Седьмое знамение - читать онлайн

Ты должен быть сильным,

Ты должен уметь сказать: «Руки прочь,

Прочь от меня».

Ты должен быть сильным,

Иначе зачем тебе быть?

В. Цой

Часть первая.

(ГЛЯДЯ В ПРОПАСТЬ, ТВОЙ ВЫБОР, ИЛЛЮЗИИ НОВИЧКОВ)

Тимофеевы

– С новым, 1991 годом! – провозгласил телевизор, и его тут же выключили, чтобы он не мешал праздновать. Вместо него был включен большой магнитофон с новейшей RADIORAMой в кассетнике, которую удалось достать по таким извилистым каналам, что сам хозяин с трудом верил в ее реальность. Еще бы – лучшая для танцев музыка такого качества редко попадалась в студиях звукозаписи, в свободной продаже. Впрочем, для меломана нет ничего невозможного, Эдгар знал, где искать. Еще у него были приготовлены записи «Кар-Мэн» и «Мираж», новые. Родители Эдгара ушли праздновать к родственникам, а дом, целиком и полностью, предоставили сыну и его друзьям – кроме Нового года, тот отмечал еще и день рождения, семнадцатилетие, и по этому поводу собрал всех своих одноклассников, которые смогли отпроситься у взрослых в такой день. Но, хотя Эдгар и был тут сегодня главным, бразды правления держал в руках другой юноша, самый старший из них, студент института иностранных языков. Он жил здесь во время учебы, так как родители Эдгара дружили с его родителями, Бориса Новикова, а отцы даже были коллегами, оба занимали видные политические посты. Тимофеев – тут, в Горьком, Новиков – в райцентре Горьковской области.

Двухэтажный особняк Тимофеевых находился в микрорайоне Верхние Печеры, рядом с остановкой Подновье. К праздникам особого лоска здесь не наводили – родители знали, что уедут к теткам и сестрам, а для детворы стараться – все равно не оценят, и после них везде будет хаос, как после нашествия Мамая. Правда, сами ребята, Эдгар и Борис, дождавшись плановой уборки, украсили стены и полки мишурой, самодельным серпантином и воздушными шариками, на которых они фломастерами писали поздравления и рисовали забавные рожицы. И по просьбе родителей перенесли вниз, в гостиную, все необходимое, чтобы гости не особенно-то разгуливали по комнатам. Была еще и персональная мамина просьба: удовлетвориться двумя бутылками шампанского, пепси-колой и яблочным компотом, и ни в коем случае не допускать появления в доме водки. И, по возможности, сигарет тоже. Оба юноши согласно закивали головами, но за ее спиной одновременно хмыкнули. Водкой Эдгар не увлекался и почти не курил сигарет, а вот Борис, с высоты своего возраста и положения, увлекался и тем, и другим, и еще девушками, поэтому в предвкушении вечеринки он буквально облизывался, как мартовский кот. Со стороны Тимофеевых было более чем легкомысленно оставлять жилье и малолеток под ответственность столь несерьезного человека.

Пришли, разумеется, далеко не все одноклассники Эдгара. Все-таки Новый год, семейный праздник. Но и те, кто пришли, создавали весьма оживленную атмосферу. Ребята открыли шампанское, разлили его по бокалам, поровну на всех, и, как взрослые, встретили Новый год с тостом, который произносил именинник. Затем RADIORAMA поглотила внимание танцующих, Борис Новиков выключил большой свет и оставил только развешенные по стенам и на елке разноцветные гирлянды. Стало совсем темно, и через несколько минут Эдгар, обеспокоенный слишком частым звоном разбитой посуды, включил торшер, стоявший в углу возле лестницы. С этим компания и примирилась.

Время от времени из круга танцующих выходили то один, то другой, скрывались в темной прихожей или вовсе на крыльце, чтобы глотнуть спиртного и выкурить сигарету. Они вообразили себя излишне взрослыми. Эдгар, чтобы не выглядеть белой вороной, тоже попробовал водки и решил, что хватит, так как она была отвратительна на вкус, из ларька возле соседней остановки, и смог осилить половину сигареты. Окурок он выбросил тайком, пока никто не обратил на это внимание. И тут его отвлек Борис – нашел на крыльце рядом с Сеней и Юрой, схватил за руку и втащил обратно в дом.

– Что такое? В чем дело? – спрашивал Эдгар, пытаясь выдернуть руку.

– Я хотел у тебя узнать, кто вон та девушка, – и указал в сторону стола.

– Где?

– Да вон там, смотри. Таких красивых я еще не видел. Богиня.

Тут одна из девушек взобралась на стул, встала на нем во весь рост с бокалом в руке и провозгласила:

– С Новым годом! С новым счастьем! Я люблю вас!

В бокале у нее была пепси-кола, но она тоже успела побывать в прихожей и хлебнуть водки, поэтому вела себя вызывающе до наглости, воображая себя королевой бала. И впрямь, девочек пришло куда меньше, чем мальчиков, и она была среди них самой яркой. Во всяком случае, ее макияж блистал, как боевая раскраска, грандиозные белые серьги в ушах напоминали части ожерелья из монет с профилем Цезаря, какое носила египетская царица Клеопатра. Крохотное черное платьице из тонкого трикотажа прилегало к телу, словно гладкая шерсть пантеры. На ногах у нее были черные колготы сеточкой, а вокруг осиной талии она завязала бантом кусок серебристой елочной мишуры.

– Я же тебе говорил, – отбивался от Бориса Эдгар. – Это Райка Белова. Ты же с ней уже танцевал!

– Да я не про нее говорю, – махнул рукой Борис. – Вон та девушка, смотри, на лестнице. Видишь?

Эдгар присмотрелся и все равно девушку увидел не сразу. Она сидела на ступеньках с унылым видом и прикрывала лицо рукой. И хотя тут сегодня собралась разношерстная публика, эта девушка представляла собой нечто особенное, даже на таком пестром фоне. Прежде всего, одета она была не так нарядно, как все остальные. На ней была длинная прямая черная юбка, расклешенная книзу, и голубая блузка с глухим воротником-стойкой и вышитыми на груди белыми букетами цветов. Ни дать ни взять какая-нибудь гувернантка среди распоясавшихся подопечных.

– Кто она? – теребил Эдгара за рукав Борис.

– Ты действительно имеешь в виду ту, на лестнице?

– Я, по-моему, ясно выразился.

Эдгар вздохнул.

– Ее зовут Фаина…

– Какая прелесть!

– … и она пришла сюда с Райкой Беловой. У Райки больше нет подруг, так как она боится соперничества.

– Соперничества? – изумился Борис. – А Фаина, по-твоему, не соперница ей? Или она, твоя Райка, сумасшедшая?

Эдгар снова вздохнул.

– Боря, сумасшедшая не Райка, а скорее Фаина. И я не советую тебе к ней приближаться. Все равно у тебя ничего не получится.

– Почему это?

– Потому что она верующая.

Борис беспомощно заморгал глазами, как после нокаутирующего удара. И даже еще хлебнул из бокала огнеопасной смеси из водки и пепси-колы. Причем пепси-кола была добавлена для цвета – маскировка.

– Не гони, – наконец, произнес он. – Что значит – верующая?

– Глупый, что ли? – рассердился Эдгар. – Верующая – это значит, она верит в Бога, регулярно ходит в церковь, знает наизусть Библию, слушается священника как командира отряда и шарахается от всяких грехов, как от пожара. Я доходчиво объясняю?

– Не может быть!

Эдгар пожал плечами:

– Я учусь с ней с первого класса. У нас в школе уже все мальчишки поняли, что ей прямая дорога в монастырь… если, конечно, сейчас есть где-нибудь монастыри.

– Идиотизм!

– Не веришь мне – можешь попробовать. Только я за последствия не ручаюсь. Предупреждаю сразу, когда на тебя нападут полчища ангелов небесных и покалечат, я тут ни при чем.

– Шутишь.

И Борис, не веривший ни в сон, ни в чох, долил в бокал еще водки и еще пепси-колы и отправился покорять будущую монахиню. Эдгару было интересно, чем это закончится, и он принялся наблюдать. Борис подошел к лестнице ленивой, вальяжной походкой покорителя сердец и выученным наизусть возле зеркала движением облокотился о перила. Это не произвело на девушку никакого впечатления, она его даже не заметила. Тогда Борис был вынужден обратиться к ней словесно. Она вздрогнула, словно ее разбудили, и подняла голову. Обнадеженный Борис обошел ее и присел рядом на ступеньку, продолжая свою речь. Но не успел он как следует приземлиться, как она сначала отодвинулась от него, затем на лице ее выразился настоящий ужас, но Борис этого не замечал. Потом она, не выдержав, вскочила и убежала, прежде, чем ее неожиданный кавалер понял, в чем, собственно, дело. Эдгар невольно хмыкнул в кулак и тоже налил себе пепси-колы, правда, без водки. Борис не меньше трех минут переваривал случившееся. Для признанного Дон-Жуана факультета немецкого языка такой вот красноречивый отказ – событие не из приятных. Уяснив наконец, что будущая монахиня спряталась где-нибудь в труднодоступном для ухажеров месте и искать ее бесполезно, он не менее красноречиво выругался, чем привлек к себе всеобщее внимание, так как именно в этот момент Эдгар переворачивал кассету на другую сторону. Затем Борис с трудом поднялся с низкой ступеньки, ринулся в круг танцующих, как ястреб на дичь, и начал выплясывать с Раей Беловой, которая была весьма польщена таким вниманием к своей персоне со стороны не надоевших одноклассников, а студента, да еще такого симпатичного.

Вообще-то именинник планировал и сам станцевать с королевой бала, а потом пригласить ее на очень важный разговор в другую комнату или на кухню. Но куда уж было ему, школьнику, соперничать с более опытным приятелем. Он сделал было шаг к ним, но остановился, решив отложить разговор с Раей на другое время, хотя ему и стало не по себе от заигрываний Бориса с ней – тот даже отставил бокал на стол, чтобы не отвлекал, и теребил мишуру у нее на поясе, она щекотала руки и мешала ему обнять девушку покрепче.

От созерцания сладкой парочки именинника оторвал Игорь Белояр. Вот уж кто не нуждался ни в водке, ни в сигаретах, чтобы самоутвердиться! У этого парня не было ни влиятельного отца, ни знаменитого старшего брата, более того, у него вообще не было никакого отца и братьев и сестер, и все равно вся школа знала твердо: Игорь Белояр – самый сильный мальчик в городе. Причем не только физически.

– Эдик, ты обещал спросить у своего папы гражданский кодекс, – напомнил Игорь. – Но я не удивлюсь, если ты забыл об этом в праздничной суматохе.

– Не забыл, – спохватился Эдгар. – Папа принес вчера. Хорошо, что ты подошел сейчас, а то бы я точно забыл отдать. Пойдем наверх, она у меня в комнате, эта книжка.

Они поднялись по лестнице на второй этаж, где находились спальни. У Эдгара в комнате была наряжена еще одна елочка, маленькая и зеленая, и главное – живая. Это была макушка большой ели, которая не вмещалась по высоте в гостиной. На самом видном месте в спальне сына стояли рядами аудиокассеты с лучшими записями. Из книг же здесь имелись лишь учебники – родители не разрешали делить большую семейную библиотеку на части, поэтому все книги хранились на стеллажах в кабинете отца. Зато на стенах и двери своей комнаты Эдгар развесил плакаты и фотографии любимых «звезд»: Виктор Цой, Джон Бон Джови, Юрген Клинсманн, Роберто Баджо, «Наутилус Помпилиус», Брюс Ли. Игорь слегка улыбнулся. Почти такой же набор знаменитостей висел на стенах и в его комнате, разница была лишь в пропорциях, у Игоря было намного больше Брюса Ли, чем Джона Бон Джови.

– Кроме RADIORAMы, записал еще что-нибудь? – спросил Игорь, пока Эдгар рылся в ящике стола в поисках гражданского кодекса.

– Угу. Fancy и даже «Санкт-Петербург». Еле успел – отрывают с руками!

– Дашь «Санкт-Петербург» послушать?

– Бери прямо сейчас, если хочешь. Мне сейчас не до него. Слушай, я ведь своими руками клал его сюда – такая книжка розовая. Посмотрю еще раз.

И он с удвоенными усилиями зарылся в стол.

– Кстати, – вспомнил Эдгар, – ты не говорил с Райкой сегодня?

– Нет, а что?

– Да так. Интересно просто, зачем она притащила сюда Фаину. Ведь все знают, что Файка вечеринки только портит. Госпожа проповедница, ну то ей здесь делать?

Игорь пожал плечами, проводя пальцем по ровным рядам аудиокассет.

– Понятия не имею. Прикалывается над ней, беднягой, наверное, ну что ты, Раиску, не знаешь, что ли?

Эдгар извлек из-под стопки тетрадей толстую брошюру в розовой обложке, радостно провозглашая:

– Вот, нашел! Нет, просто ее действительно жалко, ведь, по ее понятиям, она совершает грех, даже находясь на таком празднике, как у нас. Я видел, у нее в глазах такая мука, словно она не на вечеринке, а уже в аду на сковородке.

Игорь взял у него книгу и присовокупил к ней кассету.

– Надеюсь, ты еще не уходишь, – с намеком произнес Эдгар. – Если ты оставишь меня одного в этом вертепе, я с тобой поссорюсь.

– Я не ухожу! – засмеялся Игорь. – Но ведь ты здесь не один. С тобой Борис.

Эдгар скривился.

– Борис, Борис… – пробормотал он. – Сказать по правде, он мне надоел. Корчит из себя невесть что, а сам-то пустой, как пивная бутылка. Ему не нравится музыка, он ничего не умеет делать, кроме как болтать по-немецки, он не интересуется спортом, он даже в газетах читает только телепрограмму. С ним так скучно, что я зеваю.

– Ну, Эдик, на тебя не угодишь. Он только начинает учиться.

– Он на третьем курсе.

– Видишь, он еще долго у вас проживет. А почему его отец не снимет ему квартиру?

– Да у них есть. Но мои родители почему-то думают, что он хорошо на меня влияет, вот он и живет у нас. Прямо-таки мой старший брат. Кошмар какой-то.

Они спустились вниз. Там продолжались танцы, у Бориса уже заплетались ноги, а Рая Белова висела на нем, чтобы не упасть на пол. Она смеялась не переставая, с ее плеча сползало платье, а она его не поправляла. Когда Эдгар увидел это, его передернуло с ног до головы. Он начал подумывать, что очень важный разговор с Раей лучше не отложить, а отменить совсем. Или, может быть, это всего лишь временное явление, праздничный кураж плюс немножечко водки? Нет, Эдгар так долго готовился к этому разговору, что ему стало жаль усилий. Скорее всего, разговор все-таки состоится, только в другой раз.

