Говорят, железо есть в крови у нас –
Из земли черпаем силы про запас.
Жаль, что кто-то – ошибусь едва ли –
Создан с головы до ног из стали.
– Маргарет, – проводив гостя и вернувшись в комнату, сказал мистер Хейл, – я с тревогой наблюдал за тобой, когда мистер Торнтон рассказывал, как работал в магазине мальчиком на побегушках. Сам я ничуть не удивился, так как уже слышал об этом от мистера Белла, но очень испугался, что ты встанешь и выйдешь из комнаты.
– Ах, папа, неужели ты считаешь меня настолько глупой? Напротив, его рассказ о себе привлек меня гораздо больше других рассуждений, совершенно отталкивающих из-за своей жесткости. О себе он говорил так просто, без капли обычной для торговцев вульгарной претензии, и с таким нежным уважением к матушке, что уходить совсем не хотелось. Иное дело – восхваление Милтона, как будто это лучший на свете город, или спокойное признание в презрении к беднякам за безалаберность и лень без малейшего намерения их изменить, поделиться хотя бы каплей того несравненного воспитания, которым одарила его мать, подготовив к нынешнему положению, каким бы то ни было.
– Удивляюсь тебе, Маргарет, – покачала головой миссис Хейл. – В Хелстоне ты не особенно жаловала торгашей! Не думаю, что, представив нам этого человека и не предупредив, кем он был прежде, твой отец поступил правильно. Лично я очень боялась показать, насколько шокирована некоторыми подробностями его биографии. Папаша его умер «в отчаянных обстоятельствах»… можно подумать, что это случилось в работном доме!
– Склонен думать, что на самом деле имело место нечто худшее, чем работный дом, – заметил супруг. – До нашего приезда сюда мистер Белл подробно описал мне прежнюю жизнь мистера Торнтона. Пожалуй, позволю себе заполнить пробелы. Отец его, отчаянный игрок, в пух и прах проигрался на бирже и покончил с собой, не стерпев позора. Все бывшие друзья отвернулись от него, опасаясь разоблачений в бесчестной игре – дикой, беспомощной авантюре с чужими деньгами ради собственной скромной порции достатка. Никто не пришел на помощь ни матери, ни мальчику, ни еще одному ребенку, – кажется, девочке, – слишком маленькой, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Миссис Торнтон оказалась не из тех, кто готов ждать запоздалого милосердия, поэтому семья покинула Милтон. Я знал, что мальчик поступил на работу в магазин и что его жалованье вкупе с каким-то мизерным состоянием матери долгое время поддерживало семью. Мистер Белл писал, что несколько лет они питались исключительно сваренной на воде овсянкой – каким образом это возможно, он не представляет, – однако, когда кредиторы уже потеряли надежду получить долги мистера Торнтона-старшего (если вообще таковая была), юноша вернулся в Милтон и выплатил каждому причитающуюся ему сумму. Никакого шума, никакого общего сбора. Все прошло очень тихо и незаметно, но в итоге долги были полностью погашены. Здесь надо отдать должное одному из кредиторов – ворчливому старику (так его описал мистер Белл), который взял молодого Торнтона к себе в компаньоны.
– Прекрасная история, – отозвалась Маргарет. – Как жаль, что столь яркая личность оказалась запятнанной статусом фабриканта.
– Запятнанной? Каким же образом? – удивился мистер Хейл.
– О, папа, привычкой все рассматривать под одним углом: с точки зрения получения прибыли. Говоря о технической мощи, он определенно видел в ней лишь способ расширить производство и увеличить доход. А что касается бедняков, то бедны они исключительно потому, что порочны, а посему недостойны сочувствия, так как не обладают его железным характером и возможностями, которые этот характер открывает.
– Нет, не порочны. Мистер Торнтон ни разу не произнес этого слова. Он назвал этих людей беспечными и не в меру потакающими своим легкомысленным желаниям.
