Не смеши. – сообразив, что деньги так просто не вытащить, Галя поспешила в сени за молотком.
– Галь! – Степа пошел за ней, – не наше это. Бабуля узнает…
– А кто ей скажет? – положив графин на крыльцо, Галина аккуратно стукнула молотком по стеклу. Тара отозвалась глухим звуком, и стекла разложились, как лепестки розы.
– Ну как… – Степа стоял за спиной жены и нервничал. – Нехорошо это.
– А ты научись молчать. Тебе семья дороже или бабуля, которая свое хозяйство распустила и жила, как нищенка? Хочешь, чтобы она и эти деньги спустила? А мы их в дело пустим, заживем, как нормальные люди.
– А если кто узнает?
– Прикусишь язык, никто не узнает. По капельке будем тратить. За год на ноги встанем, а там кому какое дело, каким путем мы обжились?
Степа обошел жену, краем глаза узрел кипу скрученных в трубочку купюр и тут же отвернулся, прошелся по двору, покурил и подумал. А ведь верно говорит жена, зачем старой столько богатства? А они молодые, им жить и жить. Согласившись с Галей, первым делом Степа купил новые кровати.
Постепенно молодые начали обставлять хату новой мебелью, закупать разную утварь, потихоньку делали ремонт. Покупками занимались в городе, чтобы никто из местных не заподозрил, откуда у приезжих такие деньжищи, если Степан калымит и не состоит в совхозе. Но нашлись и сердобольные, которые за каждую работу платили Степе живностью. Помог поставить сарай – дали козочку, срубил в одиночку сруб – одарили телочкой. Повезло Галине и Степану с соседями, повезло с новым местом жительства, стали молодые счастливыми и зажиточными. В дом особо никого не пускали, чтобы у гостей глаза не разбежались от новых занавесок, половичков, посуды. Галя купила швейную машинку и начала шить одежду и постельное. Приобрела прялку, чтобы было на чем прясть, а потом вязать рукавички да носочки. Глаза у Гали горели ясным пламенем, когда она садилась за рукоделие. Шибко любит она это дело, спасу нет!
Декабрь.
– Хозяюшка-а! – услышала Галя, неся ведро с молоком в дом.
– Оу! – остановилась она у крыльца.
– Возьми письмо-о! – почтальонша встала у калитки, не собираясь входить.
Галя занесла ведро в сени, поставила на табурет и вернулась.
– Опять? – протянула руку через забор.
– Ага, – улыбалась румяная от легкого морозца девушка двадцати трех лет. – Каждую неделю вам пишут. Скучают, видимо.
– Угу, – Галя уже знала, от кого письмо.
Сунув его в карман телогрейки, сказала «спасибо» и потопала по заснеженной тропке к дому.
– Надоели, – забубнила она, сжимая конверт в кармане, – как вы мне надоели.
Нечаянно применив силу при закрывании двери, Галя так от души ею стукнула, что в дальней комнате раздался детский плач. Галя ругнулась про себя, подняла ведро и понесла в основную часть дома. Слушая, как Манька пытается оглушить Настю, Галя вынула из кармана письмо, открыла печную дверцу и бросила скомканную бумагу в топку.
– Туда тебе и дорога, – напутственно прошептала молодая женщина, глядя на воспламенившийся конверт. – Не ори, сейчас приду! – крикнула девочке, расстегивая телогрейку. – Чуть что, сразу в крик! Пуп надорвешь!
Повесив на гвоздик телогрейку и скинув валенки, Галя быстрым шагом направилась успокаивать самую крикливую девочку. Неугомонная Маня только и знает, что поднимать вой на весь дом, как только услышит громкий стук или какой другой шум. Подняв ее на руки, Галя нежно пошлепала девчушку по спинке.
– Ну-ну, хватит глотку драть, а то опять температура поднимется. Ну что еще тебя вспугнуло? Хлопок? Звон крючка? Ну что ж ты у нас такая плаксивая. Глянь на Настю, сидит и в ус не дует. Ей что гром, что вопли – все по барабану.
