Седьмое знамение - читать онлайн

У нее выпала из пальцев вилка, которую она не сразу подобрала.

– Вы же понимаете, Раечка, вы соприкоснетесь с тем, чем, возможно, вам придется заниматься в будущем, а также оценить, сможете ли вы этим заниматься, а главное – захотите ли вы этим заниматься. Кроме того, свои снимки Рома повезет в Москву, и при удачном раскладе самые красивые и талантливые девушки уже заранее обеспечены работой, потому что их замечают, ими восхищаются, их зовут и ими дорожат. Они идут буквально нарасхват. Но в этом деле есть и свои тонкости. Ведь красивых и талантливых девушек хватает выше головы везде, куда ни глянь – можно увидеть смазливую и фотогеничную мордашечку. Такие мордашечки вдохновляют художников на поэзию, а наш Ромочка подвержен неожиданным порывам… В общем, красивых и талантливых девушек легко замечают, но и забывают тоже очень легко, потому что люба мордашечка очень просто заменяется другой, равноценной, мордашечкой. Тут уже от самой мордашечки зависит, пойдет ли она дальше школы моделей, или увязнет в провинциальном болоте.

– Да, это правда, – прошептала Рая.

Между тем Денис Павлович решил перекусить, словно разговор поглощал у него слишком много калорий, и жестом предложил спутнице последовать его примеру. Она спохватилась, а кусок по-прежнему не шел ей в горло. Через какое-то время он вновь сделал перерыв и возобновил беседу.

– Впрочем, зачем я вам это сообщаю – вы, наверное, и сами всё уже пронюхали и обсосали все косточки.

– Я… я думала, рекомендациями занимается Полина Михайловна, – запинаясь, сказала Рая.

Он пренебрежительно махнул рукой.

– Ну что за ерунду вы говорите, Раечка. Поля всего лишь ваша учительница, и при этом лицо заинтересованное, пристрастное. Кто же станет прислушиваться к ее рекомендациям? Тут все решается между мужчинами, хотите вы этого или нет, ведь весь этот… бизнес, по большому счету, существует для мужских глаз и для мужского удовольствия. Женщина не может оценивать достоинства и красоту другой женщины. Поэтому Рома советуется со мной, а вовсе не с Полечкой.

Заявление получилось более чем бесцеремонное. Рая беспомощно хлопала глазами и не находила в себе сил ответить. Это кошмар. Это смерть. Отсюда нет выхода. Боже мой, неужели это она.

– Только вот какая проблема, милая моя Раечка, – теперь уже Денис Павлович наступал открыто, – Рома уже наметил дни, когда он посетит нашу школу моделей, и интересовался у меня, какие девочки у нас заслуживают внимания. И представьте себе, я оказался в затруднении. Ведь у нас так много достойных девочек, а я пока не знаю точно, которые из них наиболее… подходящи.

Он красноречиво смотрел на нее, потом вдруг ласково взял ее за руку и поднес к губам.

– Не подвергаются сомнению кандидатуры Маши Лосевой и Линочки Ярцевой, тем более у них уже есть опыт. А вот третьей можете стать вы, Раечка… А может, это будет Оля, ваша подруга. У вас с ней почти одинаковые данные, и мне… затруднительно…

Она с трудом возобновила дыхание:

– Разве я не талантливее ее?

– Это очевидно, Раечка, – подхватил он. – Но видите ли, в модельном бизнесе далеко не всё зависит напрямую от способностей в деле демонстрации. Должны быть еще и соответствующие качества характера… Напористость, и вместе с тем гибкость, и податливость, и артистизм. Другими словами, необходимо и самой предпринимать какие-то шаги для продвижения вперед, а не ожидать пассивно, пока со стороны придет добрый дядя и решит за тебя все твои проблемы. Вы, Раечка, гораздо одареннее Оли, но зато она, как бы это выразить, на большее готова ради достижения цели. Она послушно согласится со всеми моими предложениями, потому что от меня зависит, попадет она на фото или нет. В этом и состоит залог ее… перспективности. А даже самая красивая, гениальная, семи пядей во лбу девочка не сделает карьеру, если… если, к примеру, она обладает несговорчивостью и… несгибаемыми принципами. А Оля как раз очень сговорчива и… понятия не имеет о принципах. Точнее, у нее есть всего лишь один принцип: карьера превыше всего! Хе-хе.

У Раи кружилась голова, словно она летела вниз. Насчет Оли все его слова – ложь! Она, напротив, не скрывала своего презрения при его появлении, и, бесспорно, отшила бы его при малейшем поползновении – бойкая девочка умела постоять за себя. А может… может, это ее маска? Чтобы никто не опередил на поворотах, чтобы обезопасить положение? Как положиться на другого человека, когда и в себе-то не уверена? Но Афоня – козел! Напрямую он не сделал ни одного предложения, выходит, она сама должна предложить себя! Гнусный тип, мерзкий старикашка!

Он видел ее насквозь. И то, что ей все было ясно, и оттого-то она корчилась и извивалась, как полураздавленный червяк, и то, что он ей был противен, и то, что она понимала, что он тоже все видел и понимал – она не поднимала глаз и казалась бледной, бледнее бумаги. Вилка в ее руке тряслась и стучала о край тарелки, а она забывала ее убрать. И все же она не могла уйти. Обрушить с таким трудом достигнутую возможность осуществления мечты она была просто не в состоянии.

– Я много повидал на этом свете, Раечка, – развивал свою теорию Денис Павлович. – Поэтому знаю одну-единственную непреложную истину: за все в жизни приходится платить. А за красивую жизнь обычно платят еще дороже. Должно быть, для равновесия. Как в физике – закон сохранения энергии.

О, если бы Фаина оказалась права, веря в осуществление страшного суда! Хотелось бы взглянуть на этого дядечку перед лицом неподкупного судьи, который с леденящим спокойствием поинтересуется: «Что сотворил ты с Раей Беловой?» А потом включит какой-нибудь экран, ангел-хранитель вставит туда видеокассету с бесчинствами этой улитки, и суд единогласно вынесет приговор, не раздумывая ни секунды: уничтожить немедленно, потому что от его дыхания смердит, как из ада, и его душонка недостойна еще раз прожить жизнь… Расстрелять, повесить, колесовать, четвертовать, сжечь на костре, а пепел без остатка растворить в серной кислоте. Как посмел он вообще считаться живым существом? От таких тварей отворачивается даже преисподняя.

Рая была тиха, как привидение.

– Что-то вы как-то странно себя ведете, душенька, – пропел Денис Павлович. – Почти не притронулись к еде, а сегодня здешний шеф просто превзошел самого себя. Вам не нравится рыба? Тогда я сейчас закажу курицу. Или я вас так обрадовал перспективой выйти в столичном журнале?

Последний вопрос прозвучал с издевкой – вид у девушки был скорее несчастный, чем радостный. Она пробормотала в свое оправдание:

– Просто, Денис Павлович, у меня сегодня было назначено свидание вечером… с мальчиком… Эдиком… Мы с ним встречаемся… Но у меня так разболелась голова, наверное с непривычки, что придется это свидание, к сожалению, отменить. Поэтому у меня нет аппетита, а ужин на самом деле очень, очень вкусный. Спасибо большое вам, Денис Павлович, что вы пригласили именно меня отметить восьмое марта…

– Ну что вы, Раечка, этот наш обед и мне доставил огромное удовольствие. С вами приятно иметь дело, вы схватываете все на лету. А… этот ваш молодой человек… Вы давно с ним встречаетесь? Если не хотите, можете не отвечать, это же ваше личное…

– Да это не тайна, – прервала его обозленная сама на себя Рая. – Давно, уже около полугода. Мы учимся в одном классе.

Он изобразил живейшее сочувствие:

– Жаль, жаль, что ваше свидание не состоится! Может быть, вы все-таки не станете его откладывать – выпьете таблеточку…

– Нет, – резко ответила Рая. – Я лучше сегодня пойду домой и лягу спать. Утром, думаю, встану как огурчик.

– Надеюсь, надеюсь, – закивал головой Денис Павлович. – А то завтра у вас занятия, с Полечкой Васильковой, и вдруг придет Рома-фотограф, а вас и не будет. Что мы ему тогда скажем? Где он еще увидит гордость нашей группы?

Она затрепетала от ужаса:

– Мне действительно очень плохо. Пожалуйста, Денис Павлович, давайте побыстрее закончим наш обед, или, умоляю вас, отпустите меня сегодня. Я нездорова.

– Да, да, конечно. Минуточку. Коля! – подозвал он официанта. – Как всегда, меня ты знаешь. Мы с дамой уходим. Передай Михал Виталичу, я сегодня еще зайду.

Рая почти бегом направилась к выходу, не глядя перед собой и натыкаясь на столы и стулья, словно слепая. Денис Павлович поспешил за ней и попутно извинялся перед посетителями, которых она потревожила. С лица его не сходила улыбка. Сама эта Раина паника говорила о том, что он получит от нее желаемое. Она у него на крючке – почувствовала уже запах красивой жизни и не сможет от нее отказаться. Пусть привыкает, красотка. В жюри на конкурсах красоты еще и не такие уродливые старички попадаются. А без этих старичков конкурсы не выигрывают. Надо знать, где подмазывать, и делать это ловко и ненавязчиво. Пусть учится. Она сумеет. Талантливая девочка.

Она по-прежнему не поднимала глаз и вся дрожала. Он помог ей надеть пальто и усадил в такси, не позволив ей ехать общественным транспортом: «Куда, куда, милая Раечка, вы же нездоровы! Как можно-с! Ни за что! Никогда!»Такси подвезло ее прямо к дому, к подъезду, хотя там намело много глубоких сугробов, и был риск застрять. На прощание Денис Павлович еще раз поцеловал Рае руку. Но теперь она даже не сделала попытки улыбнуться. Выскочила из машины не оглядываясь и побежала в дом – скорее, скорее, из-под его взгляда, который преследовал ее, даже когда она лежала у себя в постели, под одеялом, и даже когда прятала голову под подушку.

Это совсем не похоже на ее мечты. Ни капли не похоже.

Это вообще не похоже на какую-либо мечту.

А Денис Павлович, в отличие от нее, чувствовал себя превосходно. У него не было ни малейшего повода для переживаний. Девочка поймана в сети и уже не уйдет, пока он не позволит ей уйти. Насчет парня она, конечно же, соврала. Использовала свой последний шанс и проиграла. Ничего, бывает. Он в молодости тоже много раз проигрывал. Это хорошая школа. У него была бурная молодость. Приходилось буквально с боями отвоевывать себе место под солнцем и защищать его от тех, кто хотел это место у него отобрать. Ну уж дудки. Природа обделила его по части внешности, но ведь всем известно – не одни красавцы правят миром. Эти наивные глупышки в школе моделей СТИЛЬ все как одна воображают себя звездами подиума. На самом же деле они ничего об этом не знают, и, скорее всего, никто из них не засветится даже в Москве – это звезды районного масштаба, не более того. Ему знакома эта технология. Весьма прибыльная, кстати, и не лишенная приятности.

Итак, Денис Павлович был в прекрасном расположении духа и потому вернулся на том же такси в тот же ресторан. Однако теперь он не пошел в зал, а поднялся наверх, где его ждал старинный приятель, которого друзья называли Михал Виталич, то есть директор развлекательного бизнеса под вывеской «Глобус».

– Здравствуй, Мишенька! – любезно произнес Денис Павлович, без церемоний просунув голову в дверь его кабинета. – Извини меня, что не забежал к тебе сразу. Но, надеюсь, ты видел, мне было не до этого.

– Да, девушка была хороша, – согласился Михал Виталич. – Почему вы так быстро ушли? Я уж было испугался, не случилось ли с ней чего.

Денис Павлович развалился в кресле:

– Слушай, налей мне чего-нибудь выпить. У меня сегодня замечательный день. Я знаю, где-то в баре ты хранишь бутылочку вина. Спасибо. Да, она придумала себе головную боль. Но это ненадолго, мой друг. Ты же понимаешь, будущая модель. А вдруг она станет второй Синди Кроуфорд? Представляешь, тогда я смогу гордиться собой – ведь она начала заниматься в моей школе.

Михал Виталич засмеялся и выразил сомнение:

– Мне она показалась несколько заторможенной. Синди Кроуфорд в ее возрасте наверняка уже демонстрировала стриптиз и не стеснялась этого. Никуда не денешься. Деньги-то зарабатывать надо.

Денис Павлович, в свою очередь, засмеялся:

– Куда ей до Синди Кроуфорд! Раечка у нас на словах – настоящий бойцовый петушок. Она мне нравится, Миша. Я и сам ощущаю себя извращенцем, когда вижу, как она поджаривается на медленном огне от того только, что я не молод и не красив. Вот в чем все дело.

– Ммм, выходит, у нее еще остаются мечты о прекрасном принце? Ох, этот извечный женский романтизм! Тебя это не смущает?

– Нисколько. Было бы ужасно, если бы она мне симпатизировала. Потом не отцепишься, пристанет, как банный лист к заднице. Это невыгодно, Мишенька.

– Тоже верно… А как твоя семья?

– Все о-кей. Я вчера вечером им звонил. Лиза теперь работает на таможне в Шереметьево-2, а дочка скоро устроится туда бортпроводницей. Они же у меня умницы. Ни в какие творческие специальности не лезут, слава Богу. Иначе пришлось бы применить силу – шучу, конечно. Нет, ты же знаешь, они у меня здравомыслящие женщины и глупостями не занимаются. В них я уверен. Мой дом – моя крепость.

Они сидели в креслах друг напротив друга и потягивали из сверкающих хрустальных бокалов первоклассное красное вино. Они понимали друг друга до глубины души, они даже были в чем-то схожи – оба сытые, обласканные жизнью коты, добившиеся всего своими руками, гордые этим и пользующиеся высказыванием «Цель оправдывает средства» чуть ли не каждый день. А как же иначе, иначе не проживешь. У них есть друзья, но есть и множество врагов, которые не задумываясь их уничтожат. Постоянно надо быть начеку, держать ухо востро и самим уничтожать противников, пока те до тебя не добрались.

– Тебе хорошо, Денис, – пошутил Михал Виталич. – Твоя семья далеко, в Москве, а моя – вот здесь, под боком, контролирует меня. Ты же можешь развлекаться на всю катушку, за тобой никто не следит.

