Первым, с кем встретился Андрей на Беговой, был гвардии полковник Кожедуб. Он, слегка усмехаясь, посмотрел именно на необмятые погоны бывшего лейтенанта.
– Да не смотри ты так, Иван. Ничего не изменилось.
– Врешь ты всё! Изменилось, и многое! Что случилось?
– Меня отправили на Кавказ. Есть там одно жопное место: Клухорский перевал. Меня с пятью бойцами направили туда в сорок втором его оборонять. Раньше, до 1928 года, оттуда можно было спуститься в Абхазию. У немцев на картах этот перевал и дорога вниз была обозначена. И они туда пошли большими силами. С танками, пехотой и горными стрелками. А нас было шесть человек. То, что это «обманка», нас не предупредили. Приказ был «Удержать любой ценой». Мы туда поднялись, еще по дороге все поняли, что это билет в один конец: сель прошел, дорога размыта, возможности спустить в Абхазию технику просто нет. Командование поступило абсолютно верно: нашей задачей было отвлечь противника от других мест, где оборона была такой же хлипкой, как здесь. Первые атаки мы отбили, но потеряли двух человек и с боеприпасами стало тяжко. Добыли два пулемета у противника, немного патронов. А на нас танки пошли. Так как сзади сплошной обрыв и узенькая тропка, стало понятно, что дороги отсюда у нас нет. Мы все документы и награды закопали там, на перевале, чтобы противнику не достались. Продержались еще двое суток, потом меня ранило, очнулся уже в госпитале. Лежал сначала в Баку, потом увезли в Алма-Ату. Там стало известно, что перевал мы удержали и подошла рота соседнего полка. Двадцать восьмого. Слава, естественно, им досталась: в газете напечатали, откуда я и узнал, что это они меня вниз спустили. В Алма-Ате предложили пройти летную комиссию, ты же помнишь тот приказ Верховного.
– Да, помню, я в Чирчике инструктором был. Нам тогда много «годных» из госпиталей подбросили.
– Я был в их числе. Шесть месяцев, взлет-посадка, мне даже звание не изменили: был старшим сержантом, так и перевели в ВВС. Попал на Донской фронт, его переформировывали. Было две возможности: либо в ЗАП в Саратов, либо в полк. Я выбрал полк, оголодали мы страшно в училище, там консервы американские привезли, а их кто-то керосином испортил еще в Америке. Норму выдавали, но есть это было невозможно. Ели, куда деваться, блевали, и летали. В полку отъелся, начал летать. В училище никто никаких вопросов о предыдущей службе не задавал. Здесь спросили, я доложил, как есть. Что был кандидатом в члены, карточка осталась на Клухорском перевале, откуда меня спустили в бессознательном состоянии. Подписал это дело в Особом отделе. Летай. А пятого-шестого июля наш полк за два дня полностью сточился. Мы штурмовиков сопровождали, которые танки 9-й армии выбивали. Я получил три пули в грудь, и почти год, вместе с ЗАПом, восстанавливался после ранения. Зато летать научился.
– Я это уже читал, мне дали твое личное дело. И знаю, что ты теперь мой замполёт. И вот тебе первая же задача: я должен летать, как ты, и даже лучше. Усек? И те мужики, которые придут в полк, тоже должны летать. Придут «зубры». Поэтому о своих «горнострелковых приключениях» – забудь. Не поймут. Партбилет получил?
– Да, «выдан 1-го мая 1943 года Политотделом 1-го ГИАК». День в день.
– Это – аванс. Я бы даже сказал: выдано в кредит. Это тебе отрабатывать придется. Как и чем – ты знаешь. Мне об этом «сам» сказал. Понял?
– А что ж здесь не понять? Начинать придется с формулы Мещерского и с устранения причин «тяжелого носа». А у наших аэродинамиков эти вопросы еще не рассмотрены.
– Да, я в курсе, что ты приказал рули глубины сделать цельноповоротными, с большими триммерами. Откуда знаешь?
– Точно сказать не могу. Родилось здесь. – я постучал указательным пальцем по правому виску. – Работает?
– Работает.
– Из этого и исходить будем, а обоснование к этому подведут, не беспокойся. Понимаешь, двигатель изменился, и точка приложения силы сместилась, а в мозгах ученых этого не произошло. В этом проблема.
– Догадываюсь. Что за газовый форсаж и как им пользоваться?
– Иван, пойдем сядем где-нибудь в сторонке, и там поговорим. И не на коленке, а начнем составлять программу переучивания. Нам скоро предстоит целую дивизию формировать.
– В курсе, супружница уже взвилась, ехать из Москвы в Липецк не хочет, а придется! Мне диплом об окончании Академии выдали, по ускоренному курсу. Почти как у тебя. И прошел аттестацию на генерала. Скоро присвоят.