Маргарет свернула вышивку и направилась было к себе, намереваясь лечь спать, однако, выходя из гостиной, остановилась в дверях, чтобы сделать признание, которое, как она надеялась, должно было обрадовать отца, но, если говорить честно, содержало немалую долю раздражения. Так или иначе, а признание прозвучало:
– Папа, пусть мистер Торнтон личность и выдающаяся, но он мне совсем не нравится.
– А мне нравится! – рассмеялся мистер Хейл. – Хотя героем или кем-то в этом роде я его вовсе не считаю. Но спокойной ночи, дитя мое, а то мы совсем утомили своими разговорами твою маму.
Маргарет и сама с тревогой заметила, что мать сегодня выглядит совсем слабой, а слова отца отозвались в сердце смутным страхом. Жизнь в Милтоне ничем не напоминала привычную свободу Хелстона с постоянным движением на воздухе. Да и сам воздух там обладал живительной силой, о которой здесь не приходилось даже мечтать. Домашние неприятности навалились так неожиданно и безжалостно, что появились серьезные опасения по поводу здоровья миссис Хейл. Больше того, были замечены и другие опасные признаки ее стремительно ухудшавшегося состояния. Она что-то подолгу обсуждала с Диксон в спальне, откуда горничная выходила потом в дурном настроении и со слезами на глазах, как бывало всякий раз, когда недомогание госпожи требовало ее сочувствия и участия. Однажды Маргарет заглянула в спальню вскоре после ухода Диксон и обнаружила мать, стоявшей на коленях и взывавшей к Господу, чтобы даровал ей силы и терпение в телесных страданиях. Отчаянно хотелось восстановить доверие, разрушенное долгой жизнью в доме тетушки Шоу, чтобы лаской и словами утешения проникнуть в самый теплый уголок сердца матери. Если прежде душевные разговоры доставляли Маргарет искреннюю радость, то сейчас она чувствовала некоторую отстраненность матери, скрытность, но считала это следствием плохого самочувствия.
Ночью она долго лежала с открытыми глазами, думая, как бы облегчить дурное влияние Милтона на здоровье матери. Во-первых, необходимо постараться поскорее найти служанку, чтобы Диксон могла полностью сосредоточиться на уходе за больной, обеспечив ей максимум внимания, в котором она нуждается и к которому привыкла. Несколько дней ушло на посещение различных агентств по найму персонала и беседы с бесчисленными претендентками, из которых достойными внимания оказались единицы.
Как-то Маргарет встретила на улице Бесси Хиггинс и остановилась, чтобы поговорить.
– Добрый день, Бесси. Как самочувствие? Надеюсь, лучше – ведь ветер переменился?
– И лучше, и не лучше, если понимаете, о чем я.
– Честно говоря, не слишком, – улыбнулась Маргарет.
– Лучше потому, что по ночам больше не разрываюсь от кашля, но я так устала от этого ужасного городишки, что мечтаю поскорее уйти в мир иной. А когда думаю об этом, сердце обрывается, и тогда уже совсем не лучше, а хуже.
Маргарет решила проводить девушку, и они медленно пошли в сторону ее дома. Несколько минут обе молчали, а потом Маргарет тихо спросила:
– Бесси, неужели ты и вправду хочешь умереть?
Сама она смерти боялась и стремилась к жизни со всей страстью здоровой юности.
Бесси долго не отвечала, словно собиралась с мыслями, наконец все-таки заговорила:
– Только представьте, что вы живете так же, как я, в страшных муках, которым нет конца. Вас бесконечно терзает кашель, изводят головокружение, тошнота и жар, и вы не знаете, сколько это продлится… О господи! Думаю, вы тоже были бы счастливы услышать от доктора, что вряд ли протянете еще одну зиму.
– А как ты жила раньше?
– Думаю, не хуже, чем другие, с той лишь разницей, что я постоянно возмущалась, а они нет.
– Но как именно? Видишь ли, я здесь чужая, поэтому не очень хорошо понимаю, что ты имеешь в виду.