Тот скривился:

– Не говори чепухи. Тут есть «доброжелатели», которые мгновенно утопят меня, если что-нибудь узнают. Так что всегда нужно соблюдать осторожность. Даже на расстоянии от ревнивой супруги. Кстати, она у меня не так уж и ревнива.

– Вы с ней два сапога пара.

– Разумеется. Вино у тебя, Миша, лучше не бывает. Не продашь мне пару ящиков этого нектара? Или это у тебя последняя бутылка?

Михал Виталич поперхнулся и начал смеяться:

– Ну ты темнота. Губа не дура! Пару ящиков! Мой милый, этот нектар покупают не ящиками, а каплями, из пипетки. Каждая капля стоит тысячу долларов. Ты располагаешь такими деньгами, Дениска?

– Вполне. Только скажи мне, где можно купить такое вино.

Они несколько минут молчали, наслаждаясь тонким, изысканным вкусом.

– А когда ты сам собираешься теперь в Москву? – спросил Михал Виталич.

– Не знаю, недели через три, или лучше в конце апреля. Мне там пока нечего делать. Ты же в курсе, дружок, в Москве идут перемены, далеко не со всеми кадрами можно иметь дело, да и осмотреться сначала надо, разведать, прощупать. А то ведь и прогореть можно. Подожду, пока всплеск активности пройдет, и власти успокоятся.

– Тоже верно, – охотно согласился Михал Виталич.

Они налили себе еще вина.

– Кто меня тревожит гораздо больше – так это Юра, – озабоченно произнес Денис Павлович.

– А что такое? – удивился Михал Виталич. – Он человек самостоятельный, живет своей жизнью.

– Жить-то живет, – пожаловался Денис Павлович, – да играет с огнем, опасность вокруг него никогда не проходит, а прикрываю-то его я!

– Ну, не прикрывай.

– Как это – не прикрывай? Мы с ним, можно сказать, в одной упряжке! Хотя занимаемся разными делами, у нас разные заботы. Я за него, если честно, боюсь. Тут сразу после Нового года о нем расспрашивал Тимофеев, Виктор Егорыч, ты его знаешь, живет в Подновье, в особняке. Так себе чин, ничего особенного, а вот заинтересовался брательником моим. Ох, как бы чего не случилось, Миша. Но моему Юрке разве что-нибудь объяснишь? Ему слава нужна, а эти замусоленные придурки на него молятся, как будто он и вправду бог.

Михал Виталич поставил бокал на стол и утешил:

– Ну, не расстраивайся ты так. Мы с тобой еще и не в таких переделках бывали, а ведь выкручивались. На этот раз тоже пронесет, не сомневайся.

– Надеюсь на это. У тебя тут где-то были карты. Дай мне на минутку, разложу пасьянс, нервы успокоить. А то давай перекинемся, раз уж ты не очень занят. Все равно от работы я тебя уже отвлек.

– С удовольствием, Денис. Карты у меня тут всегда, специально подготовлены для тебя и ждут твоего прихода. Ни с кем мне так хорошо не играется, как с тобой.

Они сели к столу и приступили к игре, причем это была не какая-нибудь импортная бандитско-ковбойская игра, а простецкий «дурак», ставкой в котором у них были, как в старые добрые времена, щелбаны. Потом последовал звонок со стадиона «Динамо», где намечалось мероприятие с участием молодцов Михал Виталича, и было необходимо его срочное присутствие. Друзья распрощались. Михал Виталич отправился на «Динамо», Денис Павлович – домой.

Они с братом жили в обширной многокомнатной квартире в центре города, недалеко от Кремля, на улице Ульянова. Эти апартаменты позволяли им не мозолить друг другу глаза, поскольку, по большому счету. Особой привязанности между ними не было, только взаимовыручка, в память о прекрасных совместно проведенных годах детства и юности. Они были разные люди и не вмешивались в жизнь друг друга.

Денис Павлович был финансист и делал деньги. Для этого необходима лишь соответствующая выучка и специфическое чутье. Юрий Павлович стремился к другому. Помимо денег, он жаждал власти над людьми, власти безоговорочной, над их телами и душами. Того, что могла дать политика, для него было слишком мало, он убедился в этом, однажды будучи избранным народным депутатом. Для осуществления своей цели он обладал всеми данными – умом, лидерскими качествами и изворотливостью, дабы остаться безнаказанным. Судьба его не изобиловала столь крутыми изворотами, как судьба его брата, но зато была намного глубже и интересней. Денис Павлович являлся человеком обыкновенным, тогда как Юрия Павловича смело можно было назвать незаурядной личностью.

Еще в школе было замечено, что мальчик он очень способный. Причем одинаково хорошо он усваивал и точные, и гуманитарные науки. В старших классах он всерьез занялся изучением философии, психологии и истории Востока. Поступить в вуз на соответствующий факультет ему не составило труда. Получив красный диплом и используя умело и вовремя налаженные связи, он устроился на работу в Министерство иностранных дел и не просто посещал свой обожаемый Восток – он чуть ли не пешком пропутешествовал по всей Индии. Он жил там в течение четырнадцати лет, и хотя регулярно писал родным и они знали, где он, все же не думали, что эта его эпопея закончится добром и он когда-нибудь вернется домой. А он вернулся – и его никто не узнал, настолько он изменился и настолько все отвыкли от него. Он был очень умен, но его цинизм отпугивал даже недалекого Дениса Павловича. Жил он теперь в Горьком и писал статьи по Востоку и философии для всяких столичных центров, а также и не отказывался от очередных кратковременных поездок в Индию по заказу различных исследовательских центров. Это приносило ему доход и новую информацию.

Две комнаты в их квартире, которые занимал Юрий Павлович, кардинальным образом отличались от двух комнат его брата. Прежде всего – отсутствием ковров на полу и на стенах и наличием огромного книжного шкафа, битком набитого литературой по интересующим хозяина предметам. Больше всего тут было книг по религиям, особенно восточным, даже таким, о которых слышали лишь немногие, самые продвинутые специалисты. Это были книги на английском, французском языках, и очень много книг, привезенных из Индии. Некоторые из них считались раритетами, поскольку были написаны от руки столетия назад на исчезнувших к нашему времени диалектах. Еще некоторые написаны были на специальных, искусственно созданных языках – это было по сути не написание, а шифровка, и разобраться в ней и перевести ее мог бы только фанатик оккультизма. А уж Юрий Павлович имел незыблемый авторитет в этой области. В столице он славился как разоблачитель всяческих группировок, полулегальных, проповедующих каждая свой способ спасения. Он был в Москве убежденный сциентист, любую религиозную организацию он с легкостью анатомировал, раскладывал по полочкам, и всем становилась ясна их сущность и вредность для общества. Его насмешек боялась даже русская православная церковь. Он знал наизусть повадки религий и видел их насквозь. Грозная личность!

На стенах его комнат, прямо к обоям, были прибиты экзотические курильницы и лампы – на полу для них не было места из-за скульптур драконов и прочих ритуальных приспособлений. Посреди кабинета стоял журнальный столик, а на нем переливался белесыми гранями хрустальный шар, словно здесь вела прием гадалка. На самом деле он помогал хозяину при медитации, к которой он пристрастился во время пребывания на Востоке. В общем, на первый взгляд, эти комнаты были нарочито стилизованы под Восток.

Что касается двух комнат, принадлежавших Денису Павловичу, то они-то Восток ничем не напоминали. Тут стояла отличнейшая бытовая техника, немецкий телефон с кнопочным набором, мягкая перинная постель, кресла, диванные подушечки, бамбуковые занавески, люстры, даже видеоигра, привезенная из-за границы – роскошная обстановка преуспевающего делового человека. Юрий Павлович только усмехался, глядя на то, как круглое тельце его брата утопает в этой роскоши. У него самого в спальне стояла только жесткая тахта и тумбочка. Зато с потолка свисали металлические полоски, колышущиеся от движений воздуха и создающие мелодичный перезвон. По мнению Юрия Павловича, они намного лучше способствуют спокойному сну, чем какой-нибудь кровожадный фильм из тех, что его брат смотрит на ночь по видеомагнитофону.

Здоровый образ жизни может обеспечить долголетие, а Юрий Павлович очень об этом заботился. В отличие от Дениса Павловича, который тоже мечтал прожить на свете как минимум лет триста, но вряд ли этого добьется. А вот Юрий Павлович – это еще вопрос…

Денис Павлович не застал брата дома и с облегчением вздохнул. Можно хоть поужинать как следует, без нравоучений о том, что самые неистребимые народы мира питаются грубой клетчаткой, то есть овощами и простым вареным рисом, и за счет этого побеждают немощи и – самое главное – старость. А ну и пусть себе побеждают. Денис Павлович любит покушать чего-нибудь пряненького, жирненького, остренького, жареного. Вон кавказские старики тоже выглядят весьма боевито, а ведь едят то, от чего впору непривыкшему человеку на стенку полезть – от их приправ «погоряее» скорчится в агонии любой микроб.

В холодильнике как раз есть бутылочка минеральной воды, а в духовке – жаркое, от аромата которого приходишь буквально в невменяемое состояние. Денис Павлович отрезал себе хлеба, не скупясь наложил мяса в тарелку и приготовился поужинать в спокойной обстановке, как именно в этот момент послышался звук отпираемой двери и звон ключей, и в квартиру вошел младший брат. Он увидел свет на кухне и заглянул туда:

– Добрый день, Денис.

– Добрый. Ты сегодня недолго.

– Да, сегодня был удачный день. Как всегда. Просто я успел сесть на автобус и доехал быстрее.

– Будешь ужинать? Садись.

– Да, у меня с утра остался мой салат.

Денис Павлович брезгливо скривился:

– Не понимаю. Ты по вечерам едва прикасаешься к еде, и предпочитаешь подножный корм. Как можно с такой едой быть сытым…

Юрий Павлович засмеялся:

– Не хлебом единым… Не жди меня, ешь, я пока еще схожу переоденусь.

В одежде он был так же подчеркнуто прост. Носил только вещи из натуральных тканей – шерсти, хлопка, льна, шелка. Никаких кричащих, вызывающих оттенков, предпочтение отдавалось черному и иногда белому цветам. Он не отличался элегантностью или изяществом, но в нем было и что-то привлекательное, прежде всего уверенность в себе и спокойствие. Он был на пять лет моложе Дениса Павловича, но значительно превосходил его в росте и физической силе. Кроме того, он был очень худощавый и смуглый – темный цвет кожи он приобрел также во время странствий по Индии. У него при этом были очень светлые прозрачные глаза, составлявшие разительный контраст с цветом лица и темно-русых волос, которые были подстрижены очень коротко и от этого торчали, как щеточка. Седина у него была только на висках, так называемая «благородная седина», высокий лоб с залысинами свидетельствовал о недюжинном уме, чем он также отличался от своего брата. У того уже добрая половина волос поседела, от чего он казался серым, непонятной масти, и лоб у него был маленький, что, по его собственному мнению, не мешало ему проворачивать делишки с обезьяньей ловкостью.

Когда Юрий Павлович появился на кухне в домашней одежде и достал из холодильника миску с салатом, его брат уже закончил есть и взялся за просмотр газет.

– Что пишут? – поинтересовался Юрий Павлович.

Денис Павлович поморщился:

– К сожалению, ничего хорошего. Я это предвидел, если хочешь знать, но все-таки надеялся, что события не будут развиваться таким печальным образом.

– Что случилось?

– Пока ничего.

– Тогда откуда такой пессимизм?

Денис Павлович свернул газету и положил ее рядом с собой.

– Юра, очень скоро нас ждут большие перемены. Так получилось, и я сам этому удивляюсь. Москва к ним уже готова. Правда, власти на местах так привыкли к нашему консерватизму, что в эти перемены не верят, но клянусь, им придется испробовать их на своей шкуре, и им это, ручаюсь, не понравится. Мне это уже не нравится.

Юрий Павлович налил себе стакан молока и приступил к еде.

– Ах, ты про политику… – протянул он. – Я-то было подумал, что у тебя тут возникли проблемы, что-нибудь с твоей школой моделей или в банке… А почему тебе не нравятся большие перемены? Во времена смут и передела собственности можно стать миллиардером, а ты как раз умеешь это делать.

Денис Павлович вздохнул:

– С одной стороны, ты прав, конечно. Но я по натуре не игрок, Юра. Если начнется смута, я сделаю все, что в моих силах. Стремлюсь-то я не к этому. По мне – так намного лучше стабильность, и чтобы никакой текучести кадров, чтобы можно было быть уверенным в себе и в людях, с которыми работаешь, да и в деньгах, которые получаешь.

Юрий Павлович пожал плечами:

– Ну, уж деньги-то тебя не должны беспокоить. Меняется рубль, а не доллар, к счастью.

– К тому же, в ожидании и такой вот неуверенности теряешь столько времени!

– Вот это уже ближе к истине. Но я бы не стал на твоем месте так переживать. Времена изменятся, и ты наверстаешь упущенное.

– Может быть.

– Не может быть, а точно.

Поужинав без особого аппетита, Юрий Павлович вернул остатки салата в холодильник – хватит утром позавтракать. Запил ужин молоком и прополоскал стакан. Денис Павлович следил за ним не отрываясь и завидовал его невозмутимости и хладнокровию.

– А у тебя как дела? – спросил он. – Все в порядке?

– В полном порядке. Сегодня звонили из Москвы, из общества любителей философии и религиозных наук. Им нужна для пропаганды брошюра, и они мне предложили ее написать.

– Ты согласился?

– Разумеется. Пообещал, что к лету перешлю, или привезу материал сам. У них есть свое издательство, и они уже завтра вышлют мне щедрый аванс.

– А что тебя удивляет? У тебя же – имя! Поэтому мне странно, что они высылают тебе только аванс, а не весь гонорар целиком.

Юрий Павлович засмеялся:

– Было бы неплохо! Знаешь, я люблю сочинять вещицы для таких глупцов. Причем чем запутанней ты выражаешься, чем больше напускаешь туману, тем выше ценится этот бред, и все скачут вокруг него в восторге – ах, какой шедевр, какая тонкость восприятия, какая глубина мысли. Наследник Платона, не иначе. O tempora, o mores!

Денис Павлович изумленно округлил глаза:

– Чего, чего?

– Неважно. Люди измельчали, Денис. Иногда мне хочется уехать в Индию навсегда, затеряться там и без помех изучать все то, что мне так интересно.

– Ты ведь уже все изучил.

Юрий Павлович покачал головой:

– Нет, Денис, все изучить… возможно, наверное, но не в моем случае. Ты не поверишь, иногда я погружался в такие знания, что мне становилось страшно – казалось, я действительно вот-вот перейду в другое измерение, как Будда.