Спокойная Настя сидела на полу и катала самодельную деревянную машинку, которую для нее смастерил папа. Не обращая внимание на ревущую «сестричку», она что-то бурчала на своем младенческом языке и улыбалась, весело подергивая ножкой.
Стук уличной двери отвлек Галю от громогласной Мани, и Галина пошагала встретить мужа.
– Что-то ты долго сегодня! – Крикнула она, огибая печь.
– Здравия желаю! – распахнулась вторая дверь.
У Гали на голове зашевелились волосы. Ни с того ни с сего к ним в гости нагрянула свекровь.
– А что ж на письма не отвечаем, в гости не приезжаем? Полгода, как сыночка я не видела. Степка, ау! Где ты есть? – Марфа сняла теплые рукавицы и принялась стягивать заснеженные валенки.
Глава 42
Галя, чуть не уронив ребенка, аккуратно поставила его на ножки. Маня всхлипнула, уставившись на незнакомую тетю, и сунула большой палец в рот.
– Степа-а! – продолжала звать сына свекровь, двинувшись быстрым шагом в комнаты и не обратив внимания на девочку.
Она водила носом всюду и звала Степана. Увидев Настю, сидящую на полу, даже бровью не повела и не бросилась обнимать единственную внучку. Крутила глазами и не забывала бегло осматривать убранства помещений.
– Хм, а где он? – вышла свекровь к хозяйке дома. – И откуда у вас столько добра?
– Заработали, – осипшим голосом ответила сноха, пребывая в ступоре.
Зачем она приехала? Какого лешего ее принесло?
– Заработали? – вытаращилась Марфа на Галю. – Каким это макаром? Мы годами добро наживали, а вы за несколько месяцев управились? Обворовали, что ль, кого? – злобно хихикнула она.
– Вы зачем приехали? – Галя вспомнила о письмах, которые она нещадно сжигала в печке, не читая.
– Как это? Что за вопрос, дорогуша? Я к сыну приехала, соскучилась. Почему он мне не писал, а? Что за мода не отвечать матери? – закрутила головой гостья, разглядывая мебель в кухне. – Ничего себе! – всплеснула руками, подходя к столу. – Откуда такой сервиз? Он же таких деньжищ стоит.
Покрутив в руках заварочный чайник, потом – сахарницу, Марфа потянулась к навесному шкафчику.
– Не трогай! – неожиданно рявкнула Галя, поставив руки на бока. – Ты здесь не хозяйка!
– А ты чего такая громкая? – повернула на нее голову свекровь. – Хозяйкой себя возомнила? Так дом тебе не принадлежит. Он – наследие моего мужа. Кстати, Панкрат ждет от Степки весточки. Что это сын забывает об отце, а? Или у него в памяти отшибло, как отец его растил, кормил, в дорогу собирал? Денег дал, подушек, а сынок и думать забыл, что у него родители имеются. Или это ты ему весь мозг проела, чтобы он у нас не показывался? Ты смотри мне, а то я быстро Степке голову на место поставлю. Из дома выселитесь, Степку обратно возвратим, а ты к своим покатишься, в горелую лачугу!
– Как горелую? – побледнела Галя, подумав о матери и сестрах.
– Обыкновенно, – отошла от шкафчика Марфа. – Батька твой напился, и что ему в бестолковую голову пришло, что он открыл печку и раскидал угольки по хате. Мол, бесов отгонял.
– А мама? – нижняя челюсть Гали отвисла от удивления.
– Не боись, не было никого в хате. Они дрова заготавливали. Что ж ты и мать свою не навещала, а? Я у нее узнавала, пишешь ли ей, а она только руками разводит и глаза прячет. Уехала, забросила и нас, и их. Совесть не гложет, а?
– Хм, – поникла Галя, нащупывая за спиной табурет.
А с чего вдруг свекровь о ее матери вспомнила? Она ж ее ни в грош не ставила, за голодранку считала и за глаза обсмеивала? Жалко стало Галине маму, да и сестер тоже. Живут с отцом-мучителем, света белого не видят. Оказывается, теперь бабский отряд дрова заготавливает, а батька пьет и не помогает. Впрочем, как и раньше.
