В феврале 1922 года Бринкли получил недвусмысленное приглашение от владельца «Лос-Анджелес таймс», Гарри Чандлера, приехать на Западное побережье для пересадки желез одному из его редакторов. «В случае успеха операции, – писал Чандлер, – я превращу вас в самого знаменитого хирурга Америки. Если же она не удастся, я с тем же пылом буду вас проклинать». Доктор, к тому времени уже ставший одним из самых знаменитых хирургов Америки, тем не менее не заставил себя долго ждать.
Он ринулся в Лос-Анджелес с уверенностью утки, садящейся на гладь нового пруда, и сразу почувствовал себя дома. Главный проспект города незадолго перед тем был назван в честь спекулянта недвижимостью и изобретателя шарлатанского лечения «магнитными поясами» Гейлорда Уилшира, прославившегося на всю округу своей вандейковской бородкой, яркими жилетами и клетчатыми штанами. Можно смело утверждать, что из всех американских городов Чудо-город с его населением, насчитывавшим примерно шестьсот тысяч человек, многие эксперты (и Моррис Фишбейн в том числе) считали наиболее густо насыщенным шарлатанством. Местный литератор Мейо Морроу уверял, что «не родился еще тот колдун, чудотворец или прорицатель, юродивый прыгун во славу Божью, лекарь-травник, кружащийся в экстазе дервиш, заклинатель змей, знахарь, мастер столоверчения или снятия сглаза, использующий черную магию, демонологию, приемы остеопатии, волхвования, чародейства и вызывания духов, прибегающий к растираниям и болезненным воздействиям на мышцы, а также сомнительным новшествам в области лечения диабета, который не добился бы в Лос-Анджелесе успеха, несмотря на бешеную конкуренцию». Приезжий из Нью-Йорка обнаружил здесь «целые здания, занятые отправителями чужеземных культов и членами всевозможных сект», чьи главы «поставляют в газеты всевозможную мистическую чушь. Они устраивают уличные шествия, выступая в роскошных кимоно… Они потрясают жестяной звездой эрудиции, подчас ослепляя ею».
Не только шарлатаны водились здесь в тропическом изобилии: город, как трясина, втягивал в себя разного рода бездельников, тип людей, который Бринкли успел хорошо изучить. Тысячи ушедших на покой или мечтающих начать новую жизнь обитателей Среднего Запада, толпы бывших бакалейщиков и торговцев скобяным товаром, парикмахеров и фермеров, поеденных молью, потрепанных мужчин и женщин, скопивших немного денег или выручивших некоторую сумму от продажи наследственного гнезда, стекались сюда, чтобы вдохнуть хотя бы перед смертью аромат океана, селились здесь в маленьких бунгало с единственной пальмой или банановым деревом перед входом, кучковались в культурных центрах, участвовали в шествиях и парадах, копались у себя в саду и оседали. Для многих из них скука такого существования оказалась полной неожиданностью. Рай не место для скуки! С мозгами, расплавленными от жары, размякнув от запаха апельсиновых деревьев и гелиотропа, эти потомственные пуритане естественным образом обратились к Господу, но Господь, как все прочее, являлся здесь в обличиях странных и экзотических.
Доктор Леон Такер в сопровождении музыкальных посланцев в Большом библейском собрании. Только три выступления. Органная музыка, большой маримбафон, вибрафон, скрипка, фортепиано, аккордеон (sic!), банджо, гитара и другие инструменты. Уилширская баптистская церковь.
Мисс Лейла Кастберг, член Церкви Божественной Силы
(предсказания)
Слушайте 10 евангелистов 10
Н. К. Бескин, еврей-выкрест, вернувшийся после успешной гастрольной поездки, проведет молитвенную встречу в Глендейле. ПОЧЕМУ Я СТАЛ ХРИСТИАНИНОМ? Иудейский наряд. Демонстрация интересных аксессуаров.
Таким представали здесь воскресные утра с их благочестием. И повсюду, в фешенебельных залах и душных притонах, семь дней в неделю происходили такие и еще более странные сборища, и все это продавалось и с энтузиазмом поглощалось, и тысячи и тысячи людей отбрасывали унылую, надоевшую за десятилетия строгую монотонность существования и выстраивались в очередь за подобными духоподъемными развлечениями.
Другим великим заполнителем пустого пространства скуки являлась забота о здоровье. Некоторые иммигранты со Среднего Запада прибыли в Калифорнию, прежде всего чтобы погреться на солнышке, в то время как другие все больше уставали от бинго. Не приходится удивляться тому, что после вопроса «Откуда приехали?» самым распространенным становился «Как вы себя здесь чувствуете?». Эти люди, все поставившие на карту, добравшиеся сюда издалека, по определению своему, были полными надежд мечтателями. И все это витало в воздухе и клубилось, порождая невиданные по величине толпы адептов.