Денис Павлович перестал что-либо понимать в разговоре и поднял насущную тему:

– Я слышал, о тебе снова спрашивал Тимофеев.

Юрий Павлович пренебрежительно манул рукой:

– Брось, Денис. Что может сделать мне Тимофеев? Он не из самых властных наших чиновников, скорее из слабых звеньев горьковской администрации, потому что не способен пройтись по трупам. Он спрашивает обо мне, потому что ко мне ушел его сын. Единственный, заметь, сын. Парень этот – чрезвычайно ценный для меня кадр. Отец в панике, боится лишний раз дохнуть, чтобы чадо окончательно не ушло из дома. Потому и собак на меня он спускать не будет, иначе сынишку загребут вместе со всеми нами, а кому хочется своего ребенка приносить в жертву идее? Нет, Денис, пока тимофеевский отпрыск у меня, я в полной безопасности, Тимофеев еще и сам же позаботится, чтобы нас не побеспокоили. У меня развязаны руки.

– Значит, он у тебя что-то вроде заложника?

– Совершенно верно.

Они внимательно посмотрели друг другу в глаза, убедились, что правильно понимают друг друга, и засмеялись.

– Ну ладно, Денис, спокойной ночи. Пойду к себе, прикину план брошюры, которую мне заказали. До завтра.

– Спокойной ночи, Юра.

Они разошлись по комнатам. Юрий Павлович сначала зажег палочку вербены и воткнул ее в стаканчик. Затем опустился на специальный коврик и принялся медитировать, очень медленно произнося какие-то слова. Он знал свою силу и берег ее. Занятиям йогой он посвящал значительную часть своего времени, и не потому, что это было его хобби или придавало колорит, а потому, что в Индии собственными глазами видел, каких результатов может достичь мастер.

После этого он сел за стол и набросал на листе бумаги план заказанного произведения. На книжных полках порылся немного, подобрал подходящую литературу, сложил аккуратной стопкой на углу стола. Завтра можно будет приступить к работе. И лег спать, поскольку было уже поздно.

Ему не было знакомо это чудесное юношеское состояние мечтательности, когда, ложась в постель, на несколько минут перед сном человек попадает в сладкий розовый мир своих фантазий. Юрий Павлович засыпал почти мгновенно, просыпался минута в минуту когда надо – выдрессированный организм слушался команд своего хозяина, как заведенные часы. И снов он никогда не видел. Несчастный человек, так как сны его боялись. Только зеркального блеска полоски под потолком мирно перезванивали между собой, изредка отражая лунный свет.

Что же касается Дениса Павловича, то он посмотрел на ночь американский боевик про подпольных боксеров и тоже уснул, правда, не так быстро, а с часик еще ворочался с боку на бок в своей перине, похожей на гнездо. Он иногда видел сны, но также был начисто лишен способности мечтать. В тот вечер, например, лишь воспоминание о попавшей в его паутину Раечке Беловой было ему в высшей степени приятно.

Криминал

С самого начала жизнь у Сени Шевченко не заладилась. Он являлся примером типичного неудачника. Казалось даже, что это у него наследственное. Его мать не сумела выйти замуж в городе, чего, прямо скажем, ожидали от нее родители, живущие в деревне, и от мужчин получила только двух детей, сына и дочку, которые родились лишними, никому в их семье не нужными. Они мешали матери найти нормальное место работы и – чем черт не шутит – нормального мужа. Но со временем эти надежды рассеялись, как дым. Она навечно осела в гардеробе театра драмы и мужчин по-прежнему ничем не привлекала. Безвыходность ситуации она пыталась утопить в вине, и до сих пор пытается, не обращая внимания на «виноватых во всем» детей. Те росли как получится, словно подорожник. И если Людмилка обладала кое-каким характером, то у Сени никакого характера вовсе не было. А откуда ему было взяться, когда он с самого появления своего на свет только и делал, что приспосабливался к окружающей среде, готовой в любой момент стереть его с лица земли.

Он рос обычным мальчиком. По сравнению с крепышом Игорем Белояром он, конечно, выглядел несколько хило, но не болезненно. Здоровье его не беспокоило, только весной он частенько промачивал ноги и после этого шмыгал носом и кашлял, и неизбежно быстро выздоравливал. Особых способностей у него не было, и в учебе он не блистал, хотя и не отставал явно, получал в основном твердые «тройки» и на большее не рассчитывал. Как ни странно, он не имел никаких ярко выраженных интересов, ничем не увлекался, относился ко всему достаточно ровно. К ударам судьбы он уже привык и не реагировал на них так, чтобы это, с его точки зрения, было замечено другими людьми. От матери он «унаследовал» полнейшее равнодушие со стороны лиц противоположного пола, несмотря на то, что он обладал отнюдь не отталкивающей внешностью. Психологи назвали бы причиной этого низкую самооценку. Игорь Белояр считал, что просто ему еще не попалась та девушка, которая ему суждена, иными словами, та единственная, которая оценит его по достоинству. А если это сделает только одна-единственная, то зачем, спрашивается, ему все остальные? Незачем, а все равно обидно. Вот вокруг длинноносого и лупоглазого Вити Мартынюка девочки вьются, как ночные мотыльки возле фонаря, хотя он всего лишь бахвал, насквозь прокуренный и желтый…

Каждый день Сени Шевченко начинался и кончался борьбой с окружающим миром за существование. Мир неизменно одерживал победу, а Сеня под его могучим воздействием постепенно мутировал и терял черты индивидуальной личности, превращаясь в амёбообразное существо, страдающее от малейшей попытки сблизиться. Возникло и укрепилось его враждебное отношение к этому неблагожелательному миру, когда ничто на свете не приносит радости, а лишь доставляет одни неприятности. Не хотелось просыпаться по утрам, не хотелось открывать глаза, не хотелось видеть и слышать, и осязать, и даже нюхать. Все равно он увидит вокруг себя опостылевшую грязную, запущенную квартиру, равнодушный к его проблемам город, школу, требующую от него абсолютно не нужных ему знаний, ребят, считающих его половой тряпкой, и смеющихся над ним девушек, а смех девушек был еще оскорбительней, чем их жалость. Девушки все одинаковы – как нарядные, яркие игрушки, а поди заговори с ними, фыркнут разгневанными кошками, взмахнут стрекозьими крылышками и упорхнут туда, где им интереснее, где играет веселая музыка и где народ танцует. А уж среди ребят и подавно надо быть бойцом, чтобы самоутвердиться и получить заслуженное уважение. Сеня бойцом не был, поэтому его клевали все, кому не лень.

Понимала брата одна только Людмилка, она ведь тоже выросла в этой самой обстановке. Но она не опускала головы от проигранных миру сражений, а копила силы и готовилась к реваншу. Сеня относился кней тепло, однако не имел возможности защитить ее от опасностей – сам был слишком слаб для этого. Между ними была определенная близость, не заходящая за пределы обычной привязанности, посторонним это казалось излишней холодностью. По крайней мере, бросаться друг за друга в костер они не собирались, и у каждого была соя жизнь. Зато они могли смело рассчитывать на искреннее сочувствие.

Наибольшую зависть у Сени вызывал Игорь Белояр. Изначально у него было всё вроде бы то же самое – мать-одиночка и никаких родственников, ни помощи, ни поддержки. А какой разный результат: Сеня чахнет изо дня в день, а Игорь развивается и крепнет, как юное, ровное деревце, живет полноценно и радуется жизни.

Сеня смотрел на него и завидовал, но ничего не делал, чтобы последовать его примеру. Сеня всегда шел путем наименьшего сопротивления.

Мертвая мелкая рыбешка, которую течение реки несет, куда кривая выведет, в зависимости от законов физики и соизволения высших сил.

С человеком по прозвищу Профессор Сеня познакомился через Людмилкиного одноклассника Валеру Бабина. Тот являлся членом Братства Гумитов не очень долго, но болтливым своим языком сумел привлечь несколько новичков и за это продвигался по иерархической лестнице с необычайной быстротой. Сеня был принят, но какую пользу он мог принести Братству, когда бессилен был изменить хотя бы собственную жизнь? И Сеня застрял на одной из низших должностей. Он, однако ж, уже не обходился без ежедневных собраний в подвале Братства. Тут он чувствовал себя частичкой сообщества и находил в этом какое-то удовлетворение, хотя, конечно же, этого было для него мало. Он пристрастился к собраниям Братства, как к наркотикам, молился на Профессора и одновременно смертельно пугался его взгляда и мучительно долго выжидал случая сделать что-нибудь полезное, чтобы его наконец оценили те люди, чьим мнением он стал дорожить.

И его все чаще видели в компании парня, которого все называли Плескач. Тот был грозой всего микрорайона, отсидевший в тюрьме за разбойное нападение и вовсе не раскаявшийся головорез, он мог одним ударом кулака свалить быка, а от его взора бросало в дрожь любого добропорядочного гражданина. Что общего было у него с мальчиком Сеней Шевченко? Ничего, кроме того, что Плескач тоже регулярно посещал собрания Братства Гумитов и, более того, ходил в фаворитах у Профессора, и потому почитался Сеней как поистине супергерой. Ведь люди боялись не только самого Плескача, а и всей его банды, следовательно, и Сени они тоже боялись, когда он стоял рядом с Плескачом, купался в лучах его славы и преданно ловил его снисходительную усмешку.

Что там какой-то Игорь Белояр по сравнению с этим богатырем? Разве их можно поставить на одну доску? Чтобы встать вровень с Игорем, надо выполнять непосильные требования, менять свою жизнь. А Плескач этого не требует, просто будь всегда рядом и изображай из себя послушного пса. Для этого академий не кончают, Сеня был мастер прислуживать тем, кто сильнее. Так легче выжить. Вместе с Плескачом ходили еще четыре парня – Рига, Филин, Леон и Дюмон Романов. Они старались не отставать от своего вожака и походить на него даже в мелочах. Они одевались в такие же вещи, обычно носили во всех карманах семечки, делали себе татуировки, перенимали его словечки и жесты. Вот таким же и Сеня хотел стать: наводить страх на людей.

Только с некоторого времени Сеня заметил у себя провалы в памяти. Сначала он запаниковал, потом привык. Ему даже стало казаться, что он удостоен особой чести и живым переносится в то измерение, где идет сражение Свюка и Гуми. Но почему же он ничего из этого процесса не помнит? Он поведал об этом Профессору, тот подтвердил его предположения насчет путешествия из измерения в измерение и дал баночку с крохотными шариками, которые посоветовал пить по вечерам. Провалы в памяти не исчезли, зато приобрели наполнение – теперь он всерьез видел Рай! Он видел его обитателей, невыразимо прекрасных, внешне похожих на Фаину Ордынскую, с такими же волнистыми и блестящими белыми волосами, синими глазами и невинным взглядом. Еще у них были большие, трепещущие лебединые крылья, одежда из лунного света, сияние вокруг головы и теплые излучения от легких благословляющих рук… Он их не просто видел, он и говорил с ними! Они его утешали: ничего, мол, Сенечка, очень скоро миру будет вынесен приговор, ты будешь главным обвинителем, и после этого ты, Сенечка, просияешь, как святой, и все поймут, какой ты удивительный, замечательный человек… И все упадут тебе в ноги, и будут умолять о прощении… А ты будешь смотреть на них безучастно, как языческий божок, и делать все, что захочется…

Один раз в его сердце проник холодок: а вдруг это неправда? Вдруг это всего лишь бред сумасшедшего? Тогда и вера его, на которой держалась вся его жизнь, обрушится и похоронит его под собой. Из этого круга нет выхода.

Затем он еще раз ощутил смутную тревогу, когда Людмилка встретила его на улице с бандой Плескача и так растаяла при виде Дюмона – он и впрямь нравился девчонкам, смуглый парень с правильными чертами лица, но совершенно не умеющий улыбаться, вместо улыбки у него выходил поистине волчий оскал. Сам он предпочитал девочек мягких и нежных, и корчил из себя многоопытного мужчину, а на Людмилку ему было наплевать. Вдобавок она вела себя как дикая кошка и лезла из кожи вон, чтобы ему понравиться. Напрасно – он, герой ночных улиц, ее опасался. Такие неуправляемые малолетки приводят к крупным неприятностям. Своя шкура дороже.

Догадавшись, что Дюмон к Людмилке равнодушен, Сеня успокоился и перестал увещевать сестру не присоединяться к ним. И как-то прошло мимо его глаз, что Дюмон-то остался к ней равнодушен, зато далеко не равнодушен сам Плескач, и это было намного серьезнее всего прочего, так как от него вряд ли можно отбиться без потерь. Плескач для Сени был кумир, идеальный и непогрешимый.

Своим приступам забвения Сеня уже не сопротивлялся. Они настигали его всегда и везде. Дома, на собраниях Братства, на улице, в школе. Иногда он думал, что настоящая его жизнь – там, в забытьи, а действительность дана ему как сон. Иногда он думал еще, что эти приступы стали такими длительными, перевешивающими в процентном отношении действительность. Ну и пусть. Лишь бы подальше от этого мира.

Утро девятого марта Сеня помнил хорошо. Как всегда по субботам, в школе был короткий день, всего четыре урока. Ничего особого не произошло. Но домой Сеня шел медленнее обычного. День выдался яркий, солнечный, свежий воздух был насыщен запахом весны, небо было высокое и густо-синее. Сугробы как-то осели и потемнели, на дорогах развезлась грязь. Это наступила первая настоящая оттепель. Город при этом выглядел не очень красиво, голенький и коричневый. Сеня оглядывал его с плохо скрываемым отвращением. Это была чуждая ему материя.

На большой перемене Сеня остался в классе и случайно подслушал разговор нескольких девочек. Марина рассказывала подругам:

– А летом меня обязательно опять отвезут в деревню, к деду с бабкой. Девчонки, какая это прелесть! Гуляй до отвала, в клубе по вечерам танцы, на выходные кино привозят. На грядках – земляника, полно смородины, крыжовника, и целый яблочный сад! Все лето бегаешь на реку купаться, жуешь экологически чистые витамины, чувствуешь себя лучше всех и, девчонки, свобода! Бабушка у меня мировая, и дед тоже ничего. Не указывают мне, что делать, как родители.

– Только не надо убеждать нас, что ты не скучаешь там по дому, – возразила Аня. – И жить там постоянно ты бы не согласилась.

