Николай Щербак курил у открытой форточки на кухне. Он не отодвигал кисейную занавеску, дым и так уходил. Но ему не нужно было, чтобы в окне первого этажа любопытные прохожие – из местных жителей, видели в квартире Гали чужого мужчину. Это она сама его так попросила, – мягко, застенчиво.
Она вообще оказалась женщиной застенчивой и оттого неловкой, как подумалось сначала. А потом он понял, что она – из тех, кто никогда не подойдет к мужчине первой и не скажет: «Вы мне нравитесь…» Но получилось так, что у них сразу, по возвращении к ней домой, установились спокойные и добрые отношения, какие бывают у хороших семейных пар. Коротенько поужинали, не торопясь, приняли душ и улеглись в постель. И при этом практически не сказали друг другу больше десятка фраз. Странной она показалась Николаю – постель эта, и дома, и на службе, если появлялась нужда, он спал на диване, где подушкой чаще всего становился боковой валик. А тут… сплошное роскошество! Единственное, наверное, утешение одиноких женщин.
Ну, словом, что теперь говорить, ночь фактически прошла без сна, и, если бы появилась возможность, Николай «придавил» бы подушку еще на два-три часа. Но Гале надо было собираться на работу, она работала оператором на почте, и Щербак пообещал ее довезти на своей машине, поэтому она могла немного задержаться, не торопясь на общественный транспорт.
Прошедшую ночь Галя посчитала подарком судьбы и не собиралась его разменивать на мелочь. Поэтому с самого раннего утра, едва глаза открыла, он увидел в них вопрос. Естественно: что дальше? Или: когда будет следующий раз? Для случайной связи это многовато, но, с другой стороны, а почему бы иногда, время от времени, ссылаясь на ночные дежурства и прочую оперативную деятельность, и не встречаться? Только без ревности, клятв и обещаний. У него все-таки своя семья, да и возраст… в преддверии собственного полувека новые семьи, как правило, не заводят. И Галя это, кажется, поняла – без обид, по-честному…
Раннего чайку уже попили, и теперь Щербак ждал звонка от Антона – со второго этажа. Он еще ничего не знал о ночном происшествии и думал, что Плетнев, добравшись наконец до Элкиных прелестей, просто потерял голову. Решал: может, самому позвонить? Давно пора вставать…
Пока размышлял, телефон позвонил.
– Ты готов?
– Как штык.
– Выходим.
– Галочка, поедем? – Щербак раздавил в пепельнице окурок. Вот ведь парадокс, загадка века: в квартире одинокая женщина, которая не курит, а в пепельнице на кухне следы пепла. Такая вот она штука, эта жизнь.
Ну вот, в последний момент, когда уже выходить, Галя что-то забыла и, крикнув: «Одну минуточку!» – кинулась искать в спальню. Что там может женщина забыть? Интересный вопрос. Щербак усмехнулся и ответил:
– Ну, я выхожу, а ты догоняй! – но увидел оставленный в пепельнице окурок и укорил себя: «Нехорошо, в доме после твоего ухода должно быть чисто. Вот вернется вечером домой, окурок увидит и расстроится. А зачем же расстраивать хорошую женщину, когда она словно новую силу обрела?..»
Николай выбросил окурок из пепельницы в ведро под мойкой, а саму ее, ополоснув под краном, вытер посудной тряпочкой.