Но сначала о главном. Бринкли прибыл к Гарри Чандлеру и договорился об операции его подчиненному. Чандлер и сам был сгустком энергии. Этот высокий мужчина, шестидесяти без малого лет, в детстве обладал внешностью столь ангельской, что его лицо использовали фотографы для рекламы. Хотя нежность черт в какой-то мере сохранилась, за этой маской скрывался характер хищника. Он был «современным южнокалифорнийским Мидасом», человеком, вкладывающим деньги во все, начиная с нефти и авиации и кончая нарождавшейся туристической индустрией.
Задачей его компании «Йосемитский национальный парк» было строительство там торговых центров и отелей. («Поступает множество жалоб, – как писал один из чиновников, – что, кроме как любоваться пейзажем, живя в походных условиях, там делать нечего. Мы собираемся дать людям желаемое».) Однако основным делом Чандлера стала скупка и перепродажа земельных участков: в результате этой деятельности через его руки прошло полтора миллиона акров плодороднейшей южнокалифорнийской земли. Сто миллионов долларов заработал он на пресловутом проекте Оуэнс-ривер, направившем воду с фермерских участков долины в Лос-Анджелес. Он инспирировал и поддерживал строительный бум, в результате которого город приобрел свой современный вид (Ноа Кросс, герой фильма «Чайнатаун», сыгранный Джоном Хьюстоном, писался явно с Чандлера). Перед тем он попытался захватить часть мексиканской территории, профинансировав локальную военную операцию против Панчо Вильи. Чандлера обвинили в «попытке организации переворота в иностранном государстве» и судили, но присяжные, видные предприниматели, печатавшие в «Лос-Анджелес таймс» свою рекламу, его оправдали.
Его газета, по общему мнению, была паршивой и слова доброго не стоила[14]. Однако Бринкли и Чандлер поладили. Хотя доктор и имел разрешение практиковать в двенадцати штатах, но Калифорния к числу этих штатов не принадлежала, и потому издатель, дернув за пару-другую ниточек своих связей, добыл для него такое разрешение на срок до тридцати дней. Одновременно с этим Бринкли подал заявку на получение постоянного разрешения и начал работу в качестве приглашенного профессора, работу, которую он с редкой степенью скрупулезности охарактеризовал следующим образом: «Лабораторный анализ показывает, что половая железа козла на 89,9 % представляет собой ионизированное вещество коллоидной формы; излучает, подобно радию, три основных типа частиц – альфа, бета и гамма – и содержит гормоны, которые и запускает в кровоток».
Поселившись в отеле «Александрия», он сделал первую операцию заместителю главного редактора Гарри Е. Эндрюсу. Двадцать второго марта 1922 года было объявлено об успехе операции. После чего доктор подверг той же процедуре окружного судью, имя которого осталось неизвестным, нескольких голливудских звезд экрана и прочее. Сообщают, что козлиные железы получил и сам Чандлер.
Новая жизнь желез. Местные пациенты доктора Бринкли демонстрируют улучшение – множество больных, признанных неизлечимыми, вылечились – 1200 проведенных операций оказались успешными.
Бринкли заработал сорок тысяч долларов; Чандлер превознес его до небес, а появившиеся вскоре отзывы пациентов все оказались похвальными. Один калифорниец в благодарственном письме доктору указал, что после трансплантации у него «стали исчезать отеки, и я чувствую себя значительно бодрее». Бастер Китон вставил несколько шуток по поводу желез в новую двухсерийную картину «Полицейские», что само по себе являлось сильным рекламным ходом.
В свободное время Бринкли исследовал Лос-Анджелес. Город очаровал его. Когда темнело, небо озарялось огнями, горели неоном рекламы. Город, к 1930 году насчитывающий уже два миллиона жителей, слепил нарядной пестротой кинотеатров и роскошью дансингов. Наслаждения и богатство, «никак не умеряемое примесью разумности», по выражению Олдоса Хаксли, хлынули в город вместе с притоком воды, перенаправленной туда согласно проекту Оуэнс-ривер. В местной политике всем заправляли шарлатаны. Поддерживаемые АМА попытки добиться вакцинации, устанавливать, когда требуется, карантин и даже бороться с бешенством у собак, пресекались. Словом, райской жизни шарлатанам ничто не омрачало.
Гарри Чандлер был чрезвычайно занят сооружением первой в Лос-Анджелесе радиостанции.