– А я и не собираюсь там жить, – ответила Марина. – И по дому скучаю, конечно, но без деревни, бабушки и деда я бы взвыла. И если бы мои родители не отвезли бы меня на лето в деревню, я… В таком случае я объявлю голодовку!

Девочки засмеялись.

– Нет, – с сожалением заметила Настя. – Этим летом нам всем будет не до деревни.. Будут выпускные экзамены, а потом – вступительные, оглянуться не успеешь, а тебя уж опять усадили за парту и обложили книгами.

– Это точно, – дружно закивали девочки.

– Ну, – беспечно сказала Марина, – никакие экзамены не могут испортить лето!

Сеня понуро брел домой, вспоминал этот разговор и думал о том, как повезло Марине. Она имеет бабушку и дедушку, которые ее любят и заботятся о ней, раз ей так нравится каждое лето проводить с ними в деревне. У Сени в деревне тоже были бабушка и дедушка, но они с трудом выносили рядом с собой присутствие непослушных внуков, которых они до сих пор не простили за их нежелательное появление на свет, вопреки устоявшемуся мнению, что внучат всегда любят больше детей. О нет, отнюдь не всегда. Сеня с содроганием вспоминал свое единственное лето, проведенное в деревне, на попечении бабки. Лучше смерть.

К тому же, он тогда лишился бы возможности посещать собрания Братства…

Он целиком и полностью зависел от Братства.

Отец Александр выходил из подъезда в тот момент, когда Сеня нерешительно топтался у ступенек и не хотел заходить. Встреча была некстати, Сеня знал, что отец Александр снова начнет читать ему мораль, а Сене от этого становилось плохо, но ведь отец Александр был одним из очень немногих, которые относились к нему действительно по-человечески. Кроме того, Сеня уважал отца Александра и сочувствовал ему как собрату по несчастью, в своем роде, – отца Александра тоже гоняли отовсюду, как паршивую собаку, а он держался своего и не сворачивал в стороны. И наконец, отец Александр тоже не предъявлял к Сене таких высоких требований, как Игорь Белояр, только взывал к его душе, не зная, что она давно погибла.

Отец Александр тащил огромную матерчатую сумку, обвязанную веревкой:

– Сеня, здравствуй. Как хорошо, что я тебя встретил. Не поможешь мне донести эту сумку до остановки? Там меня подберут и на машине довезут до Разовки. Не бойся, сумка не тяжелая совсем, но очень неудобная.

– Давайте, – неохотно согласился Сеня и взялся за одну ручку сумки. – А что это?

– Пластмассовый ящик. Хотим приспособить его для трапезной, ставить тесто. Наши женщины попросили, вот я и достал.

Ноша и в самом деле оказалась неудобная и била их по ногам, хотя они старались вышагивать синхронно. До остановки они добрались быстро. Отец Александр поставил сумку рядом с собой, прямо на снег, и произнес:

– Спасибо большое, Сенечка. Как ты живешь?

– Да нормально.

– Как учеба?

– Ну… нормально.

Отец Александр смотрел на него внимательно.

– Нормально, – повторил он. – Ты в этом году заканчиваешь школу, если не ошибаюсь. И куда же пойдешь дальше?

Сеня замкнулся в себе, словно усталый звереныш.

– Да не знаю я…

– Кем-то ведь ты хочешь работать?

– Никем не хочу… Я об этом не думал!

Отец Александр улыбнулся:

– Странно. Тебе осталось учиться всего три месяца – март, апрель, май – а ты еще не думал, куда же ты пойдешь после школы. Сеня, это безответственно. Ты глава семьи, и на твоих плечах младшая сестра.

Сеня помрачнел:

– Мне все равно, кем быть. Хоть полы мыть, хоть дворы чистить, хоть вагоны разгружать. Но почему это Людмилка на моих плечах? У нас есть мать, в конце концов, девчонка-то должна быть ей ближе, чем я!

Отец Александр даже отступил на шаг от этой вспышки и посмотрел на него еще внимательней.

– Сеня, мать нельзя осуждать, категорически нельзя, потому что она человек, давший тебе жизнь, – сказал он.

– Я ее об этом не просил! Она мне зачем, такая поганая жизнь?

– А вот это уже совсем чепуха. Сенечка, жизнь – это бесценный дар, самое дорогое, что есть у любого живого существа. Даже старое, высохшее дерево не хочет умирать и цепляется за жизнь до последней минуты.

Сеня ответил не сразу. Он весь дрожал от возбуждения и тяжело дышал.

– Отец Александр, пожалуйста, вы говорите мне то, что вам положено говорить как священнику. А я вам скажу вот что. Вы, я слышал, знакомы с Игорем Белояром, он мой одноклассник. Так вот, он ведь тоже рос без отца. Но у него совсем другая мать, не такая, как у меня. Они живут душа в душу, дружат, помогают друг другу. Я к ним ходил в гости недавно, но я не люблю бывать у них в гостях, потому что не могу не думать, что и я стал бы как он и жил бы так же счастливо, если бы у меня была другая мать!

От жалости у отца Александра выступили слезы:

– Мой бедный мальчик, но мы не можем выбирать себе родителей! Я понимаю, как тебе плохо, и не одна твоя мать виновата в этом перед тобой. Где-то ведь есть и твой отец, испугавшийся и убежавший от ответственности, точно так же, как сейчас убегаешь от ответственности ты. Повторяю, ты ведешь себя так, будто бросаешь Людмилку на произвол судьбы, и имей в виду, что в таком случае она повторит путь своей матери.

– Ну, нет, – возразил Сеня. – Она совсем не такая.

– Ты не знаешь, какой твоя мать была в ее возрасте. Впрочем, это неважно. Важно то, что ты сам, как и твоя мать, не хочешь участвовать в ее воспитании.

– Мне самому еще необходимо воспитание, – робко отбивался Сеня.

– Это правда, – подтвердил отец Александр. – Но раз уж так получилось, Сенечка, пожалуйста, надо выполнять свою миссию на этой земле терпеливо и упорно, и стараться не роптать. Ведь свою жизнь не перепишешь, ее можно только изменить, но это зависит от тебя, а не от матери, Людмилки или кого-то еще. Они могут лишь подавать стимул для деятельности. И все же, это зависит главным образом от тебя, и ни от кого больше.

Они помолчали. Потом отец Александр продолжил:

– Сеня, прошу тебя, не стремись сразу осуждать кого бы то ни было. Я знаю, что через много лет ты, умудренный опытом, обязательно поймешь свою мать, такую же слабую, как и ты. В юности, в детстве у нее были свои фантазии и грезы, она тоже верила в сказки, ждала прекрасного принца, мечтала о лучшей доле для себя, как мечтаешь об этом ты. Увы, не всем нашим желаниям суждено сбыться. У тебя тоже будет много разочарований, которые пережить очень трудно. Твоя мама не смогла с этим справиться. Но не стоит думать, что она такая плохая от природы. Может быть, твои дети тоже найдут в тебе недостатки, и не дай Бог тебе когда-нибудь услышать от своих детей, что лучше бы у них был другой отец!

Тут Сеня не выдержал и заплакал. Отец Александр притянул его к себе, качая головой, и украдкой перекрестил его «ёжик» на макушке. Тем временем к остановке подъехал автомобиль и засигналил священнику. Тот отпустил Сеню не сразу, подождал, пока он перестанет всхлипывать, пожал ему руку ободряюще и сказал:

– Сегодня я задержусь в церкви, будет вечерняя служба, но в семь вернусь домой. Я вижу, нам надо серьезно поговорить, Сенечка, не копи в себе свои мучения, рассказывай о них. Тогда намного легче найти выход из ситуации.

– Да.

– Я жду тебя сегодня вечером. Не наделай за это время глупостей.

Сеня кивнул. Отец Александр подхватил свою необъятную суму, вместе с водителем они загрузили ее в багажник. Потом отец Александр еще раз махнул Сене рукой на прощанье, сел в машину и уехал в Разовку, в свой храм, к своим прихожанам, которые его любят и почитают. А как его такого не любить, он же себя не жалеет и помогает всем, кто его просит. И даже тем, кто не просит, но срочно нуждается в помощи, как Сеня.

Беседа с ним на остановке необычайно всколыхнула Сеню. Он, конечно же, еще не был готов простить свою мать, но взглянул на нее под каким-то другим углом. А что, если она и правда в шестнадцать лет была похожа на Людмилку? В доме где-то в шкафу валялся старый семейный фотоальбом. Но что могла передать фотография? Черты лица и контуры тела? Суть Людмилки не в этом. Неужели у матери когда-либо был такой резкий взгляд, отрывистый голос и дикая натура? Неужели человек способен настолько измениться? А ведь, наверное, отец Александр прав.

На кого же тогда похож сам Сеня?

Умоляю, Господи, только не на собственного отца.

Пытаясь взять себя в руки, Сеня продолжал стоять на остановке и делал глубокие вдохи. И тут он почувствовал, что на него медленно, но верно надвигается приступ забытья – сила, которой невозможно противостоять. Реальность постепенно исчезала и заменялась на вымышленные образы, приносящие подобие удовлетворения. Теперь вокруг него были райские кущи, он однажды видел такую яркую картинку в Библии для детей.

– Привет, Гуми, – пробормотал Сеня. – Я знаю, ты не сам Гуми, но, конечно же, его последователь. Странно, как много общего у тебя с Фаиной… и с отцом Александром. Он очень хороший, я тебе о нем уже рассказывал, помнишь, в позапрошлый раз. Ты помнишь… Да. Пойдем.

На лице у него появилось отрешенное выражение, взгляд остановился. Он засунул руки в карманы, развернулся и направился туда, где он получал желаемое – в подвал Братства Гумитов. При этом в ушах у него звучал мягкий голос Гуми:

– Сеня, я люблю тебя больше, чем кого бы то ни было. Даже больше Плескача – он слишком сильный. Даже больше Профессора – он слишком умный. А ты, Сеня, ты добрый, мягкий, невинная душа, и ты несчастнее их всех. Кстати, прислушайся к отцу Александру. Он мой посланник. Правда, сам он об этом не догадывается. Так что слушайся его. В эти дни темнело не так рано, но вечера были сырыми и промозглыми, дороги покрывались гололедицей. Сеня вышел из подвала уже в темноте, грустно вздохнул и рассеянно побрел прочь. Он был все еще в трансе, но бормотать перестал. Он теперь бродил не по родному городу, а по раю, и старался запомнить все его подробности, чтобы поведать о нем другим людям. Они, впрочем, ему не поверят. Жаль.

Отец Александр ему поверит. Он, скорее всего, тоже видел рай. Он же наверняка там создан.

Почти сразу вслед за Сеней из подвала вышли Плескач и его товарищи. На улицах начиналось их время, когда они совершали свои действия безнаказанно. Не было, в общем-то, ничего удивительного в том, что мальчик соблазнился их мнимой силой – они вели себя как короли, так как всерьез считали себя сильнее всех. Но настоящая сила проверяется не на слабых, а на равных или более сильных противниках.

– О ком это сегодня говорил Профессор? – поинтересовался Дюмон Романов.

– Священник разовский, Александр Рудаков, – ответил Плескач.

– А! – понял Дюмон. – Так я его знаю. Он живет в нашем доме, на одной площадке с Сеней Шевченко. Молодой еще.

– Ну и как он? – спросил Рига.

– Смирный, как овца. Проблем не будет.

Они гоготнули и пошли черными, пустынными дворами к тем домам, где жили отец Александр, Сеня, Дюмон. Тут Леон спросил на ходу:

– Слушай. Плескач, а чего они с Профессором не поделили? Поп этот нам вроде не мешает. На глазах не мельтешит, и взять с него нечего.

– Темнота, – презрительно сказал Плескач. – Этот поп недавно написал статью в газету, где призывал народ бороться с ересью. С такими, как мы, значит.

– Понятно, – угрюмо бросил Леон и плюнул себе под ноги.

– Попы – они такие, – развивал мысль дальше Рига. – У них задача: переманить всех в церковь, чтобы получать с людей больше денег. Это же яснее ясного.

– Странно, – отозвался Леон. – Но ведь мы занимаемся тем же самым.

– Заткнись, – повернулся к нему Плескач.

– Да! – поддержал вожака Рига. – Мы служим истине, а они – своей церкви.

– Вот именно, – усмехнулся Плескач и возобновил движение.

А Рига обрадовался его поддержке и углубился в рассуждения:

– Всякие церкви – наши враги, они нас одинаково не любят и хотят нас извести, поэтому лучше не ждать, а наносить удар первыми! Долой христианство, ислам, буддизм, иудаизм и прочие молельни! Да здравствует всемирное Братство Гумитов! Слава Профессору! Тебе, Плескач, тоже слава. В новом мироустройстве ты будешь Главным Начальником Всех Силовых Структур.

– Чего, чего? – не понял Филин.

– Где ты таких слов набрался, Рига? – спросил Дюмон.

– Читал в газете. Она висела на окне киоска, а я в это время курил, вас ждал и от скуки просматривал названия и заголовки, – объяснил Рига. – Никогда в жизни не подумал бы, что ментовка является силовой структурой.

Они засмеялись.

На улице было пусто и скользко. Скудное освещение – только сугробы да кусочек луны. Плескач выбрал местечко, где не так сильно сквозило, и там они остановились, ожидая, когда появится священник. Они изредка переговаривались, причем темы для разговоров не отличались разнообразием. Драки, деньги женщины – вот был круг их интересов. Все прочее не стоило обсуждать. Один Дюмон не участвовал в беседе. У него были свои мысли. О девушке из ПТУ, с которой он на днях познакомился. Бедовая, но не как Людмилка, а словно в шутку. На дискотеке она танцует лучше всех, зажигая на площадке огонь. Он пока не посвящал ее в подробности своих «трудов», да и сомневался, обязательно ли нужно это делать. Может, он и скажет ей… в тот момент, когда она ему надоест и он решит с ней расстаться.

– Сенька-то наш какой-то не такой в последнее время, – вдруг произнес Филин. – По-моему, у него съехала крыша.

– Ты тоже заметил?

– Угу. Сегодня я спросил у него насчет сигарет и даже толкнул в бок, а он постоял-постоял и прошел мимо, а на меня не посмотрел, как будто меня и не было. И это не в первый раз.

– А мне кажется, он вообще такой, – пренебрежительно отозвался Рига.

– Щенок он, ваш Сенька, – вынес свой вердикт Плескач. – Я таким щенком не был даже во младенчестве.