Ну, сколько времени на это могло уйти? Полминуты? Минута? Он вернулся к окну, чтобы поставить пепельницу на место и закрыть форточку, и вдруг услышал истошный женский крик на лестнице. А мимо окна, взревев мотором, буквально пролетела черная машина, «восьмерка». Не нравился этот цвет Николаю, ни у «восьмерок», ни у «девяток», но рассуждал он об этом, уже распахнув дверь и выскочив на лестничную площадку…
Антон после всех своих ночных передряг наконец расслабился. До такой степени, что Элеоноре Владиславовне пришлось приложить все силы, чтобы получить желанное наслаждение. Она тоже испытала сильный стресс, но, видимо, женский организм быстрее «релаксируется», чем мужской, потому что она себя чувствовала юной красавицей, а Плетнев – усталым старым барбосом, которому больше всего хочется спать. Но это, как говорится, не помешало ему сделать «встречные шаги», что в конце концов успокоило душу Элки и все остальное, что ее обслуживает. Зато выспался – в первый раз за двое суток. Сон в камере – какой это сон? А у Светки – тем более…
Посвежевший и прекрасно себя чувствующий Антон, что вполне могло стать укором для хорошо старавшейся женщины, воспользовался известной пословицей по поводу того, что первый блин почти всегда выходит комом. На это Элка возразила, что первый блин они испекли еще до его ареста и нечего ссылаться на народную мудрость. А причиной здесь является то, что он ее… «не лю-у-би-ит!».
Вот и пойми женщин…
Благородный Антон пообещал в самое же ближайшее время исправить свою отвратительную ошибку, но, тем не менее, пора мчаться на службу. Саша все прекрасно понимал, но просил не опаздывать. Вероятно, его разговоры о том, что собирается уехать в отпуск, имели под собой почву, и он хотел передать некоторые дела, которые вел сам, своим коллегам.
Элка была в принципе готова, Антон обещал ее по дороге подкинуть, так что можно ехать. Да и Плетнев уже прожевал бутерброд с огромным куском «докторской» колбасы и запил минералкой.
Он вышел первым. Элка захлопнула дверь, закрыла ее на второй замок и попрыгала по ступенькам за ним. Антон обогнал ее на один лестничный пролет и уже был близок к выходным дверям, когда Элка увидела слева внизу метнувшуюся тень и истошно завопила:
– Антон!! – И тут же почувствовала, как сзади две руки схватили ее за горло и стали сильно сжимать. Элка была полная, но достаточно сильная для того, чтобы повернуться, увидеть искаженное в ярости незнакомое лицо и тут же впиться в него своими длинными, ухоженными ногтями. Раздался матерный вопль, пальцы сжимавшие ее горло, разжались. И вдруг сверху на эту отвратительную рожу упал кулак – с таким стуком, будто ударили по доске. Душитель повалился на ступеньки, а Щербак метнулся вперед и прыгнул с последнего пролета вбок. Только теперь она увидела, что Плетнев жив и стоит, прижавшись спиной к дверному проему, а тот, кто напал на него, валяется ничком на полу и на нем верхом сидит Николай.
– Ты чего зеваешь? – спокойно спросил Щербак.
– Я-то? – Антон подумал и ответил, потирая руку: – Решил, понимаешь, что одного раза им всем было достаточно. Самоуверенность – плохое качество, в нашем государстве оно должно быть изжито полностью. А у тебя, Элка, что случилось? Кстати, спасибо, что закричала, я успел выйти из-под удара вот этой хреновиной, – он пнул ногой толстый обрезок водопроводной трубы диаметром примерно полтора дюйма. – Не успел бы, этот пробил бы мне на фиг башку. Но кто ж мог знать? Интересно, чего им было надо?
– Слишком много вопросов, Антоша, – ответил Николай, слезая с лежащего и переворачивая того на спину. – Сейчас поглядим, кто они и чего им надо. А ты пока посмотри того, что Элку пытался задушить. Не пойму только зачем? Нет, уж если ты чего решил, то хоть используй по прямому назначению. А душить-то зачем перед этим? Некрофильством припахивает, да, Антош? – засмеялся Щербак, будто ничего не произошло, а так, пошутили и хватит.
Антон поднялся к лежащему. Элка стояла над ним, держась руками за горло.
– Больно? – посочувствовал Плетнев.
– Нет, не успел, но… это ужасно!
– Ну, не успел и слава богу. Откуда он появился? Сверху, что ли? Так чего ж раньше не напал? Или они решили тут все обделать, чтобы покойничков тащить ближе к транспорту?