– И где они живут? – слезы блеснули в глазах Гали, когда она подняла опечаленный взор на гостью.
– Знамо где, в сарае. Обложились соломой, чтоб не дуло, и живут, – и Марфе приспичило посмеяться, когда она представила, как семейство Гали в холодном сарае друг к дружке прижимается, чтобы согреться.
– Ничего смешного, – стиснула зубы Галя. – Завтра же поеду туда и заберу маму и сестер.
– Куда это ты их заберешь? Сюда? – показала пальцем в пол Марфа. – В наш с Панкратушкой дом? А кто тебе позволит?
Неожиданно в хату вошел Степан и замер, увидев мать.
– Ой, Степушка! – кинулась обнимать его Марфа. – Наконец-то свиделись! – расцеловывая удивленное лицо сына, запричитала она. – Куда ж ты запропастился? Мы с отцом уже дурное о тебе подумали!
– Дурное? Да что со мной случиться может? – он смотрел на жену и показывал на мать глазами, мол, откуда она здесь.
Галя пожимала плечами и опускала уголки губ, давая понять, что сама не знает, с какого перепуга она приехала.
– Галь! Ну погоди, мам, – опустил он руки матери, когда та хваталась за лицо, чтобы наклонить голову Степана пониже. – Я там еще сена привез. Теперь на двоих хватит.
– Сена? – отпрянула Марфа. – У вас и хозяйство имеется?
– А то! Благодаря… хм, спасибо людям, помогли, чем смогли, – запнулся Степан, чуть не проговорившись о находке.
– А ну-ка, пошли смотреть, кого вы там завели, – схватив телогрейку, Марфа ловко ее накинула на себя, сунула ноги в валенки и, оттолкнув сына, побежала к сараю.
– А где отец? – Степа был в шоке от внезапного приезда мамы.
– Не знаю. Она не сказала, – ответила Галя, подняв на руки девочку, которая все это время стояла рядом и слушала чужую тетю.
– Странно, – широким шагом переступив порог, Степа вышел в сени и отправился за мамой, которая уже вовсю охала в сарае, прикладывая руки к груди.
– У меня даже слов нет, что сказать… – крутила головой женщина, уставившись то на теленка, то на корову, одновременно заглядывая краем глаза в стойло, где умиротворенно похрюкивала свинка. – И порося у них имеется, и куры, коровы, кролики… Господи, да если бы я знала, что у моего сына до того умная голова, что он сумел так быстро разбогатеть, ни в жиссь бы жениться не дала! Степан! Где ты есть? Это сколько добра у тебя, сыночек, что даже мне трудно представить, как ты так умудрился-то, а? Объединятся нам надо! Слышь? У нас приказ вышел, пришлось Буренку сдать, а Пятнашку пришлось под нож пустить. Ноги у ней больные были. Степа!
Степан стоял рядом с сараем и курил. Он делал глубокие затяжки и думал:
«Объединиться было бы неплохо, но так привык жить отдельно, что назад даже не тянет».
– Сын, – выглянула из сарая Марфа, – чего молчишь? Съехаться нам не помешало бы.
– Оно-то можно, – замялся парень, сплевывая на снег, – а что Галина на это скажет?
– Да ты с дуба рухнул или как? Она что, указ нам, что ли? Да кто такая – эта Галина?
– Так-то женой мне приходится.
– И что? Сегодня одна жена, завтра – другая. Сынок, нам подмога нужна, мы ж с отцом уже не молодые.
– А почему о бабушке ничего не говоришь? Как она? – и Степа густо покраснел из-за въедливой мысли о найденном графине.
– Мы ее в больничку определили, пусть полечится. Бабка нынче свихнулась. Днем сюда просится, со слезами и воем, а ночью подскакивает и батьку твоего клянет. Встанет посреди комнаты и давай матерными словами его поливать. Не выдержал батька, тоже в лечебнице лежит.