Они немного помолчали, потом Филин значительно понизил голос:

– А вы слышали, что вчера вечером случилось с Региной?

Их лица исказились от страха – невероятно, но факт!

– Что с ней случилось? – прошептал Рига.

– Она объявила, что у нее было видение. Она не спала всю ночь, а потом, когда пора уже было вставать, к ней пришел Гуми.

– Опять? Не может быть!

– Клянусь! Сам Профессор подтвердил. Гуми пришел к ней и сказал: «Регина, я буду говорить твоими устами. Время настало. Семь знамений уже определены. Первое из них – землетрясение. Ждите. Готовьтесь». Я запомнил дословно, потому что мне было так жутко, что волосы на башке зашевелились.

– А почему жутко?

Филин поёжился:

– А то ты и сам не понимаешь! Он сказал: время настало. А мне еще тут пожить хочется. Мне, братва, тут очень нравится. Я, конечно, не возражаю, раз надо – значит надо, и устав не нарушу. Но братва, жалко мне этой жизни. Смотри, как нам тут хорошо. Бабки есть, и никто не трогает. А ТАМ ведь придется… действовать…

По ним пробежал трепет.

Плескач смотрел на них свысока и усмехался. Филин это заметил и обратился к нему:

– Что, думаешь, я чепуху несу?

– Ага, – ответил тот. – Регина – пророк, а не сам Гуми. Если ты ее так трусишь, что же с тобой будет, когда ты увидишь Гуми настоящего? И вообще, все уже предопределено, и нечего тут рассусоливать. Мы делаем то, что нам приказано.

Они еще помолчали. Священник все не появлялся.

Теперь тишину нарушил Рига:

– А я не понимаю, пацаны, почему Гуми выбрал для пророчества Регину. Почему не Профессора, не кого-нибудь из нас, а именно эту девку. Чем это она отличается от остальных? Она что, лучше других, что ли?

Филин от ужаса замахал на него руками:

– Умолкни, Рига! Регина многим отличается от всех остальных. Она может видеть то, чего никогда не увидим мы. Про Регину я слова дурного не скажу. И ты молчи, придурок. Помнишь Алексея? Он тоже пробовал усомниться в Регине. Хочешь, я тебе напомню, где он находится сейчас?

По ним еще раз пробежал трепет. Рига бодрился, но огонек в его руке ходил ходуном, когда он закуривал сигарету. Филин продолжил:

– И на месте Валеры Бабина я был бы поосторожнее. Он глядит на нее так, словно хочет съесть. Вдруг Гуми это не понравится. Регина принадлежит Гуми.

– Смотрите, Сенька. Нас не видит.

– Молчите, идиоты, – остановил их спор Плескач. – Кто-то идет.

Они умолкли. И впрямь, со стороны остановки послышались чьи-то шаги и голоса.

Вечерняя служба в Разовке в субботу, девятого марта, прошла вдохновенно. Все прихожане поневоле ощутили ее необычайность – отец Александр превзошел самого себя, от него исходила мощь подлинного священнослужителя, о которой никто как-то не задумывался раньше, пока не осознали в тот момент ее существование и красоту. Именно так должна совершаться священническая служба. Иначе в ней не будет никакого смысла.

Просто отец Александр имел достаточно сильную душу для служения.

А после вечерни его ожидал приятный сюрприз. К нему в гости приехал друг и одновременно родственник, брат жены. Они когда-то вместе учились и служили в армии. Честно говоря, с ним отец Александр познакомился намного раньше, чем со своей будущей женой. Специальность его, как и у отца Александра, была психолог. Но главным его достоинством была доброта. Широчайший кругозор позволял ему ориентироваться почти во всех областях жизни. Одним словом, он был интереснейшим человеком, которого отец Александр любил – по сути, это был его единственный друг. Он приехал в пять часов вечера, оставил вещи на попечение своей сестры, а сам пошел в Разовку, посмотреть на зятя «на рабочем месте». И обратно они шли уже вместе.

– О себе я все расскажу дома, при Маше, чтобы не повторять повествование два раза, – весьма рационально распорядился шурин. – А сейчас – ваша очередь, батюшка.

– Прекрати! Какой я для тебя батюшка?

– Рассказывай же! Как у тебя дела?

– Нормально. Ты же сам видел, Сережа, мой храм потихоньку… формируется.

– Да, друг, художница у тебя – что надо. Как она изобразила святую Катерину – грех признаться, у меня сердце заколотилось, как у мальчишки.

– Смеешься!

– Ну да.

Отец Александр вздохнул:

– Вообще-то дела у меня идут средне. Епархия не очень довольна моей, осмелюсь предположить, пропагандой – прихожан очень мало. Ты же сам видел. Но я не могу оставить их, они на меня рассчитывают, надеются. Я должен оправдывать их ожидания. Кроме того, у меня появилась еще одна головная боль, намного серьезней. Друг мой, это – очередная христианская организация. Как уж она называется, точно не помню. «Объединение», что ли? Или «Единение»? Они вылезают, как грибы после дождя, распространяют бесплатную литературу, ходят по домам, агитируют на улицах. Они процветают. А почему бы им не процветать, они финансируются из-за границы. Я вот еще неизвестно когда свой храм окончу, а они свои молитвенные дома возводят со скоростью света, словно в сказке про волшебное колечко. Да такие красивые теремки у них получаются, прямо пряничные домики. И представь себе, недавно в Разовке видели их представителей. Они не смущаются присутствием православной церкви, улыбаются радушно: мол, мы с вами не враждовать приехали, у нас одна цель и тому подобное. То, что мы воспринимаем их в штыки, для них лучше всего, ведь народ жалеет гонимых, мучеников. Хотят и в Разовке выстроить свою кумирню. Место уж очень хорошее, экологически чистое, рядом с Волгой. Я не выдержал и написал небольшую статью в газету. Показал ее одному знакомому журналисту, а он засмеялся и посоветовал мне никогда больше не браться за перо. Но помог мне от всей души: взял у меня интервью и так замечательно подал этот материал, Сережа, я не узнал бы без этого материала, что если нет таланта писать, то лучше и не пытаться это делать. Он молодец. Придерживался авторского нейтралитета, но мою позицию в данном вопросе осветил достаточно ясно. Я бы так не сумел.

– Бедняга ты, Саша, – пожалел его Сергей. – Все шишки на тебя сыплются. Не жалеешь, что пошел в священники?

– Господь с тобою, нет, конечно. Трудности только убеждают меня в правильности моего выбора. Я даже рад трудностям, они проверяют меня, насколько я достоин нести этот крест. Господь мне поможет, и правда на моей стороне. Чего мне еще желать?

– Мира и покоя, – ответил Сергей.

– Для всех, – подхватил отец Александр, – не для себя одного. Пока мира и покоя не будет у моих прихожан, у меня их тоже не будет, да и зачем они мне тогда? Священник должен жить жизнью своих прихожан.

– Все это очень красиво, только прошу тебя: не ложись под жертвенный нож. Вряд ли твои прихожане это оценят. И ты нужен им живой и здоровый.

– Нет, – недовольно возразил отец Александр. – Я верю в моих прихожан. А ты – старый брюзга.

Сергей засмеялся:

– Просто я не идеализирую людей. А ты – неисправимый романтик. Дождешься, пока тебе намнут бока, тогда, может, станешь реальнее смотреть на вещи… Кстати, я хотел еще тебя спросить насчет той девочки – помнишь, такая веселенькая, с карими глазами? Она была влюблена в тебя. Хотелось бы узнать, как ты выпутался из этой ситуации.

Отец Александр снова вздохнул.

– Я из нее пока не выпутывался, – ответил он. – И мне трудно объяснить тебе, почему. В этой девочке много душевных искривлений, и она идет по своему пути не прямо и открыто, а извивается и пресмыкается, как змея. Но все же она не похожа на злобного человека. Я с ней не общаюсь уже давно, с тех пор, как она бросила посещать воскресную школу. Жаль, что бросила – в ней еще можно было бы открыть и хорошие задатки. Боюсь, я не подобрал к ней ключ.

– Боюсь, она посещала воскресную школу не для нравственного очищения, – в свою очередь, возразил Сергей. – И это зависело не от тебя.

– Отчасти верно, но я должен был… это прозвучит некрасиво, но я должен был воспользоваться моментом, чтобы… постараться пробудить в ней добрые начала.

– Звучит действительно как речь Казановы, но я понял, что ты хотел сказать. Она оставила тебя в покое?

– Ну… Вроде бы да. То есть так явно, как раньше, она ко мне не пристает. Но дает понять постоянно, что ничего не забыла и лишь ждет удобного момента – нанести контрудар.

– Например?

– Например, поет по утрам в ванной комнате, когда слышит, что у нее над головой тоже кто-то есть – я или Машенька. При встрече ведет себя вызывающе. Правду сказать, я устал от ее навязчивого внимания, но она не давала мне повода принимать крутые меры. К счастью. Не люблю быть резким.

– А Маша?

– Ох. Ты, надеюсь, не думаешь, что это все серьезно, даже со стороны этой девочки. Она сейчас в трудном для себя и окружающих возрасте, мало ли что может втемяшиться ей в голову. Да и упрямая она… Но я уверен, что рано или поздно эта блажь пройдет, она сама с улыбкой будет вспоминать, как… дурью маялась. Машенька – женщина не глупая, понимает все, слава Богу. Надеюсь, я не причиняю ей боли. Не только в связи с этой бедной девочкой.

– Ты очень любишь Машу.

– Да.

Они молча перешли улицу, затем отец Александр спросил:

– Ты надолго приехал?

– А что?

– Да то, что ты вечно отговариваешься от наших приглашений остаться подольше! То у тебя мама, то работа, то командировка какая-нибудь, и ты живешь у нас в итоге два, от силы три дня!

Сергей засмеялся:

– Не беспокойся, на этот раз я поживу у вас с недельку.

– Хорошо. Тогда я успею познакомить тебя с одним юношей, он в этом году заканчивает школу. Не стану утверждать, что мы с ним подружились, но когда у нас начинается разговор, он длится обычно до поздней ночи и собирает массу слушателей, если это происходит в Разовке, а Машенька всю неделю страдает от бессонницы.

Сергей заинтересовался:

– Вот как? Что же это за ребенок?

– Ребенок, из которых вырастают настоящие люди. К моменту своего рождения он уже не имел отца и всю жизнь провел с матерью. Перед ней, Сергей, я просто преклоняюсь. Судьба поистине ополчилась на нее, а она гнется и не ломается.

– «Есть женщины в русских селеньях»?

– Нет, скорее из породы Жанны д’Арк.

– Ого!

– Да. Ее сын – мой извечный оппонент в спорах, но, Сереженька, ни с кем мне не бывает так приятно спорить, как с ним. Знаешь, это даже похоже не на спор, а на тренировочный поединок двух опытных фехтовальщиков. Именно в таких спорах рождается истина. Этот мальчик еще совсем юный, вырос без отца, без брата, вообще без родственников, но за его будущее я спокоен. Вот что значит правильное воспитание и, главное, личный пример.

– Он ходит в церковь в Разовке?

– Нет, он… как бы объяснить… не атеист он, конечно, но и верующим его назвать нельзя. Он приходит в Разовку специально спросить у меня что-нибудь, а не помолиться. По-моему, он и молиться-то пока не умеет. А может, и умеет, но стыдится это показать.

– Гордый, что ли?

– Да нет, не очень. Но при его здравомыслии ему было бы неловко перекреститься, да еще прилюдно. Однако он любит свою маму и, наверное, просит Бога защитить ее и помочь ей. Она – врач. Терапевт. С утра до вечера на работе. А он – в школе утром, вечером на хозяйстве. И при этом редкостный умница. Пока на земле рождаются такие дети, конец света нам не грозит.

– И как его зовут?

– Игорь Белояр.

Они уже шли через дворы, но не замечали за разговорами ни темноты, ни опасностей. Тут горели лишь единичные фонари. Небо загораживали многоэтажные дома, чей свет от окон не разгонял мрак, а лишь подчеркивал его. Отец Александр и Сергей молча спешили поскорее добраться до квартиры, словно почувствовали близость домашнего очага, уютной постели и аромата семейного ужина.

Неожиданно Сергей рассмеялся.

– Что с тобой?

– Вспомнил, Саша, как мы с тобой сдавали социологию… на каком это было курсе? Учебника-то у нас не было! И библиотека…

Он остановился, потому что из темноты вдруг выступили какие-то черные фигуры, сразу со всех сторон, окружили. Их движения были мягкие, но это была обманчивая, прямо-таки нарочитая мягкость готового к атаке хищника, видная невооруженным глазом. Отец Александр удивленно округлил глаза, он еще с таким явлением не сталкивался.

– Закурить есть? – хриплым голосом произнес Плескач.

У отца Александра отшибло дар речи, а Сергей ответил спокойно:

– Не курю.

– Ответ неправильный, – повторил Плескач услышанную в каком-то импортном фильме фразу и кивнул своим товарищам.

Рига мгновенно сделал шаг и кулаком ударил отца Александра в лицо. Тот ахнул, отступил и загородился руками. Но за друга рискнул заступиться Сергей, он выкрутил Риге руку и пнул его коленом. Расклад несколько изменился, смекнул Плескач, они не предусмотрели появление второго. Тем временем Сергей схватил Филина и крикнул:

– Беги, Саша! Убегай и вызывай милицию!

Но отец Александр, в шоке, оглушенный происходящим, не мог пошевелиться.

– Убегай же, Саша!

Пришлось менять тактику нападения. Плескач оставил товарищей разбираться с безобидным священником, а сам не шутя схватился с Сергеем. Сергей и сам оказался азартным драчуном, в отличие от бедного отца Александра, который не способен был прихлопнуть и комара. Но как бы ни защищался Сергей, очевидное преимущество было у Плескача. Преимущество профессионала, занимающегося драками каждый день, или точнее, каждую ночь, над любителем, которому такое сомнительное удовольствие выпадает изредка. Немного размявшись и поиграв с неопытным новичком, Плескач усмехнулся своей обычной усмешкой, нанес последовательно три удара – один в живот и два в лицо. Удары были почти без замаха, точные и сокрушающие, противостоять им могла только ответная равная мощь и готовность. Сергей отлетел на несколько шагов, попал ногами в сугроб и упал. Пока он возился в снегу, пытаясь подняться. Плескач приблизился к нему, взял его шею в захват и начал медленно ее сдавливать. Сергей не успел вывернуться, но сопротивлялся отчаянно, цеплялся за его руку, пробовал подняться на ноги. Но Плескач был настолько его сильнее, что ему не составило особого труда раздавить Сергея. Постепенно он перестал трепыхаться, захрипел и затих. Плескач разжал руки. Сергей рухнул наземь и больше не пошевелился. Плескач усмехнулся еще раз, теперь уже победоносно, и оглянулся проверить, не нужно ли помочь друзьям.