– Спасибо за кодекс, – сказал Игорь, отходя от него туда, где стояли еще ребята.

– Не за что, – рассеянно ответил Эдгар. – Мне не трудно.

Вскоре танцевать стало уже невозможно – все устали и упились до отвала, как комары. Расселись по диванам, креслам, лестнице. Уменьшили звук у магнитофона, и «Кар-Мэн» играл едва слышно. В доме стало тихо и даже уютно. Каждый задумался о чем-то своем, либо задремал. Но такое положение дел не устраивало Раю Белову, которая сразу исчезла в серой массе и искала повод выделиться.

– А давайте гадать! – предложила она, почувствовала какими-то сенсорами одобрение толпы и мгновенно оживилась. – Да, правда! Сегодня Новый год, полночь уже давно прошла, самое подходящее время для гадания!

Борис смотрел на нее со снисходительным превосходством:

– И как же ты собираешься гадать?

– А как мы гадали в прошлый раз? Впрочем, ты не был тогда с нами. Мы писали на бумажках всякие события, кидали эти бумажки в мешочек, а потом тянули, каждому доставалось какое-нибудь предсказание.

– Прекрасная идея, – одобрил Сеня Шевченко. – Надо попробовать. А кто будет писать на бумажках предсказания?

– Боря, – ответил Эдгар. – Похоже, он среди нас единственный скептик.

– Не единственный, – с усмешкой возразил Игорь. – Но раз он скептик, он вам напишет всяких приколов, и вы достанете себе что-то вроде «Медведь наступит на ухо» или «Весь год вас будут кусать мухи».

Несколько минут все озадаченно молчали

– Тогда писать будет не Боря, – задумчиво протянул Эдгар, водя взглядом по лицам своих одноклассников и выискивая наиболее подходящую кандидатуру. И каждый раз он дольше всего смотрел на Игоря. Тот заметил это и шутливо замахал руками:

– Ради Бога, Эдик! Опомнись! Если хочешь знать, я еще больший скептик, чем Борис. Вы занимаетесь ерундой, честное слово.

– Ты скептик, я знаю, – настаивал Эдгар. – Но ты намного серьезнее Бориса, и поэтому напишешь нам нормальные предсказания, а не приколы.

– Да не хочу я ничего писать! Что за чушь!

– Напишешь, напишешь, – Эдгар схватил его за локоть и потащил к столу, затем бросился наверх, в сою комнату, за тетрадкой и ручкой. Игорь понял, что ему не отвертеться от участия в этом показательном выступлении, и с видом фаталиста присел к столу. Эдгар принес ему бумагу и ручку, и он обреченно принялся сгибать и рвать листы на части, по числу участников гадания. Спросил:

– Алё, мужики! А нас всего сколько? Я насчитал тринадцать. Вам еще не страшно?

Воцарилась абсолютная тишина. Каждый пересчитывал присутствующих, убеждался, что их действительно тринадцать, и медленно мертвел от пьяного ужаса.

– Вот это да… – протянула Рая Белова, уже готовая отказаться от своей затеи. И хотя это была мелочь, пустячок, но от этого пустячка в сердцах компании прошелся холодок. А Игорь знай себе усмехался:

– Бойтесь, бойтесь, дуралеи. Нас тринадцать человек в новогоднюю ночь! Классно! Пишите и читайте «The Omen» и трепещите, несчастные! Ха-ха! Я вам сейчас такого напишу, что от ваших причесок ничего не останется, и вы протрезвеете, не успев и глазом моргнуть.

– Что ты несешь! – возмутился Эдгар. – Не пугай моих гостей! И вообще, что вы понимаете? Тринадцать – это счастливое число. И только суеверные глупцы придумали ему такую характеристику плохую. Все будет нормально.

Игорь посмотрел на него в упор:

– Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Судя по твоей гримасе, не очень. Пожалуйста, я призываю вас раскинуть мозгами, если они у вас еще есть. Мы взрослые люди, живем в конце двадцатого века. Какие гадания могут сбываться в эпоху научно-технического прогресса?

– Белояр, не возникай, – перебила его Рая Белова. – Эдик прав. Все будет хорошо. Ты только пиши быстрее, мы устали ждать.

– Какие нетерпеливые. Что же мне еще для вас придумать? Пострашнее чтобы и поправдоподобнее. А, Эдик?

– Игорь, – свирепо предупредил тот.

– Ладно, ладно. Думаешь, это так легко? Самые лучшие предсказания я придумаю только дня через три, не раньше.

– Пиши что хочешь, только скорее. Иначе тебя поколотят.

– С ума сошли? Из-за гадания?

– Игорь!!!

– Вот, написал.

Вся орава кинулась к нему, но он во мгновение ока сгреб бумажки в кулак и спрятал за спину:

– Куда? В порядке очереди, господа хорошие! Мешок сюда, а еще лучше – чью-нибудь шапку. Доставать себе бумажки будете сами. А мне, уж так и быть, последняя пусть достанется. За вредность.

– Вот это правильно, – согласился Эдгар. – Несите шапку!

Буквально через секунду Игорю под нос ткнули пушистую, связанную из мохера желтую, как цыпленок, шапочку с белой полоской. Если бы в этот момент гости поглядели на Фаину, то увидели бы, как она покраснела. Это была ее шапка. Но возражать этой пьяной компании было бесполезно – поднимут на смех и поступят по-своему. Поэтому она промолчала, держась поодаль от всех, в тени, и не замечая, что Борис на нее пристально смотрит.

– Ну-с, начнем.

Игорь бросил кучку свернутых в тугие трубочки бумажек в шапку, просунул внутрь руку и демонстративно перемешал. Не удержался от ехидства:

– Иду по часовой стрелке. Готовьтесь к обморокам. Эдик, у тебя есть валерьянка или нашатырный спирт? Или сразу придется вызывать «скорую»?

– Чур, бумажки не прятать и читать вслух! – провозгласил Эдгар. – На следующий Новый год мы снова соберемся вместе и проверим, что сбылось! Чтобы решить, будем ли мы гадать так еще раз. Читаем вслух!

Никто не возражал. Все замерли от нетерпеливого ожидания. Первой тянула свой жребий Светочка Лосева. Ее пальчики дрожали от волнения, когда она разворачивала листок бумаги, дрожал и голосок, когда она начала читать:

– «В вашем аттестате не будет ни единой «тройки», и вы закончите школу с медалью». Вот здорово! Проверим это летом. Кстати, было бы смешно, если бы этот лист вытянул Борис. Он же уже закончил школу.

– С золотой медалью, – добавил Борис самодовольно. – Это ничего не значит, так как пока подойдет моя очередь, в шапке останутся семь бумажек. Даже если бы этот лист еще оставался там, то шансы были бы один к шести. Это достаточно слабая вероятность. Хотя элемент случайности присутствует всегда.

– Совершенно верно, – подтвердил Игорь. – Теперь ты, Ковалев.

Ковалев с наигранным равнодушием запустил руку в шапку.

– «Со здоровьем возникнут проблемы. Вы регулярно посещаете поликлинику?» Ну, это уж точно ерунда. Я здоров, как бык.

Но голос у него предательски охрип, и он вынужден был прокашляться, что вызвало немилосердный поток насмешек со всех сторон, так что ему оставалось лишь сопеть от досады.

Маша Рослякова долго не решалась достать свою бумажку. Ее толкали локтями, сталкивали с дивана, обижались на нее, что тормозит всех остальных. В конце концов, она робко вынула листочек, развернула его и плаксиво прочла:

– «Гаси огни, крошка. В твоей жизни в этом году ничего не изменится». Ну вот, я так и знала. Белояр, разве можно писать такие предсказания? Ты козел!

Он смеялся, как сумасшедший, вместе со всеми.

– Машка, у тебя нет чувства юмора, – с трудом, сквозь хохот произнес Эдгар. – Радуйся лучше, у тебя, может быть, самое удачное предсказание из всех тринадцати!

– Не исключено, – подхватил Игорь. – Марина, твоя очередь.

Марина не стала задерживать общественность:

– Спасибо, Игорёчек. Что тут? Ага. «Хотя вы еще слишком молоды, есть риск, что у вас появится своя семья. Запаситесь распашонками и чепчиками и подумайте, умеете ли вы стирать пеленки». Белояр, я тебя убью.

Компания вновь грянула дружным хохотом, так что Игорь чуть не уронил на пол шапку. Марина сделала страшные глаза и показала ему весьма красноречивыми жестами, что свернет ему шею, прихлопнет, как таракана, и вообще, ему конец.

– Андрюха, тяни.

Андрюха был веселый парень и ломаться не стал. Ему даже нравилось это развлечение.

– «Все будет хорошо, приятель. Никаких катастроф. Но в институт поступить не удастся, так и знай». – Он засмеялся. – Конечно, не удастся, я и не буду туда поступать. Сельхозтехникум, друзья мои – вот о чем мы договорились с отцом.

– А как же политех? – спросил Эдгар.

Андрюха махнул рукой, но сожаления скрыть не смог.

– Мечта идиота, Эдик. Какой политех, когда у меня «тройка» на «тройке»?

– Ну, к экзаменам подтянешься. Если хочешь, мы с Игорем тебя подтянем.

Андрюха улыбнулся:

– Спасибо, я подумаю. Но гораздо реальнее получить специальность, а уже после армии рассчитывать на политех.

– Ты умница, – похвалил Эдгар. – Все равно мы тебя подтянем.

– Юрочка, твоя очередь.

Юрочка пробовал было отлынить, но на него прикрикнули, и он, вздохнув, с довольно-таки обреченным видом подчинился большинству. С одной стороны, он понимал, что это всего лишь игра, не более того, а с другой стороны, он был человек суеверный и боялся вытянуть дурное предсказание – а вдруг оно действительно сбудется?

– «Покинешь родителей и начнешь жить самостоятельно. Дерзай, даже если ты не готов к этому». Слава Богу! Белояр, ты гений. Откуда ты узнал, что это моя мечта?

Игорь хмыкнул:

– Ты странный. Я для тебя, что ли, специально писал? Радуйся, раз выпало.

– Ну, вот и до меня очередь дошла, – развел руками Борис Новиков. – Вообще-то это ерунда, конечно, но надо поддержать молодежь. Давай, что у тебя там осталось.

Игорь любезно, с театральными расшаркиваниями, преподнес ему шапку Фаины, и тот, явно делая одолжение глупым юнцам, достал оттуда свое предсказание:

– «Самый скучный год в твоей жизни. Сплошные разочарования, мне очень жаль, но не осуществится ничего из того, что ты задумал». Хм, неплохо! Какой-нибудь слабак непременно размяк бы, но даже в случае исполнения этого предсказания, что лично я посчитаю чистой случайностью, можно будет похвастаться приобретенным жизненным опытом и, в определенном смысле, силой воли. Хотя, конечно же, все это чушь собачья.

– Поживем – увидим, – заверил его Эдгар. – Витька, приготовься. Удар будет, скорее всего, неожиданным. Предупреждаю заранее.

– Что я, дурак, что ли? – обиделся Витька. – Это же просто игра! Давай сюда шапку. «Родители устроят тебя на тяжелую работу, уборщицей или грузчиком, и ты будешь пахать весь год без выходных и перерывов на обед». Ну спасибо, Игорёчек, удружил!

Послышались скрытые смешки – Витька был всем известный лентяй, и единственное, что он мог делать – это валяться на кровати в наушниках и слушать музыку. Поэтому перспектива запрячь этого борова в телегу всех без исключения порадовала. Пусть лишь в эту новогоднюю ночь, но он почувствует над собой опасность – кто знает, как распорядится судьба. Вдруг его папочка устанет содержать такого нахлебника. Предсказание Игоря на сей раз попало в точку.

Сеня Шевченко выглядел беспомощно. Он откровенно боялся, тем более что в шапке оставалось все меньше и меньше листочков. Он протянул было руку, но замер на полпути и поинтересовался:

– А ты сам-то помнишь, какие предсказания там остались?

– Конечно, помню. Не трусь, смерть я никому не пророчил.

Сеня вздрогнул:

– Ну и шуточки у тебя.

Игорь по-доброму улыбнулся:

– На Новый год все шутят. Сеня, это всего лишь игра. Не занимайся самовнушением, и все будет о-кей. Смотри, даже Юрочка достал свой жребий. И очень доволен, как я погляжу.

Сеня еще колебался, но недолго. И все же пальцы его дрожали, он с трудом развернул бумажку и не хотел читать написанное вслух, пока компания не вышла из себя и начала проявлять агрессивность. Сеня несколько минут озирался вокруг, как затравленный звереныш, потом сдался на милость победителя и прочел:

– Ну, ничего здесь такого нет, ну, чего пристали… «Поосторожнее на поворотах, не упади в пропасть. Еще не все потеряно». Я не знаю, о чем это. Игорь, о чем ты здесь написал?

– Ерунда на постном масле, – возмутился Эдгар. – Зачем ты напустил такого туману?

– А ты не понимаешь? – ответил Борис. – Этим приемом пользуются абсолютно все гадалки и ясновидящие, они выражаются такими вот расплывчатыми формулировками, которые можно толковать как угодно, ведь в любом случае можно будет сказать, что это сбылось, даже если имелось в виду нечто совсем другое.

– Борис прав, – подтвердил Игорь. – На вас не угодишь, господа хорошие. Я тут старался, старался, чтобы всем вам было комфортно. В конце концов, если бы здесь находились одни ребята, я бы написал что-нибудь про армию, а если бы гадали одни девчонки – про замужество. Да что я с вами объясняюсь, лучше бы вам и правда писал Борис. Заканчивайте быстрее эту дикость, я от вас устал, вы мне со своими претензиями надоели.

И он с крайне недовольным видом протянул шапку Раисе Беловой, которая и не подумала бояться. Похоже, она одна воспринимала это шоу всерьез – все-таки она первая запустила идею погадать – и не скрывала этого, но вела себя с заметной наигранностью, как драматическая актриса. Она очень ловко и быстро извлекла из шапки очередной листок, деловито его развернула и продекламировала:

– «Трудиться, трудиться и еще раз трудиться, как завещал великий Ленин. В поте лица, друг мой. Тогда, может быть, у тебя все получится. Все зависит от тебя, понимаешь?» Замечательно, Игорёчек! Я привыкла трудиться, поэтому у меня обязательно все получится. Ты лапочка, Белояр. Можно, я тебя поцелую?

– Не сейчас, – отклонил это сомнительное предложение он. – Но все равно спасибо. Ты пока что единственная, кому мои предсказания доставляют удовольствие.