– А с кем же ты детей оставила?
– А нету у нас их. Корова языком слизала, – состроив виноватую мину, Марфа сгорбилась, будто ожидает хорошего леща.
– Как слизала?
– А вот так. Всех в интернат распределили, как полагается. А что? Я им мамка, что ли? То сопли, то вопли. У меня тоже здоровьице не молодецкое, сынок. Дело близится к старости. Так что, милый мой, – потрепала сына за щеку, – бери мамку на постоянное проживание. Вместе веселее.
Глава 43
– Какое проживание? – выронив папиросу, обмер Степан.
– Постоянное, – повторила мать, вглядываясь в его потерянный взор. – А что? Или ты против?
Степа молчал. Надо же с женой поговорить, а потом давать ответ. Как решать без Гали? И была б какая-нибудь тетка – вода на киселе, а тут – родная мать.
– А отец как же?
– А что отец? Лечится.
– Его навещать надо. Как ты будешь каждый день к нему ездить в такую даль?
– Зачем «каждый»? Да и какой смысл? Он все равно говорить не может.
– Как это?
– Парализовало бедного. Мать его так довела, что Панкрат теперь и не мужик вовсе, а так, рыба безмолвная.
Степа представил, как батя лежит на больничной койке и смотрит в потолок, а вокруг чужие люди… Ох, в груди защемило.
– Надо его забирать, – выдавил из себя парень и затоптал окурок в снег.
– Да пускай лежит, ему там лучше будет, – уперлась Марфа. – Ты знать не знаешь, как за лежачими тяжко ухаживать.
– А ты, знаешь?
– А кто ж за его батькой присматривал, ты что ли? – усмехнулась женщина. – Я за ним горшки выносила, кашей кормила…
– Один раз чуть не избила, – добавил Степан, опустив голову.
– Неправда. Не было такого! – вспылила мать, нервно хлопнув в ладоши. – Я его переворачивала, а он…
– А он обделался. – с выдохом произнес парень, собираясь идти в дом.
– Что ты из меня тирана делаешь? Ты что на меня напраслину возводишь?
Степа медленно зашагал по хрустящему снегу.
– Ты зачем на мать такое наговариваешь? – засеменила следом Марфа, размахивая руками. – Как тебе не совестно такое говорить? Это Галька из тебя предателя сделала? Это она тебя научила, как с матерью разговаривать?
Степа поднялся на крыльцо, открыл дверь и вошел в сени.
– Чего молчишь, предатель? Стыдно матери в глаза посмотреть? А ну, повернись! – Марфа чуть не упала на ступеньках. Упершись рукой в стену дома, она закряхтела, не переставая поносить сына. – Ирод неблагодарный! Да я из твоей Гальки всю душу вытрясу! Я ей покажу, как сына против матери настраивать!
Она почти заползала в хату, потому что нога неудачно соскользнула с порога, и Марфа чуть не выбила себе зубы, рухнув всем телом на промерзший порожек. В этот момент Степа уже стоял перед женой и нехотя снимал валенки.
– Галь, – начал он, – за отцом ехать надо.
– Я уже поняла, что он серьезно приболел, – Галя успела замесить тесто для пирога, пока муж и его мать осматривали сарай.
– Галя, – Степан поставил валенки под лавку, – он не говорит.
– Да ты что? – от услышанного Галя случайно рассыпала часть муки на пол.
– Он мне деда напомнил, когда тот мычал и плакал, – слезы проступили, и Степа вытер их рукавом фуфайки.
– Не волнуйся. Завтра поедешь и привезешь его. Выходим, – Галя сметала муку в совок.
– А меня вы спросили? – наконец, Марфа вошла в хату. Она потирала колено и морщила нос от боли. – По какому праву распоряжаетесь моим мужем, а? Пусть лежит, его там быстро на ноги поставят!
– Мы сами его поставим, – ответила Галя, убирая веник и совок за печку. – Заодно и моих сестер с мамой заберем. Нечего им по сараям кочевать.