– Если бы вы к нам пришли, как обещали, то, возможно, я бы рассказала. Оказалось, что папа был прав: вы такая же, как все, – с глаз долой, из сердца вон.
– Не знаю, кого имел в виду твой отец. Что касается меня, то, честно говоря, просто забыла об обещании – закрутилась…
– Но вы же сами сказали! Мы не просили!
– Забыла, – спокойно повторила Маргарет и предложила: – А что, если я пойду с тобой прямо сейчас?
Бесси быстро взглянула в лицо спутнице, чтобы убедиться в искренности предложения, встретила прямой, дружелюбный взгляд и сразу смягчилась.
– Пойдемте, если хотите…
Дальше они шли молча, а когда свернули с грязной улицы в маленький двор, Бесси предупредила:
– Не обижайтесь, если отец окажется дома и поначалу немного поворчит. Вы ему понравились, и он очень вас ждал, а когда не дождался, расстроился.
– Не переживай.
Николаса дома не оказалось, но возле корыта возилась крупная, неряшливо одетая девушка значительно моложе Бесси, но выше и крепче. Работала она быстро и умело, только вот при этом так шумела, что Маргарет посочувствовала бедной больной. А та, совершенно выбившись из сил, опустилась на первый попавшийся стул. Маргарет попросила девицу принести воды, а когда та побежала на кухню, по пути опрокинув стул и налетев на угол стола, развязала ленты на шляпке новой подруги, чтобы той легче было дышать.
– По-вашему, такой жизнью стоит дорожить? – наконец пробормотала Бесси.
Маргарет ничего не ответила и поднесла к ее губам воду. Девушка сделала долгий лихорадочный глоток, откинулась на спинку стула и, прикрыв глаза, прошептала:
– «И не постигнет их больше ни голод, ни жажда. Не обожжет их солнце и не иссушит зной».
Склонившись к девушке, Маргарет попросила:
– Бесси, не гневайся на свою жизнь, какой бы она ни оказалась сейчас и какой бы ни была прежде. Вспомни, кто даровал ее тебе, и смирись!
– Не допущу, чтобы моей дочке читали проповеди, – раздался за спиной голос Николаса. – Она и без того грезит о городе с золотыми воротами и драгоценными камнями на башнях. Терплю, раз ей это нравится, но чужих глупостей не допущу.
Маргарет, вздрогнув от неожиданности, обернулась.
– Но ведь вы наверняка и сами верите в то, что я сказала: Бог даровал жизнь и приказал довольствоваться тем, что есть!
– Верю только в то, что вижу, и больше ни во что. Вот так, молодая леди. И точно не верю тому, что слышу! Слышал однажды, как некая девушка очень уж хотела посмотреть, как мы живем, даже навестить собиралась. Моя девочка поверила ей, но так и не дождалась. Сколько раз вскакивала при звуке чужих шагов, а потом краснела от стыда, и вот она наконец пришла. Добро пожаловать, если только не станете проповедовать то, в чем не разбираетесь.
Бесси, внимательно наблюдавшая за лицом Маргарет, выпрямилась, взяла гостью за руку и с мольбой пролепетала:
– Не обижайтесь. Многие думают так же. Если бы вы слышали, что говорят другие, то не обратили бы внимания на его слова. Отец очень хороший, добрый, но его речи порой так огорчают и запутывают, что смерть кажется еще желаннее.
– Бедная, бедная девочка! Я ее, оказывается, пугаю. Но как же насчет правды? Когда вижу, что мир идет не туда, куда надо, пытается анализировать то, в чем не разбирается, и оставляет разрушаться то, что можно и нужно спасать, я говорю: хватит рассуждать о религии, пора заняться полезным делом. Это моя вера. Все просто, незамысловато и немудрено.
Девушка, будто его не слышала, повторила:
– Не думайте о нем плохо. Он хороший, правда. Мне порой кажется, что даже на небесах мне не будет покоя, если туда не попадет отец.
