Ручей протекал неподалёку. Между могучих сосен был скальный выступ. В нём небольшая расщелина. Вот из неё и тёк ручей. Вода в нём была чистая и холодная.
Для того, чтобы удобно было брать воду, в русло встроили самодельный жёлоб из обожжённой глины, а там, где вода стекала с желоба, выкопали ямку и дно выложили камушками. Получился небольшой бассейнчик, из которого было удобно черпать воду.
Обустроили ручей давно. Видимо, ещё в те времена, когда тут жили Григорий Ефимович с Агафьей Ефимовной. Мы только расчистили и поправили.
Артём оказался ближе всех к ведру, подхватил его и, широко обходя прорезанную в земле линию, побежал за водой, а Агафья Ефимовна уже командовала:
– Снимайте котёл с огня! Ставьте котелок, который для чая! Сильнее огонь!
Мишка с Ариком схватили жердину, перенесли котёл в сторону, а вместо него повесили плоский туристический котелок. Вдели жердину в развилки. Мишка подбросил хвороста. Огонь вспыхнул с новой силой.
Агафья Ефимовна повернулась к Боре.
– Нужны рябиновые веточки. Срочно! Столько, сколько тут народу, включая кота.
Боря сосредоточенно нахмурился, огляделся, взял топорик и, позвав с собой двоих парней, ушёл в лес.
Прибежал Артём, вылил воду в котелок. Немного воды пролилось. Огонь зашипел, взметнулся пеплом. Артём глянул на Агафью Ефимовну, та скомандовала:
– Ещё неси! – потом повернулась к Илье: – Пойди возьми в землянке деревянную бадейку, отнеси её к ручью, наполни водой. Вода будет утекать, бадейка рассохлась, но ты добавляй снова и снова, чтобы всё время полная была.
Илья побежал выполнять поручение.
– Рита, – продолжала командовать Агафья Ефимовна. – Там в землянке на верхней полке в углу такой мешочек серенький, неси его сюда.
Ритка засверкала лаптями.
– А вы все идите работайте! Дайте воздуха! Нечего тут торчать!
Игорь Петрович развернулся к нам.
– Давайте, ребята, по местам! Землянка сама себя не построит, деревья сами не срубятся, лапти не сплетутся… За дело!
Уходить, понятно, никто не хотел. Всем было интересно, что произошло.
– Дайте человеку в себя прийти! – повысил голос Игорь Петрович и добавил мягче: – Григорий Ефимович уже тут. Отдохнёт и всё расскажет.
Народ, постоянно оглядываясь на Григория Ефимовича, потихоньку шушукаясь, потянулся по своим рабочим местам.
А Григорий Ефимович, и не пытаясь встать, начал молча раздеваться.
– Отвернитесь! – велела Агафья Ефимовна девчонкам.
Да они и сами уже повернулись спинами к Григорию Ефимовичу, потому что он дошёл до трусов.
Всю одежду Григорий Ефимович аккуратно складывал внутри охранного круга, следя, чтобы ничто не пересекло границы.
Он был худощавый и жилистый, но какой-то высохший.
Вода в котелке закипела махом, и Агафья Ефимовна высыпала в него добрую половину содержимого мешочка. Остальное аккуратно завязала и сказала Ритке:
– Отнеси обратно. И захвати покрывало с дальней лежанки.
Ритка подчинилась беспрекословно. Так-то характер у неё мерзкий, но тут я даже удивился, как она с охотой и в точности выполняла все поручения Агафьи Ефимовны.
А Агафья Ефимовна зачерпнула кружкой из котелка и, напевая, пошла вокруг охранного круга. Через каждые два-три шага она быстро окунала пальцы в кипяток и брызгала на… На прозрачную радужную стену, которая выросла из черты и куполом сомкнулась над очерченным местом, закрывая Григория Ефимовича от нас. Или нас от того, что находилось там, внутри охранного круга… Не от Григория Ефимовича же?..
Агафья Ефимовна успела трижды обойти закрытое место, когда прискакал Дёма. Он, как сумасшедший, прилетел со стороны леса и сразу к черте… Весь вздыбленный, хвост трубой.
Остановился настороженный перед линией, постоял, поводил носом, пошевелил ушами, повертел башкой, изучая что там. Потом успокоился, шерсть улеглась.
Вдоль черты, словно вдоль стеночки, посолонь обошёл по краю охранный круг и направился ко мне. Тут же залез на руки и ткнулся мордашкой в лицо, мол, я проверил, теперь всё будет в порядке.