– Я тебе заберу! – взвизгнула Марфа, стукнув себя по больному колену. Она застонала и плюхнулась на лавку. – В эту хату только мы имеем право въезжать. А твои родственники тут лишними будут. Только посмей притащить сюда эту шоблу, не позволю жить в доме, который им не принадлежит.
– Он и тебе не принадлежит, – с усмешкой сказала Галя, уставившись на свекровь. – Здесь полноправные хозяева мы со Степаном и Панкрат Федосеевич. А если будешь на рожон лезть, то я свекру всю правду выложу.
Посмотрев с удивлением на жену, Степан перевел ошарашенный взгляд на мать.
– О чем это вы? – спросил он охрипшим от волнения голосом. – Мам, что за секреты?
Глава 44
– Вот видишь, сынок? – вскочила с лавки Марфа. – Как она нами крутит? Неблагодарная оборванка! Ее приютили, откормили, а она сплетни о твоей матери распускает! Брехунья ты! – повернулась женщина к снохе. – Наглая брехунья!
– Это я-то брешу? – посинела от злости Галя. – А не ты ли с дядькой Егором в постели нежилась, пока Панкрат Федосеевич сюда ездил, а? Он к матери отправился, а его женка с его же братом да на семейном ложе!
– Брехня! – подлетела свекровь к Гале и замахала кулаками перед ее лицом. – Да за такие речи в наше время тебя смолой бы измазали и утопили!
Женщины начали друг друга оскорблять, демонстрируя познания в матерных словах. Степа недолго слушал бабские крики, поднялся и гаркнул на весь дом:
– Хватит! Угомонились!
Обе посмотрели на него с изумлением. Да чтобы Степан кричал на родных? Вдруг кто-то постучал в дверь и сразу распахнул ее.
– Галюш, я к тебе.
– Ой, здравствуйте, Алена, – улыбнулась Галя, увидев соседскую дочь.
– Здравствуй. Дело у меня… – переведя нахмуренный взор на Марфу, Алена замолчала.
Обе женщины смотрели друг на друга, как на диковинку. Марфа щурилась, не веря своим глазам, Алена сжимала челюсти, не ожидая увидеть здесь лохудру из прошлого.
– Здрасьте, – еле слышно поздоровалась она с Марфой.
– Здрасьте, – ответила та также тихо.
– Помочь чем-то? – рассеяла Галя сердитые взгляды, и Алена ответила:
– Отец вызвал, мать приболела. Галечка, мне вечером уехать надо. Завтра вернусь, а ты присмотри, пожалуйста, за моей матушкой. Так неожиданно все сложилось, что я не успела ничего по дому сделать. Съезжу, разберусь с делами и вернусь. – сунув руки в карманы черного пальто, Алена сжала кулаки.
– Хорошо-хорошо, – Галя кивнула. – Не волнуйтесь, я пригляжу.
– Спасибо. До свидания, – попрощалась Алена и еще раз пристально посмотрела на Марфу.
Выходя, она еще раз сказала «спасибо», захлопнула дверь, и в доме нависла звенящая тишина. Даже дети в комнате притихли, когда бабушка с мамой поднял ор. Удивительно, но Маня не расплакалась из-за шума, а наоборот, приобняла Настю и что-то пролепетала ей на ухо.
– Чего ей здесь надо? – прохрипела Марфа, нарушив тишину. – Что она сюда таскается?
– Не таскается, а заходит. По-соседски, – огрызнулась Галя, накрывая тесто полотенцем. – Пойду гляну, что там с Прасковьей Алексеевной.
– Тьфу, делать нечего, как ходить к этим лентяям. – выговорилась свекровь.
– Мам, ты почему так к людям относишься? – спросил Степан. – Что ты, как мегера, говоришь о них так грязно, что аж противно слушать?
– Потому что… – Марфа хотела было высказать свое мнение о соседях, но не стала. Нечего сыну знать того, что может опорочить честь самой Марфы. – Делайте, что хотите. Не мое дело…
Махнула она рукой и ушла в комнату. Проводив ее краем глаза, Галя начала собираться к соседям.