Однако те и сами неплохо справлялись. Отец Александр так и не вышел из шока и не делал ни одного движения в свою защиту, только загораживал локтями голову, да и то не для защиты, а чтобы не видеть. Удары сыпались на него отовсюду, он сначала, пока еще держался на ногах, шарахался от одного разбойника к другому, сжимался все больше и больше, и от напряжения почти уже не чувствовал боли. Его палачи вошли в раж и колотили его со вкусом, с аппетитом, словно на учебно-показательном мероприятии, перекидывали жертву друг другу вместе с шутками и прибаутками. В конце концов он упал и лишил их возможности использовать руки, чем привел в ярость. Они принялись пинать его, сразу все, ругаясь и озлобляясь с каждым ударом, хотя отец Александр на их удары уже не реагировал. Между тем Плескач обшарил карманы Сергея, не нашел ни документов, ни – главное – денег, тоже обозлился и пнул его ногой.

И тут произошло непредвиденное: за углом, в непосредственной близости от места действия, раздался смех, голоса, и в следующую секунду оттуда вышли двое, причем один из них был в форме. Картина избиения предстала перед ними во всей красе, Плескач опоздал со своим предупреждающим криком. Смех умолк.

– Что здесь происходит? – изумился Игорь Белояр. Они с Осиповым шли с остановки «Подновье». Игорь провожал друга до квартиры, чтобы заодно забрать свою тетрадь-песенник.

Компания изумилась его вмешательству не меньше его самого и остановилась. Тишина длилась около минуты, затем Осипов в этой тишине гаркнул:

– Стоять на месте, милиция! Руки за голову!

И ничтоже сумняшеся вытащил откуда-то из-за спины пистолет. Это в корне изменило положение. Те, кто готовились на волне вдохновения расправиться и с новоприбывшими, без всякого дополнительного сигнала обратились в бегство и скрылись с места преступления во главе со своим вожаком. Храброе воинство! Доблестные витязи! Один вид оружия в чужих руках лишил их ореола непобедимости.

Игорь и Осипов бросились к пострадавшим, скользя на обледенелых дорожках.

– Я побуду здесь, – приказал Осипов, – а ты беги, вызывай «скорую». Только быстрее.

– Ага! – ответил Игорь и почти без остановки побежал дальше.

Осипов осторожно ощупал Сергея и пришел к выводу, что он мертв. Потом он ощупал отца Александра и обнаружил слабый пульс. Вид у молодого священника был страшен. Невзирая на то, что он сжимал голову руками, после его падения досталось и ей. Синяки и ссадины покрывали лицо, кровь из носа залила одежду, дорожку, снег и даже волосы отца Александра. Казалось, он не дышал.

Вернулся Игорь и присел рядом:

– Сказали, сейчас едут… Он жив? Боже милостивый!

– Что такое? Ты его знаешь?

– Да! Боже мой, нет! За что?

– Кто это?

– Не может быть! Я не могу в это поверить!

У Игоря задрожали руки.

– Да кто это? – спрашивал Осипов.

– Отец Александр, Александр Рудаков. Священник Разовской церкви. Живет вон там, в одном доме с Сеней Шевченко… Осипов, он жив?

– По-моему, да. Мы появились и спугнули бандитов, иначе они забили бы его насмерть.

Игорь опустил руки. Он был потрясен.

– Но зачем, Осипов? Он кроткий, как голубь. Он никому не причинял зла. Он всем помогал. И взять у него было нечего, абсолютно ничего.

– Ты у меня спрашиваешь? – возмутился Осипов. – Нашел чему удивляться! Разве сейчас мало хулиганов – они накурятся всякой гадости, и им все равно, кого избивать, кого убивать. По-моему еще, я видел среди них Плескача, а от него вообще всего можно ожидать.

– Это был он, – согласился Игорь. – Я тоже его узнал. Но тогда это очень странно – ведь он лично знает отца Александра, и ему известно, что у отца Александра нечего украсть.

– Может быть, он просто шел мимо, или сказал им что-нибудь… Может, он застал их уже за дракой – вон тот парень похож на мертвеца.

– Почему же не едет «скорая»? – разнервничался Игорь. – Вдруг отец Александр умирает, и они не успеют его спасти!

– Тихо, сейчас приедут.

В это время Плескач со товарищи отбежали на безопасное расстояние и остановились, чтобы перевести дух.

– Я надеюсь, вы надавали ему достаточно, – с трудом произнес Плескач, – и он никогда не сможет нас опознать.

– Кстати, – сообразил Филин, – а где Сенька Шевченко?

Сеня Шевченко вышел из забытья в собственном дворе, в каком-то странном пустынном месте – возле соседнего дома, и рядом, буквально в нескольких метрах от него, суетились почему-то Игорь Белояр и Осипов. Сеня ничего пока не понимал, поэтому счел благоразумным спрятаться в тени, за углом, и подслушать, о чем они говорят.

Игорь чуть не плакал:

– Отец Александр, не умирайте! Они ответят за это! Я сам видел Плескача, и ему не уйти. Отец Александр, не умирайте. Не давайте им гордиться собой! Чтобы они не воображали, что могут избивать до смерти кого хотят! Только не умирайте же!

Сеня похолодел с ног до головы.

Вдруг все это место осветилось фарами – приехала «скорая помощь». Туда пришлось погрузить и обоих пострадавших, и обоих свидетелей. Сеня отчетливо это видел из своего укрытия и осознавал происшедшее. Отец Александр избит до смерти. Плескачом и его командой. Игорь Белояр и Осипов – свидетели тому. Плескач и его команда сбежали. Сеня здесь, прячется за углом и воровски следит за врачами «скорой помощи».

Вопрос в том, что Сеня совершенно не знает, где он сам был все это время и что при этом делал.

Он резко вскинул сжатые кулаки и поднес их к самым глазам. На них, конечно, не чернела кровь отца Александра, они были чистые, розовые от холода и такие непривычные, что ими нельзя было бы избить даже огородное чучело.

Но ведь в последние дни он, Сеня, все свободное время ни на шаг не отходит от Плескача, независимо от приступов забытья. И почему он тогда очутился в этом углу двора, куда ни разу не заходил в здравом рассудке? И почему он тогда сам уже почти мертв от ужаса?

Нет никаких сомнений! Он, Сеня Шевченко, в приступе своего проклятого забытья, вместе с бандой Плескача до смерти избил отца Александра!

Отца Александра? Пожалуйста, нет!

Он нужен Сене. Без него Сеня не сможет разобраться в себе и стать человеком. Без него Сеня не услышит больше правду. Он жалеет Сеню. Он добрый. Был.

Он умер.

Сеня убил его.

Он весь задрожал. Это конец. Во время проклятого забытья его душа в неземном экстазе прогуливалась по раю и выслушивала признания и утешения посланца Гуми, а его тело убивало отца Александра. Кроткого, беззащитного, одинокого отца Александра. Эта картина вдруг так реально представилась его глазам – иначе и быть не могло.

Сеня привалился спиной к стене дома и опустился на землю.

Поворот вниз

То, что Осипов был в форме, при оружии, и вел себя решительно, значительно облегчало общение с неуступчивым персоналом приемного покоя. Игорь чувствовал себя намного хуже, но сидеть на месте без дела не мог. Сбегал на пост и несколько раз позвонил. Сначала – матушке Марии, жене отца Александра, которая сразу заплакала и озадачила его вопросом, где ее брат, Сережа, они должны были быть вместе. Игорь не нашел в себе силы сообщить ей, что второй пострадавший мертв и находится в морге, и только попросил е приехать. Она пообещала поспешить.

Еще один звонок Игорь сделал Натке Осиповой, чтобы не беспокоилась за мужа, он задержится, но с ним все в порядке. Просто задержка по работе.

Затем он позвонил себе домой. Мама, конечно же, не спала и ждала его возвращения. С ней Игорю говорить было легче, чем с матушкой Марией и Натой Осиповой. Мама ведь была ему близка, как никто другой.

– Мам, привет, – произнес он. – Ты не волнуйся, я жив-здоров, но домой прийти пока не могу. Ты не представляешь себе, какое произошло несчастье!

– Ты где? – спросила мама.

– В центральной станции скорой помощи, – сказал Игорь.

– Где?!

– Я жив и здоров, у меня нет ни царапины. Со мной Осипов. Я ходил к нему. Мы шли с ним вместе, я хотел забрать у него мой песенник, так как он уже переписал оттуда все, что ему было нужно.

– Ты мне все это объяснял перед уходом.

У Игоря задрожал голос:

– Мам, пожалуйста, не перебивай меня, я очень нервничаю и поэтому рассказываю не совсем связно… иначе я не смогу рассказать. Мы с Осиповым уже почти дошли до его дома и вдруг увидели во дворе драку. Даже не драку. Это было избиение. Слышала про Плескача?

– Не может быть! Не связывайся с ним! Этот уголовник…

– Он со своими приятелями прибил человека, – жестко произнес Игорь, но не выдержал и снова дрогнул. – Одного насмерть. Другого… пока не знаю… Он жив пока…

– Тихо, – приказала мама. – Подожди минуточку, я возьму сигареты.

Игорь подождал. Во время этой паузы он сделал усилие и собрался с духом. Может быть, мама специально ее предложила для этого. Через минуту в трубке вновь раздался ее голос:

– Алло, Игорь!

– Да, мам, я здесь. Ты только не волнуйся. Второй пострадавший пока жив, и я надеюсь, он останется жив, но он очень плох. Поэтому я не уйду отсюда. Мам, это отец Александр, Рудаков, из Разовки. Ты тоже его знаешь.

– Не плачь.

– Я не плачу. Почти.

– Я сейчас тоже приеду. Не спорь. Я быстро.

– Мам, не стоит…

– Жди меня, – перебила мама и положила трубку.

Игорь вздохнул и вернулся к Осипову. Тот сидел на кушетке, прямой, как палка, и играл зажигалкой. Игорь сел рядом, тоже прислонился спиной и затылком к стене и тоже вытянул ноги. В коридоре было невыносимо тихо и сумрачно – лампы горели только в начале и конце коридора. Игорь закрыл глаза, замер и стал восстанавливать дыхание и самообладание. Он не хотел бы доставлять маме проблемы, но понимал, что она не сможет сидеть дома просто так, сложа руки, без него и без информации. Она человек деятельный.

Но раньше Нины Белояр в больницу приехала матушка Мария. Осипов вопросительно посмотрел на Игоря, тот устало покачал головой и отвернулся. Тогда Осипов встал на ноги, отвел матушку Марию в сторонку и, всячески смягчая детали, поведал ей о случившемся. Она тихо плакала и комкала в руках платочек.

– Где мой брат? – спросила она. – Они должны были идти из Разовки вместе.

Осипов слегка запнулся и даже вздохнул. Но ничего сочинять не стал.

– Поймите и вы меня, – ответил он. – Я не могу с точностью утверждать, что тот человек является вашим братом. При нем не было документов. Когда мы спугнули преступников, ваш муж был жестоко избит и без сознания, а тот человек убит. Мне очень жаль. Вам придется присутствовать на процедуре опознания.

– Я принесла его паспорт и несколько фотографий, – прошептала матушка Мария. – Неужели так необходима… эта процедура…

– Боюсь, что да, – с сожалением сказал Осипов. – Это необходимо для официальных данных. Пожалуйста, крепитесь. Никто из нас не застрахован от такого несчастья.

Она кивнула и снова заплакала. Потом еще раз попросила:

– И все-таки посмотрите, прошу вас. Чтобы я знала точно, он это или не он. Тогда, может быть, я успею приучить себя к этой мысли. Мне будет легче… на процедуре.

Он взял у нее паспорт, раскрыл его, перелистал фотографии. Лицо Сергея в драке пострадало, но все же не так сильно, как лицо отца Александра, и узнать его было легко. Осипов снова вздохнул, кусая губы, и вернул матушке Марии документы. Она не сводила с него глаз.

– Это он? – спросила она.

– Да. Присядьте, пожалуйста. Я пойду покурю.

Она опустилась на кушетку рядом с Игорем. Осипов вышел на улицу, а когда вернулся, застал их на тех же местах, только теперь они крепко держали друг друга за руку. Он с облегчением повел плечами и сел на стул напротив них.

Вскоре после этого приехала и Нина Белояр. Первым делом она взглянула на своего сына – не нуждается ли он в немедленной поддержке. Он не нуждался, хотя выглядел неважно. Зато матушка Мария, увидев протянутые к ней руки Нины Белояр, тут же бросилась в ее объятия и зарыдала в голос. Нина водила ее вдоль коридора, гладила ее волосы, пожимала руки. Осипов перехватил взгляд Игоря на них. Игорь заметил его недоумение и пояснил:

– Мама уже сталкивалась со смертью и знает, как поступать.

Сначала Осипов подумал, что он имел в виду ее специальность, но потом сообразил – Игорь вспомнил о смерти своего отца, отсюда и такой пристальный взгляд.

Появление доктора вызвало в коридоре ажиотаж. Все четверо окружили его и требовательно уставились прямо ему в лицо.

– Кто вы такие? – тоном мученика поинтересовался он.

– Я его жена, – ответила матушка Мария. – Ради Бога, как он?

– Его жизнь вне опасности. Его поместят в реанимационное отделение. Он в глубочайшем шоке, поэтому ваше присутствие может оказаться полезным.

Все обрадованно зашевелились. Нина сказала матушке Марии:

– Все будет хорошо. На вас обрушилось слишком много горя сразу, но вы не раскиснете. Господь с вами. Утром я вас навещу.

– Спасибо.

Доктор увел матушку Марию с собой, давая указания, как вести себя с пострадавшим. Нина, Игорь и Осипов вышли на улицу. Стояла глубокая ночь. На небе были звезды, и они, все трое, не сговариваясь, задрали головы кверху и любовались. Никто не хотел нарушать молчание. Они не спеша шагали по тротуару, глубоко вдыхали свежий воздух, наслаждались тишиной ночного города. Осипов думал о Натке и о своем доме, который они потихоньку подготавливали для жилья. Нина и Игорь думали об отце Александре и друг о друге.