Я погладил Дёму и взялся за берёсту, начал резать новые цины.
Дёма тут же решил, что я делаю для него игрушку. Принялся ловить цины, охотиться за ними, совершенно не давая мне работать.
Игривое настроение котёнка и мерное посапывание Чёрного немного успокоили меня. Но лишь немного. Потому что Агафья Ефимовна нервничала. Это было видно.
Она вылила в ведро с холодной водой содержимое котелка. Отдала котелок Мишке и сказала, чтобы он ополоснул его и принёс ещё воды – для чая. Поднесла ведро к черте и спросила Григория Ефимовича:
– Сам сможешь?
От боли, которая прозвучала в её голосе, у меня скребнуло на душе.
– Постараюсь, – проскрипел в ответ Григорий Ефимович.
Агафья Ефимовна, напевая заговор, всунула ношу в призрачную стену. Ведро, да и сама Агафья Ефимовна, моментально покрылись радужной плёнкой.
Чёрный встрепенулся. Дёма бросил берёсту, зашипел и выгнулся дугой, шерсть на загривке встала дыбом.
Но Агафья Ефимовна уже поставила ведро внутри охранного круга и, продолжая петь, отступила от черты.
Радужные всполохи пробежали по ней и померкли.
Дёма с Чёрным успокоились, но от игривого и расслабленного состояния не осталось и следа. Теперь они оба внимательно наблюдали за происходящим.
Григорий Ефимович, с трудом встав на колени, начал мыться. Он зачерпывал воду горстями и лил на себя. Может, мне показалось, но вода с него стекала чёрная. И сразу уходила в землю. Как-то слишком быстро уходила… Словно проваливалась!
Пришёл Боря, принёс рябиновых веточек.
– По числу живых? – спросила Агафья Ефимовна.
– Да, – ответил Боря. – И Дёме с Чёрным тоже.
Агафья Ефимовна коротко глянула в мою сторону и ничего не сказала. Забрала веточки и начала втыкать их в черту, повторяя снова и снова: «Встань, рябина красная перводеревом, густым забором, дай дорогу живым, закрой путь мёртвым. Через заслон мой мёртвому не пройти, зло в наш дом не пронести. То, что живо, пусть к небу тянется, что мертво, пусть в землю уйдёт. Слово моё крепкое, слово моё твёрдое. Да будет так!»
Когда осталась не воткнутой только одна веточка, Агафья Ефимовна раскрыла покрывало.
Григорий Ефимович к тому времени вылил всё содержимое ведра на себя. Поднялся и там, где в ограде не доставало веточки, словно в калитку, шагнул к Агафье Ефимовне.
Едва он переступил черту, как Дёма зашипел, а Чёрный заметался.
Агафья Ефимовна накинула на Григория Ефимовича покрывало и быстро воткнула последнюю веточку рябины. Потом обняла брата и повела его к ручью.
Одежда и ведро остались внутри круга. И я вдруг понял, что там они теперь и будут.
Пришёл Илья и сел к огню. Он был какой-то потерянный, как будто чурбаном по башке приложили. Протянул руки к пламени, словно сильно замёрз.
«Ну да, – подумал я. – Вода-то в ручье холодная, а он вон сколько черпал её в дырявую бадью!»
Я так подумал и сам себе не поверил. Потому что было ощущение не простого холода, а смертного.
Не, Илья не был ходячим трупом, но как-то… словно опалило его этим холодом… Не знаю, не могу подобрать слов.
Мне очень хотелось посмотреть, что там делают Агафья Ефимовна и Григорий Ефимович. Но никакая сила не заставила бы меня сейчас подняться и пойти туда. Поэтому я просто сидел и плёл.
Молчание у костра висело недолго.
– Ну и что скуксились? – спросила Ритка, она, подбоченясь, стояла рядом с Ильёй. – Мишка, давай котёл на место, еду варить надо! И чай тоже греть ставь! Ар, помогай ему, чего стоишь?
Я даже не сразу понял, что она так обращается к Арику. Он тоже удивился, но подхватил жердину за другой конец, и они вместе с Мишкой водрузили котёл и плоский котелок на огонь.
– Овощи почищены? Порезаны? – обратилась Ритка к девчонкам. – Хватит сидеть!
– Ты чё это раскомандовалась? – взбунтовалась Марина.
Я, признаться, был с ней абсолютно солидарен.
– Ритка, притухни! – поддержала Марину Светлана.
– Да я-то притухну, а люди не жрамши будут, пока вы тут кисните!
Ритка взяла ветку с привязанной ложкой и принялась остервенело мешать зашкворчавшие овощи.