– Галь, – Степа был настолько подавлен склоками между мамой и женой, что не знал, как поступить дальше, – не ругайся с ней, ладно?
– А пусть не лезет, – фыркнула жена, одеваясь потеплее. – Она всюду свой длинный нос сует. Вон, даже на дом этот свой бл…
Не смогла сказать вслух, потому что муж сурово посмотрел на нее.
– … глаз положила, – одернула себя Галя, повязав пуховый платок на голове.
– Завтра к отцу поеду.
– Подожди, я к своим собиралась, – опешила Галя. – Им жить негде. А ты за детьми присмотришь.
– Мой батька лежачий, понимаешь? Мне надо первому к нему смотаться.
– А мои мерзнут на морозе.
– Галь, ты меня не слышишь?
– Это ты меня мне слышишь! – рявкнула Галина. – Твой в тепле, а моя мать, небось, все ноги себе отморозила. Да и сестрам еще рожать. А ты тут об отце. Сказала же, заберем его к себе. Только с мамашей своей разберись для начала. Я с ней под одной крышей не уживусь. И спроси, с чего это она так легко свой дом бросила, когда там, кроме коров, куры, поросята, кролики. От людского осуждения сбежала, поди. Ха, не удивлюсь, если ее сплетнями прижучили, а она сюда прискакала, чтобы схорониться.
Степан молчал. В голове роились разномастные мысли о матери. Наверное, Галина права, но отправить мать восвояси… Это ж кто на такое осмелится?
Не дождавшись от мужа ответа, Галя ушла к соседям. Увидев ее в окно, Марфа поспешила учить сына уму-разуму.
– Ну? Чего сидишь, как сыч? Собирай ее манатки и на выход? Ишь, хозяйку из себя строит, а сама-то до свадьбы ноги раздвинула, честная какая, – захихикала Марфа, поставив руки на бока и стоя перед сыном. – Разве такую жену я для тебя хотела? Она должна была себя блюсти до первой брачной…
– Замолчи, – пребывал Степан в раздумьях. – Замолчи, мам, не могу тебя слушать.
– А ты слушай! Слушай и делай, как я говорю, потому что, пока ты еще молод, можно все изменить.
– Что изменить?
– Съехаться и начать жизнь сначала. Степушка, – приобняла она парня за плечи, – хорошо ведь жили, пока она в нашем доме не появилась. Ты ж вспомни, как ладно быт вели – все вместе, без ссор, а стоило только этой чувырле к нам поселиться, сразу все кувырком пошло. Степка, черная у них семейка. Сами голодом живут, вот и нас по миру пустят. А знаешь, что?
– Что? – Степа смотрел в ее хитрые глаза и чувствовал, как голова становится тяжелой от множества дум.
– Не приворожила ли она тебя? А? Ты же раньше таким добрым был, а теперь вот, даже на мать кричишь. Да когда такое было? Да кто б это мать родную голосом брал? Подумай, сынок, хорошенько подумай, что тебя дальше ждет? Изведет она тебя, и будешь, как батька наш, немой и немощный. Раньше Панкрат не был силушкой обделен, а теперь сам не свой. А ему еще только пятьдесят. Сыночка, кроме матери, никто тебе правды не скажет.
Глава 45
Степа прошелся по кухне, несколько раз почесал затылок, глубоко вздохнул и выдохнул, сопроводив выдох протяжным стоном.
– Завтра за отцом поеду, а там видно будет, как будем уживаться, – твердо ответил он, направляясь к детям.
– Опять на меня калеку повесить хочешь? Мало я за своим свекром ухаживала? Всю душу мне вымотали бесконечные судна и бульоны! Степа! Не смей перечить матери!
Развернувшись, Степан выпятил грудь вперед.
– Калеку? Ты что сейчас сказала – калеку? – сдвинув пушистые брови к переносице, парень слегка наклонил голову.
Его ужасающая мимика заставила вздрогнуть Марфу.
– А как его теперь назвать? – вполголоса спросила она. – У меня и сил уже нет, чтобы каждого ворочать и подмывать. Что ж вы со мной делаете?