– Антон, я видел, как мимо окна шмыгнула черная «восьмерка». Это тебе ни о чем не говорит?
– Черная? Постой!.. Ну да, черная нас и преследовала… Когда? А вчера же… или нет? Чего-то я совсем запутался в днях…
– Может, в постелях? – ухмыляясь, тихо произнес Щербак, но Плетнев услышал.
– И в этом – тоже. Эл, сегодня какое число?
– Во дает! – Щербак помотал головой. – Двадцать второе сегодня.
– Правильно, – сказал он, расстегивая куртку на лежащем довольно молодом еще, круглолицем парне с кривым шрамом по левой щеке и серой челочкой. А от глаз его шли вниз по щекам кровоточившие царапины. – Слышь, Коль, чем ты его? Он еле дышит.
– Я-то? Кувалдой, – он поднял кулак, небольшого, в общем-то, размера. Как он говорил обычно, показывая кулак тому, кого допрашивал: «Не в размере, парень, дело, надо им владеть умело!» И те, понимая, что он имел в виду, «кололись» орешками.
– Ну, а на морде порезы – это, надо понимать, ты постаралась? – Антон взглянул на Элку и покачал головой: – Настоящая боевая подруга! И себя защитила, и друга предупредила. Вот какие бабы у нас, Коля, замечательные. Ты согласен?
– На все сто. – Он только теперь обратил внимание на Галю, которая стояла на верхней площадке и в ужасе прижимала ладони к щекам. Глаза у нее были в буквальном смысле квадратные.
– Вот, какая у нас работа, видишь, Галочка, поэтому и трудно гарантировать какие-то сроки… Вот врезали бы Антону этой трубой, – он кивнул на железный обрезок, – и нет дяди Антона, и друзья плачут, видишь, как все неустойчиво в нашем мире.
Галя продолжала молчать, с подавленным уже видом. Как он может шутить, когда… Ужас.
– Антош, ты не смотри документы, просто вы–гребай, что в карманах. Да, скотч у тебя есть?
– Да, в багажнике.
– Подгоняй свою задом, этого пакуем и в багажник, потом разберемся, а то девочки на работу опоздают.
Антон показал Элке: мол, присмотри за этим, а если голову поднимет, каблуком в лоб, и выскочил из подъезда. Заурчал мотор, и через минуту вошел Плетнев с мотком скотча и несколькими целлофановыми пакетами. Щербак снова перевалил «своего, завел обе руки его за спину и ловко стянул их несколькими мотками липкой ленты. То же самое сделал и с ногами.
– Пакеты – это ты молодец, я забыл сказать. – Давай, аккуратно складываем все их барахло. И выносим этого.
Длинный бандит был засунут в багажник «тойоты», еле ноги затолкали и захлопнули крышу. Ту же операцию проделали со вторым. Причем Антон отъехал, а подал свою «девятку» Николай. После чего последовала команда к дамам – занять свои места. У каждого из них был свой маршрут, но конечная цель – одна, агентство «Глория».
К служебному выходу агентства, – так уж вышло, – они подъехали практически одновременно. Вышли.
– Ну, как твоя? – спросил Антон.
– Подавленное молчание, – ответил Николай. – А перед тем как выйти, кинулась на шею, прямо как первая любовь, чуть не разревелась. Я ей нос платком вытираю, а она всхлипывает: «А если б тебя убили, что бы я делала?»
– Смотрю, у тебя серьезно…
– Да что ты, я никогда не вру, сказал, что есть семья, но отношения – так себе… Она прекрасно поняла. Нет, она хорошая женщина. А ты?
– Если б не Элкины страдания и старания, так бы и осталась девушка невинной. И смех и грех, – засмеялся Плетнев. – Ну, ладно, это – при себе, давай выгружать. Только как будем объяснять, почему вместе в одном доме оказались? Ты ж ведь не в курсе того, что вчера было…