– Ну вот, даже походить вместе в одном звании с трижды Героем не дали! Поздравляю!
– Рано еще. Давай свою «газогидро»! Поехали!
И мы честно отзанимались шесть часов. Потом пошли есть шашлыки в Дом Авиаторов.
– Слушай, Андрюха, охренеть! Как у тебя это в голове помещается? С формулами! У тебя образование какое?
– 10 классов, но у меня был вот такой учитель по физике и Александр Иванович, по математике. Я еще в 38-м хотел в летчики пойти. Но не срослось.
– Что так?
– Отец погиб, мать замуж вышла не совсем удачно, об учебе пришлось забыть на время. Добровольно вступил в ряды РККА. Три войны уже отбарабанил. К четвертой хоть подготовиться дают. Две первых прошли абсолютно без подготовки. К третьей вся подготовка свелась к перебазированию на Угловую, и к освоению «Р-63», с «Яков».
– На «Яках» летал?
– Да.
– Я пересел с них на «Ла-5», в сорок третьем. Ты женат?
– Уже нет. С сорок шестого.
– Что так?
– Умерла, её над Берлином тяжело ранило, не выжила.
– Извини.
– Да чего уж там. Отболело.
– Ладно, Андрюха, это же мы знакомимся!
– Я понимаю, тащ полковник. Нас судьба случайно свела.
На следующий день на Беговой начался жуткий переполох: Верховный обещал заехать и выдать плюшки и пряники за то, что натворили. Такие «посещения» просто так никогда не заканчивались, но нас не трогали до самого появления вождя. А там пришлось подключаться к свите. Зато Кожедуб посмотрел на стоящие на стендах двигатели, в том числе, на новый двигатель Люльки, которому уже изменили задание и это был двигатель с форсажной камерой. Снятые диаграммы просматривали все, и недоумевали, что такое простое решение далось такой «кровью». Однако для «МиГ-9» они были великоваты. В этот фюзеляж они войти не могли. Ромодин показал Сталину будущий «МиГ-15», хотя мне он больше напоминал «МиГ-19» из-за двух двигателей. Всех взгрели за то, что пока не готовы «спарки», мне пришлось подключаться, чтобы выполнить пересчеты размеров приводов ручек управления, так как из-за разной длины приводов углы из кабины в кабину передавались с большими ошибками. А требовалось, чтобы были одинаковыми, курсант должен был точно повторить движения инструктора. На старых машинах этого не делалось, было ни к чему. Все равно, только в конце октября начали летать в Липецке. Первая группа была 25 человек. Ну, а инструктор – один. Пахать пришлось, как кляче по весне на барщине. Но, двух-трех полетов для этих «зубров» вполне хватало, чтобы переквалифицироваться. Это были штатные инструкторы Высшей школы. Опыта им было не занимать. Что откровенно радовало, так это то обстоятельство, что никто в кулуарные игры не играл, не говорили, даже за глаза, что не по Сеньке шапка. Все были в курсе, что все это впервые выполнил я, и надо по-новому подходить к каждому маневру. Навык наработать, а в строях еще и без малейших ошибок. Прибывающих слушателей стало значительно больше, а количество аварий с «МиГами» достаточно резко пошло вниз после перевода всех на ТС-1. В ноябре пришли первые самолеты с катапультой. Озадачили еще и её освоением. Благо, что тренажер сделали еще до окончания испытаний. Нас удача баловала, в течение двух с лишним месяцев ни одного летного происшествия. Техсостав в школе был выдрессирован, в буквальном смысле слова. Повелось это давно, задолго до войны, поддерживалось в ходе нее. Был кратковременный период провала по этому направлению в связи с поступлением новой техники в 44-46-м годах, затем все выровнялось. Вечно это продолжаться не могло, и тяжелые времена наступили, когда закончили обучение всех инструкторов, и начались полеты переменного состава. А там состав был «неровный». Большую часть из них составляли прошедшие всю или почти всю войну летчики-фронтовики. Но были желающие сменить место службы, встречались карьеристы, штабники, любимчики отцов командиров и откровенно недисциплинированные летчики. Далеко не во всех местах приказ исполнялся с пониманием текущего момента. Мы – победили, и нам море по колено. В том числе, мировой воздушный океан. И наша техника самая передовая из. А она устарела еще в 44-м. Ну и отдельной строкой проходили те люди, у которых просто не хватало уровня образования. Тот же самый генерал-майор Кожедуб имел 9 классов образования, но два последних в школе рабочей молодежи, а так – семь классов. И таких было большинство. А им требовалось дать газогидродинамику. С Иваном Никитовичем проблем не возникло: полтора года в Академии научили его тому, что большую часть знаний требуется засовывать в себя вечерами и в библиотеках. Доходило это не до всех, приходилось отчислять тех, кто систематически не выполнял программу. Обижались многие из них и писали рапорты и доносы по начальству и в особые отделы. Но два Сталина за нашей спиной разгуляться этим людям не давали. Кстати, пройти переучивание было возможно и в открытых центрах при каждой армии. Там программа не менялась: взлет-посадка и ты летчик-реактивщик. Потом это здорово сказалось на втором этапе Корейской войны. Я это знал от отца, так что ни на какие компромиссы не шел. Комдив, а с конца декабря мы формировали 324-ю дивизию, меня поддерживал в этом отношении, и сам подобрал для себя «каверзные вопросы», с помощью которых осаживал лентяев. Наконец в марте комплектование завершилось и нас перебросили в Ханкалу. Дивизия стала первой в новом корпусе.