– Ты душка.

– Я знаю. Ну что, Эдик? Тебе не страшно? Осталось всего три штучки. Проклятие, почему ты уселся так далеко от начала?

– Я ничего не боюсь.

Он даже бравировал своей храбростью, так что казалось иногда, что этим он прикрывает волнение, более сильное, чем хочет показать гостям. Бумажка вдруг выпала у него из рук, а в комнате была такая напряженная атмосфера, вся компания от неожиданности ахнула, хором, и заулыбалась тоже хором, понимая комизм ситуации. Вот такое гадание – ну что может быть глупее и нелепее? Стоит ли так переживать? Разумеется, не стоит.

– Ну вот, что тут написано? «Слишком много испытаний для тебя, дружок, не знаю, выдержишь ли ты. И не знаю, придет ли вовремя помощь, но надежда умирает последней». – Он несколько минут озадаченно молчал, затем попробовал пошутить. – По-моему, про надежду ты писать не хотел, но сжалился над несчастным, чтобы он не похоронил себя заранее. Так ведь?

– Может быть, – ответил Игорь, задумчиво глядя на него. Несмотря на легкомысленный смех компании, он заметил кривую усмешку Эдгара и эту его неудачную попытку пошутить.

Возникла небольшая пауза, и Фаина увидела перед собой собственную шапку, где лежали еще два листочка. Все умолкли и с любопытством уставились на нее: что за штучку отколет этот невиданный зверь? Она отступила от шапки и сказала непреклонно:

– Гадание – грех непрощенный. Тем более в пост. Сейчас рождественский пост.

– А если бы не пост? – напористо спросил Борис.

Она бросила на него быстрый взгляд и повторила:

– Грех непрощенный.

Игорь попросил ее очень мягко:

– Фая, это всего лишь игра. Пожалуйста, там останется только мое собственное предсказание. Пожалуйста, это же понарошку.

– Грех, – еще короче повторила она и отступила еще на шаг.

Игорь вздохнул и не стал настаивать. Его выручила Рая Белова:

– Белояр, давай шапку сюда. Я вытяну ее предсказание. Сейчас мы все узнаем, что ждет нашу проповедницу в новом, тысяча девятьсот девяносто первом году… Давай сюда.

Судьбу Фаины она доставала из ее шапки аристократически-лениво, и разворачивала не спеша, напоминая движения толстой персидской кошки, вылизывающей переднюю лапу, лежа на боку. Но постепенно глаза ее расширились:

– «Вы молодец, товарищ. В этом году исполнятся все ваши желания. Смело в бой, победа будет за вами». Ну, Файка, тебе, как всегда, везет!

Персидская кошка разгневанно зафыркала и отшвырнула от себя ненавистный листок, доставшийся другой девушке. Был повод для обширнейших комментариев, однако Игорь пощадил Фаину, которая попала сюда не по своей воле и страдала от этого, и перевел стрелки на себя, тем паче что он видел навязчивое желание Бориса высказаться по этому случаю.

– Ну что ж, господа присяжные заседатели, в шапке всего одна бумаженция. Она моя. Я примерно помню, что в ней записано, но раз уж мы договорились читать вслух, так и быть, потешу ваши любопытные мозги.

Он вынул листок, перевернул шапку и потряс ею – в доказательство того, что там больше ничего нет. Развернул очень спокойно и прочитал:

– «Ничего говорить не буду. Оракул оставляет за собой право не отвечать». Вот так-то. Финита ля комедия.

От такого темного предсказания всем вдруг снова стало страшно.

– Судьба, – прошептал суеверный и боязливый Сеня Шевченко.

Игорь посмотрел на него и тоном наставника произнес:

– Судьба определяется не всякой ерундой, написанной на каких-то бумажках от нечего делать. Не будь ребенком, Семен. Судьбу каждый из нас творит для себя своими руками, а если она и определена, как думают фаталисты, то предсказания на бумажках в новогоднюю ночь на нее никак не влияют. Чего вы все затихли? Видимо, я сегодня ваш злой гений, уже второй раз пугаю вас до потери сознания. Эдик, включай музыку громче. Пусть гости побыстрее забудут это невинное развлечение. Танцуют все!

Эдгар с трудом заставил себя шевелиться, под таким он находился впечатлением. В кассетник вновь вставили RADIORAMу, но танцевать почему-то не хотелось. Компания, тесно сплоченная тем, что каждый теперь знает свое ближайшее будущее, сидела на своих местах и думала мучительно, как теперь себя вести и что делать. Некоторые медленно потягивали пепси-колу, из бокалов или прямо из бутылок. Да, порядком огорошили собравшихся последние новости. И только Борис Новиков и Рая Белова в неземном упоении танцевали медленный танец, очень медленный, как во сне, вразнобой с динамичной музыкой. Фаина призраком возмездия возвышалась в темном углу, возле лестницы, и грустным взглядом взирала на это скопище зла и всевозможных пороков, вопиющих о каре небесной. А Игорь, держа в руках гражданский кодекс и кассету с записью группы «Санкт-Петербург», опирался локтями о спинку выдвинутого в комнату дивана позади Сени Шевченко и иронично улыбался. А когда Эдгар обернулся и спросил у него, как он себя чувствует, ответил, качая головой:

– Детский сад, ей-богу.

Никто не обиделся на такое определение, к тому же из уст такого же малолетки, ровесника. Никто попросту не заметил этих слов, так все углубились в свои невеселые размышления. Тревожные симптомы! И вдруг на верхней площадке лестницы, вовсе не к месту, сработал будильник хозяина дома, заведенный, как обычно, на половину седьмого. Звон у него был ужасающей силы, все вздрогнули, словно он их и в самом деле разбудил, и стали громко возмущаться вслед Эдгару, который нёсся верх по лестнице его отключать.

– Ты что, спятил, Эдька? Убить тебя мало, придурок! Разве можно так пугать людей! Какого черта он у тебя здесь, а не в спальне?

– Мы его вынесли, когда делали уборку. А поставить обратно забыли.

Запыхавшись от неожиданности и досады, он схватил будильник и нажал на кнопку. Звон прекратился, и от тишины сразу заложило уши. Настроение новогодней ночи было уже вспугнуто, как птичка, начиналось утро первого января, начинался новый день, новый год. Не то чтобы гостей отрезвил этот дикий звон, но праздник уже явно завершился, от него почти ничего не осталось, кроме похмелья, сонливости и головной боли После недолгого затишья гости в массовом порядке зашевелились, засобирались по домам, причем сделали это так быстро, что дом опустел буквально в считанные минуты. Уходили ребята в основном не поодиночке – и безопаснее, и девчат проводить надо, и самим удобнее, потому как подвыпили.

Борису Новикову уходить было вроде бы некуда, однако обе его пассии отправлялись восвояси, а он внезапно вспомнил о необходимости приводить в порядок жилое помещение – мыть посуду, таскать в контейнер горы мусора, складывать объедки для собаки в кастрюлю, пылесосить и выполнять еще много всякой грязной работы по дому. Борис тут же надел куртку, шапку и сапоги и исчез вместе с Раей Беловой и Фаиной – какая-никакая, а защита от всяческих хулиганов на улицах. Весомый повод для отлынивания от уборки! На это обратил внимание Игорь Белояр, но не Эдгар, который в тот момент провожал Сеню Шевченко с крыльца. А вернувшись в гостиную, он окинул ее глазами и с обреченным видом сжал пальцами лоб.

– О нет, – простонал он. – Неужели это всё мне?

– О да, – ответил Игорь, по-прежнему опираясь локтями о спинку дивана и держа в руках книгу и кассету. – Жаль, я не догадался попросить ее остаться и помочь. Тогда даже невооруженному глазу стало бы ясно, стоит ли иметь с ней дело.

Эдгар вдруг так смутился, что покраснел:

– Кого? С ума сошел? И что ты вообще имеешь в виду?

Игорь улыбался мягко, как взрослый.

– Глупый, – сказал он. – Или ты думаешь, что никто ничего не увидел?

– И что же ты увидел?

– Что это Раиса Белова. Ну и влип же ты, дружочек. Неужели это и правда Рая?

– Фаина, – сердито ответил Эдгар.

– Эдька, я тебя умоляю. Фаина, конечно, живет в каком-то совершенно другом мире, но если сравнивать их, то не она, а Раиса – настоящее извращение.

– Почему это?

Эдгар уже ничего не отрицал, а Игорь качал головой и разводил руками.

– Эдик, ну ты же не ребенок. Я не скажу ни единого слова, потому что не хочу с тобой ссориться, но ведь у тебя тоже есть глаза, и ты далеко не дурак. Правда?

Эдгар помолчал, затем угрюмо произнес:

– Вот уж не думал никогда, что она клюнет на Бориса. Сегодня праздник, а она любит блистать. Впрочем, он тоже это любит. К тому же, она, наверное, выпила.

Игорь смотрел на него не мигая и ничего не отвечал, только сделал гримасу и самоустранился:

– Дело твое, Эдик. Кто там? По-моему, кто-то пришел.

Со звоном захлопнулась железная калитка, потом – входная дверь, на крыльце кто-то долго отряхивал от снега одежду и обувь, потом Эдгар услышал голоса и вздохнул. Это явились его родители, что означало окончательное завершение праздника, по крайней мере, их личного, юношеского праздника. Первой в гостиную вошла мать Эдгара, огляделась и ахнула. Грандиозный бардак безраздельно царил на первом этаже их дома, такой, что отец Эдгара, войдя сюда минутой позже, скептически приподнял брови и сказал:

– Опа! Надо припомнить, праздновал ли я сам в твои годы с этаким размахом.

Эдгар еще раз вздохнул и потупился:

– Я все уберу. Я уже почти начал, но не успел – гости ушли буквально только что, перед вашим приходом. Я все уберу сам.

Но скепсис его отца отнюдь не уменьшился:

– Свежо предание!

– Я уже начинаю.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, я ему помогу, – заступился за друга Игорь и получил от него в награду самый благодарный взгляд, какой можно себе представить.

– Да здесь работы хватит на целую неделю! – воскликнула хозяйка, обретя наконец дар речи.

Но Игорь возразил с улыбкой:

– Глаза страшатся, а руки делают. Да, Виктор Егорович, большое спасибо за кодекс.

– Не за что, Игорь. Если что-нибудь еще понадобится, спрашивай, я постараюсь сделать. Ты все так же намерен поступать на юридический факультет? Тогда будь так добр, постарайся взять с собой и Эдика. У юристов всегда большие перспективы.

– Никакого юридического! – запальчиво крикнул Эдгар. – Даже не мечтайте об этом. Я буду журналистом на телевидении. Идем убирать.

Ребята решили начать с кухни и ушли туда. Родители переглянулись и развели руками, словно хотели сказать извечное: «Переходный возраст».

А в это время Борис Новиков вел под руку Раю Белову, а Фаина, несмотря на все его старания, не позволила ему сделать то же самое и с ней и шла рядом, чуть-чуть позади. Молчала и думала о чем-то своем. А Рая висела на руке Бориса и хихикала, слушая его плоские шутки и самодовольные рассуждения. Этот кавалер нравился ей все больше и больше, она не понимала и не способна была понять, что он, этот завидный со всех сторон кавалер, так распинается тут вовсе не перед ней, а перед Фаиной, которой он был не нужен, даже за вознаграждение.

По той же дороге, только немного впереди, домой шел Сеня Шевченко, неуверенной походкой, он поминутно скользил и всплескивал руками. Он, Рая и Фаина жили в соседних девятиэтажках, недалеко от Подновья, в Печерах, в глубине жилого массива. Сеня тоже думал о своем и почти, как на странно, не вспоминал прошедшую вечеринку. У него было какое-то дурное предчувствие, в течение уже нескольких дней. Оно отвлекало его от действительности и отравляло ее, так что он все свободное время пытался разобраться, что же это за напасть. Наступали моменты, когда ему казалось: его существование на земле – сплошная аномалия, которую надо срочно прекратить, пока не случилось что-то ужасное. И тут его окликнул знакомый голос, голос соседа по площадке, священника по имени Александр.

– Сенечка! Здравствуй. Подожди меня, дойдем вместе. Я должен тебе кое-что сказать.

Сеня обрадовался этой встрече, так как она отвлекла его от тягостных мыслей. Поэтому он дождался отца Александра, и дальше они пошли вместе.

– Сенечка, я недавно видел Людмилку и не узнал ее. Она была слишком вульгарно одета и накрашена, но это ерунда. Сеня, она была среди ребят Димы Красноплескова, одна девочка среди этих хулиганов! Я боюсь за нее, Сеня. Неужели ты совсем ею не занимаешься? Ей уже тринадцать, она повзрослела очень, и Сеня, пожалуйста, проследи за ней, она сейчас в таком возрасте, когда ее нужно контролировать, иначе будет поздно. Это для ее же пользы, Сеня, потом она будет благодарна тебе за то, что ты не позволил ей скатиться в пропасть. Понимаешь? Сеня, ты слышишь меня? У тебя есть мать и бабушка с дедушкой, и младшая сестренка, за которую ты несешь ответственность перед людьми и Богом, потому что ты старше и потому что ты – мужчина!

Сеня ничего из его речи не слышал – его опять отвлекли какие-то интуитивные предчувствия, чуть ли не ясновидение, он будто бы находился под гипнозом и не осознавал, что делает.

– Сеня! Сенечка!

Отец Александр звал его и теребил за рукав, но не смог возвратить к реальности до конца. Сеня ответил:

– Да-да, я поговорю с ней.

Отец Александр только покачал головой. Тут мимо них, мимо их подъезда, прошла шумная, хохочущая парочка. Это были Борис Новиков и Рая Белова. Они избавились от осуждающего присутствия Фаины, которая вошла в свой дом, напротив этого, через квадратный двор. Вообще-то, Рая жила в одном подъезде с Сеней и отцом Александром, этажом ниже, но они с Борисом решили еще немного пройтись, им было хорошо вдвоем. Одно лишь портило эту идиллию – Борис уже планировал новую встречу с Фаиной, по возможности – без посторонних.

Беловы

Ей снились вовсе не цветы и не поющие птицы. Принимая во внимание нежный возраст девушки и очаровательную наружность, это легко можно было бы предположить. Нет, райские кущи – вовсе не для Раи, она предпочитала земной рай. Ей снилась поистине царская комната – она видела такие в Эрмитаже, когда их класс ездил на экскурсию в Ленинград. Возле открытого окна стояла она, Рая, в пышном атласном платье и с дымчатой накидкой на плечах, она окутывала фигуру с ног до головы, подобно облаку… И глаза округлялись всё удивленнее, и тонкие ноздри, трепеща, жадно вдыхали редкостный аромат амбры…

– Рая! Раечка!