Закрыв руками лицо, мать так истошно зарыдала, что у Степана сжалось сердце. Приобняв маму, он сказал ласково:
– Мы сами будем ворочать, – погладил маму по голове. – Сами.
– Это не с дедом носиться, тут другой подход нужен. Степа, не езди. Он говорить не может, глазами вращает, а сам молчит. Вроде как, врач сказал, что не соображает наш Панкратушка, у-у-у, – затянулась горьким плачем Марфа, уткнувшись сыну в могучую грудь. – Ему уже все равно, а у меня самой сердечко часто шалит. Не хочу видеть его в таком состоянии. Пускай Бог приберет, зато мы спокойне́й и дальше жить будем, – подняла глаза Марфа и громко шмыгнула.
Отпустив мать, Степан сел на койку. Пристально посмотрел на детей, которые все также играли на полу, потом – на маму. Задумался. Вспомнил похороны деда и дядьки. Передернул плечами от вставшего перед глазами образа посиневших родственников. Видел и одного, и второго, когда мать и бабушка их мыли. Видел, как омертвевшее лицо не подавало признаков жизни: глаза полуприкрыты, рот приоткрыт, кожа в ужасном состоянии – вся будто чем-то серым покрыта, или земельным. Бр-р-р, а у дядьки не было носа и губ. Закрыв лоб ладонями, Степан поморщился. Дед умер в постели, потом мать все белье часами перестирывала. От простыней очень долго воняло мочой и калом. Ужас!
Вскоре вернулась Галина.
– Степ! – крикнула она, снимая фуфайку. – Алена уехала, так я завтра поутру забегу к Прасковье Алексеевне!
– Сходи, сходи, – ни с того ни с сего выперлась из комнаты свекровь. – А лучше, я сама ее проведаю, – заискивающе продолжила она.
– Зачем это? – удивилась Галя.
– А что ж, я не могу по-соседски со стариками поздороваться? – она так гадко улыбалась, что Галя отвернула голову.
– Ну-у…
«Пусть идет, все-таки, она с ними знакома» – подумала Галина, спуская платок с головы на плечи.
– Не волнуйся, сама схожу, помогу, чем надо.
– Бабуле нужно лекарство дать и покормить…
– Умею, сама знаешь. А ты лучше детьми занимайся. А еще вот, – показала свекровь пальцем на полотенце, оставленное на столе. – Тесто подошло.
Галя обошла Марфу, заглянула в комнату. Там дети играют, а рядом с ними сидит Степа. Вроде бы ничего необычного, но Галя что-то заподозрила. С чего вдруг свекровь залебезила перед ней? Что это за «телячьи нежности»? Занявшись пирожками, Галина думала о том, как с утра поедет в родное село, проведать мать. Наверное, у них и одежка вся погорела… Тканей Галя прикупила много, обшить – на всех хватит. Комнат тоже предостаточно – всех разместят. А вот как быть с батькой?
На следующее утро Галина подоила корову, Степа накормил живность, почистил стойла, принес воды. Галя наказала мужу, чем накормить деток, пока она будет в отъезде.
– К вечеру вернусь. Ты кровати в тех комнатах застели. За девчонками приглядывай. А то, бывает, Маня Настьку обижает. Нет-нет, да и даст ей подзатыльника.
– Понял, – Степа слушал, а сам думал о своем.
Через некоторое время, проводив жену, он и сам засобирался в дорогу.
– Мать! Детей оставляю на тебя! – спешил Степан, накручивая портянки на ногу.
– Надолго уходишь? – вышла та, жуя вчерашний пирожок с картошкой.
– Я все уже сказал, – сунул парень ногу в валенок. – За отцом поеду.
Кусок пирожка так и выпал изо рта Марфы. Она чуть не подавилась, когда, наконец, поняла, что сын, один черт, сделает по-своему.
– Да куда ж ты поедешь? – завопила она, роняя картофельные кусочки на подбородок. – Ой, смерти моей хочешь! – положила руку на грудь, скорчившись от надуманной боли.