Вылетали туда по-эскадрильно, с двадцатиминутной паузой между вылетами, и с двумя 220 литровыми дополнительными баками. Перелет достаточно далекий, 1200-1250 километров, и по пути мало аэродромов, чтобы использовать их как подскок. Увеличение мощности двигателей, естественно, уменьшило и без того небольшую дальность. Благо я заранее заготовил решение этой проблемы, и так нелюбимые летчиками ПТБ трех объемов были поставлены промышленностью. Английская схема с концевыми ПТБ совершенно не годилась, американская, под брюхом, тоже. Установили пилоны в корне крыла, их можно было использовать и для подвески бомб. Первыми в Ханкалу ушли штурманята и комдив. Я, по сценарию, уходил в последней четверке. Уже смеркалось, когда под капотом появился ненавистный мне городок. Пять раз он становился местом жительства, но теплых чувств он у меня не вызывал, скорее всего, из-за последних командировок. Первое его посещение я и не помню, совсем мальцом был. Второе в памяти осталось светлым пятном. Последнее, пятое, отдавало такой горечью, что трудно передать, даже 94-й год я вспоминаю «теплее». Было столько надежд, что вырвемся из затянувшегося кризиса, но, закулисные и подковерные игры обратили все «в ноль». В серию пошла совершенно другая машина, конкурирующей «шарашки», а «звезду экрана», лучший боевой вертолет мира, нашу «черную акулу» сняли с производства. Кстати, она была в серии. Еще в Советском Союзе было принято решение запустить именно ее в крупную серию. Но, катастрофа, произошедшая со страной, превратила все в пыль. Вот здесь, возле старого СКП ко мне подошел Сергей Викторович, и предложил перейти в ЛИС Ухтомского вертолетного завода. А я, с дуру, взял и согласился. Не жалею! Совершать глупости иногда необходимо, чтобы осуществить мечту. В «В-80» было вложено столько новинок, а меня хлебом не корми, дай подержаться за неизведанное. Вот и согласился.
Как выяснилось, не только я, но и Андрей здесь бывал. Их 1329-й полк формировался в Ханкале, и у него здесь остались знакомые, в самом нужном для солдата месте. В летной столовой, с криком «Андрюшка», ко мне подбежала высокая красивая девица, резко затормозила, увидев полковничьи погоны. Обмен данными с Андреем у нас настроен весьма качественно, по-другому – никак.
– Люда, ты чего застеснялась? Я это, я. – а я уже знал, что девочка из Ленинграда, кандидат в мастера спорта по альпинизму, закончила два курса Горного института, сюда прилетела вместе с их группой, с Ленфронта, но неудачно прыгнула с парашютом и угодила здесь в госпиталь.
– Ты как здесь? Почему не дома?
– Я замуж вышла, муж – летчик. Перегонял самолеты из Ирана сюда и на фронт. И сейчас здесь служит, только он – капитан.
Но долго разговаривать не пришлось, в столовой был Кожедуб, пришлось прервать начавшийся диалог, и идти к нему, докладываться. А у него на руках был бланк РДО, в котором мне приказывали вылететь обратно, но не в Липецк, а в Москву. С мужем Людмилы мы познакомились у борта транспортника, который пять часов доставлял меня на Центральный. Через несколько часов, с новым предписанием, я принял командование над группой офицеров, посланных командованием для рекогносцировки мест размещения трех полков 324-й дивизии. Задачу мне ставил не Верховный, а генерал Жигарев, который до войны был командиром такой же группы советников в Китае. Но помогал не Мао, а Чан Кайши. Нас переодели в гражданское, снабдили паспортами, а не удостоверениями личности. И поездом отправили по КВЖД в Пекин.