И, перед тем, как расстаться, они еще постояли на остановке «Подновье».

– Необходимость ухаживать за больным мужем поможет ей перенести потерю брата, – задумчиво сказала Нина о матушке Марии. – Завтра воскресенье. Игорь, ты пойдешь со мной их проведать?

– Обязательно, – сразу отозвался он. – Осипов, а ты?

– Да. Если он придет в сознание и доктор даст добро, то надо же спросить его, что там у них произошло. С меня потребуют рапорт и заявление потерпевшего, чтобы открыть уголовное дело и задержать Плескача.

– Ты уверен в успехе? – засомневалась Нина.

– По крайней мере, я сделаю все от меня зависящее.

– Передавай привет своей маме, – сказала на прощание Нина. – Натку-то я каждый день вижу на остановке, а вот с мамой твоей мы давненько не встречались.

– Передам, – пообещал Осипов. – До свидания, тёть Нина.

– До свидания, мой дорогой.

И они разошлись в разные стороны.

– Хороший мальчик, – похвалила Осипова Нина. – Ты счастливый человек, Игорь, тебе везет на друзей.

– Да. Но хорошие друзья бывают не обязательно у положительных людей.

– А ты не считаешь себя положительным?

– Ни в коем случае. Я не сделал пока еще ничего такого, чтобы льстить себе такими надеждами. Вот Осипов – тот работает на пользу людям. Или… отец Александр… со своей женой… А ты у меня – вообще подвижник.

Нина улыбалась в темноте и глотала слезы. От Игоря она могла ожидать только такого ответа.

– Сейчас нас будут встречать в переполохе, – взяв себя в руки, шутливо предупредила она. – Ни Шарик, ни Джудичка не привыкли к нашим ночным отлучкам.

И впрямь, их домашние животные ждали их у двери, недоумевали и выражали радость по поводу возвращения хозяев. А те, несмотря на позднее время, не могли уснуть и в конце концов решил встать и выпить чаю, и заодно обсудить последние события.

– Мне очень жаль, Игорёчек, что ты так рано столкнулся в жизни с таким кошмаром. Нет, я бы не хотела для тебя оранжерейной обстановки, но согласись, это слишком резко для ребенка семнадцати лет.

– В семнадцать лет – и вдруг ребенок? Не ребенок я. Хотя, не возражаю, это преступление меня потрясло. Теоретически я предполагал возможность совершения его с кем-нибудь, с кем угодно, даже с близкими и дорогими мне людьми. Тем более что у тебя профессия не самая безопасная, я бы даже сказал – изнашивающая. Осипов вот еще похлеще себе ипостась выбрал. Но я этого не ожидал. С отцом Александром. Господи, помилуй! Они били человека, который не сопротивлялся и не стал бы сопротивляться, даже если бы мог! У священника лишь одна защита: перекреститься и прочесть молитву!

Голос у него снова задрожал. Нина покачала головой и погрела холодные руки о чашку с горячим чаем. Ей и самой тоже хотелось плакать.

– Мы познакомились ведь не очень давно, – отчасти справился с собой Игорь. – Не так давно, как с Осиповым. Но таких светлых людей, как отец Александр, я еще никогда не встречал. Он верит в Бога и является священнослужителем, но в нем нет ни грамма нетерпимости или религиозного фанатизма. Он ни от кого не отворачивается. Он уважает мнение любого собеседника, пусть и не всегда с ним соглашаясь. Он так близко к сердцу воспринимает проблемы других людей, как будто это его жизнь, а не их. Он служитель культа, но не свысока, не презрительно относится ко всему мирскому. С обычными людьми он разговаривает на простом русском языке, без витиеватостей и церковного официоза, и поэтому к нему испытываешь доверие и душевную близость. Он прочел горы литературы, которая и не снилась докторам философских наук, и умеет рассуждать на такие темы, от которых у этих докторов мозги расплавятся, как перегревшиеся микросхемы, а он в них ориентируется, как рыба в воде. Беседовать с ним – истинное удовольствие, он улавливает мысль с полуслова. Может быть, его непосредственное начальство, церковники, находят в нем какие-нибудь недостатки, но зато разовские прихожане его очень любят и ценят, и кроме него, им никто в качестве священника не нужен. Он для них – идеальный священник. Я, конечно, не знаю, что там у них произошло во дворе, но Плескач бил его сознательно – бил человека, который здоровался с ним при встрече и у которого нечего было украсть. И за него некому было заступиться. Если бы Осипов не был при оружии, отец Александр был бы мертв, как и его шурин.

Игорь бессознательно повторил жест своей матери, обхватив ладонями чашку с чаем. Он был бледный, с обведенными темнотой глазами, и выглядел обессиленным.

– Мам, мне казалось, его надо уважать как человека и личность, причем гораздо больше, чем многих других. Мне казалось, это его достоинство и уважение создают вокруг него ореол неприкосновенности, как у президентов. И вдруг я увидел его в грязи, покрытого кровью, с обезображенным лицом. Над ним потрудились монстры. Отец Александр очень сильная личность, но мама, какой же хрупкий человек!

– Милый! – ответила она. – Все люди очень хрупкие в этом смысле. У большинства из нас слабая телесная оболочка, подверженная болезням, и ей легко нанести травму. Бедный отец Александр тут не одинок.

– Я понимаю, – ответил Игорь. – К тому же, ты врач, тебе лучше знать.

Эта полушутливая фраза вызвала у них слабые улыбки.

– Такие моменты пережить тяжело, Игорь, – продолжила Нина. – У разных людей разные способы облегчать себе это переживание. Одни думают о том, что все несчастья относительны, другие пытаются все забыть, третьи жалеют себя и заливают беды вином. Ты у меня мальчик умный и не раскиснешь. Я верю в тебя, дружочек. Бог посылает нам всем испытания. Слабые ломаются, а выдерживают те, кто достоин. А то что же это была бы за жизнь – без испытаний. Люди не могли бы определить, кто есть кто. Who is who, как пытался однажды выговорить наш Михаил Сергеевич.

Они невесело посмеялись и, допив чай, разошлись по комнатам, но уже до самого утра не смогли уснуть. Нина прижалась к подушке и плакала, закусив одеяло, плакала неслышно, но изо всех сил. Игорь вертелся с боку на бок и ждал утра – поскорее бы, чтобы встать и покончить с вынужденным бездействием. Нелегкая штука – взросление, если при этом бывает так плохо. И ему еще повезло с окружающими, которые помогают, и с собственным характером, который крепче стали, но ведь все равно ему плохо! Он оказался не готов к испытанию.

Утром в воскресенье они поднялись раньше обычного, потому что и без того не спали. Игорь отправился на свою пробежку молчаливый и мрачный, вернулся чуть помягче, а за завтраком и вовсе воспрял духом, так как Нина позвонила в больницу, и ей сообщили, что отец Александр очнулся и хочет видеть человека по имени Игорь Белояр.

Отец Александр лежал в отделении реанимации с серьезными внутренними повреждениями, сотрясением мозга, двумя вывихами, переломами ребер и внутренним кровотечением, но зато он пришел в себя и все осознавал. Вокруг него хлопотала матушка Мария, забывшая про слезы и тихо скорбевшая по поводу гибели брата.

К больному Игорь вошел вместе с Осиповым, который был не в форме, но захватил с собой служебное удостоверение и бланки заявления, на всякий случай. Отец Александр вопросительно посмотрел на него, потом, так же вопросительно, на Игоря.

– Это мой друг, – представил его Игорь, – Осипов. Он милиционер. Вчера бандиты убежали, когда он достал пистолет. Доктор Бурков очень не хотел давать разрешение на допрос, но все-таки согласился, с условиями… с элементарными в такой ситуации условиями. Отец Александр, вы не говорите сразу, что хотите сказать, а сначала составьте в уме предложение покороче и пояснее, и тогда говорите. Мама сказала, что так вам будет проще.

Отец Александр с трудом кивнул и начал медленно произносить:

– Но я… почти ничего не помню. Мы шли с Сережей, это Машенькин брат, из Разовки. Было уже поздно и совсем темно. Откуда взялись эти… эти люди… я не заметил, они возникли, будто из ничего… Что-то спросили и тут же стали меня бить…

– Вас? – уточнил Осипов, строча ручкой в блокноте. Он записывал показания дословно.

– Да, именно меня. Сережа за меня заступился, и Плескач… сам Плескач… Господи Боже… Я закрыл лицо и больше ничего не видел. Увы, и не слышал тоже. Я был так потрясен, то, наверное, потерял сознание.

Матушка Мария снова было заплакала, сидя рядом с ним на табуретке, он бросил на нее нежный взгляд, они взялись за руки, и она зажмурилась, превозмогая боль. Губы ее шептали молитву.

– Мы тоже видели Плескача, – досказал Игорь. – Мы с Осиповым их спугнули. Но это неважно. Я рад, что хотя бы вы остались живы и будете поправляться. Теперь эти негодяи не нападут на вас… вот так же, как вчера.

– Отец Александр, – попросил Осипов, – я понимаю, что не этично говорить об этом прямо сейчас, но я должен вас предупредить: для начала официального расследования необходимо ваше заявление…

Отец Александр не дал ему закончить. Его ответ был кратким и твердым:

– Нет.

Игорь округлил глаза. Зато Осипов не удивился, произнес со вздохом:

– Вы не первый и, к сожалению, не последний священник, подвергшийся нападению хулиганов. Мои коллеги не выносят таких дел, потому что в абсолютном большинстве случаев заявлений от пострадавших не поступает. И вот мне предоставился шанс спросить священника: какова причина ваших постоянных отказов писать заявление?

– Причина… в прощении, – так же коротко ответил отец Александр после долгого молчания, во время которого он явно боролся с желанием прочесть проповедь на эту тему. Он закрыл глаза, боясь быть неправильно понятым.

Игорь-то как раз ничего не понял, но Осипов настаивал на своем:

– Отец Александр, это все мне известно. Прощайте обидевших вас, любите ненавидящих вас, подставьте другую щеку и тому подобное. Разумеется, для вас это не только красивые слова, а руководство к действию. Вы относите нападение на вас к такой категории?..

Отец Александр был удивлен его догадливостью и сказал:

– Да.

Осипов продолжил:

– И это ваше собственное решение, а не запрет епископов, митрополитов, патриархов? Верно? Ваша совесть запрещает вам преследовать преступников даже заочно, и даже если бы было можно, вы бы чувствовали себя в таком случае очень неловко, хотя это они перед вами провинились, а не вы перед ними?

Отец Александр следил за ним с возрастающим удивлением и ответил:

– Поразительно точное определение. Именно так.

– Значит, по-вашему, пусть они ходят на свободе, пока Бог их сам не накажет?

В тоне Осипова прозвучало ожесточение, которое обеспокоило Игоря.

– Да, – ответил отец Александр.

– А то, что они, оставаясь на свободе, будут нападать на других мирных людей, вас не волнует? – уже откровенно напирал Осипов, как танк.

Игорь не успел его остановить, да этого и не нужно было делать. Глаза отца Александра сверкнули – он был жестоко покалечен, но отнюдь не сломлен. И ответ его вышел легко, будто он был невредим:

– Ловить преступников – это задача милиции, а не священников.

– Вот как? А что мы будем предъявлять им в суде, если все будут вести себя так же, как вы? Они на голословные обвинения лишь рассмеются! Я знал, что вы поступите так, и не хотел сюда приходить, но мне надо выполнять свой долг. Не обижайтесь, но вы представляете себе, как мы оба сейчас выглядим? Я – обслуживатель, выполняю черную работу, убираю грязь с улиц, а вы так святы и непогрешимы, что боитесь замарать себя, прикоснувшись к этой грязи. И при этом некрасиво выгляжу я, раз по нашему городу еще свободно разгуливают преступники, а не вы, якобы из высшего благородства не желая их обвинять.

Игорь затаил дыхание. Отец Александр и не собирался сдаваться, тогда как его жена сжимала руки от страха.

– Если я поступлю иначе, я буду презирать себя, – ответил он.

– Ну да, а пока они пусть творят что хотят! – возмущался Осипов. – И нести за это ответственность буду я, а вы… вы вот сейчас при мне и при Игоре, который вас уважает, без стыда умываете руки! Знаете что я вам сажу еще – эти подонки обязательно нападут на свою очередную жертву, на кого-нибудь, кто может оказаться слабее вас, отец Александр, и следовательно, пострадает намного больше. Для глупенькой Людмилки Шевченко, например, или любой другой девушки встреча с негодяями наверняка завершится трагедией, которая будет на вашей, а не на моей совести, потому что это ваша совесть чистоплюя связала мне руки.

– Осипов, пощади! – прошептал Игорь.

Зато отец Александр, как ни странно, от возмущения Осипова как будто набирался сил.

– У каждого из нас своя правота, – произнес он. – И спорить по этому поводу бесполезно. Мне стало очень стыдно за то, что в ваших глазах мой поступок действительно выглядит недостойным, но решение мое изменить нельзя. Простите меня, пожалуйста.

– Да Бог вам судья, – непримиримо сказал Осипов. – Желаю вам скорейшего выздоровления. Честь имею.

И он направился к двери.

– Минуточку! – воскликнул отец Александр и сделал невольное движение, словно намереваясь броситься следом. Матушка Мария испуганно пискнула.

Осипов обернулся.

– Не уходите вот так, пожалуйста, – произнес, на сей раз с заметным трудом, отец Александр. – Вы замечательный молодой человек и заслуживаете восхищения и…

Тут он закашлялся и не смог больше говорить, да в этом и не было необходимости.

– Спасибо, – вовсе не благодарным тоном поблагодарил Осипов. – Всего хорошего. До свидания, Игорь.

– Пока, – откликнулся Игорь.

Осипов ушел, так и не успокоившись. Отец Александр же после его выступления заулыбался, невзирая на кашель и невозможность говорить дальше. Игорь даже засомневался, стоит ли ему извиняться за несдержанность и резкость своего друга.

– Отец Александр, я вижу, вам нехорошо, – вместо этого сказал он. – Я лучше зайду позже. Я счастлив только, что вы живы и скоро, надеюсь, поправитесь. Мама моя… она, может быть, зайдет, но если не зайдет, то велела передать вам большой привет и пожелать скорейшего выздоровления.

Он улыбнулся ободряюще на прощание и собирался покинуть палату, но отец Александр отрицательно затряс головой, протянув к нему руку, и лицо его выразило тревогу. Игорь остановился сам и попытался остановить отца Александра:

– Ничего не говорите, прошу вас. А то вам станет совсем плохо.