Хлопнула дверь.

– Дочка, вставай, – прозвучал ласковый голос совсем близко, над кроватью.

Рая продрала глаза, застланные туманом.

К ней наклонилась Полина Михайловна, ее лицо сияло радостью.

– Вставай, дочка, уже пора.

– Не называйте меня так! – крикнула Рая, в ярости забывая желание спать. – Я не ваша дочь!

Лицо Полины Михайловны потухло.

– Хорошо, Раечка. Я открою форточку? – Но голос остался кротким и очень нежным.

– Открывайте, – буркнула Рая.

Полина Михайловна подошла, раздвинула шторки, растворила форточку. В комнату ворвалась морозная свежесть, вытеснила теплый домашний воздух, казавшийся теперь противным и нездоровым. Рая встала у трюмо и оглядела себя пристальным взглядом. Всё было донельзя привлекательно. Она олицетворяла собой (так ей казалось) все страсти мира грешного, какие только можно себе представить: любовь, ненависть, азарт и месть. Худенькая фигура просвечивала сквозь тонкую ночную рубашку с широким вырезом. Узкое белое кружево украшало рукавчики и длинный, до самого пола, подол.

Осмотрев себя в зеркале и оставшись довольной этим осмотром, Рая повернулась в комнату. У окна стояла Полина Михайловна прижатой к груди рукой и восхищенными глазами.

– Ой, Раечка… Какая же ты… красавица! – вполголоса произнесла она. Однако на Раю это не подействовало ничуть.

– Ну что вылупились на меня? – огрызнулась она. – Я и без вас знаю, что я красивая. Завтрак готов?

– Ах да! – воскликнула Полина Михайловна, всплеснув руками. – Вот я глупая, совсем забыла. Иду, иду…

Когда дверь за ней закрылась, Рая перестала злиться. Ее лицо разгладилось, она сладко потянулась, зевая. Потом скинула ночную рубашку и надела халат.

Беловы жили как раз под квартирой отца Александра Рудакова. Их было две: Полина Михайловна и Рая. Пока. Скорее бы уже закончился учебный год, экзамены, и тогда можно будет, наконец-то, начать самостоятельную жизнь, без капания на мозги и чтения морали. Она так устала от всего этого за семнадцать лет своего земного существования. Тем более если уверена совершенно точно, что достойна лучшего. И тем более если знаешь, как достичь цели.

Прикрыв постель покрывалом, Рая забралась в ванну – освежиться. Это была одна из ее любимых процедур, не считая расчесывания волос, раскрашивания лица и примеривания всяких нарядов. Прямо над ее головой, этажом выше, уже шумела вода – умывался отец Александр. Рая заулыбалась и громко запела:

– Музыка нас связала, тайною нашей стала…

Она знала, что там, у отца Александра, ее хорошо слышно, и вскоре перешла на более вызывающий репертуар:

– Прикоснись ко мне, поцелуй меня и скажи, что ты любишь меня!

Голос у нее был хороший, и со слухом все было в порядке, так что пела она вполне прилично. Не произойдет ли чудо, и отец Александр оценит ее музыкальность? Ну не может быть, чтобы он не замечал ничего. Он же ведь не евнух, в конце-то концов. Рая никогда не встречала таких симпатичных молодых мужчин, как отец Александр. Высокий приятный голос, густые блестящие локоны, прозрачные серые глаза с мягким взглядом. Чем не идеальный возлюбленный для девочки в переходном возрасте? А его священничество придает еще и дополнительный такой шарм, экзотику, нечто вроде неуловимого аромата обаяния.

В квартире сверху вода уже давно не шумела. У Раи исчезло удовольствие от мытья, она быстро выбралась из ванны и вприпрыжку направилась в свою комнату, одеваться. И там находилась ее любимейшая вещь в доме – зеркало. Она была готова глядеть в него до умопомрачения. Там она видела, разумеется, себя: высокую худенькую фигуру с покатыми плечами, длинные черные волосы, круглые карие глаза и острый нос, маленький, тонкий и приподнятый. Несколько темных, почти черных веснушек на носу и под глазами придавали ей задорный вид, ее небольшое лицо было подвижное, выразительное и могло очаровать кого угодно. Ее фигура напоминала греческую амфору, когда она стояла спокойно. Каждое движение ее обладало гибкостью змеи. Ей подошла бы любая одежда, от купальника бикини до монашеской рясы. Кроме того, ей казалось, будто она в совершенстве владеет техникой макияжа. Улыбалась она своими длинными выпуклыми одинаковыми губами с гипнотической силой.

Уборка комнаты заняла не более пятнадцати минут. Покончив с ней, она выбралась на кухню. Там Полина Михайловна, решившая порадовать дочку сладеньким, начинала делать тесто на пирог. Рая отодвинула ее в сторону.

– Дайте, я сама… Ведь все равно напортите что-нибудь. Почистите лучше картошки к обеду.

Было такое впечатление, что недовольное ворчание дочери мать слушала как музыку. «Хорошо еще, что хоть так говорит, а если бы совсем со мной не разговаривала?» – вздыхала она сочувствующим соседкам, как будто это что-то объясняло. На такой мазохизм ради своих детей способны только матери-одиночки. Через несколько минут на другом столе появилась большая кастрюля крупной картошки, ножик и развернутая газета. Полина Михайловна взяла в руку нож. Из-под светящегося на солнце лезвия шустро поползла тонкая извилистая кожурка и стала падать на газету, которая темнела от воды. За спиной матери пыхтела Рая, взбивая желтки. Если бы Полина Михайловна не была уверена в том, что это именно Рая готовит тесто для пирога, то подумала бы – человек поднимает непосильную тяжесть, такие слышались там охи и вздохи. При этом Полина Михайловна мечтала. Перед ее глазами была умилительная картина: дочка, ее муж (молодой, красивый и работящий) и их дети (трое или четверо) сидят вместе с ней, Полиной Михайловной, за большим накрытым столом. На Новый год. Раечка счастлива и улыбается умиротворенно, и все они загадывают желания и поют песни.

Рая за работой тоже мечтала, чтобы хоть так скрасить унылую действительность. Только в ее голове рождались совсем другие картины: она, Рая Белова (хотя лучше будет придумать себе новую фамилию, погромче и пороскошней, говорят, это возможно), идет по высокому подиуму в вечернем платье из шелестящего прохладного шелка, нет, из парчи, из ее длинных черных волос сделана умопомрачительная прическа, она видела такие в импортных журналах у девчонок в школе. Зал в шоке от подобной красоты, а она смотрит на зрителей холодно и высокомерно, как снежна королева на грязный сброд. А потом ей дают за этот показ деньги, много-много денег, и она начинает их тратить: на рынке покупает себе ведро апельсинов и мандаринов, еще обязательно ананас, хотя она понятия не имеет, как его нужно есть. И еще – шампанского, или другого какого-нибудь вина, она пока не знала, какого, но наверняка из тех тяжелых вин, которые льются в бокал густо, как сметана, и светятся там темным красным светом, похожие на кровь. Потом она купит себе чудодейственный крем от прыщиков на лице – редко, но появлялись у нее такие. (Везет же Фаине, у нее кожа, как свежее молоко.) Купит еще зеркальные тени для век, тушь для ресниц и губной помады тюбиков пять. Крем и пудру очень нежного цвета, цвета легкого загара. Одежду она покупать не будет – слышала где-то, что «звезды» имеют своих персональных портних и на ширпотреб не размениваются. А на выходе с работы ее ждет черная «Волга», и в ней – самый шикарный парень, какого можно себе представить. У него черты лица, как у отца Александра, с одним существенным отличием: он смотрит на нее, словно она является единственной богиней этого мира. Да и одет он в черный костюм и при галстуке. Весьма светский парень. С Раисы прямо-таки готов пылинки сдувать.

Тесто для пирога было давно готово. Рая размазала его по противню, сверху положила яблочное варенье и сунула противень в духовку. На этом ее миссия на кухне, по ее мнению, заканчивалась. Поэтому она ушла к себе в комнату, продолжать свои метания. При этом она сначала обрабатывала свои ноготки пилочкой, напевая песенку, так как настроение у нее снова повысилось, а затем села поближе к зеркалу и размотала полотенце на голове. Влажные длинные волосы тяжелыми прядями упали на плечи и спину. Поправив рукой челку, она встала и неторопливо оделась. У нее, несмотря на зимние каникулы, были неотложные дела в городе.

На завтрак, кроме пирога к чаю, была гречневая каша и чуть-чуть колбасы. Еда Рае не очень нравилась, вдобавок мысли были далеко, но и в любом другом случае за столом царило бы полнейшее молчание. На плите в это время варилась картошка к обеду. А Полина Михайловна любовалась грацией и изяществом дочери и не осмеливалась предложить добавки. Обычно в ответ на это раздавалось: «Я на диете, боюсь разжиреть, как вы», хотя она была такая худенькая, что разжиреть ей явно не грозило.

Поев, она с грохотом опустила тарелки и ложки в раковину, а сама пошла к себе, собираться в город, по делам. Надела теплые шерстяные носки, черные гамаши и толстый свитер с узором из веточек и листьев. Накрасилась, и это потребовало около получаса – ювелирные движения щеточки сделали ресницы мохнатыми, тени для век она выбрала серые, а две совершенно одинаковые по очертаниям губы разрисовала помадой влажного вишневого цвета. Затем удовлетворенно улыбнулась своему отражению в зеркале – она была готова покорять мир.

В прихожей она обмотала голову длинным темно-красным шарфом в виде башлыка – писк моды, застегнула на длинных ногах красные сапожки, надела красивое светло-серое пальто с меховым воротничком. Ее свитер, шарф, носки и варежки был ручной вязки – на работе Полина Михайловна развлекалась тем, что мечтала обрадовать дочурку удобными теплыми вещицами. Рая изнашивала эти вещицы до дыр, но радовалась ли она им – большой вопрос. Пожалуй, куда больше ее обрадовала бы норковая шапка или кожаные перчатки с «молнией» и кисточками. Она видела такие на базаре. Увы, зарплата продавщицы в «Галантерее» исключала подобную роскошь.

Предупреждать о своем уходе, и тем более вдаваться подробности Рая, разумеется, не стала. Просто застегнула пальто на все пуговицы, завязала пояс, повесила на плечо свою сумочку и ушла. Когда вернется домой, она пока и сама не знала. Ее ждала жизнь – ее жизнь начиналась вне стен дома.

На улице была замечательная погода. «Мороз и солнце, день чудесный» – отец Александр опередил ее всего на десяток шагов. Она думала было припустить за ним, но вовремя спохватилась, ей надо было идти на другую остановку. Отца Александра можно оставить на потом.

Подружку по имени Люба мало кто помнил, она теперь проживала очень далеко, в Автозаводском районе. Ехать предстояло с пересадками. Но народу было не много. Для людей все еще продолжались новогодние праздники, и они предпочитали сидеть в выходные дома и отдыхать с размахом по-русски. Сначала Рая доехала до Московского вокзала, оттуда – на улицу Дьяконова. Собственно, «подружка» – слишком сильно сказано. У нее не было близких подруг, так как она не хотела ни с кем откровенничать, а подружками называла тех, кто мог оказаться полезен.

Сюда в столь ранний час ехать было рискованно, но все обошлось – Люба была дома и уже не спала. Рая вернула ей взятый почитать журнал. Точнее, не почитать, потому что журнал был на английском языке, а поглазеть на красивые фотографии безумно красивых женщин, которые дали необыкновенный толчок ее и без того богатому воображению.

– Классно! – сказала она, с сожалением протягивая журнал его законной владелице. – Как отметила Новый год?

Люба махнула рукой:

– И не напоминай! Я так жалею, то не попала к Эдику Тимофееву. Мы ездили к бабушке в деревню. Всю ночь, как примерные ученики, смотрели телевизор и ели «оливье». Я на него теперь смотреть не могу. Ни тебе танцев, ни салютов, ни одного парня, в клуб меня не пустили, и я в три часа уже легла спать. Такого ужасного Нового года у меня еще не было. А родителям что – они нас с брательником сплавили, а сами оттянулись по полной программе.

– Так всегда бывает, – выразила сочувствие Рая.

– А что было у Эдика? Расскажи!

Рая задумалась.

– Ну, – протянула она, – вечеринка у него и правда была что надо. Музыку он ставил – просто прелесть, импортная. Я такой никогда не слышала. Наверное, что-то новейшее, ты же знаешь Эдика. Он всякую музыку, если ему нравится, из-под земли достанет. Знаток. А еще – «Кар-Мэн» и «Мираж». Тоже новые. Ой, слушай, мы ведь гадали, как в прошлый раз, на бумажках, помнишь?

– Да! И как?

Рая хохотала при одном воспоминании.

– Ну, как же там было? – настаивала Люба и теребила ее за рукав. – Не смейся! Не смейся же и рассказывай лучше.

– Да что рассказывать-то?

– Рассказывай, кому что выпало! Кому какое предсказание досталось?

– Ты что, разве я помню? Разве это можно запомнить?

– Ну хоть что-нибудь!

– Ну… Мне вот выпало – много труда, работы и всего такого. Ну, и есть шанс, что я добьюсь своего, если буду хорошей девочкой. Кстати, Файке выпало самое хорошее предсказание. Исполнение всех желаний. Везет же дуракам! Заем Файке исполнение желаний? У нее ведь и желаний никаких нет!

Люба скривилась:

– А что там делала Файка?

Рая задумалась, потом ответила:

– Вообще-то это я взяла ее с собой. Если честно, не знаю, зачем.

– Развратить ее, что ли, решила? Бесполезно, Раиска.

– Не знаю, не знаю. Уламывала я ее, кажется, целую неделю. Или даже больше. По-моему, это не удивительно. Но мы ее на вечеринке почти не видели. Она где-то все время пряталась. И в гадании участвовать не хотела ни за что. Мне за нее пришлось вытаскивать бумажку. И вот что я ей вытащила.

Люба засмеялась:

– Зато теперь мы точно узнаем, какие у нее желания! Вдруг она их тщательно скрывает? Вдруг на самом деле она мечтает о потрясающем парне или о том, чтобы стать популярной певицей или актрисой?

– Она мечтает о женском монастыре с самыми жесткими правилами и даже самоистязанием. Там ей самое место. И туда ей и дорога, сказать по правде.

– Да, – подтвердила Люба. – А что было в предсказании у самого Эдика?

Вот тут Рая должна была поднапрячься, потому что помнила праздник кусками и иногда была не уверена в правдивости своих воспоминаний.