Но молчала Ритка недолго. Через минуту переключилась на парней:
– Мишка, дрова готовь, чего стоишь? Ар тащи ветки, нефиг без дела тухнуть!
Те не стали спорить. Мишка взялся за топор, а Арик начал подтаскивать ему длинные сухие ветки, а потом складывать нарубленные в поленницу неподалёку от костра.
Светлана с Мариной переглянулись, и Светлана начала резать морковку дальше.
Марина потянулась к ножу, который отбросила Агафья Ефимовна, но Ритка остановила её
– Не трожь!
– И как я буду чистить картошку? Пальцем? – съязвила Марина.
– Да хоть и пальцем! – взбеленилась Ритка.
– Ты уж определись, чистить мне картошку или что?
– А я откуда знаю?! – Ритка раскраснелась у огня. – Только этот нож не трогай! Другой возьми!
– Ага, сейчас в супермаркет сбегаю за новым.
– Да хоть и в супермаркет!.. – взвилась Ритка. – Нельзя этот нож брать. Ты что, не видела что ли, что тут было? – Ритка махнула ложкой в сторону охранного круга, и капли масла упали в костёр. Огонь вспыхнул сильнее.
– А что я должна была видеть? – Марина явно завелась и уступать Ритке не собиралась.
– Девочки, да что на вас нашло?! – спросила Светлана. – На, Марин, возьми мой нож, я уже порезала морковку. Рита, у тебя горит…
Ритка снова начала мешать и с раздражением бросила Светлане:
– Ссыпай в котёл, раз порезала, нечего стоять, как дура.
– Ну, знаешь! – дёрнулась Светлана. – Раз такая умная, сама ссыпай!
И, проваливаясь каблуками в дёрн пошла к парням, которые строили землянку.
И тут я услышал, что Дёма мурчит. Это было так неожиданно, что показалось странным. Хотя, что может быть странного в мурчании котёнка?
Я тряхнул головой и увидел, как над Ильёй поднимается чёрная дымка, словно что-то начало таять и парить. И Ритка в эту дымку время от времени окунается…
Сам не зная почему, я поднялся, подошёл к Ритке и, забрав у неё ложку, сунул ей Дёму.
– Иди, отдохни! – сказал я и кивнул на свой чурбан.
Ритка как-то обмякла и отошла от костра. А я встал так, чтобы между мной и Ильёй было пламя – чёрная дымка явно боялась огня.
Ожоги от близости костра заныли, особенно в местах, не закрытых одеждой, но не мог же я уйти!
Я терпел боль, помешивал в казане и с тревогой наблюдал, как чернота поднимается и тает в воздухе. Мне без разницы, что это была за хрень, но, блин, – в воздухе! А народ, между прочим, им дышит! Ритка вон надышалась и на людей кидаться начала.
Огонь потрескивал, и я как будто наполнялся силой.
«А что если?..» – подумал я, вспомнив, про бесконтактные удары. Конечно, Боря показывал нам, как применять их на людях. Там нужно было ощущать себя, словно ты язычок пламени – быть гибким и упругим. И ударяя, мы воздействовали на такой же язычок, только в другом человеке. А тут вот оно, настоящее пламя!
Короче, я решил подтолкнуть огонь к Илье и окутать его им. И выжечь всю это черноту нафиг! Но аккуратно, чтобы самого Илью не задеть.
Раз эта дымка боится костра, то почему бы не попробовать? Ну я и…
Пламя послушалось меня. Огонь взметнулся, как будто в костёр кинули сухую сосновую ветку с хвоей, и осыпался искрами.
Илья сперва отшатнулся, а потом наоборот потянулся к огню, словно душа его поняла, что нужно делать. И тут он начал дрожать…
Его затрясло, заколотило, но хоть живые эмоции на лице появились – отогреваться начал.
А в котле между тем шкворчало…
– Морковку нужно бросить, – крикнула с чурбака Ритка.
Я поглядел на стол, вздохнул и пошёл бросать.
Я не умею готовить. Всегда готовила мама. Я даже яичницу ни разу себе не пожарил. А тут…
В общем, я сгрёб всё и отправил в котёл. Сразу захватить всё не получилось, пришлось в несколько этапов…
– Помешай, – подсказала Ритка.
Помешал.
– Ещё мешай, чтоб не пригорело…
Я вспомнил, как ещё в школе боевой магии под руководством Агафьи Ефимовны мешал зелье для Григория Ефимовича и попробовал так же.