– Могу рассказать я, – неожиданно предложила матушка Мария, и отец Александр с благодарностью пожал ей руку.

Игорь вернулся:

– О чем рассказать? Что-то еще случилось?

– Да. Сегодня, совсем рано утром, я ходила домой, всего на полчаса, взять кое-какие вещи и немного еды. Было еще темно, и я очень испугалась, когда наступила на что-то большое и мягкое под нашей дверью. Это был Сенечка Шевченко, наш сосед. Вы его хорошо знаете, Игорь.

– Да, конечно.

– Он лежал возле нашей двери, прямо на полу, как будто спал тут, а я его разбудила. Он поднялся на ноги, держась за стену, и был похож на сумасшедшего: глаза бродили, руки тряслись, сам он шатался, как пьяный, и что-то бормотал непонятное. А как увидел меня, вдруг весь задрожал, даже зубы застучали, крикнул: «Я не убивал его! Я не убивал!» и убежал от меня, так что я боялась, как бы он не расшибся на лестнице. А потом я вернулась сюда и посоветовалась с батюшкой, что бы это значило.

– Странно, – протянул Игорь. – При чем здесь Сеня Шевченко?

Лицо отца Александра по-прежнему выражало тревогу, и он мучительно готовился еще что-то сказать. Игорь постоянно останавливал его жестом.

– Он крикнул, что не убивал… Боже мой! Он что, думает, что тоже избивал вас?

Отец Александр оживленно закивал головой, радуясь догадливости Игоря.

– Но ведь его там не было, – уверенно произнес Игорь. – Я помню, первой моей мыслью было: это Плескач, а второй мыслью было облегчение: слава Богу, что с ними нет Сени. Он ведь в последнее время не отходил от них ни на шаг. Или, может быть, он был с ними, а потом убежал?

– Его там не было, – прохрипел отец Александр.

Игорь задумался:

– Очень странно… Почему же тогда он… Он что, не помнит, где он был, когда и с кем?

Отец Александр снова кивнул и сказал одними губами:

– Он болен.

– Вы тоже заметили? Я надеялся, что мне это только кажется.

Отец Александр беспомощно заморгал глазами.

Игорь несколько минут молчал, напряженно думая. Отец Александр следил за ним и крепко держал за руку, чтобы он не ушел без какого-нибудь сделанного вывода.

– Доктор меня убьет, если я начну вас беспокоить… – пробормотал Игорь.

Но отец Александр еще крепче ухватил его за руку, а матушка Мария сказала:

– Не молчите, Игорь, и ничего не скрывайте. Вы же знаете батюшку: чем меньше ему известно, тем больше он нервничает.

Игорь еще немного поколебался. Перевесил умоляющий взгляд священника. Тогда Игорь поделился своими соображениями:

– У меня есть друг, Эдик Тимофеев. Мы учимся в одном классе. И хотя мы с ним не очень похожи, нам интересно вместе, есть некоторые точки соприкосновения, музыка, книги, учеба, и вообще он классный парень. Но мы с ним уже давно не общаемся, потому что Сеня Шевченко втянул его в какую-то секту. Боже мой, это ужасно. Как же это раньше не пришло мне в голову… Ведь когда я подрабатывал в прокуратуре, я слышал, что в сектах процветают всякие гадости, и наркотики тоже. О Боже мой, Сеня! Вот почему он иногда не отвечает, если к нему обращаешься, надолго исчезает… не помнит, где он был вчера и что делал! О Боже мой, Эдик! Ему грозит то же самое! Отец Александр, мне уже нужно идти.

Тот закивал головой и снова одними губами произнес:

– Найдите Сеню.

– Обязательно. Выздоравливайте поскорее. Можно, я буду навещать вас после школы?

– Конечно! – в унисон улыбнулись и отец Александр, и матушка Мария.

Игорь бросился к двери. Мысленно он уже начал действовать.

Отец Александр перекрестил его, закрыл глаза и зашептал молитву.

День снова намечался очень хороший – солнечный, с легким ветерком, с оттепелью. Город как будто просыпался после зимней спячки. Не то чтобы в его жизнедеятельности происходили заметные изменения, просто в воздухе витало уже что-то неуловимое – запах весны, от которого хотелось расправить крылья и взлететь в небо. Тесна и тяжела становилась теплая зимняя одежда, толстая, как оболочка кокона. На утомленных лицах поблескивали глаза и улыбки, несмотря ни на что: зима – это всегда угасание, весна – это всегда возрождение, радость, активность. И… грязь на дорогах, заляпанные и забрызганные до самых крыш машины и автобусы, промокшие ноги, насморк и кашель от извечной в это время года простуды.

Игорь вышагивал в сторону Подновья пешком, игнорируя любой вид транспорта, и строил в уме планы и предположения. Строго говоря, Сеня не был его другом, но Игорь не относился равнодушно к его судьбе и не мог бросить его в беде. «Глупый, слабый мальчишка! – разозлился попутно Игорь. – Мало того, что сам вляпался в историю, так еще и других за собой тянет, за компанию! И наркотиков не побоялся, идиот несчастный! И отец Александр из-за него сейчас беспокоится, а ему необходим отдых и хороший уход, и никаких треволнений. Ну что за неудача, Господи! Где я сейчас найду этого осла? Бродить мне вокруг его дома, что ли?» Это был не лучший выход. Он чувствовал, что к нему постепенно подступает вчерашняя паника, с сердцебиением и удушьем от бессилия. Пришлось остановиться, закрыть глаза, сделать несколько глубоких вдохов и на минуту забыть обо всем.

Спокойно, Белояр, без нервов. Что за возбуждение такое неестественное, смешно смотреть, как пацан, раскис, того и гляди – слезы хлынут ручьем. Не парень, а девчонка. И прекрати, в конце концов, перескакивать с одного на другое, обдумывай все по порядку. Поспешишь – людей насмешишь. И ничего не добьешься вдобавок.

Только спокойно.

За Сеней он никогда не следил, но видел в нем изъян уже давно, больше года. Именно тогда, прошлой зимой, с ним стали случаться странные, необъяснимые перепады настроения. При этом не факт, что это связано с сектой – какое-нибудь поганое курево он мог достать и сам, дурень. Общение его с Плескачом обнаружилось позже – прошлым летом. Подрабатывая в прокуратуре, Игорь очень удивился, увидев их вместе. И опять же не факт, что и это связано с сектой. Плескач и секта – звучит неубедительно, хотя… кто знает…

Непреложным является пока только один факт: само наличие секты. Сеня зависит от нее и потащил за собой Эдика. Одному погибать, видите ли, скучно. Или страшно. Итак, в городе существует некая организация, видимо, легально, либо под прикрытием, а скорее всего – тайно, раз Сеня до сиз пор никому ничего не разболтал, и раз о ней никто ничего не слышал. Тимофеев не смог ее раскусить, следовательно, прикрытие достаточно мощное.

Господи, за что отцу Александру такое наказание.

Легко сказать – найди Сеню. А где его искать-то? И вообще, если он сейчас убежден в том, что участвовал вместе с Плескачом в избиении, то прячется от всех, и это естественно, любой бы на его месте спрятался. Шансов меньше, чем в поисках иголки в стоге сена.

Стоп.

Осипов может помочь. Это и его касается, он намного ближе знает Сеню, его мать и сестру, и подскажет, куда двигаться дальше. Другой вопрос, захочет ли он это делать после утренней сцены в палате отца Александра.

Ух! Мысли Игоря мгновенно устремились в заданном направлении. Как Осипов набросился на едва живого, почти бездыханного священника – как злобный волк на ягненка! А отец Александр вдруг ожил от такого давления, как будто нуждался не в уходе и заботе, а в таком вот нападении. Какая прелесть – а ведь они, пожалуй, тоже со временем подружатся… Есть в них что-то общее.

Осипов поможет.

Остановившись на этом решении, он несколько успокоился, не делал скоропалительных выводов, а только тщательно отыскивал в памяти воспоминания, пусть даже мелкие, но которые прольют свет на происходящее.

Осипов был дома один и спал, поэтому открыл дверь с недовольным ворчанием, а увидев Игоря, и вовсе чуть было не захлопнул дверь у него перед носом.

– Эй! – возмутился тот. – Ты что, с ума сошел?

– Не трогай меня, – предупредил Осипов. – Я сегодня бешеный, как собака. А чего ты хочешь – я не спал всю ночь, и поп твой довел меня до белого шипения.

– Ты меня напугал, а не его, – ответил Игорь, раздеваясь и вешая куртку на крючок. – А где Натка?

Осипов с продолжением своего ворчания прошаркал шлепанцами на кухню, ставить чайник и заваривать кофе.

– Где, где… В нашем домике, в Сормове. Наводит глянец, скоро уже переедем. Недели через две, наверное. Скорее бы.

Тут он слегка оттаял и улыбнулся. Игорь воспользовался этим и прочно утвердился на табуретке, поставил локти на стол и положил подбородок на сдвинутые кулаки. Осипов сел напротив и устало попросил:

– Если ты пришел разбираться насчет инцидента в больнице… Не старайся, не выйдет. Может быть, отец Александр и является для кого-то образцом добродетели, но для меня, извини, его так называемое «непротивление злу» – всего лишь предлог, чтобы не нести никакой ответственности за дальнейшую судьбу мерзавцев. Чистоплюй.

– Не возражаю, друг мой, – тут же уступил Игорь. – Ты человек прямой, в этом твое достоинство, одно из многих. Он это почувствовал сразу и, кстати, скрывать не стал. Я не об отце Александре пришел говорить с тобой, тем более что ты воспринял его позицию в штыки, а мне так, если честно, все равно. Осипов, мне нужна твоя помощь. У меня вдруг возникли проблемы, от которых я не могу отвертеться.

Осипов посерьезнел:

– Твой отец?..

Игорь замер на несколько мгновений, потом с усилием покачал головой:

– Нет, это не отец. Осипов, ты не поверишь. Это Сеня Шевченко.

Осипов вздохнул и сделал две чашки черного кофе.

– Игорь, ради Бога. Неужели ты меня разбудил из-за такой ерунды? Сеня Шевченко – это сплошная ходячая проблема с самого своего рождения. Не утомляй меня. Голова раскалывается, таблетку выпить, что ли?

– Осипов, – грустно произнес Игорь. – Какой ты черствый. Стал бы я тревожить тебя после таких событий по всяким пустякам? Пожалуйста, сядь и постарайся выслушать меня до конца. Все очень серьезно. Серьезно как никогда.

Ставя на стол чашки с кофе и вазочки с сахаром, печеньем и конфетами, Осипов испытующе смотрел на Игоря и изгонял из головы остатки сонливости. Похоже, дело действительно требовало вмешательства – Игорь не паникер.

– Я давно заметил, – начал Игорь, – что у Сени не все в порядке. Не вообще в жизни, а… в психике. Он стал странный. Знаешь, это было похоже на наркозависимость.

– Возможно, – согласился Осипов. – Я тоже как-то подумал об этом. Но Сене разве скажешь? Чуть дотронься до него – и он, как улитка, залезает в свою раковину и притворяется мертвым, пока не оставишь его в покое. Но Игорь, если бы он что-нибудь натворил, я бы первый узнал об этом, ведь, кроме меня, помогать ему никто не станет. Не Плескач же!

Игорь скривился:

– Не тот случай. Кстати, ты его сегодня не видел?

Осипов хорошенько вспомнил, потом ответил:

– Кажется, нет. Но даже попадись он мне под ноги, я бы не обратил на него внимания, так как хотел поскорее лечь и уснуть. Так что с ним случилось?

– Не знаю, оставил ли он нам шанс его спасти, – сказал Игорь. – Матушка Мария ходила сегодня домой, принести чистое белье и еду. Наткнулась на Сеню, который лежал на полу возле их двери, и когда увидел хозяйку, закричал: «Я не убивал его!» и убежал со всех ног.

Осипов нахмурился:

– Не гони. Я прекрасно помню вчерашнее избиение. Его там не было.

– Не было, – подтвердил Игорь. – И отец Александр убежден в этом. Но, Осипов, получается, что он сам не помнит, где он был в это время.

Осипов долго молчал, переваривая это сообщение, и сильно хмурился. Оба забыли о кофе. Если бы тревогу поднял не Игорь, Осипов, наверное, и не поверил бы. А Игорю Осипов верил.

– Матушка Мария не ошибается? – мрачно уточнил он.

– Нет. Потому-то отец Александр и позвал меня так срочно – чтобы я нашел Сеню и объяснил ему, что еще не поздно все изменить. До сих пор я излагал только факты. А теперь мои предположения, в которых я не сомневаюсь, и прошу тебя не расспрашивать меня о подробностях прямо сейчас, иначе я собьюсь с курса или запутаюсь. Сначала я попробую обрисовать картину в общих чертах, а потом уже перейдем к деталям. Ладно?

– Ты абсолютно уверен в своих предположениях?

– Да.

– Тогда начинай.

Игорь сделал паузу для упорядочения материала и распределения его по пунктам. И хлебнул из чашки кофе.

– Итак, Осипов. В городе есть какая-то организация, занимающаяся промывкой мозгов, из тех, которые мы обычно называем сектами. Туда ходят и Сеня, и Эдик Тимофеев. Насчет Плескача не знаю, но думаю, что да, так как однажды в разговоре Сеня сделал намек и не успел его замазать, из этого намека следовало, что деятельность Плескача правомочна. Он даже назвал их… каким-то словом… Не помню, каким, но я сразу вспомнил фашистов. К этой организации невозможно подкопаться или взять силой, иначе Тимофеев, вытаскивая Эдика, стер бы ее с лица земли. Нападение Плескача на отца Александра может быть либо случайностью, либо запланированным действием, это для меня в данный момент неважно. Каким образом Сеня узнал о нападении, я объяснить не могу, но это легко выяснить, как выражался Шерлок Холмс, дедуктивным методом. Мне просто не хочется сейчас отвлекаться в сторону. Факт тот, что Сеня знает о нападении и думает, что отец Александр мертв и что он, Сеня, участвовал в этом, хотя это неправда. Надо найти его и сказать ему, что это неправда и пора бросить Плескача и прочие гадости и жить нормальной жизнью, смотреть людям прямо в лицо и не убегать от действительности! А если он не захочет или станет, как всегда, увиливать, то схватить его за шкирку и запереть в каком-нибудь реабилитационном центре, чтобы он родился заново.