– Слушай, Люб, я не помню дословно, что-то непонятное там Белояр написал… Кстати, там был и Белояр, Любка, я бы никогда не подумала, что он такой классный. Весь из себя.

– Герой боевика, – с гримасой поддержала подружку Люба.

– А уже Сеньке Шевченко он чего понаписал – сам черт ногу сломит. Про какую-то пропасть и всякие опасности. Я не говорила? Предсказания писал он, Белояр. В общем, все было здорово. Если он, Эдик то есть, надумает и следующий Новый год справлять вот так, то я обязательно пойду туда снова. Мне очень понравилось.

Люба завистливо вздохнула.

А Рая думала, как бы половчее перейти к той теме, которая ее больше всего интересовала, и не показать возможной конкурентке, как это для нее важно. В таком деле главное – не дать обойти себя на поворотах. К счастью, Люба первая заговорила о перспективах и будущем.

– Раиска, у меня большая трагедия.

Раиска в ответ не особенно переполошилась, да и тон Любы был отнюдь не трагедийный.

– Что случилось?

– Я спрашивала у родителей, можно ли мне записаться в школу моделей. Ох, слышала бы ты, какой тут начался лай! Они кричали так, будто я спрашивала разрешения пойти работать на панель. С ними было невозможно разговаривать. Ничего не хотели слушать. А ведь я всё про эту школу узнала. Возле кинотеатра «Москва», с черного хода. Узнала даже, что заведует там какая-то Василькова, но каждое шевеление воздуха там зависит от еще какого-то Афанасьева. Я и была там, видела вывеску, только внутрь не заходила. Представляешь?

Рая выразила на лице живейшее сочувствие и даже жалость, а в голове у нее со скоростью света выстраивался план по пунктам, как действовать дальше.

– Может быть, твои родители просто не хотят платить за обучение? – предположила она.

Люба разгневанно фыркнула:

– Ну да, что за ерунда! Пятнадцать рублей с носа в месяц – разве это деньги? Просто они убеждены, что манекенщицы все до единой… – И она зашептала Рае на ухо щекотливые подробности, словно их кто-то мог подслушать. Они хихикали и пожимали плечами.

– Вот так, Раиска. Для меня пока нет никакой надежды. Но я их еще упрошу, не беспокойся. Будет по-моему.

Рая в этом сомневалась, потому что у Любы вовсе не было характера, но на лице ее продолжало оставаться сочувствующее выражение. Правдой или преувеличением являлись сообщенные подружкой щекотливые подробности – Рае было все равно. Это был ее путь, и она с него не свернет. Он выведет ее из нынешнего безвременья.

– А мне купили новую шубку, – похвасталась Люба. – Хочешь посмотреть?

– Давай.

Люба вышла в прихожую и через пару минут вернулась в хорошеньком енотовом полушубке, который Рая придирчиво осмотрела, пощупала, подергала за мех, прогладила ладонью, заглянула и наизнанку, словом, вела себя как знаток. Люба гордилась шубкой и собой в этой шубке, и не замечала алчный блеск в глазах Раисы – та думала, насколько выгоднее на фоне серого меха выделялось бы ее, Раино, маленькое, но яркое лицо и черные завитые волосы, а не Любины. Но Любины родители могли себе позволить делать дочери такие подарки хоть каждый год, они ходили в директорах, не то что Полина Михайловна.

– Хорошая вещь, – одобрила Рая, стараясь сделать это без скрипа зубов. – Импорт?

– Угу. Мама сказала: «Эксклюзив». Врут, конечно, эксклюзив сюда вряд ли дошел бы. Но мне нравится. Я в ней уже ходила. В школу приду – вот девчонки попадают!

В глубине души, разумеется, предполагалось, что в первую очередь попадают мальчишки, а не девчонки, но и у тех было бы приятно вызвать зависть. Еще год назад Люба училась с Раей в одном классе, но затем ее отец получил новую квартиру, и вся семья переехала в Автозаводский район. Рая иногда забегала к ней в гости, чем вызывала отчаянную ностальгию по прежней школе и старому образу жизни. Однако же гибкая психика уже позволила Любочке адаптироваться на новом месте, подружиться с новыми людьми.

Они заглянули журналы и обсуждали их до тех пор, пока не пришли родители Любы и позвали дочку за стол. Рая тут же откланялась, заручившись обещанием Любы оповестить ее немедленно, как только появятся новые номера. Рая с удовольствием осталась бы с ними обедать, чтобы хоть раз в сто лет попробовать бекон и настоящие эклеры, но родители у Любы были строгие и знакомых из низших слоев общества не поощряли. Рая безошибочно чувствовала такое отношение и старалась избегать, лишь бы только не возникло конфликта, который мог бы повредить карьере.

Ей очень не хотелось домой. Поэтому она прибыла туда не в духе, обедать и ужинать не стала, закрылась у себя и прильнула к зеркалу, дабы еще раз оценить свои шансы, по возможности трезво. Она самым придирчивым образом оглядела себя со всех сторон, подсчитала все размеры до миллиметра и не нашла в себе ни единого изъяна. Она высокого роста, невероятно стройна и гибка, словно южная лоза. У нее, кроме того, самое фотогеничное лицо в мире. Жаль только, у нее нет имени и родственников. Хотя, с другой стороны, иметь столь темное происхождение даже выгодно – можно повоображать себя потомком какой-нибудь графини, княгини, которая в силу превратностей жестокой судьбы вынуждена была отказаться от дитяти, а теперь, может быть, разыскивает ее, чтобы сделать наследницей титула и, главное, денег.

Тут ее мысли приняли совсем другое направление. Такое приятное направление, что ни о чем другом думать было уже невозможно. Это легкое возбуждение привело к бессоннице. Рая всю ночь ворочалась с боку на бок, измяла всю подушку, а простыня под ней скрутилась, как жгут. Как тут уснешь? Поэтому утром она встала все еще возбужденная и выглядела неважно. Глаза болезненно блестели, под ними выделялись синие круги, щеки были чуть ли не желтыми, даже веснушки, казалось, слегка размылись. Несмотря на это, чувствовала она себя великолепно. Вскочила на стол и распахнула форточку. От свежего воздуха желтизна кожи сменилась румянцем. От душа она окончательно пришла в себя, хотя в квартире сверху было очень тихо. Ничего удивительного – отец Александр наверняка давно ушел, ведь рабочий день.

Песня оборвалась. Рая в халате, сияющая, с полотенцем на голове, мелькнула в прихожей на миг. В следующую секунду она опять запела Овсиенко, уже в своей комнате, сидя перед зеркалом, высушивая волосы феном и наводя марафет. Затем она оделась в самое лучшее, что у нее было – синий свитер, украшенный перламутровыми бусинками, и черные шерстяные брюки. Теперь она выглядела хорошо. Но ее все еще раздражала темнота под глазами. Немного пудры – и от удовлетворения немедленно расцвела улыбка. В тот день она должна была быть во всеоружии и продемонстрировать все, на что способна.

Полина Михайловна уже копошилась в прихожей, собираясь на работу. Рая ее почти не заметила, так как там, у двери в зал, раздался звонок телефона, и предполагаемая звезда подиума бросилась туда и схватила трубку. Сквозь треск все-таки можно было узнать голос Эдгара Тимофеева.

– Привет, Раиска!

– Привет, Эдик.

– Как дела?

– Вроде ничего. А что?

– Ты сегодня занята чем-нибудь?

– После обеда – нет. Ты что, хочешь меня куда-нибудь пригласить?

Она сама собой расплывалась в улыбке от самодовольства. Она видела Эдика насквозь, знала, что он прямо-таки пускает слюнки, когда она появляется на горизонте. Он был живым доказательством ее силы и могущества.

– Да, – ответил Эдгар, – давай сходим в кино. В «Электроне» сегодня неплохой фильм.

– Какой фильм?

– «Тысячелетие», фантастика.

– Давай сходим, ладно. Не заходи за мной, я сама туда приеду. Во сколько сеанс?

– В два. Но можешь немножко опоздать. Я подожду.

Она засмеялась:

– Постараюсь не опоздать! Пока!

Она положила трубку и в тот же момент наткнулась на Полину Михайловну с серым пуховым платком на голове.

– Кто звонил, Раечка? – тихо спросила она.

– Не ваше дело, – тут же обозлилась та. – Я не лезу к вам в душу…

– Да, ты права, – кротко согласилась Полина Михайловна, опуская голову.

– Я всегда права, – бросила Рая.

– Я в этом не сомневаюсь, доченька…

– Я не ваша дочь!

И, припечатав Полину Михайловну этим криком к полу, она выскочила из зала, позавтракать и тоже уйти. Надо пользоваться свободным временем, пока каникулы и нет занятий в школе и дома. Это ее шанс!

Вдруг ее поразила мысль: а ведь студент-лингвист, Новиков Борис, до сих пор не дал о себе знать, хотя на празднике не отходил от нее ни на шаг. Это сигнал тревоги! Неужели он не успел понять, какая она единственная и неповторимая? Они не меньше трех раз обошли квадратный двор по периметру, он не мог не заметить ее достоинств, которые просто бросаются в глаза! Кто там еще был на празднике? Сплошные мымры – Светка, Машка, Маринка, они же невзрачные, как таракашки, а монахиня не в счет, конечно же, у нее, у Раи, не было на вечеринке ни одной конкурентки. Почему же тогда студентик до сих пор не позвонил? Или даже зашел бы в гости, ему известно, где она живет, и его приняли бы приветливо. Проклятие!

Она так задумалась, что кусок застревал у него в горле. Она слегка перекусила в тишине и одиночестве, подправила макияж и пошла в город. До кинотеатра «Москва» можно было доехать без пересадок, но Рая спешила и потому предпочла ехать с пересадками, чем дожидаться нужного рейса, которого, кстати, могло и вовсе не быть. Или в нем было бы столько народу – хоть полезай на крышу. Рая не выносила общественный транспорт. «Когда-нибудь я куплю себе машину! «Мерседес», не меньше! Тогда чихать я на них на всех хотела». В общем-то, времени она выиграла не слишком много. Просто от возбуждения трудно было заставить себя стоять на остановке и ждать.

Вывеску позади кинотеатра «Москва» она увидела сразу. Даже без наводки Любы она нашла бы этот ярко разукрашенный щит возле входа в подвальное помещение жилого дома. На нем, на желто-белом фоне, красными буквами было написано: «Школа моделей СТИЛЬ». И внизу мелко добавлено: «Руководитель Василькова П. М.» Рая хмыкнула. Другая девушка на ее месте оробела бы и долго собиралась с духом, но не Рая Белова. Она только поглубже вздохнула и начала спуск по лестнице.

Дверь была открыта. Со скрипом, правда, отворилась и впустила претендентку в святая святых. Подвал был длинный и разветвленный, как лабиринт. Но Рая искала мадам Василькову, и ее не остановил бы и всемирный потоп. Табличек на дверях не было. Рая разозлилась. Она-то думала – это солидная, официальная контора, а это оказались чуть ли не задворки общества! И вот она заметила на стене пришпиленный кнопкой листок из тетради. Фломастером на нем указывалось: «СТИЛЬ – здесь». И дверь разительно отличалась от всех прочих дверей этого подвала – обитая дерматином, украшенная шнурочком, декоративными гвоздиками и массивной металлической ручкой. Рая немного приободрилась, постучала по деревянному косяку, оповещая о своем приходе, и открыла дверь, не дожидаясь приглашения.

– Можно? – спросила она и просунула внутрь голову со сползшим на плечи шарфом.

– Да-да, входите, – ответил ей приятный женский голос.

Это был кабинет руководителя. Тут находились два стола, на одном из них – пишущая машинка, в углу стоял большой сейф, возле двери – кадка с фикусом. Еще Рая отметила про себя обширную, судя по ее величине, картотеку, вешалку, на которой на плечиках висела монументальная черная шуба стоимостью «Москвича – 2141». Стены были оклеены обоями в мелкий цветочек, на оконце под самым потолком висела тюлевая занавесочка-фестон, а женщина – обладательница приятного голоса – стояла возле фикуса с пластмассовой лейкой в виде дельфина и поливала цветок со всех сторон.

– Здравствуйте, – с нейтральным выражением лица произнесла Рая и вошла. Она решила сыграть ангела и на время припрятать напористый характер, так как по опыту знала – он по вкусу далеко не всем.

– Можете пока присесть, – позволила женщина. – Я сейчас освобожусь.

Она взяла в руки лопаточку и принялась рыхлить землю в кадке вокруг ствола, от чего вода там булькала, как в болоте. Рая между тем украдкой оценивала стол – очень чистый и аккуратный, с перекидным календарем, на каждой странице которого была масса пометок, из него даже торчали закладки, с пресс-папье в виде шахматной фигуры и стаканом с ручками и фломастерами. Под толстое стекло было положено какое-то расписание, какая-то таблица, похожая на прейскурант, и карманный календарик, где тоже были отмечены какие-то дни. Рая слегка примирилась с обстоятельствами. Конечно, это не то, на что она, прямо скажем, надеялась, но и не последний кабак в городе. И если судить по шубе, то это – сама мадам Василькова, а не секретарша приемной.

Наконец, фикус был обслужен по полной программе, и настала очередь посетительницы. Мадам Василькова вымыла руки, тщательно вытерла их белоснежным вафельным полотенцем и села за стол, причем каждое ее движение было выверено и осанка поражала прямотой. Она была примерно ровесницей Полины Михайловны, но внешне выглядела по сравнению с ней, как лилия рядом с тыквой. Убранные в строгую высокую прическу волосы, легкий, ненавязчивый макияж, высокая стройная фигура и манеры интеллигенции до мозга костей – Рая смотрела на нее во все глаза и не могла прийти в себя от изумления, до чего выучка и уверенность в себе делают людей будто из другого теста, другой породы. «Вот это да! Под таким руководством я стану вообще богиней!»

– Здравствуйте, девушка, – сказала мадам Василькова. – Вы, конечно, пришли насчет школы моделей СТИЛЬ?

Она сказала это таким тоном, словно девушки валили в их школу толпами. Внезапно Рая охрипла:

– Да, я хотела записаться.

Мадам снисходительно улыбнулась, как неудачной шутке.

– Все, кто приходят сюда, хотят записаться. Но в результате записываются далеко не все…

– Простите? – переспросила Рая, которую ошеломил такой апломб.

Тут в подвале раздался гул шагов, дверь открылась без всякого стука. Вошел человечек, похожий на Денни Де Вито – маленький и кругленький, только еще с лысиной, давшей яркий блик, когда он снял с головы каракулевую шапку, какие носили члены политбюро. Одет он был с иголочки, раздевался долго и с шумом, пыхтел и отдувался, от него исходил свежий аромат морозной улицы. Рая так же ошеломленно смотрела на него и не верила что это сам Афанасьев, хозяин всего этого заведения, кукловод, дергающий за ниточки марионеток. Разве такие уродцы способны быть влиятельными и могущественными?