На впалых щеках Бесси вдруг вспыхнул лихорадочный румянец, в глазах зажегся странный, болезненный огонь, и она, приложив руку к груди, пугающе побледнела.
– О, мое сердце!
Маргарет заключила девушку в объятия, а когда она перестала дрожать, приподняла ее мягкие волосы и смочила виски водой. Николас мгновенно исполнял все ее просьбы принести то одно, то другое, и даже шумная сестра по просьбе Маргарет умерила прыть и начала двигаться с бережной осторожностью. Спустя некоторое время приступ – грозный предвестник смерти – закончился. Бесси медленно встала и проговорила:
– Пойду прилягу. Постель сейчас для меня – лучшее место. Но вы приходите еще. Пообещайте, что придете.
– Обязательно. Завтра, – заверила девушку Маргарет.
Бесси склонилась к отцу, и тот взял ее на руки, чтобы отнести наверх, однако едва Маргарет встала, намереваясь уйти, обернулся:
– Хочу, чтобы Бог существовал. Тогда я попросил бы его благословить вас.
Маргарет вышла из дома в глубокой печали и задумчивости. К чаю она опоздала, но если в Хелстоне пропуск семейной трапезы считался серьезным проступком, то сейчас миссис Хейл перестала обращать внимание на многие нарушения, и Маргарет почти мечтала услышать прежние жалобы и упреки.
– Ты наняла служанку, милая?
– Нет, мама. Эта Энн Бакли ровным счетом никуда не годится.
– Может, я сгожусь? – предложил мистер Хейл. – Все остальные уже попробовали натянуть хрустальную туфельку. Что, если Золушкой окажусь именно я?
Маргарет едва улыбнулась шутке: настолько расстроило ее посещение дома Хиггинсов.
– А как бы поступил ты, папа? Куда отправился бы на поиски?
– Скорее всего, обратился бы к какой-нибудь добропорядочной хозяйке с просьбой порекомендовать девушку, известную ей самой или кому-то из слуг.
– Прекрасно, но для этого надо сначала найти такую хозяйку.
– Такая уже есть… вернее, завтра будет.
– О чем это вы, мистер Хейл? – с любопытством осведомилась жена.
– Видите ли, мой идеальный ученик (так Маргарет называет мистера Торнтона) сообщил, что его матушка собирается нанести визит миссис и мисс Хейл.
– Миссис Торнтон! – воскликнула миссис Хейл.
– Та самая матушка, о которой он нам рассказывал с таким глубоким почтением? – уточнила Маргарет.
– Полагаю, да – другой-то у него нет, – пожал плечами мистер Хейл.
– Буду рада познакомиться. Должно быть, это необычная особа, – добавила миссис Хейл. – Возможно, она кого-нибудь нам порекомендует. Похоже, миссис Торнтон хозяйка аккуратная и экономная, так что ленивую прислугу не посоветует.
– Дорогая, – не на шутку встревожился мистер Хейл, – умоляю, даже не заговаривай на эту тему. Полагаю, миссис Торнтон так же горда и надменна, как наша малышка Маргарет, и ей тяжело вспоминать о годах лишений, бедности и жестокой экономии, хотя ее сын рассказал об этом открыто. Очень сомневаюсь, что ей будет приятно знать, что чужие люди догадываются о ее обстоятельствах.
– Заметь, папа, что ее высокомерие совершенно непохоже на то, в котором ты постоянно обвиняешь меня, если таковое вообще существует.
– Не могу знать этого наверняка, однако по некоторым высказываниям ее сына догадываюсь, что это имеет место быть.
Жена и дочь не уточнили, что именно мистер Торнтон рассказывал о своей матушке, а Маргарет подумала, что ей, наверное, придется остаться дома, вместо того чтобы навестить Бесси. Ранние утренние часы неизменно посвящались хлопотам по хозяйству, так что в это время она никак не успевала. Немного подумав, она решила, что взвалить все на плечи матери было бы нечестно.