– Так! – встал с лавки Степан. – Я сказал, что еду за отцом! И хватит мне тут дурочку ломать! За девками чтоб глаз да глаз был. Не дай бог, что с ними случится – пеняй на себя.
Последнюю фразу он сказал таким грубым тоном, что Марфе моментально стало лучше. Степан выскочил на улицу, закурил и быстрым шагом отправился на дорогу. Вышел за калитку, покрутил головой, бросил короткий взгляд на окна своего дома. У окна стояла мать и смотрела на него. Степану показалось, будто мама шепчет что-то, но увидев его, она скрылась. Поправив ушанку на затылке, Степа двинулся по наезженной колее к трассе. Авось, кто подсобит. Дорога дальняя ему предстоит. Придется добираться перекладными. А там, в городе, можно будет найти кого-нибудь, кто поможет перевезти отца домой.
Почти семь часов добирался Степа до районной больницы, которая находится недалеко от его родного села. Заехать бы туда, посмотреть, что с хатой стало, но Степан решил не терять времени. Так и весь день на передвижения убить можно. Уставший от долгой езды, парень, наконец, очутился у ворот больницы. Покинув городской автобус, он двинулся к мрачному зданию. Остановился у ступенек. Потоптавшись у входной двери, набрался смелости и открыл ее. Неважно, как выглядит отец, лишь бы он узнал своего сына.
Ровно пять минут провел в больнице Степан. Через пять минут, он оказался на улице с выпученными глазами. Почесав затылок, Степа закурил.
– Не было, значит, – забормотал он. – И не поступал…
Глава 46
Словно воды ушат обрушили на Степана. Он сделал два круга вокруг скамейки, расположенной у крыльца, выкурил две папиросы, поднял голову и посмотрел на окна. В одном из окон стоял мужчина лет шестидесяти. Он смотрел вдаль, видимо, ждал своих родственников. Его лицо было обрамлено печалью, и Степу передернуло.
– Домой надо ехать. К родне. Может, они что-то знают.
Высморкавшись на снег, Степа широким шагом направился к автобусной остановке. Автобус подъехал быстро. Люди набились, как куры на нашест – плотничком. Они ругали друг друга за слишком тесное соприкосновение телами, оттоптанные ноги и манеру грубить в ответ. Степа стоял у двери, вжимаясь в нее. Было безумно душно. Окна автобуса запотели так, что невидно, какую улицу они проезжают. Услышав очередное объявление водителя, парень выскочил на третьей остановке и подбежал к автовокзалу. Купив билет, он встал под навесом и задумался. Через час подойдет транспорт, можно будет доехать до Васильково, а там до Яшкино рукой подать. Либо пять километров пешком, либо три – через лес. Лучше, конечно, попросить кого-нибудь подкинуть до села, надо торопиться. Вернуться раньше жены. Степа ждал автобуса и думал об отце. Как мать смогла сбагрить его и со спокойной душой приехать к ним, в Лыткино? Почему не писала, не оповещала о состоянии отца, не попросила помощи? Хоть бы телеграммку отправила, чтобы Степан был в курсе, что со здоровьем у отца? Чудная мать какая-то. Налетела, как коршун, села рядом и давай трындеть одно и тоже:
– Не забирай Панкрата. У меня здоровье хлипкое…
Раньше мать за отцом, как курица за цыпленком носилась. Что могло между ними произойти, что она так легко сдала отца в чужие руки и не хочет ухаживать за ним? Степа рассуждал, думал, соображал, но никак не мог понять мать, почему она сейчас другая, не такая, как раньше. Автобус подошел, Степа сел и уставился в окно.
– Надеюсь, родня подскажет, в какую именно больницу был доставлен батя. Может, мать что-то и перепутала.
Хотя он прекрасно помнил, как мать поясняла, куда его положили, особо и выбора нет, но почему отца там не оказалось?
Через час Степан был на месте. Идя вдоль нагруженной снегом обочины, он встретился с мужиком, который лениво управлял конем.