– Доброе утро, Полечка, – проскрипел он из-под гигантского шерстяного шарфа, который он с трудом разматывал с почти несуществующей шеи.

– Доброе утро, Денис Павлович, – ответила мадам Василькова настолько бесцветным голосом, что Рая, как ни напрягалась, не уловила в нем никакого выражения. Телесная оболочка мадам Васильковой присутствовала тут и выполняла свои обычные функции, но куда же подевалась вся остальная мадам Василькова.

«Похоже, у них непростые отношения», – подумала Рая, включая все свои подкорковые рефлекторы и принимая вид еще более ангельский, чем был у нее до этого. Она не знала пока, чьей стороны следует держаться, если в этом заведении действительно грядет передел собственности, но ей позарез нужна была школа моделей СТИЛЬ и всё то, что она может ей дать, поэтому ей предстояло лавировать между Сциллой и Харибдой, подобно хитроумному Одиссею.

Толстячок разделся, повесил пальто на вешалку рядом с шубой, осмотрелся вокруг и заметил посетительницу. Рая заглянула ему в лицо и тут же отвела взгляд, потому что от его масляной улыбочки у нее сжалось сердце. Такие улыбочки она видела каждый день себе вслед, знала, что они означают, и тогда они ей льстили, а теперь она испугалась. В конце концов, что случилось с мадам Васильковой?

– У нас новенькая? – проворковал старичок.

– Она пришла на собеседование, – по-прежнему без выражения ответила телесная оболочка мадам Васильковой. – Мы не успели ничего обсудить.

Толстячок потер руки и встал рядом с ней:

– Прекрасно, значит, я ничего не пропустил. Продолжайте же, не обращайте на меня внимание.

Но выполнить его поручение оказалось непросто. Мадам Василькова, какой она была до его прихода, не возвращалась, а Рая от волнения начинала терять самообладание.

– Прежде всего, – говорила мадам, – я хотела бы от вас услышать, почему вы решили записаться в школу моделей.

– Я хочу стать манекенщицей, – без раздумий выпалила Рая.

– А почему вы решили стать манекенщицей?

– Как почему?

Мадам терпеливо объяснила:

– Ну, что привлекает вас в профессии манекенщицы? Девушка, в ваших интересах отвечать правдиво и подробно. Мы должны понять, что вы за человек.

Рая перебирала в уме возможные варианты ответов, отсеивая слишком откровенные, а также слишком слащавые. Ей удалось сделать это в достаточно короткий промежуток времени, чтобы это не бросалось в глаза.

– Мне кажется, я всегда об этом мечтала. Мне нравится все красивое, с детства нравилось. Все девчонки мечтают о красоте – одни рвутся в певицы, другие – в актрисы, третьи – в манекенщицы. Я постараюсь не мешать тем, кто лучше меня, но и сделаю все возможное для достижения цели. Я хочу получить эту специальность и жить самостоятельно.

– Похвальное стремление, – одобрил старичок вполголоса.

Зато мадам Василькова не повела и бровью.

– Вам, конечно, известно, что наша профессия – это тяжкий труд. Вам придется пожертвовать многим ради успешных занятий в нашей школе. Плюс жесточайшая диета, плюс регулярно спортзал. Десятки девушек уходят от нас уже через неделю, не выдержав нагрузок, и разочаровываются, потому что думают – манекенщицы только ходят по подиуму или позируют для журналов мод. Не сомневаюсь, что все это вы уже слышали, но наверняка считаете преувеличением. Так вот, это не преувеличение, а реальность.

– Полечка, – вмешался старичок. – Вы так совсем запугаете бедного ребенка. Прошу вас, не надо так сгущать краски.

Она снова не отреагировала на его слова и продолжала обращаться к Рае:

– Научиться владеть своим телом – это, не буду утверждать, что несложно, но доступно всякому человеку, при наличии желания. При очень большом желании можно даже из бревна, как говориться, сотворить даму. Но если вы планируете добиться заметных успехов в модельном бизнесе и сделать карьеру, то одной школы моделей мало. Для этого, кроме знаний, нужен талант. Мы можем научить вас красиво двигаться и улыбаться, но если у вас нет таланта…

– Как я сама могу судить о том, есть у меня талант или нет? – рассерженно перебила ее Рая. – Извините, это могут определить только специалисты. Я пока что очень хочу попробовать. Проверьте, подхожу ли я вам, раз вы во мне сомневаетесь.

Мадам Василькова приготовилась выложить перед ней очередную порцию возражений, и Рая внезапно поняла, что она, эта отточенная с ног до головы женщина, просто не хочет пускать ее, новенькую, в школу моделей. Это одновременно и злило, и озадачивало Раю. Неизвестно, чем закончился бы этот разговор, продлись он хоть немного дольше, как в него снова вмешался старичок.

– Вот что, Полечка, я вижу, у вас сегодня дурное настроение. Не надо заранее стращать девочку. Может быть, у нее действительно призвание. Пусть походит с месяцок, осмотрится. Никакой трагедии в этом нет, ведь правда?

– Но группа уже набрана.

– Что за беда! Запишете еще одну девочку, ну какая вам разница? Не губите юное дарование в самом зародыше. Отказаться никогда не поздно, помните об этом.

В ответ на это нравоучение мадам Васильковой оставалось лишь склонить голову и делать что велят. Мысленно Рая показала ей язык, а на деле скромно потупила взор. Мадам достала из ящика стола бланк и протянула ей вместе с ручкой:

– Тогда заполните заявление, пожалуйста. Вот тут поставите нынешнее число, вот тут – распишетесь. Что будет непонятно – спрашивайте.

Рая с благодарностью улыбнулась и углубилась в бланк.

– Кстати, – вспомнила мадам Василькова, – у вас паспорт с собой?

Рая будто налетела на стену.

– Н-нет… – запинаясь, произнесла она. – Свидетельство о рождении. У… У меня еще нет паспорта. Разве у вас тут есть возрастные ограничения? А девчонки говорили, сюда ходят даже восьмиклассницы!

Она почти уже расстроилась, как в дело снова вмешался старичок:

– Полечка, вы сегодня явно не в духе. Девушка, у нас нет возрастных ограничений. Сколько вам лет?

– Шестнадцать. Но я еще не успела получить паспорт.

– Не беда. Это не так страшно. У нас же тут не притон какой-нибудь, чтобы вводить ограничения.

Полечка была настолько с этим не согласна, что отвинтила у ручки колпачок и всунула ее в стакан. Рая, обнадеженная заступничеством старичка, мысленно обозвала ее мымрой и продолжила заполнять заявление. Мадам Василькова не сможет захлопнуть перед ней дверь. Мечта уже так близко – протягивай руку и бери. И старичок оказался ничего, доброжелательный.

Мадам тем не менее сделала еще одну попытку:

– Занятия в новой группе начинаются уже сегодня. Может быть, вам не стоит спешить, и вы подождете следующего набора, подумаете еще раз хорошенько?

Рая, ощущая поддержку бодренького старичка, не удержалась от гримасы, и мадам Василькова сдалась окончательно. Ее голос и вовсе превратился в тень голоса.

– Занятия у нас платные. Пятнадцать рублей в месяц. Внесете первый взнос перед началом занятий.

– А можно сейчас? – с энтузиазмом поинтересовалась Рая.

Мадам бросила на нее странный взгляд, словно на дитя малое, неразумное.

– Можно, конечно. Я выпишу вам квитанцию. И еще – дома спросите у родителей данные их паспорта, запишете и принесете нам.

– У меня только мама, – с трудом призналась Рая.

– Хорошо, запишете только мамин паспорт. Серия, номер, кем и когда выдан. Занятия у нас начинаются в пять часов вечера и длятся до семи. Три раза в неделю – в пятницу, субботу и воскресенье. С сегодняшнего дня. У меня к вам будет убедительная просьба не опаздывать и не пропускать занятий без уважительной причины.

– Вот деньги.

Волнение у Раи перетекло в весьма приятное русло, она уже полностью владела собой и была способна не трепетать.

– Распишитесь, где галочка, и можете идти. Не забудьте – в пять часов.

Она расписалась, улыбнулась добренькому старичку, а мадам Васильковой еще раз мысленно показала язык, и выпорхнула из подвала, как скворец из своего родного скворечника – чтобы полетать и вернуться обратно. Пятнадцать рублей в месяц – ерунда. Полина Михайловна даже не узнает, что школа платная, да и вообще про школу моделей ей знать не обязательно. А то еще поднимет шум, запрещать начнет, станет пересчитывать карманные расходы – нет, не надо ей такого счастья. Лучше предусмотрительно промолчать. До поры до времени. Погода на улице стояла прекрасная, под стать ее настроению. Светило яркое солнце, сугробы переливались всеми цветами радуги, будто состояли не из снега, а из алмазов. Ни ветерка и легкий морозец – Рая разрумянилась и улыбалась то самодовольства. Ноги несли ее, как крылатые сандалии Персея, она не шла, а летела над землей. Она решила не идти домой, а до самых занятий гулять в городе. Что она дома не видела? Она даже напевала себе под нос. Слава Богу, она в центре города, и есть куда зайти.

Мягкая белая шуба города уже не была ослепительно чистой. Тут и там пестрели малиновые полосы, оставленные взрывпакетами, валялись жвачные обертки, машины накапали множество радужных лужиц бензина, прохожие, вляпавшиеся в грязь, натоптали ржавых следов.

Возле рынка, как обычно, толпился народ. Пятница, и там – не протолкнуться. Люди со звериным упорством навязывали свои сокровища, зачастую весьма сомнительного качества. У всех – и у продавцов, и у покупателей – злющие глаза. Если ты прошел мимо них и ничего не купил, они следят за тобой с проклятием, словно ты преступник. А уж если ты спросил их насчет цены, услышал и прошел – вообще враг народа. Рая толкалась в этой куче, придерживая у груди сумочку, чтобы не вырвали и не отрезали. Где-то у противоположных ворот слышались крики и ругательства – там, по всей вероятности, у кого-нибудь стянули кошелек. Рая только хмыкнула.

Протискиваясь между куртками, жвачками, бутылками, книгами, обувью и другими товарами ширпотреба, Рая потихоньку добиралась до ворот. Длинные концы ее шарфа то и дело застревали, она недовольно оглядывалась и свободной рукой вытягивала их. Кто-то из очень наглых схватил ее за плечо и тут же отпустил. Она в бешенстве обернулась, но наглец уже скрылся в толпе.

Кое-как она дотянулась до ворот. Здесь стояло много машин, среди них – милицейская. Бойкие старушки плотно окружили место, где звенели наручники и ругались мужчины. Будто в первый раз, бабки! Рая не стала слушать галдёж и, скользя на грязно утоптанных тротуарах, поспешила дальше. Потом вдруг остановилась и немного постояла, с радостью вдыхая восхитительный воздух. Она взирала на город так, будто она – его королева, его богиня, а он – прекрасное, укутанное в белый пух творение ее рук и мысли, ее желания. Каким-то новым взглядом она увидела с детства знакомые дома, улицы, деревья, машины.

«Потрясающе! – думала она в полном восторге. – Я просто гений. СТИЛЬ даст мне все, что нужно, чтобы блистать. Я стану звездой в модельном бизнесе! Иначе не стоит жить на свете. Я стану звездой, и тогда появится все – деньги, вещи, любовь. И я смогу наплевать на всех, кто желает мне зла. Вокруг меня будет много, буквально тысячи парней. Кстати, куда подевался этот студент, Борис? Я уже думала об этом сегодня утром. Он был такой милашка на празднике, не то что этот рохля, Эдик. Надо будет поинтересоваться…»

Она не успела закончить мысль, потому что подходила к остановке, а к остановке подходил автобус. Она в два прыжка вскочила на подножку и протиснулась внутрь. Купить билет она тоже не успела и до Московского вокзала доехала зайцем. Ее выпуклые губы, подкрашенные перламутровой помадой фиолетового цвета, по-прежнему вытягивались в улыбку, на щеках у нее появились кокетливые ямочки, черные волосы на висках выбились из-под шарфа и обрамляли лицо. На пути ее возвышался центральный универмаг – гигант советской торговли в несколько этажей. Рая в предвкушении славы не могла его пропустить.

Универмаг был почти пуст. Витрины с украшениями трогательно говорили о полном отсутствии вкуса и эстетического воспитания. Рая не спешила восхищаться большими каменьями из цветного стекла, догадываясь без труда, что бриллианты, рубины, изумруды и сапфиры, о которых часто пишу в книгах про любовь, несравненно прекраснее всей этой дешевизны, имеющей не больше цены, чем выпавший снег. В отделе канцелярии на полках стояли только пурпурные папки для какого-нибудь чиновничества. Под стеклами выстроились пластмассовые красные и розовые зайчики с серыми ластиками внутри. Лежали ромашковыми лепестками пять одинаковых ручек. Тетради не продавали из-за дефицита бумаги.

Рая вышла на улицу с победной усмешкой на лице: « Когда я стану моделью, я уже не вернусь сюда. Примитив».

Фильм, на который ее пригласил Эдгар Тимофеев, действительно был неплохой, но уж слишком, по мнению Раи, запутанный. Она предпочитала вещи попроще, намного проще, желательно с пометкой «сделано в Индии». А в этих хитросплетениях разбираться – мозги свихнешь. Поэтому Рая отказалась от прогулки и не разрешила себя провожать – пусть знает, на какие фильмы следует приглашать девушку. Эдгар явно был этим недоволен, но вслух ничего не сказал. Тоже еще, умник. Но он из высшего света, а также каждый день общается со студентиком, Борисом, и может сообщить о нем много ценных сведений. К тому же, он встретил ее у кинотеатра с букетиком гвоздичек, а это так приятно! И хоть Рая на сегодня с ним рассталась, но сделала это как можно мягче, обещая надежду на будущее. Да и вообще, разве он, Эдгар, способен сопротивляться ее взгляду и манящей улыбке, особенно когда у нее такое прекрасное настроение?