От костра было жарко и мешать нужно было стоя. Так-то не вопрос, но не очень-то удобно. Но самое главное – ожоги! Они болели уже нестерпимо!
– Дочистила, – сказала Марина. – Нужно помыть.
Я оглянулся. Единственное ведро стояло внутри круга. В котелке для чая вода уже закипала. Принесённой воды не было. Мыть негде.
Единственный вариант, который пришёл мне в голову – нужно с миской и картошкой идти к ручью и мыть там. Но там Агафья Ефимовна и Григорий Ефимович. И если Илья только чуть-чуть побыл рядом с ними и теперь не может отогреться, то что будет с тем, кто пойдёт мыть картошку? А с картошкой что будет?
Не мудрено, что я завис. Но ненадолго. Потому что кто-то должен был пойти. И точно не Марина. И не Арик с Мишкой. И никто другой.
Поэтому, передав Марине ложку и сказав ей, где нужно стоять, чтобы это было безопасно, подхватив миску с очищенными клубнями, я направился туда, куда сейчас хотел меньше всего.
С одной стороны, я не рвался к ручью, а с другой – там прохладно. Для моих ожогов самый то!
– Подожди! – крикнула Марина.
Я с радостью остановился.
– Помоги, – сказала она и взялась за жердину.
Пока я ставил на стол миску с картошкой, к Марине подскочил Арик. Они вместе сняли котёл с обжаренными овощами и котелок с закипающей водой с огня.
– Нужно воду из котелка в котёл перелить и ещё воды принести…
Это было разумно, и я, восхитившись предусмотрительностью Марины, подхватил котелок и…
Если вы хоть раз лили воду в раскалённое масло, вы меня поймёте. Руки и лицо обдало горячим паром, и я еле удержался, чтобы не зашипеть. Кожа и так болезненно реагировала на тепло, а тут горячий пар…
– Сильно больно? – участливо спросила Марина.
В голосе её было столько сочувствия, что я поневоле расплылся в счастливой улыбке.
– Не, норм! – ответил я и подхватил за ручку плоский туристический котелок.
После слов Марины идти за водой было радостно. Но только первые пять шагов. Потом я вспомнил Григория Ефимовича, Илью… И страх вытеснил все остальные чувства. Хотя, теперь повернуть назад я уже не мог.
Я шагал как на эшафот, одной рукой прижимая к себе миску с начищенной картошкой, а другой покачивая ещё горячий пустой котелок.
Идти до ручья недалеко, но как мне хотелось, чтобы расстояние было больше!
В тот момент, когда я увидел Агафью Ефимовну и Григория Ефимовича, словно бы солнце накрыла тень, все краски померкли и звуки утихли.
Лес оставался всё такой же, древний, а вот Ефимычи оба были юными и как будто светились. Григорий Ефимович лежал в ручье, а Агафья Ефимовна стояла рядом на коленях и словно бы напевала, но я не слышал ни единого звука.
Я офигел и остановился.
«Не для людей это зрелище… – проворчал Чёрный. – Ну да ладно, тебе можно… Ты со мной. Иди!»
И я шагнул. Сначала один раз, потом второй…
В следующий момент я услышал звон ручья, стрекотание кузнечиков, щебетание птиц, пение Агафьи Ефимовны… И пела она не заговор. Она пела песню. Песню про то, как каждое утро встаёт солнце и целый день старательно согревает землю. И земля в благодарность покрывается цветами. И в этом основа мира. Потому что если солнце не будет светить, то цветы не распустятся, а если цветы не распустятся, то зачем солнцу быть ласковым?..
Какой же у неё был красивый голос! От такого голоса хотелось жить!
Я оглянулся и увидел, что послушать Агафью Ефимовну пришли… Блин! Её пришли послушать… Я даже не знаю, кто её пришёл послушать…
«Леший, водяной, болотник, – подсказал Чёрный. – А это мавки. Вон боровой. Шишига с кикиморой, как без них…»
Не успел Чёрный назвать всех, как леший оглянулся и увидел меня. И тут же что-то рявкнул.
Все, кто был у ручья, словно забыли про Агафью Ефимовну, повернулись ко мне и… поклонились.
– Прости, Хозяин, мы не знали, что ты тут, – припав к земле, сказал леший.
Пока я думал, что ответить, Чёрный поднялся во весть свой пока ещё слабенький рост и строго спросил:
«Всё ли в порядке в заповедном лесу?»
Он спросил у меня внутри, но его услышали.
– Всё в порядке, Хозяин! Чернобог балует, но Леля навела порядок, – леший показал на Агафью Ефимовну.