Бринкли, наблюдая это, был преисполнен благоговения. Вскоре торгово-промышленная палата вызвалась построить для приглашенного профессора клинику за сто тысяч долларов при условии, что он останется в городе. Он тут же принялся искать место для строительства.
Это была не первая его попытка обосноваться на новом месте. За два года до того, в ходе летних триумфов, он лелеял надежду бросить Милфорд и переехать в Чикаго. «Наша мечта – это создать новую медицинскую школу, – объявил он 5 августа 1920 года. – Обучение в ней должно длиться года четыре. Не следует питать иллюзии, что трансплантацию желез от животных можно освоить за несколько недель… И это только часть работы». Для Милфорда, сказал доктор, он сделал, что мог, но больше не в состоянии тащить на своих плечах весь город.
До этого момента медицинское сообщество воспринимало его, хоть и не без отвращения, но довольно спокойно, однако терпение медиков оказалось исчерпанным.
Все медицинские светила Чикаго дружно бросились в атаку. Мало того что его трансплантации являются чистым надувательством, у Бринкли нет даже лицензии на практику в штате Иллинойс. Давайте взглянем на его дипломы! Прежде чем основывать собственную медицинскую школу, неплохо бы самому получить порядочное медицинское образование. А диплом доктора наук, странная ученая степень, выданная юридическим факультетом Чикагского университета благодаря содействию Дж. Дж. Тобиаса, вряд ли заслуживают доверия!
Но решающий удар, разбивший в пух и прах надежды Бринкли, нанесла ему Медицинская ассоциация. Среди всех восторгов от трансплантаций, хор которых громко раздавался как в Америке, так и в Европе, голос АМА прозвучал явственным, хоть и не до конца оцененным, предостережением. Статьи в журнале Медицинской ассоциации призывали воздержаться от суждений по поводу омоложения посредством трансплантации до тех пор, пока не будут произведены дальнейшие исследования, и «не проявлять легкомыслия, превращая обрывочные сведения в законченную картину и убедительное доказательство успеха». Особо скептически настроен был Фишбейн, утверждавший, что «требуется куда больше доказательств, чтобы осмелиться высказать надежду на то, что найден метод омоложения организма». Идею использования козлиных желез он счел смехотворной, а доктор Артур Дин Биван, тогдашний президент АМА, назвал все посулы и заверения Бринкли «сплошной чушью».
Таким образом, из Чикаго он был изгнан. Но каков везунчик! Основывать бизнес на вражеской территории в непосредственной близости от штаб-квартиры АМА означало бы, так или иначе, самому нарваться на неприятности. Куда разумнее перебазировать его, перенеся через полконтинента, за буферную зону враждующих медицинских советов и тысяч крикливых газет. Воздух Калифорнии, манящий сам по себе, сулил и финансовую выгоду. Бринкли потратил несколько недель на поиски лучшего места. Что было похоже на выбор шоколадной конфеты из коробки ассорти – прежде чем его привлек к себе отель «Идальго» в Энсенаде. Девятнадцатого июня он объявил, что намерен превратить его в тридцатишестипалатный госпиталь. «Я забронировал за собой это место ввиду его, показавшихся мне очевидными, климатических пришельцев. Для успешного проведения операций на железах чрезвычайно важно, чтобы температура, а это семьдесят градусов[15], не была подвержена резким колебаниям… Если предприятие окажется успешным, то ряд лос-анджелесских бизнесменов готов выделить от пятисот тысяч до миллиона долларов на учреждение там соответствующего института».
Учитывая, что одна мечта Бринкли сменялась другой, трудно было сказать наверняка, что он действительно намеревается сделать, а что является лишь соблазнительным рекламным ходом. Он обещал организовать учреждение, «по всем параметрам соответствующее курсу лечения на оздоровительном курорте Бэттл-Крик», а в качестве бонуса обязался проводить трансплантации, используя животных, которых станет поставлять ему хозяин ранчо в Дель-Монте.
В оставленном Бринкли Чикаго буря, как он и ожидал, улеглась. В целом руководство АМА было радо забыть о нем, раз он исчез с глаз. Но один член медицинского сообщества был не согласен и не желал пустить все на самотек. Моррис Фишбейн сохранил яркие воспоминания о проведенных два года назад трансплантациях, и эти воспоминания не давали ему покоя. Взбудораженный доносившимся из Лос-Анджелеса шумом, журналист принялся за дело, которое превратилось в главное дело всей его жизни. Его дело росло, шаг за шагом превращаясь в величайшую цель его карьеры: профессионально уничтожить доктора медицины Джона Бринкли.