И вот так, прямо с цветами, она явилась в школу моделей. А чего ей стесняться? Пусть все вокруг видят, что она популярна у мальчиков. Этим можно гордиться. Было без пяти пять, когда она спустилась в подвальное помещение. Какую же она застала перемену! Никакой тишины и запустения, в лабиринте замкнутого пространства стоял гул девчоночьих голосов и смеха. Рая немедленно пошла туда, откуда раздавались эти замечательные звуки. Она спешила, чтобы успеть раздеться и поправить прическу, и прижимала к груди гвоздики. Одна из дверей была открыта и вела в обширный зал размером с классную комнату в обычной школе. Там была еще одна дверь, тоже открытая, и там находились, как в магазине одежды, длинные ряды вешалок с самыми разнообразными нарядами. Но Раю пока не интересовали наряды. Она сразу устремилась к ученицам, рассевшимся по множеству стульев и столиков, расставленных с правой стороны помещения в живописном беспорядке.

Учениц было около тридцати. Среди них не было ни одной маленькой, пухленькой, кривоногой или курносой. Словно стайка ангелочков спустилась сюда – они были высокие, худенькие, с длинными волосами всяких оттенков и правильными чертами лица, словно отштампованными по одному образцу. Уродству, несовершенству, безобразию здесь не было места. Рая с улыбкой поздоровалась сразу со всеми и в том углу, где уже возвышалась груда верхней одежды и сумочек, сняла с себя пальто и шарф. Туда же, на самую верхушку кучи, водрузила и гвоздики.

Девушки не корчили из себя принцесс и приветливо приняли Рая в свою стайку. Они и впрямь были разного возраста, от совсем еще девочек до студенток. Каждая из них знала, что красива, но ни одна пока не умела этим пользоваться. Они, к тому же, не были достаточно хорошо знакомы друг с другом, чтобы задирать нос.

– Ты новенькая?

– Да, – ответила Рая, встряхивая рукой влажные волосы.

– Как тебя зовут?

– Рая. Рая Белова.

– Со свидания, что ли?

И девочки кивнули на гвоздики. Она изобразила смущение:

– Да.

Девочки щебетали, как птички на ветках. Но ровно в пять в комнату вошли старичок-толстячок и мадам Василькова, она потребовала внимания и начала занятия, предупредив, чтобы завтра все принесли тетрадки и ручки, она будет диктовать. А старичок время от времени появлялся в комнате, прохаживался вдоль девочек, кося на них оплывшим, совиным бесцветным глазом и вновь исчезал, так как тут ему делать было нечего. Сперва эти странные появления в их среде озадачивали учениц, но вскоре они к ним привыкли и перестали отвлекаться от слов и жестов мадам Васильковой.

Рая прислушивалась к ней буквально не дыша. Она впитывала слова наставницы, как губка. Кроме того, что это было ей интересно, она еще и понимала, что от ее, Раиного, усердия и старательности напрямую зависит ее карьера и благополучие. Она сидела рядом с голубоглазой светловолосой десятиклассницей, которая тоже жила в Верхних Печерах. Они уже договорились ехать домой вместе, чтобы не так страшно было. И хотя они обе чувствовали друг в друге потенциальных конкуренток в модельном бизнесе, так как они обе были одинаково юные, красивые и амбициозные, но в данный момент им было выгоднее не конфликтовать, а сотрудничать. Две девушки всегда найдут общий язык, особенно если у ни схожие интересы.

Два часа занятий пролетели для Раи, как одно мгновение. Сравнить ли это с уроками в школе, когда постоянно смотришь на часы и до бесконечности ждешь звонка! Вот что значит любимое дело! Рая получила столько удовольствия, что готова была просидеть тут всю ночь, но надо было уходить.

На улице было уже совсем темно и очень свежо. Рая любила это время и темноту, как, наверное, все девочки ее возраста. Рая и Оля не спеша вышагивали к остановке автобуса. Настроение было мирное и приятное. Они поглядывали на небо и дышали полной грудью. Разве можно пожелать себе лучшего начала года?

– Ты новенькая и будешь заниматься с последней группой, – объясняла Оля. – Вас почти половина от нас всех. А я хожу сюда уже второй месяц. Но это почти не имеет значения. Очень скоро вы подтянетесь, и вся группа станет как один класс. У нас ведь творческая работа, а не рутина. Это здорово! Вот увидишь.

– Угу, – отозвалась Рая.

– Иногда нас уже и фотографируют, но только лучших из нас. Приходит фотограф, молоденький такой, симпатичный. У него какой-то контракт с Афоней.

– С Афоней? – переспросила Рая.

– Ну да, с Афоней. Афанасьев, Денис Павлович. Ну, ты его видела, он все ходил туда-сюда. Это его обычная манера. Он разрешает нам называть его Босс, но между собой мы называем его Афоня. Тот еще типчик. Мы его побаиваемся.

– Почему?

– Пристает, дрянь такая. Вот увидишь.

– Он же старый!

– Вот-вот. А Василькова, между прочим, тоже его боится. Но она дама! Профессионалка. Всё при ней. Хотя не красавица. Почти не улыбается, я вот никогда не видела ее улыбку. А почему – никто не знает. Слухи только. Я точно не слышала, что-то с ребенком связано.

– Жалко, – с заметным равнодушием бросила Рая.

– Да, – продолжала Оля. – Надо будет разузнать при случае, интересно все-таки. Смотри, вот автобус. Пустой почти.

Они забрались в автобус и уселись. Ехать было далеко, и они болтали, как кумушки-сплетницы. Особенно болтала Оля – у нее опыт обучения в школе моделей СТИЛЬ был обширнее, и она делилась этим опытом с новобранцем.

Приближалась остановка «Подновье», Рая засобиралась выходить.

– В общем, все будет хорошо, Раиска, – пожелала напоследок Оля. – Тех, кто делает успехи, Полина Михайловна сама, лично рекомендует фотографу.

Рая резко остановилась:

– Кто, кто?

Оля невинно моргнула:

– Василькова. Это ее имя, Полина Михайловна.

Новиковы

Будильник, как обычно, поднял ребят в семь утра, хотя можно было его и не заводить. У Эдгара – зимние каникулы, а у Бориса – выходной. Эдгар дисциплинированно встал и в ожидании завтрака включил музыку. Негромко, чтобы никому не мешать. А Борис нажал на кнопку будильника и даже отвернул к стене самый противный прибор в мире – абсолютное большинство людей не любят просыпаться рано утром, и Борис был в их числе. Когда воцарилась долгожданная тишина, он перевернулся на другой бок и продолжил спать. Но ему почти никогда не снились сны – очень редко, и то только после выпивки, как ни странно. Должно быть, алкоголь активизировал творческие центры в сером веществе его головного мозга, и он видел во сне хорошеньких девушек. Влюбленных в него, разумеется. Эдгар счилет, что у него, Бориса, сдвиг по фазе на этой почве. Что Эдгар может понимать в этом, мелочь пузатая.

Спать в тепле и уюте Тимофеевского дома было приятно. К восьми часам во всем этом большом жилище воцарилась тишина. Перестали хлопать двери, утихли шаги и голоса. Родители Эдгара ушли на работу. Точнее, уехали – сам Тимофеев в исполком, на служебной машине, а потом эта же машина отвозила его жену на завод «Двигатель Революции», где она работала заместителем директора. И в тишине дома негромко, но отчетливо слышались мелодии RADIORAMы, которые Эдгар слушал у себя в комнате.

Около половины десятого Борис устал вертеться с боку на бок и окончательно проснулся. Но встал, опять же, не сразу, а еще с четверть часа понежившись в постели, как капризная девушка. В зеркале ванной комнаты он внимательно себя оглядел. Не просто юноша-студент, а прямо-таки юноша-плейбой. У него были чуть вьющиеся длинные, заложенные за уши волосы смоляно-черного цвета, иногда он собирал их в хвостик. Мрачно-черные глаза умели смотреть пристально и вдумчиво, и в минуты даже самого разгульного веселья этим своим мрачным выражением ставили в тупик собеседников. Но улыбался он совершенно очаровательно, противостоять ему в такие моменты было невозможно. Поистине королевская осанка говорила о том, что он принадлежит не просто к состоятельному классу общества, а к настоящей аристократии. При взгляде на него сразу вспоминался какой-нибудь из трех мушкетеров, либо сам король Людовик Тринадцатый, такой властной была его внешность. Оценивающий взгляд, движения, манеры насквозь были пропитаны сознанием собственной значительности и незаурядности. Разве могут устоять девушки перед таким кавалером? Борис улыбнулся и встал под душ.

В уме у него уже несколько дней складывался сюжет нового рассказика. Хотя он получал стипендию отличника учебы, и отец присылал ему достаточно денег на карманные расходы, Борису нравилось сочинять всякие небольшие безделки, которые регулярно печатались в областных изданиях под псевдонимом Россо Даниэлян. Это заковыристое имечко пришло ему в голову невесть откуда – из подкорки, услышал, наверное, когда-нибудь, может, еще в детстве. И опять же, сочинял он обычно после принятия алкогольных напитков, дававших потрясающий стимул его воображению, и без того достаточно оживленному. Никто не знал о творческой деятельности Бориса – он таился, как партизан, даже от родителей, и тем более от не очень дружелюбно настроенного Эдгара. Заложит мальчишка как пить дать. А это весьма неплохое подспорье и хороший выброс всяческих эмоций. Бумага ведь все терпит. И его бредовые рассказики тоже.

Никуда идти не хотелось. Борис оделся в домашнее – в свитер и трико – и устроился в отведенной ему комнате, готовиться к зачету, переводить статью. Не хотелось и завтракать. А еще и идея рассказа, как назло, постоянно ускользала от него, будто ее спугивали эти мелкие заботы и хлопоты.

Вдобавок из головы у него не выходила одноклассница Эдгара, Фаина. Хотя он ни разу не разглядел ее как следует, да и пьян был в дымину, в общем и целом помнил, что девушка была необычайно хороша, потрясающе, богиня во плоти, не иначе. Впечатление она на него произвела очень сильное – если до сих пор он о ней думает. А уж о ее душе он и понятия не имел, но образ ее для него уже сложился. Довольно-таки привлекательный образ. Он представлял себе несчастное, слабое, хрупкое создание в тисках богомольной семьи, мечтающее об освобождении и об освободителе – таком, как он, Борис, разумеется. А так она могла бы быть (должна бы быть, по его мнению) обычной девушкой, как все – общительной, веселой и, в конце концов, доступной для предприимчивого молодого человека, который не отступает на полпути.

Кстати, неплохая мысль, из нее можно развить интересненький рассказик. Борис отложил в сторону газету, сел за стол и принялся с увлечением воплощать понравившуюся мысль на бумаге. Но занимался этим не очень долго – от излишне рьяной фантазии он заметил, что описывает уже откровенный разврат, испугался какого-нибудь психологического термина, из Фрейда, и решил повременить с реализацией, поостыть. Иначе его писанина не пройдет даже через самую либеральную цензуру.

Отвратительно, что он не запомнил, где она живет, настолько был занят ее подругой – черт побери, при одном только намеке на Раю Белову его будто обожгло. Это была не девушка, а термоядерная реакция, и при этом в ней нет, на первый взгляд, ничего особенного.

Борис вскочил со стула.

– Эдька!

Эдгар слушал свои кассеты и перечитывал Эрве Базена – весьма серьезная литература для столь юного возраста, но Эдгару нравилось. Борис отвлек его, как всегда, от любимых занятий, поэтому он встретил приятеля не столь приветливо:

– Ну что еще?

– Эдька, слушай.

– У тебя опять проблемы?

– Что значит «опять»? У меня не бывает проблем. Я к тебе по поводу Фаины, одноклассницы твоей. Тебе что, жалко? Сам хочешь за ней приударить?

Эдгар захлопнул книгу так, что она щелкнула. Но вот такая сознательная провокация была свойственна обычному поведению Бориса, отвечать ему тем же было просто бессмысленно. Поэтому он устало вздохнул и уменьшил звук у магнитофона.

– Боря, я знаю Фаину с первого класса. В этом возрасте за кем-нибудь приударить способен только сексуальный маньяк. Уверяю тебя, ты не первый и не последний, кого ввел в заблуждение ее привлекательный внешний вид.

Тот расплылся в улыбке:

– Она красавица.

– Угу, – иронически подтвердил Эдгар. – А что толку в ее красоте, когда на нее запрещается даже смотреть? Оставь ее в покое, ради Бога, все равно ты ничего не добьешься.

– Поживем – увидим.

– Боря, – предостерегающе произнес Эдгар. – Тебе не придется по вкусу моя речь, но право же, неужели ты всерьез убежден, что ты – лучше всех на свете? За Фаиной пытались ухаживать прекрасные ребята, причем ухаживали они не так, как ты, не растаптывали в порошок и не скручивали в морской узел. Результат был один и тот же.

– «Растаптыванием в порошок» и «скручиванием в морской узел», как ты выразился, я не занимаюсь, – возразил несколько задетый Борис, – хотя этими приемами можно достичь цели гораздо эффективнее, чем расшаркиваниями и сюсюканьем.

Эдгар пристально посмотрел на него и ответил:

– Да. Если твоя цель – растоптать в порошок и скрутить в морской узел. А если ты хочешь любить и быть любимым, – он покраснел и потому отвернулся, – то без расшаркиваний и сюсюканья, к сожалению для тебя, не обойтись.

Борис немного помолчал.

– Ты стал силен в спорах, Эдька. За словом в карман не полезешь.

– Стараюсь. Но настоящего спорщика ты еще не видел. Игорь Белояр – вот кому палец в рот не клади. Он будет юристом, так это его хлеб насущный.

Борис пренебрежительно встряхнул головой:

– Это тот, который на Новый год бумажки писал? Кореш твой?

– Он самый. Только он не кореш, просто близкий знакомый. Даже не закадычный друг.

– Не отвлекайся от Фаины. Она, наверное, находится в зависимости от своей семьи, поэтому и изображает из себя святошу.

Борису было нелегко свернуть с интересующего его маршрута. Эдгар обреченно отложил в Эрве Базена на стол и совсем выключил магнитофон.

– Она не изображает из себя святошу. Она и есть святоша.

– Ерунда. Такого не бывает. По крайней мере, в двадцатом веке.

Эдгар не стал углубляться в дискуссию, так как Борис в таких случаях слышал только то, что ему хотелось слышать.

– Насчет ее семьи. Фаина живет вдвоем с отцом. Он пенсионер и вдобавок инвалид, что ли, короче, живет на какие-то пособия. Папа мой называет таких людей «голь перекатная». Так что вряд ли там есть какие-нибудь ссоры и насилия, как ты думаешь. Я видел этого старичка, на родительском собрании – безобиднейший субъект, и мухи не обидит.

Борис разгорячился:

– Значит, есть что-то еще, почему она прикидывается верующей!

Тут рассердился и Эдгар:

– Значит, нечего приставать ко мне с расспросами, думай всё, что тебе угодно, если ты такой упёртый! Почему бы просто не принять как факт, что она действительно верующая? Она что, не имеет на это права? Может быть, это ей доставляет удовольствие, как нам – музыка и книги!

– Что за чушь! Ты послушай, что ты говоришь! Какое еще удовольствие? Бить челом об пол и читать молитвы с утра до вечера? Не смеши меня!

– Ну, у каждого человека свои вкусы, – неуверенно заключил Эдгар.

Борис фыркнул. Это возражение не показалось ему убедительным. Он вообще не любил, когда ему возражали. Эдгар был одним из немногих, которые осмеливались это делать, потому что сам был по общественному положению равен ему, а Борис к тому же жил в доме его родителей и командовать не был вправе. Неожиданно Борис это почувствовал, это ему не понравилось, и он решил поразмыслить об этом на досуге. В самом деле, ситуация почти что унизительная – он нахлебником живет у Тимофеевых, хотя у них, Новиковых, есть в Горьком квартира, и даже две, и он вполне способен к самостоятельности. Надо будет поговорить с отцом и с Тимофеевыми. Только так, чтобы их не обидеть – посчитают еще, что его что-то не устраивает, или что они плохо с ним обходятся, а это неправда, они его любят, по-настоящему привязаны к нему, словно он им родня.

– И это все, что ты о ней знаешь? Только то, что она верующая? – уже без бравады спросил он.

Эдгар еще раз вздохнул:

– А что тебя еще интересует?

– Какие ей подарить цветы, на какой фильм пригласить, ест ли она мороженое и шоколадные конфеты…

– Насчет цветов я не задумывался, в кино она точно не пойдет, потому что грех непрощенный, а мороженое… Ест, наверное, но ведь сейчас пост, а оно сделано из молока. Ну не слышал я, чтобы верующие ели шоколад в пост.

Они засмеялись.

– Ладно, – сжалился Борис. – Я вижу, ты и правда веришь в ее святость. Может быть, ты и прав. Интересненькую ты нарисовал картину!

– Какая уж есть, – улыбнулся Эдгар. – Послушайся доброго совета, не делай глупостей.

– И не собираюсь. Разве ухаживать за красивой девушкой – глупость? Впервые слышу.

– Смотря какая девушка.

– А откуда тебе известно, вдруг я – ее судьба. Вдруг мы с ней – самая красивая история любви со времен Ромео и Джульетты.

Эдгар поперхнулся, а пока он прокашливался, Борис продемонстрировал нарочитый пируэт, продекламировал по-немецки пару строк из Шиллера и удалился походкой Чарли Чаплина. Эдгар явно опять намерен был увещевать его и призывать к благоразумию, а Борису до чертей надоели моральные наставления. Пусть разглагольствует на темы высоких материй со своим корешком, Игорем Белояром. Так, кажется, его зовут. Впрочем, какое это имеет значение.

К тому же, за всем этим пустопорожним разговором он не узнал самого главного – где девушка живет. Сам же Борис помнил одно: это место здесь, в Верхних Печерах, и недалеко отсюда, раз они дошли туда пешком, минут за двадцать. Не очень обнадеживающая информация – тут, куда ни глянь, жилой массив, сплошные многоэтажки, одинаковые квадратные дворы и одинаковый белый утоптанный снег. Никаких зацепок. Надо же было тогда, на вечеринке, так упиться, до такого беспамятства!

Он снова развалился на диване и ожесточенно принялся за перевод немецкой газеты. Так ожесточенно, словно зачет предстояло сдавать уже сегодня.

Через полчаса перевод был осилен и даже записан в тетрадь с конспектами. Несколько минут Борис угрюмо сопел, выбирая, что бы еще такое трудное осилить. Рассказ для газеты сопротивлялся гораздо дольше, но к концу рабочего дня осилен был и он – целых восемнадцать листов. В запарке усиленного творчества он упустил момент возвращения с работы хозяев дома и очнулся лишь тогда, когда к нему заглянула хозяйка и попросила помочь ей с ужином. Муж и сын ее были заняты починкой собственного автомобиля ВАЗ – 21093, хотя до весны было еще очень далеко, а для котлет нужно было пропустить мясо через мясорубку – тяжелый, неженский труд.

На кухне играли и пели сладкозвучные голоса дуэта «Модерн Токинг» – Марианна Тимофеева обожала их. Борис вошел туда с улыбкой: еще из коридора было слышно, как она хлопотала у плиты и у стола и тихонько подпевала писклявому Томасу Андерсу.

Ей было около сорока лет, но выглядела она гораздо моложе. Коренная москвичка, с детства она любила лошадей и все свободное время, после школы и в выходные, пропадала в цирке, который был по соседству с их домом, через дорогу. Она буквально выросла в цирке. Почти в каждой программе она, как джигит, вылетала вихрем на арену верхом, на своих холеных лошадях с длинными тонкими шеями, становилась ногами на седло, проделывала головокружительные трюки, словно заправский каскадер. Там же, в цирке, она впервые встретила Виктора Егоровича Тимофеева, он был сражен наповал ее храбростью и мальчишеской свободой. Она и внешне была как артистка – круглое лицо с чуть вздернутым носом, тонкими губами, лучистыми голубыми глазами, каштановые брови и ресницы, пышные завитые в кудри темно-рыжие волосы, кожа золотистого оттенка, будто она загорела на летнем солнце. Когда она подкрашивалась, надевала грузинскую мужскую одежду и черную курчавую папаху, садилась в седло на изящного ухоженного коня, она становилась очаровательной, неотразимой. Иногда она и теперь захаживала в цирк и каталась верхом, но в программах, разумеется, не участвовала.

На плите варился суп и шипела сковорода. Марианна была одета в махровый халат голубого цвета. Волосы она, как всегда, наглухо скрепила на висках белыми заколками, и они сзади тяжелой волной ложились ей на плечи.

– Когда зачет? – спросила Марианна.

Борис встал к мясорубке и принялся заталкивать туда мясо.

– Послезавтра.

– Ты готовишься?

– Уже подготовился.

– Молодец.

Руки Марианны порхали над столом. Нашинкованная капуста воздушной горкой поднималась в салатнице.

И тут Бориса осенило.

– Тетя Маша, у меня к вам большая просьба.

И он замолчал, выжидательно кося глазом в ее сторону.

– Я тебя слушаю, Боря.

– Вы хорошо знаете одноклассников Эдика?

– Ну, более-менее. А что?

Борис собрался с духом. Врать Марианне Тимофеевой – для этого необходимо немалое мужество, особенно стоя рядом с ней, лицом к лицу. Но ведь он почти не погрешит против истины, лишь немного ее приукрасит.

– На празднике, на Новый год, я встретил тут девушку… Тёть Маш, не поверите! Честное слово, настоящая богиня.

– Вот как? – удивилась Марианна.

Он с энтузиазмом крутил рукоять мясорубки, так что раскачивался стол.

– Ее зовут Фаина. Правда, красивое имя?

– Очень красивое!

– Тёть Маш, я никогда таких не видел. Она блондинка, и взгляд у нее, как у ребенка, и длинные, до пояса волосы. И одета она была… очень, очень скромно. Даже строго. И… – Он слегка заколебался. – Тёть Маш, я несколько раз звал ее танцевать, но она не согласилась. Я был в отчаянии.

– … и ты в нее влюбился, – весело и привычно дополнила Марианна.– Она заняла место Наташи? Ты ужасно ветреный мальчик, Боря.

– Нет, нет, о нет, совсем не так! – принялся переубеждать ее Борис. – Наташа, Наташа… Тоже мне, нашли идеальную возлюбленную! Она же только на «дискарь» ходит и в кино. Она еще ветреней меня, честное слово. А Фаина… Вот такую девушку можно любить только всей душой, я чувствую это.

– И ты уже любишь ее всей душой?! – изумилась Марианна, округляя глаза.

– Не смейтесь, тёть Маша! Не смейтесь, пожалуйста! Пусть я еще и не люблю ее свей душой, но я… мне кажется, я близок к этому.

– И она, конечно же, отвечает тебе взаимностью? – все еще смеясь, спросила Марианна.

– Ну…пока не знаю. Я ее после праздника не видел. И даже понятия не имею, где ее искать. Спрашивал у Эдика, но он мне ничего не сказал.

Наконец-то, у нее настало просветление:

– А… И ты думаешь, я скажу тебе, где ее искать.

Борис помрачнел:

– Если не скажете вы, то я обойду все Печеры пешком и все равно ее найду. И никто меня не остановит. Вы тоже. Вот, фарш готов! Тёть Маша, я вас очень прошу. Я вижу, вы поняли, о ком я говорю. Тёть Маш. А хотите, – он заговорщически понизил голос,– я сам пожарю котлеты? Я умею, а у вас и других забот хватает.

– Боря! – с укоризной протянула она.

– А еще заварю чай и помою посуду после ужина.

Она подозрительно долго перемешивала салат из свежей капусты, свежей моркови, репчатого лука и растительного масла. Он с замиранием сердца ждал, что она ответит. «Как неохота будет снова идти с расспросами к Эдику!» – подумал он, пока она мешала, пробовала салат и ставила его на середину стола. Потом повернулась к нему и сказала серьезно:

– Боря , я не знакома лично с этой девушкой, но несколько раз видела ее. Она замечательная. Я боюсь, твое легкомыслие может ей навредить. Ты же у нас парень хоть куда, а она – совсем еще ребенок. Ее ведь, скорее всего, постигнет участь Наташи.

Борис изобразил праведное негодование

– Как вы можете их сравнивать! Они как небо и земля! Как рай и ад! Тетя Маша, если вы видели ее, ну как вам не стыдно ставить их на одну доску.

– «Коня и трепетную лань»? – смеясь, процитировала Марианна.

Борис изобразил подлинную обиду и ничего не ответил.

– У,– протянула она, вбивая в фарш яйца и начиная месить, прямо своей аристократической рукой. – Уж и надулся. Ладно, сейчас я тебе верю. Но я не знаю, где она живет. Правда, ее частенько встречают в библиотеках, особенно в центральной, на Варварке, в читальном зале. Сидит, обложившись книгами. Прямо как наш Эдик.

Борис преувеличенно-громко чмокнул ее в щеку и просиял:

– Тетя Маша, вы гений. С меня котлеты и мытье посуды.

– Иди уж, Джеймс Бонд доморощенный. Беда с тобой. Через полчаса зови всех на ужин. А сейчас иди, не мешай мне.

Но Борис не ушел. Он вертелся вокруг нее, сам переворачивал котлеты на сковороде, и, как щеночек, ловил ее взгляд и вымаливал прощение улыбкой одновременно виноватой и нахальной. Марианна не выдержала строгую мину, засмеялась и отвесила ему подзатыльник, посредством которого мир был восстановлен.

Так или иначе, но промежуточного успеха он добился – узнал, где можно встретиться с девушкой. А далее – дело техники. Читать он, правда, любит только по настроению, но ради благой цели нетрудно и притвориться. Нашла же его избранница местечко, куда приходить в свободное время – от скуки с ума сойдешь. Тишина, спокойствие мертвое и тучи пыли, то есть самое ужасное, что только существует на свете. Наш студент, несмотря на учебу в престижном вузе, причем успешную учебу, бежал от библиотек, как от чумы. Эдгар очень удивился бы, как можно писать рассказы, не читая книги ежедневно, и при этом быть востребованным – увы, такие парадоксы случаются не так уж редко. Борису Новикову, чтобы писать рассказы, вполне хватало общения со сверстниками и полета собственных фантазий. До ужина он не успел упаковать свое твореньице в конверт, но не расстроился по этому поводу, так как у него было хорошее настроение, как будто он уже готовился к свиданию, на котором Фаина улыбнется ему и скажет голосом Раи Беловой: «Милый, я твоя». Почему голосом Раи Беловой? Потому, что голос самой Фаины Борис не помнил, даже не был уверен, что вообще слышал его. «У такой замечательной красавицы должен быть поистине божественный голос!» Она продолжала существовать в его воображении в образе обычной девушки, хотя Эдгар убеждал его в обратном. Пусть Эдгар думает что хочет – мал еще, неопытен.

За ужином он был прямо-таки душка – веселый, остроумный, не напористый, а что нечуткий – что ж, не всем дано. Он так искрился, что Эдгар удивленно на него посматривал и не понимал, отчего Борис так изменился. С утра был мрачен, как туча, а к вечеру заиграл своими кристаллическими гранями, словно обработанный бриллиант в лучах света.

Когда Борис находился в таком блистательном состоянии, он способен был очаровать кого угодно, хоть царицу свирепых амазонок. Эдгар подумал, что если тот продолжит в том же духе, то Фаина поддет к его ногам, как кающаяся Магдалина, уже в течение недели. Ему даже не придется за ней ухаживать.

Тимофеевы-старшие умильно улыбались, переглядывались и вспоминали свою собственную юность. Марианна больше не жалела, что подсказала Борису тайное убежище девушки, которая не подозревала, какая вокруг нее поднялась возня, и не подозревала о грядущих переменах. Знал бы Борис, что он, самый завидный кавалер в этом регионе, не оставил в ее памяти абсолютно никакого следа, и она не вспомнила о нем ни на одну миллисекунду после того, как покинула их с Раей Беловой, – он, право же, полез бы в петлю от разочарования. К счастью для его жизни, такая мысль не пришла бы ему в голову как полнейший абсурд.

Они засиделись за столом дольше обычного. Пили чай с малиновым вареньем. Эту идиллию нарушил телефонный звонок. Это звонили родители Бориса, из райцентра в семидесяти километрах от Горького. Они еще раз поздравили всех с Новым годом и начали расспрашивать сына, как у него дела.

– Пап, все хорошо! Литературу сдал, и на «отлично» написал диктант. Как всегда, не беспокойся, пожалуйста. И маме скажи, конечно. Что? Насчет денег? Ну… Вообще-то у меня еще есть, но если хочешь, пришли еще. Не откажусь.

Он засмеялся. На расстоянии семидесяти километров от строгого отца смеяться было очень просто!

– Сколько? – переспросил он, чуть не подавившись своим смехом. – Сколько, ты сказал? Я тебе что, безразмерный? Я столько не съем и не выпью. Пап, не спрашивай. Ну, шампанское. Пепси-кола. Пап, ради Бога, у меня до сих пор голова болит!

Он понял, что проговорился, сник и перестал юлить.

– Совсем немножко, пап. Всего сто, ну от силы сто пятьдесят. Не сердись, ведь был праздник, и все пили! Ты лучше у Славки спроси, так тот небось хлестал сивуху прямо из горлышка, не подсчитывая граммы и проценты! Нет, никакого дебоша не было. Я даже ни с кем не поссорился. А тебе, кстати, сообщили бы об этом в первую очередь.